Витязь в кошачьей шкуре

Глава 18

Видимо, вот так же выглядела гробница китайского императора Шихуанди. Узкий лаз, за ним пещера с испарениями ртутного озера. Посреди озера плавающая гробница, а вдоль серых ноздреватых стен пещеры бесконечными рядами — терракотовое войско личной гвардии императора. В одинаковых доспехах, шлемах, с луками и мечами. Ждущее сигнала к пробуждению.

Разница в том, что это войско не было глиняным. И спало волшебным сном.

Василий ступал бесшумно — как умеют только коты. Флагом подняв над собою хвост, чтобы даже случайно не задеть кого-то из спящих воинов под носом — а то расчихаются и проснутся.

Он надеялся только, что ни у кого из них нет аллергии на кошек. А то ведь точно расчихаются.

Хотя вроде народ в этих краях здоровый.

«Какой здоровый? — перебил он себя. — В каких краях? Это же Навь, поголовно мертвецы…» Хотя последнее не исключает аллергии.

Вот Луша-то определенно жива. Она спит. Она просто спит.

Это все Кощей, подумал Василий, и шерсть на загривке встала от злости дыбом, хвост распушился, а когти лязгнули, оставляя на полу пещеры белые, глубокие полосы.

Фу-ух, выдохнул Василий, оглянувшись. Вроде никто не просыпается.

Свинцовые воды волшебного озера с шумом и плеском подступили к ногам. Баюн отпрыгнул.

Побегал туда-сюда в поисках плавсредства. И вспомнил о волшебном топоре.

Василиса приложила к нему инструкцию-заклинание. И когда Василий, помогая себе когтями и зубами, развернул непокорный пергамент, не представляя, сможет ли озвучить — волшебство киселя сходило на нет, — цветные буквы прыгнули в воздух и произнесли:

— Тяп-ляп, построй нам корабль!

Полегчавший узел на волчьей спине забился, оттуда выскочил топор-самосек. Сбросил чехол, заметался в поисках материала. И на глазах ошеломленных свидетелей стал вырубать ладную лодочку с веслами, изогнутым носом и широкой кормой. Напоследок топор легким движением изобразил на ней пару розочек и улегся на берегу.

Волк, упершись в корму передними лапами и отпинываясь от берега задними, поднатужился, чтобы столкнуть лодочку на воду. Баюн сделал то же самое.

Песок заскрипел, корни отряхнулись, а плавсредство закачалось на воде.

Василий недоумевал, как же они управятся с веслами, но едва вместе с волком оказался в лодке — те стали грести самостоятельно, точно кроме мохнатых спасателей в лодке был еще и один невидимый сотрудник ОСВОДа.

Вода журчала, лодка шустро бежала, ветер дул, бросая на мохнатые шкурки брызги. Баюн, как и любой кот, не выносящий воды, свернулся на дне, прикрываясь от капель волком. Тот ворчал, но не препятствовал.

А остров Буян вставал впереди, и почти весь его занимала беседка с изящно загнутыми углами крыши. На углах болтались под ветром цветные фонарики. Свет падал на свинцовую воду, раскрашивая ее яркими цветными полосами.

Уткнувшись во влажный деревянный причал, лодка остановилась, и пассажиры выпрыгнули на берег.

Над беседкой в крыше пещеры был пролом с ясно-синим небом. И туда, поскрипывая и шелестя листвой, тянулось сучьями великое морщинистое древо Игдрасиль. Только не ясень, а дуб. Белки игрались в ветвях, кроты рылись под корнями, а желуди, падая, стучали по крыше беседки, как ровный летний дождь. Один такой подкатился Василию под ноги, заставив его отпрыгнуть.

А волк уже оббегал решетчатые стены в поисках входа.

Двери здесь не запирали, их вовсе не было. Внутри на лаковом полу стояли столик темного дерева и отполированная скамейка. Несколько решетчатых ширм перегораживали дорогу, делая скудное пространство сложнее. Но волку сложности не нравились, и он просто сбил эти конструкции широкой грудью. И остановился, облизывая свесившуюся с ложа Лушину кисть.

