Глава 17

Я запрыгнул Твари на спину и крикнул:

— Жми! Как в последний раз!

Тварь выдала. Обычно я ехал, по ощущениям, как в бизнес-классе. А сейчас почувствовал, как ветер натягивает кожу на лице.

Обернулся, взглянул в небо. Змеи приближались. Суки. Конечно, на крыльях-то веселее, чем копытами!

— Отрываемся? — спросила на ходу Тварь.

— Ну как тебе сказать…

— Я быстрее не могу!

— Делай как можешь.

Мешок тянул вниз, и ещё приходилось одной рукой придерживать пень — который в мешок не влез. Однако надеяться больше было не на кого. Кое-как извернувшись, я поймал в поле зрения ближайшего змея. Он уже начал снижаться, намереваясь зайти сзади и вцепиться зубами. Остальные, похоже, навострились напасть спереди.

Молния сработала так же здорово, как и в первый раз. Рентген — и падение. Минус один соперник. Не насмерть, конечно, и без родий, но хрен с ним. Сейчас главное — спастись и спасти пень, ради которого я сюда, собственно, полез.

Два змея впереди обогнали нас и синхронно выполнили разворот. Теперь они неслись нам навстречу. Рассчитывали, очевидно, размазать в лепёшку лобовым ударом. При такой-то разнице в весе — как не фиг делать, груженая фура против самоката. Снесут и не заметят. Ну, при условии, что твари в принципе способны что-то рассчитывать. Хотя эти, видимо, способны, судя по количеству костей, принадлежат к высшим. А в нашем справочнике даже упоминаний подобной пакости не встречалось… Впрочем, справедливости ради, там много чего не встречалось.

Летели змеи друг за другом. Ну, тоже логично — мешать друг другу не будут. И если я вдруг каким-то волшебным образом не сдохну при столкновении с одним, второй от меня уж точно мокрого места не оставит.

Только и я тут — не погулять вышел. У меня тоже кое-какие козыри в рукаве имеются. Например, Молния, которую до сих пор не было необходимости прокачивать. Сейчас я не сомневался. Змеи своим разворотом дали мне фору во времени, и эти секунды я потратил на то, чтобы прокачать Знак. Минус десять родий. И мощная, мгновенно окрепшая Молния.

Которую я метнул в несущихся навстречу тварей. Есть! Одного ушатал. Рентгеновская вспышка — и рухнувшая на дорогу огромная дымящаяся змея. Меня снова долбануло родиями. На этот раз — девятнадцать. Мне пришлось изо всех сил вцепиться твари в гриву, чтобы не упасть. Одной рукой, другой я продолжал прижимать к себе пень.

Тварь на мгновение взмыла вверх — как делала, когда перепрыгивала частокол у меня в усадьбе. В этот раз перелетела рухнувшую на дорогу тушу. И пронеслась под вторым змеем, буквально под самым пузом. Этого тоже задело молнией. Сожгло одно крыло, он начал заваливаться набок.

Я обернулся. Молния!

Есть. Рухнул на дорогу. Живой — судя по тому, что удара родиями я не получил. Но продолжить погоню вряд ли сумеет.

— Тварь! — крикнул я.

— Что⁈ — в голосе несущейся быстрее гоночного болида кобылы послышались панические нотки. — Опять⁈

— Да нет! Мы молодцы! Победили!

— А. Ну, и сказал бы спокойно! Чего орать? Я думала, опять какая пакость…

Тварь сбавила скорость до комфортной.

Впрочем, и при такой у Заслона мы оказались уже через полчаса. Видимо, на нервах Тварь покрыла предыдущее расстояние вдвое быстрее, чем в прошлый раз. Охренеть, конечно, у неё ресурс. Знать бы в точности, какой — цены бы ей не было. Хотя, справедливости ради, и так жаловаться грех. При всех своих загонах лошадка у меня что надо.

Приблизившись к воротам, Тварь притормозила.

Назад меня впустили уже без вопросов, кто таков и откуда.

— Быстро ты управился, — заметил знакомый таможенник.

— А чего там рассусоливать. Дровами разжился, да назад поехал.

— Дровами?

Таможенник с недоумением посмотрел на пень. Который я по-прежнему прижимал к себе.

— Ну.

— Да неужто у вас в Поречье дров раздобыть негде? В Пекло за ними лезть надо?

