Сполоснув руки и умывшись, Вероника вернулась к нам.
— Перед обстрелом ты сказал, что мы не в Мексике, — посмотрела она на меня.
— Ну да, — отозвался я и поймал на себе насмешливый взгляд Джеронимо. — Это просто… Ну, не знаю… Самовнушение, что ли. Сказка. Легенда. Тебя не смущает, что мы по-русски говорим?
— А у тебя с историей как? — проскрипел Джеронимо. — С тех пор как в Мексику пришли русские…
— У меня-то прекрасно, — перебил я. — И с географией неплохо. Трудно быть точным, но мы живем где-то в Красноярске.
И тут меня пронзила страшная догадка, которую я тут же озвучил:
— А провалились, судя по всему, в Красноярское Метро…
Джеронимо и Вероника переглянулись, внезапно позабыв о разногласиях. Джеронимо схватил лампу-шарманку и поставил ее на поднос, объявив, что настало время потрясающих историй.
— Точно не скажу, — начал я, — но кое-что читать приходилось. В основном — в древних летописях Луркоморья. Красноярское Метро — это одна из величайших тайн, тревоживших умы человечества. Наряду с Бермудским Треугольником, Снежным Человеком и Летающей Тарелкой. Таинственная масонская организация начала строить метро, но там, под землей, они нашли нечто до такой степени страшное, что завалили вход и заморозили проект. Долгое время никто не вспоминал о нем, пока в том районе не начали пропадать люди.
Однажды в метро послали отряд спецназа. Потом — роту. Потом — полк. Поскольку никто из них не вернулся, туда ссыпали грузовик проституток, набранных во время рейда на проспекте Металлургов, и законопатили вход наглухо. На месте входа поставили бетонную плиту и золотой крест. Крест таинственно исчез следующей ночью, и вместо него водрузили деревянный. Тогда проклятие вроде как снялось само по себе, и в городе стало спокойно.
А теперь представьте себе, что могло произойти дальше. Стальная воля солдат спецназа и безоглядная страсть жриц любви, схлестнувшись, породили невероятную цивилизацию, которая питается одними грибами. Они, вероятно, и не заметили исчезновения солнца.
— Хочешь сказать, — вмешалась Вероника, — все это произошло еще засветло?
— Ну разумеется, — кивнул я. — Нам теперь нужно очень тщательно подумать: что и как говорить. Кто знает, как вообще они относятся к жизни вне Метро…
— К тебе вроде неплохо отнеслись, — заметил Джеронимо. — Этот, командир, чуть целоваться не полез. Он и сейчас на тебя влюбленными глазами смотрит.
Я поднял голову и с криком шарахнулся. В коридоре действительно стоял командир и, держась за решетку обеими руками, лил слезы.
— Ты, — пролепетал он, — ты знаешь нашу легенду…
— Я…
Но договорить мне было не суждено. Молниеносно отерев глаза, командир зазвенел ключами.
— Ты пойдешь со мной. Да. Я решил. Категорически.
Решетка отворилась. Подскочили Вероника и Джеронимо, но командир ткнул в их сторону пистолетом.
— Вы двое — сидеть. Мелкий — уйми самку старшего.
— Да я тебе сейчас… — Вероника бросилась на командира, но Джеронимо повис на ней сзади, а я заступил путь.
— Они относятся ко всем женщинам, как к шлюхам, — сказал я. — А к мужчинам — как к солдатам. Здесь нет для тебя оскорбления.
— А я тоже солдат? — пискнул Джеронимо.
— Ты — мелкий, — пояснил командир.
Вероника, слава богу, успокоилась. Фыркнула.
— Вот почему они тебя старшим считают. Ладно. Принято.
Она отступила и демонстративно повернулась спиной. На спине все еще висел Джеронимо, поэтому сцена вышла комичной.
— Идем, — поманил меня пистолетом командир. — Самку и мелкого оставим здесь, ты скоро вернешься.
Я вышел из камеры, командир запер решетку. Перед уходом я успел встретить ободряющий взгляд Вероники, и на душе чуть-чуть потеплело. А потом началось дежавю.
