Вопрос веры

Глава 47

Когда Толедано сказал «Старт!», в эфире сделалось тихо. Я, как мог быстро, включил передачу и стартовал без пробуксовки. Джеронимо, памятуя инструктаж, сложил перископ. Дурацкое это было ощущение — сидеть в тихой кабине, дергать рычаги, жать педали, и при этом ничего не видеть. Будто компьютерная игра без звука и изображения, и впору задуматься, а включена ли вообще приставка.

Я покосился на радар. Точки основательно рассредоточились по экрану. Мы оказались где-то в середине, рядом с Ультрафиолетовыми Отморозками. Первым несся Красный Октябрь.

— Ну… Э-э-э… — спохватился Франциско. — В общем, гонка началась, и все поехали. Кажется, первым идет Красный Октябрь. Он быстрый, да. Ну, остальные пока кучей едут, в общем…

— Дай-ка перископ! — не выдержал я.

— На! — Джеронимо опустил окуляры и подвинул их ко мне. — Маску надень, там ночное видение — так себе.

Я надел маску и посмотрел наружу. Ну вот, другое дело! Прыгающая снежная равнина, несущиеся впереди бронетранспортеры… Вот от одного к другому пролетело нечто светящееся, что я про себя обозвал «трассирующей гранатой». Грохнуло, даже до нашей герметичной кабины докатился какой-то отголосок.

— Судя по радару, — продолжал гундеть Франциско, — Ультрафиолетовые Отморозки применили в отношении Сбежавших из Желтого Дома табельный гранатомет. Но, тем не менее, Сбежавшие…

— Пресвятой Августин! — застонал Джеронимо. — Да кто так комментирует гонки? Дай сюда!

Франциско отдал рацию так охотно и поспешно, будто сбрасывал шестерки в конце игры.

— Эй-эй, не спите, засранцы! — завопил Джеронимо. — Инфант-команда «Летящие к Солнцу» приветствует вас! У микрофона собственной персоной — Джеронимо Альтомирано, великий гений, чья слава гремит по всему миру, несравненный изобретатель, грандиозный биолог, филолог, математик, химик, искусствовед, тонкий ценитель добротной порнухи, любящий брат, кроткий и почтительный сын той самой Зеленой Образины, которую вы все, наверное, видели по телевизору!

Итак, что тут у нас? В кабине кипит напряженная работа. Левофланговый стрелок Франциско усердно наяривает джойстик, видимо, вдохновившись моими словами о хорошей порнухе. Опасайтесь внезапных всплесков его разрушительной страсти!

Мой друг и коллега Николас Риверос уверенно ведет машину через тернии — к звездам. Вернее, к одной звезде, звезде по имени Солнце. Кстати, знаете эту песню? Могу я ее напеть, или меня оштрафуют за нарушение авторских прав? Ладно, не будем гневить высшие силы!

Наш курс, дивным стечением обстоятельств, пролегает прямо на восток, и я вижу тут перст судьбы. Но, боже, вы только посмотрите на ваши радары! Купились? А-ха-ха, там только точки! Ладно, шутки в сторону. Несравненный Николас обходит Отморозков — осторожно, миномет! — какой хороший радар! Какой хороший Николас! Ай, б… Простите мне мой французский, дамы и господа, хотя дама среди нас одна, и та — Революция. Николас вовремя увильнул, но нас-таки немного подбросило. Будто все внутренности сместились в область задницы. Впрочем, вам это должно быть знакомо, у вас и мозги там же с рождения находятся.

Николас, петляя, как пьяный заяц на минном поле, пытается оторваться от Отморозков и попутно обходит Синий Экран Смерти. Отморозки подрезают Экран, и Экран разражается очередями из пулеметов, но, как, смеясь, подсказывает комик Фриско, это скорее бессильная агрессия, чем серьезная атака. Пулеметом колесо на таком близком расстоянии не задеть, а перископы убраны у всех, кроме… Хм… Ну, наверное, кто-то да оставил. Это ведь не запрещено.

Аутсайдер сегодняшней гонки, Оранжевая Революция, видимо, озаботившись проблемами гендерного равенства, уверенно газует и равняется со Сбежавшими. Не бог весть какое достижение, пока все равно едем в куче. Хотя у нас уже есть лидер: Красный Октябрь уверенно ведет нас к светлому коммунистическому будущему, но на хвост ему уверенно падают две боевые пилотки: зеленая и голубая. Что? Береты? Ну простите, пожалуйста, я безнадежно далек от орнитологии. Итак, эта троица пока лидирует, но, судя по каменному лицу Николаса, он либо навалил в штаны, либо всерьез намерен сегодня всех порвать. А поскольку вони мой чуткий аристократический нос не ощущает, лучше бы вам всем поостеречься. Риверос на тропе войны!

А спонсор нашего сегодняшнего эфира — Вероника Альтомирано! Вероника Альтомирано и ее потные ляжки заряжают нас энергией на целый день!

