Вне клана (СИ)

Глава 2

В казарме оказалось людно. Были там не только рядовые, но и, судя по другому крою одежды и по оружию, один офицер. Сидя на единственном табурете, он что-то рассказывал, а остальные, человек двадцать, расселись вокруг него на деревянном полу и внимательно слушали.

Закрыв за собой дверь, я прислонился к стене, решив, что послушать мне тоже не повредит.

-… так вот и получилось, что вы — это все, что осталось от отрядов Инхард, Рабан, Северин, Сиджи, Рхода, Кириак и Мадус, — продолжал офицер свой рассказ, начало которого я не захватил. — К сожалению, архивы отрядов уничтожены, поэтому мы не можем определить ваши имена, должности и то, принадлежите ли вы к какому-нибудь из кланов. Наши маги установили, что последним проклятием, использованным врагом, стало проклятие Уничтожения. Однако, благодаря защитам, оно сработало лишь частично, и не уничтожило вас, а лишь стерло вам память и временно лишило сознания и дыхания.

Один из сидевших вскинул руку.

— Фор Корч, разрешите вопрос? — и на кивок офицера продолжил. — Враг, с которым мы воевали, кто он?

Офицер заметно помрачнел, но ответил сразу:

— Кирейн ис-Мерудат, верховный дан Темного Юга. Впрочем, сейчас это имя вам ничего не скажет.

— И мы победили?

— Если бы не победили, то не сидели бы тут, — офицер поднялся. — Ну что ж, основное я вам рассказал. Мы пробудем здесь до тех пор, пока не соберем всех выживших. На это уйдет, вероятно, еще неделя. Если ваши воспоминания к тому времени не восстановятся сами, начнем поиск ваших родственников.

После ухода офицера выяснилось, что сейчас будет ужин, а потом отбой.

Кормили всех одинаково — каждому налили в миску густой чечевичной похлебки и дали краюху черного хлеба. Вкус и того, и другого показался мне одновременно и знакомым, и непривычным, будто одна часть меня ела подобную еду много лет, а другая часть привыкла к чему-то совсем иному.

Двойственность так меня озадачила, что, наверное, целую минуту я сидел, глядя в пустоту перед собой, и только звук ложки, скребущей по дну миски, привел меня в чувство — это сосед, такой же «живчик», доел свою порцию и теперь вопросительно смотрел в мою сторону. Нет уж, привычная еда или нет, но делиться ею я не собирался.

Свободных лежанок в казарме оказалось больше половины — их поставили с запасом, рассчитывая на появление новых беспамятных бойцов. Я выбрал ту, которая стояла достаточно далеко и от входной двери, и от обоих окон. Выбрал, и только потом подумал, почему так. Память прямо не ответила, только передала смутное ощущение, будто опасность всегда пробиралась внутрь через окна и двери. Какая опасность могла таиться здесь, в обычной деревне, да еще битком набитой солдатами, память умолчала.

Соседи, судя по всхрапывающим звукам, уже спали, но ко мне сон не шел. Глядя в темный потолок, я размышлял.

В рассказе офицера ничего неожиданного не оказалось. И без того ясно, что я участвовал в какой-то битве, раз уж очнулся среди трупов. Еще выяснилось имя побежденного противника — не особо полезная информация.

Потом я вспомнил слова офицера — «наши маги». Интересно, а кто-то из выживших владел магией?

Я вот, например?

Человек на вершине холма вытягивает руку, его ладонь на мгновение окутывается огнем, а потом лес внизу вспыхивает и моментально сгорает, опадая серым пеплом.

Я заморгал. Образ оказался таким ярким, будто огненный маг стоял прямо передо мной.

Сев, я вытянул вперед правую руку таким же движением, как человек в моем воспоминании, и мысленно приказал огню появиться…

Не то что огня, даже самой завалящей искры не вспыхнуло.

Я попробовал то же самое левой рукой, потом с сожалением опустил ее, вздохнул и упал назад на лежанку. Не маг, значит. Грустно. Хотя, раз я все забыл, то мог забыть и то, как призывать магию. Заклинания там какие-нибудь произнести или… м-м…

Использовать амулеты — сказала память, но, когда я попытался вытащить из нее чуть больше деталей, тут же пошла на попятный и притворилась, будто ничего мне не говорила.