Так же, как ранее Джеронимо, командир тащил меня коридорами, переходами, просторными залами. Несколько раз мы, кажется, переходили по рельсам со станции на станцию. То и дело звучал окрик: «Стой, кто идет?» Тогда командир кричал: «Пароль: Столбы!» и в ответ слышалось: «Отзыв: Часовня!»
— Куда мы идем? — не выдержал я, когда по длинной лестнице мы взобрались, кажется, под самую поверхность земли.
— Все бабы — шлюхи, — отозвался мой провожатый.
— Аминь, но…
— Даже те, что умницы — все равно в душе шлюхи, я уверен. Не уверен только, что в каждом умнике спит солдат.
Тут до меня потихоньку начало доходить. Видимо, те несколько человек, что пропали первыми, не захотели скрещиваться с солдатами и проститутками, и в результате Метро поделили, фактически, две расы, одну из которых представители другой презрительно именовали «умниками» и «умницами».
— Вас будут судить, но единственное обвинение — убийство и осквернение умника. Кстати, дай пять.
Я дал требуемое и остановился. Мы сейчас находились в коридоре, по одну сторону которого — двери с номерами, а по другую — двери балкончиков. Я стоял у единственной раскрытой. Оттуда доносились непонятные постукивания и шорох.
— Так вот, — продолжал командир, — дело против тебя есть только в том случае, если есть заявление. А заявление написала самка этого умника. Вон ее дверь. Все, что тебе нужно — как следует трахнуть ее и убедить забрать заявление.
Я вздрогнул и уставился на командира.
— Скажи, ты этот план долго разрабатывал?
— Чего там разрабатывать? — изумился тот. — Просто вставь ей со всей дури, и дело с концом.
— Может, лучше извиниться? — предположил я. — У вас тут есть цветы?
— Цветов нет. Есть грибы.
Да, грибы — это, конечно, последнее, что хочется дарить безутешной девушке. В задумчивости я шагнул на балкон.
Шелест и треск заметно усилились. Внизу шевелилось нечто, в полумраке создающее впечатление огромного существа, распростертого по полу.
— Как дверь откроешь — сразу комбез расстегивай, с вот такой вот рожей. — Выйдя вслед за мной на балкон, командир показал такую рожу, что я всерьез заволновался о своей невинности. — Так она сразу поймет, что дело — не шутка. Верещать начнет, а ты ей — по морде. Несильно так, чтоб зубы остались. А как упадет…
— Что там? — перебил я, вдосталь пресытившись описанием местных брачных обычаев.
Командир снял с плеча автомат и включил подствольный фонарик. В его свете я долго не мог понять, что за существа копошатся внизу, протягивая к балкону гибкие длинные отростки с шипами на концах. Больше всего они напоминали огромные подсолнухи. Только почему-то ходили, заполоняя пространство платформы.
Попав в круг света, один из подсолнухов выпустил в нашу сторону струйку жидкости со своего отростка. Она не долетела двух метров до балкона.
— А ты ему понравился, — усмехнулся командир. — Это триффиды Уиндема, так их назвал Августин Сантос. Истреблять бесполезно, толпами набегают. Только на моей памяти две станции потеряли. И поезд…
Он повел фонарем, и на приличном отдалении я увидел очертания облепленного триффидами поезда. Ощутил его тихую и безысходную тоску по движению.
— Некоторые умники приходят сюда, чтобы кончать с собой, — поведал командир. — Мы их потому и поселили поближе, чтоб удобней было. Кстати, дверь открытая была. Видно, кто-то уже успел.
Я вздрогнул и посмотрел на командира.
— Так это же она!
— Что? — Командир перегнулся через перила. — Ты видел останки?
— Нет! Но просто… Кому бы…
— Чушь! — Командир за руку выволок меня с балкона. — Ты просто не хочешь ее трахать, вот и тянешь время. Но это — единственный шанс, понимаешь? Готов? Раз, два, три!
Нет, я не успел подготовиться. Дверь, у которой мы остановились, распахнулась от пинка командира, ударилась о стенку внутри комнаты и вернулась обратно. Все, что я успел заметить — безжизненное женское тело, висящее посреди комнаты. Мне стало дурно. Я отошел к противоположной стене и присел возле балкончика.