Витязь в кошачьей шкуре

Глава 9

Лес расступился внезапно. И дорога змеей завилась вкруг холма, на котором, словно корона на Уже с картины Чюрлениса, торчал зубцами Кощеев замок, смотрел сощуренными бойницами вниз, на наглых пришлецов, словно оценивал, как с ними поступить.

Когда они подъехали, опустился мост через вонючий ров. Заскрипели цепи, поднимая врата и решетки.

Хотя бы парада слуг не было. Кощей дал гостям спешиться и провел внутрь. Эхо шагов покатилось по коридорам. Баюн бежал от Луши то справа, то слева… Мягко, беззвучно ступали по каменному полу кошачьи лапы. И звонко цокали набойки на Лушиных каблуках.

— Выпить? Перекусить? — как заправский халдей, склонился Бессмертный.

— Давайте займемся делом.

Кощей поправил повязку на глазу:

— Ну, делом так делом.

И пропустил гостей в кабинет.

Там было холодно, черно и очень квадратно. Одни сплошные прямые углы. И каждый из этих углов мечтал пришлецов задеть: будь то сундук, буфет или широкий письменный стол.

А вот от Кощея углы уворачивались, словно тот был заговоренный. А может и был.

Мельтешение мебели здорово раздражало баюна. Та статичной должна быть, стоять на месте — и точка.

Василий уже собирался пустить в ход «серенького волчка», но решил все-таки поберечь силы.

Красавец Кощей пустил наливное яблоко по золотой тарелочке с каймой из греческой волны.

— Этот узор зло отгоняет, — любезно пояснил он, нависая над Лушей. Кот презрительно фыркнул. Если и было здесь зло, то это сам хозяин.

А середина тарелочки постепенно разъ я снилась.

Василий думал, здесь будет плоское изображение, но над тарелкой воспарила, загустевая, цветная голограмма. Точеная горка-витрина из хрусталя, за гранями которой переливалась всеми оттенками зелени, сияла, как листва в солнечный день, огромная, полупрозрачная лягушка, изваянная так натурально, что оторопь брала.

Не хватало только прыжка с тарелочки и громкого, решительного «ква».

— Вот она, моя красавица, Василиса свет Витальевна, — отер суровую скупую слезу со здорового глаза Кощей. Малахит с изумрудом и хризопразом. Три фунта с четвертью. Пропала. Как есть.

И крутанул голографическую хрустальную горку вокруг оси. Лягушка в витрине засверкала масляной зеленью. И растаяла.

— Прошу, — Кощей рукой любезно указал направление.

Почему Витальевна, хотелось спросить баюну, но он только хрипло, огорченно мяукнул и боднул Лушку под колено.

— Прекрати! — велела она Василию строго. И вслед за Кощеем пошла в угол залы, где на солнце блестела осколками хрусталя та самая бывшая горка, откуда лягушка и пропала.

Луша достала лупу. И стала внимательно осматривать витрину в поисках улик.

Как на мысль Василия, улик этих — битых хрустальных осколков — было даже слишком много. Словно кто-то не просто расколотил горку у замк а, чтобы достать артефакт, а принципиально лупасил по витрине камнем. Или молотком.

Баюн подтолкнул самый крупный осколок и стал носом гонять его по мраморной плитке, похожей на огромную шахматную доску. Только вместо черных квадратов здесь были фиолетовые.

Луша наклонилась, заглядывая под витрину. Сердито шепнула:

— Уймись! Ты мне следы затопчешь.

Василий обиделся. Не нужна его помощь — не очень-то и хотелось. Он ушел за складчатую портьеру и оттуда наблюдал, как Кощей любезничает с гостьей, ну просто мелким бесом вьется и бисером рассыпается в желании ей угодить. Странно еще, что стихи о любви не стал читать.

Но Луша вела себя примерно. Вела осмотр, делала записи в блокноте, переплетенном в козловую кожу и собирала улики в полотняные мешочки.

Кощей подувял.

Терся где-то на краю видимости. Смотрелся в стенное зеркало. Опрыскивал гладкую морду лица из пульверизатора.

