Вопрос веры

Глава 48

Экран радара заволокло красной пеленой в третий раз. Танки обгоняли, смыкали кольцо. Я гнал броневик вслепую, выжимая все возможное из его движка, но если бы кто спросил, зачем — я бы не ответил. Все еще тикал таймер, все еще продолжалась гонка, хотя соревноваться больше не с кем.

Раздались глухие удары взрывов. Нас покачивало. Несколько танков исчезло с радара. Кто бы там ни был, за штурвалом самолета, он явно в конец растерялся и принялся лупить по максимальному скоплению противника.

Я посмотрел на Франциско — кажется, перед гонкой он еще не был таким седым? Покосился на Джеронимо. Непривычно молчаливый, он сидел, сжимая бесполезный микрофон рации. Пустой взгляд стеклянных глаз.

На кого я не решался обернуться — так это на Веронику. Но мягкое жужжание велотренажера все еще почему-то давало надежду, вселяло веру… Пока не прекратилось.

— Джеронимо, — тихо сказала она. — Все…

До конца гонки оставалось пять секунд, и, закрыв глаза, я провалился так глубоко в себя, как не отваживался еще ни разу.

Длинный коридор с качающимися на проводах лампами. Мы идем к единственной двери. Слышу, как щелкает затвор. Вероника выдвигается вперед. Решительный взгляд, твердый шаг.

— У тебя две пули? — спрашиваю я.

— Сейчас узнаем.

Она не остановилась. Просто одновременно со следующим шагом вынесла пинком металлическую дверь вместе с рамой и кусками бетона. Вошла внутрь, и я увидел его.

Посреди крошечной комнаты сидел толстый бледный человек с засаленными волосами и заплывшими жиром маленькими глазками. В некогда белой майке заляпанной жиром и грязью, в широких семейных трусах, над которыми нависает складка живота. Он даже сейчас, глядя на нас с тупым испугом, продолжал что-то жрать, чавкая, запихивая в рот двумя руками… Я увидел это мельком, и в этот момент у меня в душе все перевернулось.

Мой эмоциональный двойник пожирал фотографию Джеронимо.

Вероника остановилась напротив него. Ствол пистолета нацелен в голову, до которой медленно доходило, что сейчас произойдет.

Он посмотрел на меня. Протянул трясущиеся грязные руки. А пистолет в руке Вероники не дрожал.

— Николас! — проговорил мой двойник, а изо рта его валились непережеванные куски.

Я мотнул головой.

— Ник? — спросила Вероника.

Я кивнул.

Выстрел, и кровавый фейерверк, окативший комнату. Обезглавленное тело повалилось на бок. Ствол пистолета чуть опустился и плюнул еще раз — свинцом, огнем и дымом.

Я закрыл глаза, а когда открыл их вновь, комната оказалась чистой. Вероника спрятала пистолет и присела на кровать рядом с мальчиком, который играл с расставленными на покрывале игрушками. Несколько танков, широким полукругом преследующих бронетранспортер.

Вероника улыбнулась мне.

— Я буду жить здесь, — сказала она. — Но мне понадобится комната побольше.

— Как скажешь, — шепнул я.

На звук моего голоса поднял задумчивый взгляд мальчишка. Тоже улыбнулся, махнул рукой.

— Смотри! — сказал он.

Взял бронетранспортер и закатил его на подушку.

— А теперь — вот так!

И он развернул игрушку, а когда убрал руку, БТР скатился вниз сам, врезавшись боком в танки.

— Да, — кивнул я малышу. — Так и надо. А что еще делать?

Эхолот замерцал, рельеф опять изменился. БТР карабкался на пригорок, который заканчивался обрывом в… Цифра казалась ненастоящей.

Четыре секунды до конца гонки показывал таймер, а мои внутренние часы показывали 23:59:56.

«Ты прыгал?» — донесся до меня сквозь время голос.

— Джеронимо, — полушепотом сказала, подходя к нам Вероника.

Лишенный генератора, бронетранспортер умирал. Застучал глохнущий мотор, начали гаснуть приборы, свет в салоне померк.

— А ну, держись! — прикрикнул я.

Когда ботинок ударил в педаль газа, раздался рев, не имеющий ничего общего с самым форсированным в мире дизельным движком. Сама машина радостно взвыла каждой молекулой своей могучей брони.

Свет вспыхнул так ярко, что я зажмурился и словно бы перестал существовать. Я слился в единое целое с бронетранспортером. Мое тело — его корпус, а мое лихорадочно бьющееся сердце заставляло его лететь вперед.