Девушка слабо шевельнулась, не просыпаясь.

Лапы Василия ослабели. Он присел рядом, выдохнув:

— Жива…

— Целуй, жених, — моргнул синими глазищами волк. Василию хотелось его стукнуть, но не хотелось терять времени. С поцелуями в кошачьем обличье было как-то не очень, и тогда он вспомнил о ежиной иголке, спрятанной на дне узелка. Приловчившись, сунул ее в рот и ткнул Лушу кончиком между большим и указательным пальцами. Вроде и не сильно ткнул. Но выступила кровь.

Луша резко села. Зазвенела, протекла облекающая ее кольчуга.

— Ах ты зараза кошачья! — она вскочила. Но ослабела после долгого сна. Ноги в серебристых сапогах разъехались, и Луша уселась на ложе снова, облизывая ранку. И свободной рукой швыряя латной перчаткой в баюна.

Василий на автомате уклонился, поднял глаза и — увидел то, что не заметил раньше.

Из крыши беседки вырастал не простой дуб, пусть там себе величественный и высокий, как Мировое Древо. На дубе, прикрученный цепями к самому крепкому суку, висел сундук.

Божечки-кошечки, подумал Василий, неужто это тот самый, в котором кощеева смерть? В сундуке заяц, в зайце… Ну и лопухнулась баба Яга!

Одним скоком он запрыгнул на крышу беседки, вторым — на сук, и там застрял. Во-первых, потому что боялся высоты — баюн даже зажмурился от страха и поджался, впиваясь когтями в дубовый сук. Ну а во-вторых, он не представлял, как открыть пудовый замок, висящий на сундуке. Ну не болтался рядом ключ на гвоздике! И отмычками Василий справиться не сумел бы, даже если бы они у него были.

Думай голова, поторапливал себя баюн, соображай, шляпу куплю! Может, спеть? Замок расслабится, цепи лопнут…

Внутренний хохот сделал оковы страха слабее. Василий распахнул глазищи и не раздумывая прыгнул на сундук. Тот закачался. Василий снова выпустил когти. Так и до подушечек их сточить недолго, и что тогда? Цепи покачались еще немного и остановились. Василий нежно опустился на брюхо и пополз едва ли не по миллиметру, чтобы сундук не раскачался снова, а блюл динамическое равновесие.

В результате пышный хвост Василия свисал по заднюю его сторону, мохнатое тело расплющилось на крышке, а голова с передними лапами аккуратно переваливалась вниз: так, чтобы баюну была видна замочная скважина. От цепей или от замка пахло ржавым железом. Василий чихнул, сундук закачался. Пришлось опять вонзать в него когти и пережидать, пока успокоится. А после осторожно-осторожно запускать в замочную скважину коготь и копаться там, дожидаясь заветного щелчка.

Он даже вниз не смотрел, а смотрели на него с надеждой в глазах. Прекрасное Лушино лицо и морда волка были обращены наверх, они даже почти не дышали. Волк забыл, что свесил язык, Луша звенела латными рукавицами.

Замок поддался, дужка отпала. Василий выдохнул и забывшись подпрыгнул от счастья:

— Иес, иес!

Ржавые цепи лопнули, и сундук вместе с баюном стал валиться на крышу беседки. Шикарным прыжком, распластавшись в воздухе покруче белки-летяги, Василий спасся с падающего объекта. Крыша беседки проломилась. Часть гнилого сундука распалась на дощечки. А вторая застряла в дыре вместе с отчаянно визжащим и сучащим ногами зайцем.

Волк подпрыгнул и тяпнул. Заяц заверещал сильнее. Изо рта у него показалась утка. Голова и шея вытянулись в одну линию, как у взлетающего бомбардировщика. Крылья лопотали, поднимая ветер. А вот перепончатые лапы застряли. Заяц еще и челюсти сдавил, мешая бегству. Визг оборвался, сменившись могучим кряканьем — словно не одна утица оглашала пространство под беседкой, а целая стая.