Василий аж чихнул от сладкого запаха, шибанувшего по ноздрям. Луша тоже поморщилась.

Разогнулась, упираясь в останки хрустальной конструкции рукой. Стянула перчатки и помахала ими перед лицом, разгоняя приторный застоявшийся воздух

— Все, здесь мы закончили! — прокричала Кощею. — Пойдем наружу!

И нагнулась почесать баюна за ухом:

— А главное, друг Вася, что гроб этот хрустальный разбит не снаружи, а изнутри.

Баюн стегнул себя могучим хвостом по бокам. Внутри разливалось тепло. Лушка назвала его другом, и это было так приятно…

Видимо, он все же извинится за свой скок в корыто. После. Дома.

— А знаешь, что в этом самое скверное? — продолжала она. — А то, что бродит сейчас по окрестностям опасный артефакт. Спросишь, почему опасный? А безопасных артефактов в нави не бывает.

— Я вас провожу, — засуетился Кощей. — Не зная броду, не суйся в воду. То есть, того, без проводника по здешним марям и холмам бродить опасно.

Луша согласно кивнула. Баюн заметил, что глаза у нее как-то изменились, затуманились, что ли, но внимания этому не придал. Все парил в розовых мыслях, пушистых, как облачка.

Шли они теперь обратным порядком: кабинет, изукрашенные покои, бесконечный коридор, совсем уж внутренний двор, не совсем внутренний двор, арка въездных ворот… Здесь было сыро и воняло кошками, хотя ни одной кошки Василий в Кощеевом замке не видел. С шершавых каменных сводов монотонно опадали капли и шлепались на мостовую под ногами, между камней которой прорастала блеклая, полуживая трава.

Но по дороге вниз спускаться не стали, обогнули замок по скользкому, поросшему сурепкой и бурьяном склону под самой стеной. Несколько раз Луша поскользнулась, и Кощей ловил ее и воспитанно придерживал под локоток. Она вырывалась, но вроде как каждый раз все с большей неохотой.

А Василий бесился. Как он жалел сейчас, что не может встать на ноги и подставить ей руку, ловя на скользкой траве! Словно случайно сжимая в объятиях, чтобы Луша потянулась на цыпочках, и васильковые глаза стали близко-близко, а дыхание обожгло…

Глупость несусветная. Он что, женских романов обчитался? Он же терпеть не может подобную гадость!

Но с Лушей все было как-то иначе. Все, что с другими показалось бы пошлостью и глупостью, обретало другой, сокровенный смысл. Вот только Кощей с его отвратным одеколоном… И на задние лапы Василию никак не встать. И без того вон хвостом балансировать приходится. Понапридумывают холмов!

Баюн подозрительно покосился на густой куст цикория с пересохшими цветочками. Кажется, там, внутри, пряталась мышь…

— Вот, — Кощей указал на стройные готические окна высоко над головами. Мой кабинет. Думаете, ее вынесли через окно?

Луша очень неуверенно вырвала у Бессмертного свой локоть и придержала фуражку, глядя на окна и стену под ними. Лягушка вполне могла оттуда сигануть. И костей не собрать.

Впрочем, у каменной красавицы костей и не было. Только изумруды да малахит с хризопразами. Вот поди поищи их в сизой траве.

Девушка-детектив подошла к делу методично. Присела на корточки, вооружилась лупой и стала оглядывать стены и массивный фундамент в поисках следов.

— А по плющу она спуститься не могла, — мурлыкнул Василий. — В связи с отсутствием плюща.

— Мне кажется, никаких похитителей не было.

— Что же она, по-вашему, сама сбежала⁈ — возмутился Кощей. — Я ее холил, лелеял, по имени-отчеству величал… Василиса свет Витальевна, — пропел он, обращая лицо к небесам.

— Она у вас магией владеет?

— Ну… разумеется, — он развел руками.

— Тогда могла просто левитировать. И осколков мы не найдем.

— Осколков? — Кощей фальшиво схватился за сердце. — Моя лягушка! Моя сладкая!

— Прыгать высоко, — Луша глазами провела траекторию от окна до предположительного места приземления беглой лягушки. — Трава смягчила бы падение, но если камень…

И стала медленно сползать туда, чтобы все осмотреть. Кощей делал вид, что пребывает в глубоком обмороке. Только духами своими пшикался время от времени.