— Ой, да у нас в Поречье во что ни плюнь, в дефицит попадёшь. Это у вас тут снабжение на широкую ногу. Вы ж — заслон, надежда и опора. А наше захолустье никому не встряло. Веришь — за трубами водопроводными аж в Питер гонять пришлось.

Таможенник сочувственно покачал головой. Снова, разведя руками — мол, что поделать, служба, — проверил меня амулетом. После чего пожелал счастливого пути.

— Зато пиво у нас в Поречье — не то, что у вас! — объявила на прощанье мстительная Тварь. — Вот! Завидуйте.

И независимо помахивая хвостом, потрусила прочь.

Куда лежит наш дальнейший путь, сомневаться не приходилось. Тварь решительно направилась к знакомому кабаку. Я не возражал — заслужила.

Поднялся на крыльцо и постучал в закрытую дверь. Из двери высунулась хозяйская дочка.

— Ну что тут у вас, как обстановка? Сегодня открыты?

— Открыты! Милости просим, — девчонка распахнула передо мной дверь. — Добро пожаловать, господин граф-охотник!

Н-да. Слухи здесь, видимо, распространяются с той же скоростью, что и в Поречье. Хотя если Глеб — завсегдатай трактира, то удивляться не приходятся. Успел рассказать о моих подвигах. Ещё пара визитов, и меня и тут на улицах узнавать начнут.

— Чего изволите? — девчонка радушно улыбалась.

— Пива мне и моей лошади.

— Вам, и… А. — Девчонка, видимо, вспомнила, как моя лошадь распевала частушки. — Да. Хорошо, сделаем.

— И пожрать. Яичницу из двух десятков яиц, с ветчиной. И сырого мяса.

— Мяса? Сырого?

В глазах девчонки мелькнул испуг. На пень, который я прижимал к груди, она уставилась с подозрением. Рука немедленно дёрнулась — захлопнуть дверь.

Я поймал руку. Сообразив, в чём дело, покачал головой.

Пуганые они тут, всё-таки. Хотя быть другими, проживая на границе с Пеклом, и нельзя, наверное. Наивные и доверчивые долго не проживут, здесь всего остерегаться надо. Видишь вроде бы знакомого, но странненького дяденьку, желающего сырого мяса и прижимающего к себе дырявый пень — поспеши убраться подальше и дверь захлопни. Чёрт его знает, зачем ему этот пень. Из дыры сейчас, может, крысы полезут.

— Да не упырь я, не бойся! Упыри верхом не ездят. И пиво не пьют, они другие напитки предпочитают.

Девчонка смотрела всё ещё с подозрением.

— А мясо сырое вам зачем?

— Мне — низачем. Это для лошади. И яичница, кстати, тоже. Сам я есть не буду. Пивка глотну, да поскачу дальше.

Смотреть на то, как мы с Тварью распиваем у коновязи пиво, высыпало на крыльцо всё семейство трактирщика. Посетители прилипли к окнам.

— Твоё здоровье, Тварь!

Я тюкнул кружкой по стоящему перед кобылой ведру.

— Твоё здоровье, хозяин!

Я приложился к кружке. Тварь погрузила морду в ведро.

Вынырнув, довольно фыркнула. Сверкнула глазами, как фарами, и объявила:

— Славная была охота!

В этот момент к трактиру подошла деревенская баба с корзиной в руках. Охнув, выронила корзину. Попыталась пуститься наутёк, но запуталась в подоле длинной юбки и плюхнулась на мощёную камнем дорожку.

Корзина упала набок, из неё посыпались и покатились яйца. Вокруг корзины мгновенно образовался островок из желтков, белков и скорлупы.

— Яички! — ахнула Тварь. — Свеженькие! Ах ты ж, звезда клещерукая!

Рванула к корзине, выворотив из земли приличный кусок коновязи. И принялась хрупать яйцами. Закусив напоследок корзиной, объявила:

— Славный был денёк!

* * *

Я обедать в трактире не стал, не терпелось поскорее доставить ценный пень в безопасное место. На него и так уже косились — не часто, всё-таки, встретишь здорового на вид парня, прижимающего к себе дырявый пень и не расстающегося с ним ни на миг. Допил пиво, приказал Твари, как насытится и отдохнёт, скакать домой, и переместился к себе в башню.

Обычно, едва появившись дома, сразу об этом сообщал. Сейчас не спешил — не хотел, чтобы отвлекали. Поставил пень на стол перед собой. Глубоко вздохнул и погрузил руку в отверстие.