Что-то шевельнулось в темноте. Послышался шелест. Такой тихий, что его должно было заглушить дыхание спящих — но не заглушило. И этот шелест мне отчего-то сильно не понравился, заставив остро пожалеть, что я безоружен.

Мой взгляд метнулся по казарме, по смутным очертаниям спящих тел и по силуэтам вещей, кое-где приставленных к лежанкам.

Первые «живчики» нашлись считанные часы после окончания битвы, то есть три дня назад. За прошедшее время кое-кто из них обзавелся личными вещами. Например, мой хромой сосед, записанный Йоргом, но потом решивший отзываться на имя Краг, держал рядом с лежанкой крепкую палку с заостренным, обожженным на огне, концом. Палка служила ему тростью для ходьбы, но могла бы послужить и оружием.

Я перевесился через лежанку и осторожно поднял палку с пола. Шелест слышался уже ближе.

Еще ближе.

И еще.

Я ударил прежде, чем мой разум понял, что происходит, и заостренный конец палки вонзился в нависшую тень.

Застрял.

Я надавил сильнее.

Потом вырвал оружие — оно вышло из тени с неприятным скрежетом — и ударил снова. И снова.

Шелест исчез. А потом тень упала — туда, где я только что был. В последнее мгновение я успел скатиться на пол и перескочить через соседнюю лежанку, задев спящего на ней человека. Тот, разбуженный, начал ругаться, но я его проигнорировал, продолжая следить за упавшей тенью. Та больше не шевелилась, а если и издавала звуки, то ругань их заглушала.

Свет. Надо было зажечь свет.

— У тебя есть огниво и свечи? — спросил я соседа.

— Что? — от удивления тот прекратил сквернословить.

— Огниво, говорю, есть? Или какая-нибудь светящаяся фиговина? Может магическая? Нужно посмотреть, что я там прибил.

— Прибил?!

Огниво нашлось. Свечи тоже. И, стоя рядом с соседом, я растерянно разглядывал то, что упало на мою лежанку. Походило оно на черную и очень толстую змею длиной с человека. Из тех мест, где заостренная палка пробила ее туловище, на лежанку натекла кровь, казавшаяся такой же черной, как сама змея.

— Надо позвать кого-нибудь из офицеров, — после долгой паузы сказал сосед. — Они должны знать, что это за диковина.

Здравая идея.

Пока мы ходили за старшим, казарма продолжала мирно спать.

— Что еще за змея? Обычный уж, поди? Не можете сами от него избавиться? — пробормотал десятник, поднятый с кровати, куда более удобной, чем наши лежанки, но все же побрел в казарму, покачивая масляным фонарем. И немедленно уронил его на пол, когда увидел то, что я убил.

— Тревога! — просипел десятник. Быстрым движением подхватил фонарь с пола и заорал уже в голос: — Тревога! Подъем! Подъем!

Все «живчики» соскочили с лежанок и теперь ошалело оглядывались в поисках врага. Врага нигде не было, только замолкший, наконец, десятник. Ненадолго замолкший.

— Вот сюда смотрите! — велел он хриплым от недавнего крика голосом и поднял фонарь выше, так, чтобы круг света падал на мертвую змею. — Это Черная Шептунья. Или просто Шептунья. Вы все ни беса ни помните, так что подходите и запоминайте, как она выглядит. И имейте в виду — Шептуньи по одной не приходят, так что неподалеку их ползает целый выводок!

Солдаты протискивались ближе, смотрели на мертвое тело и удивленно переглядывались.

— Чем они опасны, эти Шептуньи? — спросил кто-то.

— Эти твари подкрадываются бесшумно, убивают ядом, а потом заглатывают человека целиком. И не смотрите, что она сейчас мелкая! — десятник повысил голос. — Это одна из тварей Хаоса! Заглотив человека, она принимает его вид. Может даже разговаривать. Вся разница, что Шептуньи не умеют кричать или петь. Разговаривают негромко, будто шепчут, отсюда и название. Шептуньи могут за пару месяцев уничтожить всех людей в городе среднего размера, а на такую деревню, как эта, им хватит недели.