Луша схватила ее за шею и дернула. Словно в анимэ, разлетелись пестрые перья, и на землю выкатилось несоразмерное утке позеленевшее, будто бронзовое, яйцо.

Волк задумчиво толкнул его носом, подкатывая к Василию.

— Не могу я иголку достать! У меня лапки!

Луша углядела, как они играются с яйцом, и тюкнула тем об угол стола. Потекла прозрачная слизь и выпала игла, воткнулась в щель пола. Луша морщась выковыряла ее, обтерла платком и уложила в поясную сумку.

Вокруг было тихо. Друзья переправились на лодке через озеро и крадучись двинулись назад по пещере.

Мелькала у Василия, даже дергала мысль, что неплохо бы вскарабкаться на дуб и там пойти поверху. Но волк по деревьям точно лазать не умел. И до нижних сучьев не допрыгнул бы. А Луша бы его даже с помощью Василия наверх не встащила. А и встащила бы — провозились бы долго. А времени терять нельзя было — в любой миг мог нагрянуть Кощей.

Они уже почти добрались до выхода: тот светлым пятном маячил рядом, когда Кощей и нагрянул. Но не спереди, как опасался Василий. Сзади раздался рев разочарования, боли и ярости. Он наполнял затхлый воздух пещеры, заставлял дергаться корни, торчащие из свода, и сыпаться камни. Он пробуждал прислужниц и стражу, и те метались безголовыми курами, плохо соображая от сна и не в силах понять, что происходит.

Трясся пол, звенело оружие.

— Бегом! — приказала Луша.

Василий еще никогда не бегал так. Сердце яростно колотилось и готово было выпрыгнуть изо рта. Лапы млели. А хвост распушился вдоль земли и дергался, помогая телу не заноситься на поворотах. Сзади, прибавляя шороху, тяжело бухал лапами волк.

Им не хватило совсем немного, чтобы выскочить на белый свет.

Несколько Кощеевых мертвяков в гнилых доспехах перегородили проход. Один наставил ржавое копье, второй поигрывал семихвостой плетью со свинцовыми грузиками на концах ремешков. Третий просто развел руки и широко расставил ноги. Кривые зубы торчали из раскрытого рта.

Василию показалось, мертвяки скорей ориентируются не на зрение, а на запах. А синеглазый волк, пока он рассуждал, просто рявкнул.

Зарычал, распахнув пасть, и мертвые воины невольно отпрянули.

Луша не стала ждать, пока ее схватят. Ловким прыжком вскочила волку на спину. Василий совершил гигантский прыжок и оказался у нее за спиной, вцепившись в шерсть волка когтями, а в пояс Луши зубами, когда серый дернул с места, разбегаясь иноходью, загребая лапами пространство и ныряя в низкий проход. Луша пригнулась, чтобы не задеть головой о свод. Василий телепался у нее за спиной.

Погоня вот-вот готова была вцепиться ему в хвост.

— Давай, милый! Давай! Выноси!

Луша изогнулась и могучей рукой перекинула Василия вперед себя.

В ее руках чувствуя себя в безопасности, он встал на задние лапы, чтобы глядеть Луше через плечо. Чихнул от запаха ее растрепанных волос. И запел, конусом сна накрывая погоню.

А та все прибывала. Пещера раз за разом выплевывала то всадников, то пеших, то косматых голодных псов. И вся орда гналась за беглецами, не придерживаясь дороги. Перелетала мелкие препятствия, орала, гикала, свистела, лязгала, лаяла, выла и визжала. И Василию было до ужаса страшно, что их стопчут, сомнут, раздерут клыками, вгонят в землю, потому что могут, по праву сильного.

И все его попытки спасти Лушу окажутся напрасны. И он никогда не скажет ей…

Но у него получилось!