Ах, если бы вы только могли ощутить этот тысячетонный взгляд, который она на меня обрушивает, вы бы, наверное, в судорогах попадали на пол, пустили бы пену изо рта и, не ровен час, поскончались бы в страшных мучениях. А, спрашивается, что я такого сказал? Потные ляжки — это совершенно нормально, если столько времени усиленно вращать педали, ай, господи, вот это сверкнуло, мама, мама, нет, только не сейчас, о боже, ф-ф-ф-фу-у-у-у… Нет, это не Вероника внезапно решила оделить меня щедрой порцией сестринской любви, это мы чудом увернулись от миномета Революции. Вот же злая курица! Франциско, выдай ей как полагается! Ах, она умная и держится по правому борту?

Вау! Вот это да! Николас стремительно разворачивает бронетранспортер! Вы бы видели, как он технично орудует всеми этими непонятными рычажками! Ого-го! Мы едем задом наперед, как во втором «Форсаже»! И теперь Франциско получает возможность… Да! Меткий заход из миномета впополам с гранатометом, и оранжевая точка уходит с монитора! Кажется, мы совершили убийство и стали на пути революционной деятельности. Опять…

Впрочем, мне тут докладывают, что Революция просто перевернулась и ничего страшного с ней не случилось. Что ж, мы не злыдни какие, пусть живет. Николас разворачивает машинку, и теперь мы едем передом. Казалось бы, какая разница в этом глухом гробу? А разница есть, так приятнее.

Не успели мы открыть шампанское, как нас протаранил в левый бок Синий Экран! Впрочем, вряд ли это был таран в полном смысле слова — скорее дружеский толчок боком, но Николас явно ловит трассу, а Вероника, наша скромная милашка Вероника матерится сквозь зубы, поминая чью-то мать. Уж прости, родная, но матриархат у нас в мире не состоялся, все обильно подпортил апокалипсис, так что если хочешь обвинять — вини отцов, и начни со своего.

О, она пытается меня надменно игнорировать, думая, будто я не догадываюсь, как она меня любит! Храни тебя бог, Вероника, это даже Николас понял практически сразу! Помнишь, что он сказал тогда, в самолете, когда ты, пьяная, в мокрой майке и с кровоточащей задницей закидывала ему ноги на плечи? Что я — смысл твоей жизни. Я — единственное, за что ты хоть как-то цепляешься, что, как ты надеешься, сохранит тебя хоть отчасти человеком после облучения.

Но скажи мне, скажи, пока Франциско разносит в труху Синий Экран Смерти, а Николас правым боком сносит с трассы Сбежавших из Желтого Дома, уверенно компенсируя отдачу, неужели это в твоем духе — довольствоваться крохами, когда вся жизнь, настоящая и безграничная, лежит перед тобой? Да, знаю, я иногда тебя поддразниваю, но ты ведь понимаешь, что это не всерьез, так? Не так уж ты и стара, положив руку на сердце, тебе всего-то восемнадцать лет в десятичной системе счисления. И ради чего, скажи на милость, ты готова отказаться от всего, что предлагает жизнь? Ради власти? Силы? Ради одобрения отца? Или ради того, чтобы мне обеспечить безопасность, сестра?

Мы перестреливаемся с Ультрафиолетовыми Отморозками, и тут немного шумно, гранаты бьют по корпусу, заставляя Николаса говорить нехорошие слова и усиленно работать рулем. В гонке по-прежнему лидирует Красный Октябрь, за которым по пятам следуют две боевые пилотки, также ведущие между собой яростную перестрелку. А вот эти серые пятна внизу экрана — угадайте, кто это? Я угадал сразу. Это могучие войска дона Альтомирано, явившиеся забрать нас с сестренкой домой, в счастье и безопасность. О, они отличные гонщики, расстояние стремительно сокращается! А почему экран пульсирует красным? Ах, черт побери, «воздух», «воздух»!

Вот это, господа пилоты и пилотки, уже было от души! Нас только что накрыло авиабомбами, и это — первый из трех запланированных налетов. Ну, мое почтение толеданцам — полные отморозки! А вот Ультрафиолетовые куда-то подевались под шумок. Что ж, мы будем молиться за них… Хотя, Николас скорбно качает головой, отводя взгляд от перископа. Похоже, молиться уже не за кого… А, понял! У нас просто нет больше перископа! Ну, зато радар работает. И эхолот. Еще одна пятерка толеданцам — у нас на броневике, черт побери, есть эхолот! Как я вовремя на него посмотрел. Николас, овраг!

Твою… Блин… Нет, господи, нет!.. А-а-а…

Простите, господа, стюардесса вылила мне на брюки горячий кофе, ха-ха! Хотя вы, наверное, поняли уже, что на самом деле мы кубарем скатились со снежной горки. Вы, конечно, были мудрее и съехали грамотно, но поглядите теперь на радар. Кто идет первым? Летящие к Солнцу вырываются вперед! Ура!