Я тоже протиснулся к своей лежанке, изучая все детали внешности Шептуньи.

— Это ведь ты ее убил? — десятник смотрел сейчас прямо на меня.

— Да, — я попытался вспомнить, как полагалось обращаться к старшему по званию, но не смог.

— Как у тебя получилось?

Я пожал плечами.

— Услышал шелест и увидел тень. Взял у соседа его палку и, когда тень прыгнула, ударил.

— Что за палка? — потребовал десятник. — Впервые слышу, чтобы тварь Хаоса убили палкой.

Он где-то минуту разглядывал мое импровизированное оружие и нюхал его — в тех местах, где оно не было запачкано черной кровью.

— Осина, — сказал наконец. — Повезло тебе, парень. Просто сказочно повезло. Конечно, никто на Шептуний с осиновыми колами не выходит, но осину твари не любят, это точно. А вот то, что ты ее услышал, дивно. Шептуньи тем и страшны, что двигаются абсолютно бесшумно, даже собачий слух бесполезен.

Я только развел руками. Шелест действительно был тихим, но при этом отчетливым.

— Все запомнили, как она выглядит? — десятник вновь повысил голос, оглядывая растерянные лица вокруг. — Если чье-то поведение покажется вам подозрительным, попросите этого человека спеть хоть пару строчек любой песни. Шептуньи петь не умеют. А ты, парень, — десятник кивнул мне, — пойдем-ка, отведу тебя к старшим офицерам.

Через час вся деревня гудела, как разбуженный улей, недовольно и испуганно. То там, то здесь я слышал нестройное пение. Похоже, проверить решили на всякий случай всех. Петь именно песню оказалось необязательно, да «живчики» песен и не помнили. Тянули кто во что горазд, кто-то бессвязные звуки, кто-то обычные слова, а кто-то даже пытался придумать куплеты сам.

Я к этому времени уже охрип — ко мне постоянно подходили все новые и новые офицеры, чьи лица я не успевал запомнить, и требовали вновь и вновь рассказать в подробностях о том, как я убил Шептунью. Ни своего ранга, ни имени офицеры не называли. Я, впрочем, и не спрашивал, каждый раз надеясь, что после очередных расспросов меня все же отпустят досыпать. Увы, не отпускали. Появлялись все новые любопытные, и все как один из благородных, так что послать их подальше и уйти сам я не мог.

— Таких, как ты, на границе называют Слухачами, — сказал мне последний из офицеров. — Слухачи умеют чувствовать приближение тварей Хаоса. Это редкая способность, и там, на границе, они ценятся очень высоко. За несколько лет службы ты мог бы сколотить целое состояние.

Я потряс головой, пытаясь прогнать сон.

— Граница? Что за граница?

— Ты же не помнишь, — офицер кивнул. — Ничего, я тебе завтра сам расскажу. На границе служит мой младший брат, ему бы очень пригодился Слухач.

Я моргнул, а потом, видя, что офицер готов уйти, решился задать вопрос, который за эту ночь всплывал у меня в мыслях уже несколько раз.

— А дану Вересию и дану Энхард тоже проверяли на одержимость Шептуньями? Они же тут главные, и если вдруг... — я замолчал, неопределенно покрутив рукой в воздухе.

Офицер посмотрел на меня одновременно с удивлением и неодобрением — мой ранг был явно недостаточно высок, чтобы задавать такие вопросы, — но все же ответил:

— Дана Энхард — почтенная пожилая дама, безвыездно живущая в корневых владениях своего клана. Здесь она никогда не появлялась. А дану Вересию проверили в первую очередь. Проверку всегда начинают с руководства — таков закон.

Вот как. Значит, чтобы показаться на глаза дане Энхард и убедиться в том, что я точно не ее внук (или все же внук, как мне очень хотелось верить), необходимо было добраться до этих самых владений — а сперва, конечно, узнать, где они находятся.