Василий чихал и тяжко вздыхал. Не думал он, что работа детектива такая занудная. Переверни каждую травинку в поисках улик, каждый камешек. Собери все, что может представлять интерес… Нет бы просто руками поводила, магию запустила — и все. Вон как в тарелке Кощеевой. Не мог бы он эту тарелку на поиск лягушки настроить? Или артефакт этот каменный замел за собой магические следы? Но хозяин вроде должен быть круче… Слышал Василий, как Севериныч назвал таких, как Кощей, древними. В магии они, почитай, боги. И зачем богам детективы?

Баюн зевнул, чихнул и растянулся бы на травке, не будь она такой влажной. Его от всех этих скучных манипуляций клонило в сон.

— Она была здесь! — Луша торжествующе показала на вытянутой руке мельчайшие осколки малахита и пару зеленых ниточек. — Превратилась — и убежала. Вон следы.

Кощей подбежал живчиком и стал разглядывать их вместе с остальными. Темные вдавлины шли вниз по склону, точно женские ножки при беге смяли траву и сбили с нее росу. Все трое: сыщики и Кощей, — добежали по ним до дороги. Там роса закончилась, и следы пропали. Луша с лупой разглядела царапины от колесных ободьев и сколы от копыт на серо-желтом камне мощеной дороги.

— Ее в карету взяли или… у нее своя была?

— Была… коробчонка. Нешто я девушке своей в такой малости откажу?

Кощей небрежным жестом заправил за ухо волнистые волосы. Скривил губы и выпятил грудь.

— И бусики тоже были. Разные. Сбежала — так сбежала, ну ее. Не больно-то она мне нужна, шлендра этакая. Иди ко мне, Лукерья свет Авдеевна! Будешь новой моей лягушкой. В шелках, рытом бархате ходить будешь, со злата-серебра есть. Жадеитами-рубинами изукрашу. Нет, сапфирами — под цвет твоих глаз.

Правой рукой он прижимал покорную Лушу к себе, а левой жмякал на грушу хрустального дозатора, висящую в воздухе. И сладкая мерзкая вонь окутывала, висела удушливым облаком, не подчиняясь даже ветру. Впрочем, на глухой дороге Нави особого ветра и не было.

Во все стороны полетели розовые сердечки. Запорхали бабочки и пони. Лушины ноги подогнулись.

А глаза… Никогда еще не видел Василий у нее таких глаз. Словно оловянные пуговицы из кино, словно белесый туман над болотами. И взгляд этот был обращен к Кощею. Точно тот единственным был в этом мире.

Василий хотел горестно завопить:

— А я? А как же я⁈

Но до крови прикусил губу. Глотнул соленого и понял, что надо быть осторожным. Бесшумным и зловещим — как когда выслеживаешь в засаде мышь. Сделаешь лишнее движение, нашумишь — и она сбежит.

А Кощей будет поопаснее мыши. Потому желание выпустить железные когти и снести мерзавцу голову Василий подавил в зародыше. Все равно тот бессмертный. А в яйце какого страуса спрятана его игла?..

Мысль о страусе Василия взбодрила и развеселила.

Если от проблемы нельзя избавиться решительно и окончательно, может, можно ее подпоить? Усыпить?

И Василий, приникая к земле и скрадываясь за Кощеем, стал тихонько напевать. А Луша почти повисла у одноглазого красавца на плече, сильно того замедляя. Тем более что приходилось карабкаться по склону вверх и без дороги.

Время от времени девушка оскальзывалась на траве, еще сильней опиралась на Кощеев локоть и глупо смеялась.

— Это не она, — думал тогда Василий, мурлыкая, — она не виновата. Она заколдована.

И радовался уже хотя бы тому, что Кощеев одеколон с феромонами не подействовал на него. А то тут бы вдвое больше пони с бабочками летало. Хотя вроде эти фантомы закончились. Остались только розовые сердечки. Да и те, собравшись кучно, стаей полетели в небо, точно надутые гелием шарики.