Варианты развития событий рассматривал любые. Вплоть до необходимости самостоятельно приращивать оторванную руку — от души надеялся, что прокачанные Костоправ и Заживление с этим справятся. Главное, самому от болевого шока не скопытиться, я всё-таки не железный.

Но никакого членовредительства не произошло. Я почувствовал приятное тепло — вроде того, что было, когда коснулся горюч-камня.

Не знаю, сколько времени так просидел — ни о чём не думая и не беспокоясь, ощущая лишь ласковое, какое-то материнское тепло. Глаза закрылись сами собой. А когда я их открыл, понял вдруг, что знаю всё. Вся многовековая история славного ордена будто прошла у меня перед глазами.

Я увидел день, когда падали звёзды. Лицо охотника, ставшего основателем ордена, его звали Тройден. Друзей и соратников Тройдена. Их подросших сыновей, внуков. Орден рос, с каждым годом становился всё крепче. Отпор тварям давал уверенно. Время от времени охотники гибли, но всегда находились те, кто вставал на их место.

Хотя и тварей становилось всё больше. Теперь я знал, что твари не всегда были такими, как сейчас. Изначально — довольно слабые и совершенно тупые, год от года и век от века они обучались. Становились все сильнее, хитрее и пронырливее. Тварей становилось всё больше, появлялись новые виды.

Охотники не собирались сдаваться. Они сражались. Вокруг города выстроили стену, считающуюся неприступной. Жители окрестных деревень спешили в Недвиг под защиту стены. Но в один непрекрасный день из глубины Пекла явились великаны и летающие змеи. Твари, которых прежде не было.

Славный город Недвиг пал. Пал и орден — отдав на защиту города все силы. Часть жителей успела уйти подземными ходами, спаслись многие женщины и дети. Но ни одного охотника в живых не осталось. Последний погибший — скелет которого я нашёл в оплоте, мужчина с мечом — был главой ордена. Он погиб, посвящая в охотники своего пятнадцатилетнего сына.

— Орден возродится! — крикнул глава, глядя смерти в лицо.

И вскинул меч — последним движением пытаясь защитить сына…

Картинка перед глазами погасла. А тепло, охватившее руку, стало настойчивее. Меня будто спрашивали о чём-то.

Готов ли я возродить погибший орден?

— Готов, — сказал я вслух. — Не был бы готов — не полез бы в Пекло.

Готов ли принять на себя все заботы об ордене? И о тех людях, которые будут обращаться за подмогой?

— Ну, блин. С усадьбой управился как-то. От долгов избавился, процветания достиг. Скоро, глядишь, водопровод до ума доведу, хотя самому в это уже не верится. И из людей, вроде, никто из тех, кто ко мне обращался, обиженным не ушёл.

Пустота вокруг подвисла — будто взвешивая меня на весах перед тем, как принять решение. А мне вдруг стало не по себе.

А что, если во мне сейчас распознают чужеродный организм? Того, кто не принадлежит этому миру, а главной своей задачей видит полное и окончательное истребление тварей на всей земле?

Мне ведь уже едва ли не открытом текстом объявили, что охотники по сути своей — будущие пастухи при тварях. Они станут такими, когда придут хозяева. То есть на глобальном уровне борьба охотников и тварей затеяна этими самыми хозяевами, для выявления среди людей тех, кто наделён Силой.

А я — Силой-то, допустим, наделён, и немалой, но планы мои идут жёстко вразрез с планами так называемых хозяев. И если вот этот вот стоящий передо мной, замаскированный под пень детектор мои намерения каким-то образом распознает…

Пень будто откликнулся на мысли. Руку охватило нестерпимым жаром, я едва не заорал. Но продолжалось это недолго. Несколько секунд — и жар ушёл.

Вынимая руку из пня, я не чувствовал уже ничего, кроме затухающей боли. А смотреть на ладонь необходимости не было. И так знал, что увижу.

Нет больше охотника Владимира из Ордена Падающей Звезды.

Есть глава Ордена Истинного Меча.

И не успел я порадоваться, подивиться. Не успел, в общем, испытать хоть какие-нибудь эмоции от произошедшего, как из будки телепортаций послышался стук. Дверь открылась, и на меня бросился человек с мечом.