Когда меня, наконец, отпустили, моей лежанки в казарме не нашлось — ее уже вытащили наружу вместе с дохлой тварью. Так что я упал на ближайшую, которая оказалась свободной, и моментально заснул.

Офицер, обещавший рассказать о Слухачах и границе, на следующий день не пришел. То ли забыл, то ли передумал, то ли уехал куда-то. Никаких заданий нам не давали, ничего интересного больше не рассказывали. Часть «живчиков» осталась в казарме, а часть куда-то разбрелась. Мне сидеть в казарме было скучно, так что после обеда я отправился бродить по деревне, во-первых, надеясь, что новые впечатления подтолкнут какие-нибудь из старых, а во-вторых, просто из любопытства. Сегодня был всего лишь второй день моей жизни.

Деревня выглядела обычной. Правда, я не знал, чем отличаются деревни необычные. В этой имелась одна главная улица и множество улочек узких, пересекавших главную под прямым углом. Дома были одноэтажные, но с высокими чердаками, добротные, срубленные из мощных древесных стволов.

А вот люди…

Местных жителей я пока не видел, везде ходили только военные. Около пятнадцати домов оказалось занято под казармы «живчиков», еще два десятка отданы обычным воинам, помнящим свое прошлое. Ну а самые лучшие дома на центральной улице облюбовали для себя офицеры и, как оказалось, дана Вересия. Увидев ее, элегантно спрыгивающую с белой лошади у дома, который, похоже, некогда был домом старосты, я тут же сделал несколько шагов назад и завернул за угол. У меня не было ни малейшего желания вновь встречаться с этой «даной со стервозным характером».

И вообще. Следовало найти зеркало и хотя бы взглянуть на себя, а не полагаться на слова чужих людей. Я ведь даже не знал, как выгляжу.

Зеркало… Память тут же выдала, что зеркала были роскошью, доступной только для богатых, и в деревенских домах вряд ли водились.

Тогда как быть?

Вода — подсказала память. Вода хорошо отражает предметы. Только вода должна быть стоячей. Не годится ни быстрый ручей, ни водная поверхность, потревоженная рябью от ветра.

Хм. Сегодня моя память оказалась щедрой.

Я пошел куда глаза глядят, поворачивал то на одну, то на другую улочку, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Но за запертыми воротами не слышалось ни единого звука. Все дома — кроме тех, в которых поселились простые воины и офицеры, — пустовали. Ни людей, ни живности.

Вскоре я вышел к краю деревни. За три дома от лесной опушки, на пригорке, обнаружился добротный колодец, срубленный из мощных дубовых стволов. На цепи, обернутой вокруг ворота колодца, висело ведро. Зачерпнув воду, я поставил ведро на край сруба. Дождался, пока вода не прекратила качаться волнами и не замерла, и наклонился над ним.

Ну и что тут?

Нет, нос уродливым не был, это я мог сказать точно. Память даже добавила, что такие носы, как у меня, считались «породистыми» — что бы это ни значило.

Глаза.

Глаза тоже были нормальными, яркими, взгляд — вполне себе умным… Правда, насчет умного взгляда я понадеялся, что не выдаю желаемое за действительное. Мало ли. Память тут же подсказала, что такое вот отношение называлось «тщеславие» и среди людей не особо приветствовалось.

Остальное в моем лице было вполне обычным. Брови как брови — темные и густые. Губы как губы, не толстые, но и не тонкие. Уши — прижатые к черепу, а не оттопыренные, как я видел у некоторых воинов. Да, нормальная внешность. Даже, может быть, и привлекательная.

Тут мне вспомнилось мимолетное обещание писаря-архивиста о «виснущих» на мне «девках».

Память торопливо подсказала, что «девки» — это такие же красивые создания, как дана Вересия, только куда более добрые и ласковые... Да, я бы не отказался, если бы они на мне повисли. Например, одна на правой руке, а вторая на левой. Думаю, двух девок мне бы хватило. Тем более, что я сильный, и вполне мог бы унести их обеих…

Откуда-то издалека донеслись заполошные крики и истеричное лошадиное ржание. Я вынырнул из приятных грез и выпрямился. Посмотрел в сторону звуков.

Из леса на сумасшедшей скорости неслась карета.