Кощей злился, подхватывая Лушу и волоча на локте, даже ругался: девушка была тяжелой и изрядно замедляла подъем.

Ни волчок, ни кабачок, так старательно выпеваемые Василием, на Кощея не подействовали. Не засыпал зараза, хоть ты плачь. А вот Луша, несмотря на свою охмуренность, понемногу задремывала. Шаги делались неверными, руки опускались, она зевнула несколько раз, сползла по Кощею и клубочком свернулась в траве.

Василий надеялся только, что крепкая девушка-детектив не простудится, заснув в таком неуютном месте.

А Кощей, герой-любовник, снова выбранился, поднатужился, крякнул и, покачнувшись, забросил добычу на плечо.

Тут Василий запнулся и опять прикусил язык — уже невольно. Лушины ноги обратились в голубые лягушачьи лапки, бессильно свисающие из-под юбок. И еще они стеклянисто блестели.

Василий забежал сбоку — благо, Кощей был сильно сосредоточен на перетаскивании добычи, он аж пыхтел от напряжения — и заметил, что между изящных Лушиных пальцев проявляются перепонки. И стекленея, медленно исчезает коса.

Так вот какие артефакты держит у себя Кощей! Девушек в лягушек обращает!!!

Баюн едва сдержал желание прыгнуть мерзавцу на спину и драть когтями — чтобы испытал такую же боль, какая пронзила сейчас от макушки до пяток самого Василия!

Но он не кинулся. Он боялся, что Луша, упав, расколется на тысячи сапфировых осколков. Он даже втихую помогал Кощею ее нести, вклиниваясь между ней и дверными косяками или поддерживая ноги, чтобы не задели за высокий порог.

Пару раз Луша очнулась, попыталась поднять голову, глянула на Кощея выпученными лягушачьими глупыми глазами:

— Я так тебя люблю! Поцелуй меня!

Душа Василия разбилась вдребезги. Сердце разлетелось алыми тряпочками.

— Ага-ага, — выплюнул Кощей, заволакивая Лушу в свой кабинет и сваливая в кресло. — Непременно поцелую.

Василий спрятался за письменный стол и едва дышал.

А Кощей занялся починкой горки-витрины.

Аккуратно выглянув и следя за отточенными движениями, с которыми хозяин замка возвращал хрустальной конструкции первоначальный вид, баюн вообще недоумевал, почто было долбиться в витрину всем каменным телом, ломать хрусталь, курочить замок? Достаточно-то всего пропалить аккуратный круг, дождаться, пока остынет, и выпасть наружу.

А может, Василиса свет Витальевна ремонтной магией не владела? Девица как-никак. С другой стороны, Луша вон как управляется с мотоциклом…

Баюн зыркнул на нее и едва не взвыл в испуге: кожа участкового детектива каменела-голубела на глазах.

А у Кощея что-то пошло не так. То ли ремонтная магия не коррелировала с волшебством ароматов, то ли одетому в черное мужику надоел вьющийся над ним флакон с одеколоном и испускаемый приторный запах… И Кощей решительно отставил наполовину опустевшую емкость с распылителем на подоконник распахнутого окна.

И тут Василий включил «тыгдымского коня». Не понаслышке знакомый с котами, баюн прекрасно знал, что когда кот или кошка несется в подобном режиме, скребя пол наполовину выпушенными когтями и кренясь на виражах, то в повороты может и не вписаться, и тогда происходит большой бумц. Лбом в двери, те в стену, вазы летят, соседи вопят… А неуемный зверь грохочет копытами… лапами, пробегаясь по мебели, отталкиваясь от стен и сметая все на пути.

Василий сам перешел в подобный режим, а поскольку весу в нем было больше, чем в стандартном коте, то стены затряслись и земля задрожала, словно Змей Горыныч шел на посадку. Вороны сорвались с еловых верхушек, окружавших холм с замком, и с карканьем закружились в воздухе. Понеслись черные перья.

Кощей ошеломленно отвесил челюсть. А баюн, пробегая мимо подоконника, подпрыгнул и — спихнул одеколон в окно. Звяк! Не понятно, как с лягушкой, но камень там действительно был.