И я видел, видел! Словно через самый лучший в мире прибор ночного видения, изобретенный Джеронимо, я видел снежный пригорок, на который поднимался, видел обрыв, видел танковую дугу, несущуюся следом. Да чего там — я видел даже перепуганные радиоволны, летящие от одного из танков ко мне. Мог бы их прочитать и даже ответить, если бы захотел.

На скорости в двести километров в час БТР взобрался на вершину и, отдавшись инерции, выполнил разворот. Стальная туша взмыла в воздух, зависла на мгновение, готовая упасть в бездну.

23:59:59–00:00:00.

Мир сдвинулся.

Пригорок подполз под брюхо машины, остановился. Четыре из шести могучих колес взорвали твердый наст снега, вгрызлись в него, бешено вращаясь, и втянули за собой задний мост. И бронетранспортер бросился в атаку.

Танки нарушили строй. Теперь я их мог спокойно сосчитать: пятнадцать. Трое оказались глупее и выпорхнули прочь, понеслись с высоты вниз. Остальные поворачивали, пытаясь погасить скорость, врезались друг в друга, летели кувырком. В суматохе кто-то выстрелил, и один танк лишился башни…

Я бросился на них. Стремительный и собранный. Ловко развернулся левым боком и покатился юзом. Дернулся ствол миномета, плюясь смертью, гранатомет вышвырнул оставшиеся снаряды, затрещал пулемет, разбивая стеклянные глазки, ослепляя врага.

Когда я боком пронесся сквозь строй, из двенадцати танков на ходу осталось девять. И, надо отдать им должное, они быстро поняли, что к чему. Перестроились, развернулись. Суматошные радиоволны между ними так и засновали. Только вот я теперь смотрел на них правым бортом, а здесь боеприпасов еще — видимо-невидимо. И когда ребята — видимо, решив, что, несмотря на любовь к дону Альтомирано, погибать им не хочется, — открыли огонь, я ответил тем же.

Грохот орудий и вспышки пламени. Что-то ломалось и горело внутри меня, что-то очень важное и необратимое отказывалось выносить нагрузки. Словно в другом мире я видел, как взрывается экран радара, как Вероника вскидывает руки, защищая лицо от летящих осколков, как кричат мне в оба уха Джеронимо и Франциско… Но мои руки летают, дергая рычаги и вращая руль, ноги уверенно жмут педали, как будто в этом есть какой-то смысл. Джойстик стрелка пришел в движение под моим взглядом, вдавилась нужная кнопка…

Я замер в сиденье и растворился вновь, слился с машиной.

Вокруг меня бушевал огненный ад, но дьяволом в нем был я сам. Снес пылающее тело танка, развернулся и заслал мину в дуло другого как раз когда он собрался стрелять. Взрыв сотряс землю. Танк разорвался пополам, и одна из его половин погребла под собой соседний.

Я засмеялся, плюясь плавящейся броней. Два из шести колес лопнули, и я настроил привод на оставшиеся. Последние снаряды полетели в растерявшихся врагов. Пусть знают, как сражается Риверос, когда его не застают мирно спящим в постели!

Их оставалось трое. Трое самых лучших — или самых удачливых. Скорее второе, потому что лупить они принялись абы как. Раньше про такое говорили: в белый свет, как в копеечку, но теперь белого света не было. Только черная тьма, черный дым и алое пламя.

Паника принесла им успех. Я старался уйти с наиболее логичных траекторий огня и попал под болванку, летящую в никуда. Броню пробило. Взорвался движок, могучее сердце машины. Еще два колеса лопнули. Я зарылся носом в снег, плавя его, сбивая огонь.

Они подошли поближе. Все еще робко пытались выполнить задание. Я замер, а когда один оказался рядом, бросил все силы в последний рывок. Остатки движка привела в действие сила, находящаяся за пределами человеческого разумения. Это сугубо между нами: Риверосом, машиной и врагом.

Задние колеса завертелись, и бронетранспортер завертелся на месте. Задняя часть ударила в танк, развернула его и бросила на второй. Тот попытался уйти, но слишком резко — гусеницей взобрался на собрата и перевернулся. Там, внутри, обезумевшие люди ткнули то, что не следовало, и выстрел в упор обратил две машины в груду пылающего металлолома.

Волной меня отшвырнуло в сторону. Я нашел взглядом врага — последнего, с покореженной броней, держащегося на почтительном расстоянии. Всего один… Но я уже умирал, и последние силы ушли в этот немыслимый рывок.