Прямо за нами несется Красный Октябрь, Николас усиленно лавирует, уходя с траекторий огня. Это нелегко, потому что пилотки тоже изо всех сил по нам стреляют. Они слишком увлеклись гонкой, но кое-кто им напоминает, что неприкосновенность гарантируется не только Красному Октябрю. Войска дона Альтомирано уверенно вступают в бой! Как быстро они догоняют. Все потому, что у них не модифицированные дизели на педальной тяге, а добротные атомные двигатели, и результат этой гонки немного предсказуем. Кроме того, кажется, мы имеем дело с танками. И вот голубая беретка исчезает с радара. Нас осталось только трое, не считая двух десятков альтомиранцев. Этих, боюсь, не сделать по итогу даже Николасу. Когда вообще заканчивается гонка? Ах, через десять минут? Ну да, вижу таймер, виноват, туплю.

Итак, альтомиранцы настигают. Что будет дальше? Они остановят нас, заберут Веронику и меня. Вероника пройдет облучение, но я этого уже не увижу. Я не самый тупой подросток в мире и знаю кучу способов покончить с собой. Вот даже сейчас я запросто могу прокусить воротник с зашитой туда ампулой, и единственное, что меня останавливает — это ты, сестра.

Помнишь, давным-давно, в далеком-далеком детстве, когда мне было два года, ты прокралась ночью ко мне в спальню? Ты думала, я сплю, но я не спал. Думаешь, я все забыл, но я помню. Помню, как приоткрылась дверь, помню клин света и упавшую в него тень. Помню, как, беззвучно ступая, в комнату вошел Рикардо с шелковой подушкой в руках и остановился, потому что между ним и мной встала шестилетняя кроха с огромным пистолетом в руках. Она даже умудрилась навинтить глушитель!

Рикардо испугался, но тут же улыбнулся. Он стоял и ждал. Чего? — думал я. Тогда меня пугал пистолет, а подушка казалась воплощением уюта и заботы. Лишь годы спустя я понял, как все было на самом деле.

Красным мигает радар. Взрывы. Нас швыряет из стороны в сторону, но Николас уверенно выравнивает машину. Красная и зеленая точки исчезают. Теперь — лишь белая стрелка и серые пятна. Гонка продолжается. У нас чуть больше пяти минут. А Рикардо понимал, что ждать ему не дольше минуты. Я видел, как дрожат маленькие руки моей сестры, как опускается тяжеленный пистолет, как ширится улыбка Рикардо.

«Пожалуйста», — сказала она тихо-тихо, но Рикардо лишь усмехнулся. И тогда прозвучал хлопок. Плечо Рикардо дернулось и обвисло, он выронил подушку, закричал, закрывая себе рот здоровой рукой. Еще один хлопок — и он упал с дыркой в бедре. Больше не улыбался, только пытался уползти. И Вероника позволила ему это сделать. Закрыла за ним дверь, а потом села, подперев ее спиной, ткнулась лицом в подушку и долго-долго плакала. А я все смотрел и смотрел на нее в ужасе, ведь Рикардо был таким добрым и улыбчивым, а она сделала ему больно.

Только знаешь, сестра, быть может, надо было ему позволить завершить начатое. Умри я тогда, в неге и спокойствии, под мягкой шелковой подушкой, так бы и не узнал никогда, что это такое — потерпеть крах, потому что ты — один, и никто тебя не поддержит.

Ты нужна мне, Вероника. Сейчас — больше, чем когда-либо в жизни. Ты ведь знаешь, чего я хочу больше всего на свете. Чего ты боишься? Что я погибну на этом пути? Погибну без тебя, но если ты со мной, мне нечего бояться. А там, в том месте, что ты называешь домом, я умру наверняка, потому что там нет моей жизни.

Думала, все, что я делаю — бунт подростка, которого не любит отец? Да пропади она пропадом, эта груда радиоактивных отходов, кошмар практикующего дозиметра! Я просто хочу вернуть солнце, сделать что-то, что не стыдно будет назвать делом всей жизни. А может, и отдать жизнь за это. Свою, твою и Николаса, если потребуется. И если тебе кажется, что ты нашла нашим жизням лучшее применение, — я сдаюсь. Забудь все, что я говорил. Нет, не будет самоубийства, не будет больше никаких сюрпризов. Ты получишь брата, о котором, должно быть, мечтала всегда. Я вверяюсь тебе.

Но прежде чем принять решение, Вероника, знай: я на самом деле тебя люблю. Нет и не может быть для меня человека роднее и дороже. Прости, что редко говорил об этом, если говорил вообще. Прости — и прощай, потому что я теперь стану другим. Ради тебя я буду шелковым — как та подушка. Если таково твое желание. Никто больше не назовет тебя старой, жирной или уродливой. Надеюсь, что ты… будешь… счастлива…