И всадники, и пешие воины, и псы — вся эта беспощадная, бешеная лава — замедлялись, клюя носами. Передние ряды падали на колени. Задние спотыкались, налетая на них.

А Василий упоенно пел. Почти орал, не жалея дыхания и голоса. От песни не зависела его карьера. От песни зависела жизнь! Три жизни.

Он весь напрягся и переступал передними лапами по Лушиному плечу, посылая назад рулады и опасаясь задеть своих. А серый гнал, хвостом-поленом заметая следы. До Калинова моста оставалось всего ничего.

И тут наперерез им вылетел еще один Кощеев отряд.

Земля покрылась колючим инеем.

А Василий почуял, что выжат, выпит досуха и больше не сможет издать ни звука. По крайней мере, такого, чтобы еще кого-то усыпить.

— Мы примем бой, — сказала Луша. Ее плечи были расслаблены, а рот похож на молодой месяц. Очень красивый рот.

И он выкрикивал Кощею, что был с отрядом, очень некрасивые и обидные вещи.

Красавец спешился. Его левый глаз больше не был прикрыт повязкой. И Василий понял, что тот маскировал глаз вовсе не из-за фингала, поставленного гравием. Если правый глаз Кощея отсвечивал живой чернотой — как у крупной птицы, то левый был затянут бельмом. Толстым, голубовато-желтым, жутким. Словно Кощей мог легко заглядывать в оба мира сразу.

Он сплюнул под ноги и очень картинно потянул из ножен меч.

Василия всегда удивляло в компьютерных игрушка и некоторых книжках, зачем воины спешиваются для боя. Ведь куда эффективнее верхом: ударил конской грудью, стоптал, проехал еще раз для верности. Ну, вдруг враг увернется — гений ловкости восьмидесятого уровня. Так повернуться и повторить.

Принять коня на пику — так это надо силищу иметь, присесть, упираясь в землю древком и выставив наискось наконечник. И это ж какие железные нервы нужны, чтобы деру не дать, когда на тебя несется полутонная туша боевого коня.

Обычно в бою рассуждать некогда. Но бой-то еще не начался! Да и Василий уж очень сильно удивился. Сам бы он с такой зверюги цопнул Лушу за шиворот и увез! А весь внутренний этот монолог — потому что ему очень страшно. И Лушу не увезти, и боя не избежать. А еще он устал. Испелся весь.

Василий стоял на разъехавшихся лапах, с понуренной башкой, хвост опустился, слюна капала из угла рта. В Кощеевом войске гнусно зареготали.

И тогда Луша взвилась в воздух.

Перепрыгнула через Кощея, проехалась спиной по его спине. Толкнула под колени. И сиганула на конь. Поймала удила, обхватила бока коленями, не давая себя сбросить. Протестующий вороной встал свечкой, крутясь вокруг себя и молотя воздух копытами. Передние ряды Кощеева войска отшатнулись, давя на задних. Самому Кощею не прилетело в голову лишь потому, что он позорно растянулся на сырой земле.

Баюн, бросив болтать сам с собой, прыгнул ему на руку с арбалетом и растерзал ремешок. А волк метким ударом задней ноги отшвырнул тайное оружие. Кощей, вскочил, рыча от боли. И мечом замахнулся на волка. Василий, как на гладиаторской арене, вскочил злыдню на голову.

«Ты слабее врага? Бей в уязвимые места! — словно в тренировочном ролике с ютуба, вещал голос в голове. — Глаза, уши, шея, между ног… Сделай его слепым и глухим! Рви, куда можешь дотянуться. Стисни зубы. Не выпускай!»

Железных колпаков на Кощее не было. Можно было разойтись во всю мощь.

Момент замешательства в Кощеевом войске из-за поверженного командира Луша использовала как следует. Краем глаза Василий увидел, как она несется вдоль строя, рубя приспущенные копья, и в седую траву падают наконечники — отсеченные змеиные головы. Не способные теперь причинить вред.