Слава Силе, распитое с Тварью пиво не сильно меня затормозило. Я вскочил, выдернул собственный меч и парировал удар. Который был хоть и сильным, но бестолковым — как у очень сильного, но очень пьяного человека.

— Аврос⁈ — обалдел я. — Ты чего?

— Ах, ты, щенок! — прохныкал глава Ордена Падающей Звезды. — Неблагодарный!

Боевой запал мигом испарился. Аврос выронил меч, рухнул на задницу и принялся плакать, массируя деревянную ногу.

— Я ведь тебя ещё вот такусеньким малюткой на руках держал. Всему обучил. Возился с тобой, дерьмо подтирал. Да ты ж мне титьку сосал! Ты ж меня папкой звал, а с мамкой твоей мы…

— Мужик, — перебил я, — при всём уважении, я тебя впервые увидел с месяц назад, и ты мне могилу показывал, которую для меня вырыл.

— И какое это имеет значение? — уставились на меня красные глаза главы. — Подумаешь! Могилу ему показали. Обидчивые все какие. Из-за такой малости бросил старика одного!

— Ты почувствовал, что ли?

— Ещё спрашивает! Конечно, почувствовал. В сердце, в сердце плюнули! — долбанул себя кулаком в грудь Аврос.

— В душу.

— А в душу — насрали!

— Едрить твою мать… Ладно, это уже переходит все границы.

Я кастанул Противоядие. Потом — ещё раз и ещё. После третьего захода взгляд Авроса прояснился. Сколько ж он выжрал-то? Вот ведь прорва — хуже Твари, честное слово…

— А, Владимир, — совсем другим, трезвым голосом произнёс Аврос. — А ты чего тут?

— Да ничего, — усмехнулся я. — Живу. Отобедаешь?

— Ну, отобедаю, коль уж припёрся. — Аврос, кряхтя, поднялся. — Ты хоть бы предупреждал, что ли.

— О чём⁈ — У меня мысли уже вообще в узел завязались. Аврос вёл себя так, будто это я вломился к нему в дом. Может, синька нанесла какой-то непоправимый ущерб серому веществу?..

— Что из ордена слинять собираешься, балда. Пошли жрать.

* * *

Мир мог меняться, я мог меняться, но дома главные вещи оставались неизменными. Например, хлебосольная тётка Наталья, настроение которой находилось в прямопропорциональной зависимости от количества едоков.

Сегодня, помимо меня, едоков было двое — Аврос и Захар. Тихоныч, как и сама Наталья, питался по каким-то определённым часам. Ну, вроде как, есть время завтрака, время полдника, обеда. Ужин — так-сяк, насколько я понял, обычно «врагу отдают». Да и вообще, обычно обедом зовут всё, что не завтрак.

Я же, учитывая мой образ жизни, мог свалиться на голову тётке Наталье в любое время дня и ночи и затребовать универсальный приём пищи под названием «жрать». При этом я мог быть как один, так и с гостями. Вот как, например, сейчас. Поэтому тётка Наталья, как пионер, была готова всегда и неизменно радовалась.

— Богато живёшь, — прокомментировал Аврос, умяв пирожок с капустой в качестве аппетайзера. — Охотник так жить не должен.

— Я считаю, что охотник кому должен — всем прощает.

— Хех! И то верно. А всё ж стыдись.

— Чего это?

— Пока твои братья на голых досках спят…

— Ой, ну вот давай не будем начинать, а? Братья на голых досках, в Африке негры голодают… Ты вот чего это, с одной ногой ходишь? Не знаешь разве, что есть люди вовсе без ног?

— Так что ж мне, ногу себе оторвать и ему приставить?

— А ты пробовал? Вдруг получится.

Аврос засопел. Видать, нечасто ему осмеливались столь нагло перечить. Захар, вон, помалкивает, только смотрит с любопытством без пяти минут обосравшегося от страха человека. Экое впечатление Аврос производит, даже трезвым.

— Умные все стали, — проворчал Аврос. — Самостоятельные.

— Ну, знаешь, когда глава Ордена от всех дел самоустраняется и в каждого пришедшего из пушки палит — станешь тут самостоятельным.

— Поучи отца! Орденами управлять.

— И не думал учить. Наоборот, поучиться хотел.

— Вот то-то же. С чего уйти-то надумал? Не нравилось чего?

— Всё нравилось, Аврос. И сейчас нравится. Но чтобы расти над собой, нужно выходить из зоны комфорта.


Загрузка...