Пока голубки вновь не начали самозабвенно целоваться, Вивьен отвлекла их следующим вопросом.
– Это все хорошо, милорд, а что вы можете сказать про анонимные письма? Зачем кому-то писать вам, и что конкретно в них написано?
Эдвард, с трудом оторвав взгляд от лучистых глаз Марианны, растерянно почесал лоб.
– Да, кстати, – спохватилась и Марианна. – У тебя не осталось ни одного письма? Я бы могла подержать листок в руках и попробовать определить, кто за этим стоит!
– Нет, дорогая, я сжигал их сразу после прочтения. Что в них было? – Он выдохнул, борясь с болезненным спазмом в груди. – Мне казалось, что их пишет злобный дух моего отца. За всю свою сознательную жизнь, клянусь, я не совершал ни одного преступления. Письма бьют в ту же самую точку, что и попреки отца: некто обвиняет меня в смерти матери, сообщая также, будто ему-де известна причина ее смерти. Я не могу разгадать эту загадку, ведь мать, как всегда убеждал меня отец, умерла от той же пирианской лихорадки, которой переболел и я сам. В этом нет ничего таинственного.
– И больше ничего?
Эдвард покачал головой.
– У вас не вымогают деньги, ничем вам не угрожают?
– Пока нет.
Марианна возбужденно зашагала по лаборатории.
– Даже конвертов не осталось? – разочарованно уточнила она.
– Нет, дорогая. Я спешил поскорее избавиться от этой мерзости.
Вивьен наконец отошла от порога и тоже двинулась вдоль стола, разглядывая причудливые приспособления.
– А ваш отец… – сказала она.
– Что?
– Может быть, у вас есть какая-то его вещь.
Эдвард покачал головой, но потом выпрямился.
– У меня в столе лежит его портрет. Миниатюра. Портрет принадлежит мне, но позировал для него отец, и не один час, должно быть. Вы полагаете, там может остаться какая-то информация, которую сможет считать Марианна? Давайте попробуем.
Он обошел стол, выдвинул верхний ящик и, достав из него овальный портрет размером с книгу, передал его Марианне. Вивьен приблизилась и заглянула ей через плечо.
– Это ваш отец? – сказала она машинально.
– Да. Покойный лорд Орен.
– Могла бы и не спрашивать, – заметила Марианна. – Сходство поразительно.
С портрета на них смотрел чуть постаревший Эдвард – грузный, но с аристократической осанкой, вот только вид у него был надменный и официальный. Ни капли того тепла, что исходило от его сына.
– Должно быть, вам с ним было трудно, – предположила Вивьен, взглянув на Эдварда с сочувствием.
– Не то чтобы… Впрочем, я вам это уже говорил. Недостойно жаловаться на покойного родителя, правда? Он не был ко мне жесток, не уделял мне слишком уж много времени и при первой возможности одарил отдельным домом – вот этим. Вот и все. Марианна, дорогая, попробуй что-то определить?
Она кивнула и взяла со стола артефакт. Закрыла глаза. Молчание затянулось надолго, но в конце концов она с тяжелым вздохом уронила руки:
– Бесполезно. Я не узнала ничего из того, о чем мог думать покойный лорд. Эдвард, это твоя вещь, твой портрет. Я испытала малую долю той боли, что связана у тебя с образом отца. О Эдвард!
И она снова приникла к его груди, преисполненная сострадания, а Вивьен вынуждена была, стиснув зубы, отвернуться.
– Портрет матери? – предположила она.
Марианна содрогнулась всем телом. Эдвард крепче прижал ее к себе.
– Леди Вивьен, Марианне тяжело, – сказал он негромко.
– Давайте в третий и в последний раз убедимся, что вам нечего скрывать, милорд. Марианна потерпит.
Со вздохом, больше похожим на всхлип, Марианна кивнула. Эдвард вновь выдвинул ящик стола и достал еще один портрет, выполненный под пару с первым. Красивая темноволосая женщина смотрела устало и печально. Ее тонкие черты лица говорили о благородном происхождении.
– Все же вы больше похожи на отца, – заметила Вивьен.
– Ты ее совсем не помнишь? – спросила Марианна.
Эдвард покачал головой.
– Я был еще слишком слаб, чтобы присутствовать на похоронах, – сказал он вдруг осипшим голосом. – Давай, дорогая. Еще один рывок, и мы оставим это испытание позади.
Марианна взяла в другую руку хрустальный шар и зажмурилась. Тишина.
– Положи ладони мне на плечи, – проговорила она немного погодя. – Попробуем еще так.
Эдвард повиновался. Текли секунды, но ничего не происходило. Наконец Марианна сдалась.
– Нет, – заключила она, возвращая ему портрет. – Ничего. Только твоя печаль.
Вивьен развела руками. Эдвард убрал портреты в стол и улыбнулся подавленной Марианне.
– Печаль? Кому мне рассказывать о печали? Не тебе и не леди Вивьен, ведь вас так внезапно и несправедливо лишили самых близких, а еще того образа жизни, к которому вы привыкли. Вы потеряли родителей совсем не так, как я, – не по естественным причинам. Вам есть кого винить, вы могли бы озлобиться на весь мир, но этого не произошло. И ты сейчас до слез сочувствуешь мне, прекрасная душа. Мне – избалованному мальчику, у которого было все, чего он только пожелает.
Марианна уткнулась лицом ему в плечо. Эдвард осторожно пригладил выбившиеся из прически золотые волосы.
– Не расстраивайся, душа моя, – проговорил он ласково. – Это прошлое. А ты – мое будущее.
Вивьен, задумчиво кивая, прошла вдоль столов, переключая внимание на алхимические опыты. Что-то не давало ей покоя.
– Откуда вы взялись такой, милорд, если выросли без любви? – выдала она наконец, решив высказаться прямо. – Как вы надеетесь составить счастье моей сестры, если не знали, что такое любовь?
Марианна вскинула взгляд на Эдварда, и в ее огромных голубых глазах промелькнул проблеск страха. Они успели сказать друг другу многое, словами и без слов, но это волшебное чувство осталось неупомянутым, хотя Эдвард – немыслимо! – даже предложил ей брак. Но что он ей говорил? Что не хочет ее отпускать – и все? Да и сейчас – он не спешит разуверить Вивьен.
Эдвард действительно молчал, хотя все так же держал Марианну за талию.
– Вам нечего ответить? – уточнила безжалостная Вивьен.
– Я не знаю. Я полагаю… – Он перевел дыхание. – Полагаю, я рос в любви. Мои родители любили меня. Мать любила меня, просто болезнь стерла эти воспоминания, а ее слишком рано не стало. Отец, до того, как произошло это трагическое событие, наверное, тоже меня любил. Это потом… уход матери стал для него ударом.