Не добрая, стеснительная барышня Луша, единственный участковый детектив Вертлюжина.

Яга приговорила, что она — богатырка Синеглазка, и слово сделалось явью.

Направо мечом махнет — станет улочка, налево — переулочек. Как в сказке.

Волк тоже не сидел на попе ровно. Вернее, сидел-то он ровно, но подняв к небу морду, выл. От этого воя уши Василия прижимались к голове, в животе ёкало и лапы делались деревянными. Еще он успел заметить, что глаза у волка теперь не голубые, а желтые — два яростных огня. И что навстречу этим огням от реки и леса спешат п а рные такие же. И вой, сплетаясь и усиливаясь, вибрирует в воздухе, ломая волю Кощеева войска.

Мертвяки нервничали. Озирались, дергали головами. Дрожали в руках мечи. Кони вовсе сдались первыми. Гоготали, вставали дыбом. А когда волки пошли в атаку — половина их прянула в разные стороны, унося беспомощных всадников и топча своих.

И тут Василий увидел, как Кощей встает.

Льющаяся кровь высыхала, царапины покрывались свежей кожицей. И только нога оставалась кривой, а морда перекошенной. И глазом с бельмом он кого-то упорно искал. Хотя странно — ничего же не видно через бельмо!

Василий понял, кто нужен Кощею, и шерсть на загривке встала дыбом. Он яростно прыгнул. Повалил злодея и снова терзал зубами и когтями, не выпуская ни на минуту.

— Вася, будет! Хватит! Он мертвый уже.

И тут Кощей поднялся в третий раз.

Он стоял на коленях, рукой упираясь в землю, и сплевывая кровь, смотрел на Лушу поверх Василия. Он уже не пробовал ее очаровать. Только убить.

Баюн встал между ними.

Пламя Кощеева глаза, как пожар самоуправы, жгло Василия изнутри. Было очень страшно. Больно. И очень хотелось убежать.

— Игла!!! Игла…

Он уже не увидел, как Луша выхватывает иголку и ломает напополам.

…я пленен сладострастьем полета

На осколке взорвавшейся жизни!

Концерт закончился. Люди расходились и разъезжались, растворяясь в августовском вечере.

Василий успел вскочить на заднюю площадку отходящего троллейбуса и встал у окна, взявшись за поручень. Он глядел, как уплывает назад знакомый до последнего светофора город с его домами, липами и каштанами, телевышкой и густым потоком машин.

В салоне витал запах резины и летней пыли.

Задумавшись, Василий не сразу осознал, что видит. Но сердце дернулось, а руки вспотели. Он вытер их о рубашку и, стиснув поручень, уперся лбом в стекло.

Серый волк несся за троллейбусом, по-собачьи свесив язык. Уши и хвост сдувало встречным ветром. Транспорт шарахался и сигналил.

Василий стал, хватаясь за поручни и поминутно извиняясь за отдавленные ноги, проталкиваться к водителю. Застучал в кабину:

— Браток! Выпусти! Край надо!

С шипением раздвинулись двери. Синеглазый волк накинулся на Василия, стал ставить лапы на плечи и облизывать лицо.

— Ах ты зараза! — обнимал его Василий. — Ты от нее⁈ От нее?..

Волк шумно, жарко дышал.

Приглашающе вильнул хвостом и потрусил в путаницу городских переулков, пахнущих нагретой резиной, дизелем и травой.

Здесь не было высоток. Дома в два этажа, не больше. Музыка лилась из окон, на которых цвели герани. Шуршали сорняки. Смачно шмякались на асфальт яблоки с перевесившихся через заборы веток.

И волк все оглядывался на Василия — не отстает ли.

А когда уже почти стемнело, столб света от фары проехался по стенам домов и дорожному покрытию. Голубой мотоцикл с коляской лихо затормозил. И Василий поймал и обнял Лушу, прижимая к себе и утыкаясь подбородком в пушистое темя.