Ветер

Событие тридцать восьмое

Звали доктора Самуэль Барата. В Бразилию он попал, поддавшись на уговоры друга, родители которого перебрались в Бразилию, в Салвадор, и занялись выращиванием и переработкой сахарного тростника. Друг Хорхе давно… исчез. Не вернулся из плавания. Он тоже был судовым лекарем. Иногда Самуэля охватывала тоска по Коимбре, по её университету и знаменитым часам. В верхней части часов открывается смотровая площадка, с которой можно наслаждаться великолепной панорамой города и долины Мондего. Сколько раз они поднимались с Хорхе на эту площадку и свистом разгоняли устроившихся там голубей. В башне же находился, среди прочих колоколов, знаменитая «коза», которая отмечала часы пробуждения и сбора студентов. Как хотелось иногда утром пробраться на башню и сбросить проклятую «козу» вниз, на камни мостовой.

Эх молодость. Пирушки с друзьями, прелестницы… Да.

Особых богатств выпускник факультета медицины университета в Коимбре за двадцать лет так и не скопил. Даже дома до сих пор нет, он снимает, правда уже десять лет, второй этаж дома с отдельным входом по крутой деревянной лестнице у небогатой вдовы, матушки Анхен, которая ему кем-то вроде матери и стала. И муж, и сын хозяйки тоже сгинули в море, как и его друг юности Хорхе. Жениться Самуэль успел… Да… Жена умерла родами, когда он был в плавании. Сын отправился в рай вслед за матерью… через день.

Возможно, доктор и не согласился бы на это путешествие через полсвета, если бы не одно «но». Когда он осматривал в последний раз рабынь негритянок на шхуне, то русский капитан попросил доктора за отдельную плату посмотреть и девушек француженок на фрегате, две из них чем-то заболели, у обеих жар.

Самуэль согласился. Ничего страшного у пленниц не было, скорее всего, просто перегрелись на солнце. Он на всякий случай приготовил им отвар из ромашки и чабреца и решил, раз он тут, осмотреть и других француженок. В каюте было темновато, он пошёл открыть окно, а когда повернулся. То увидел свою Ирис (радуга на португальском). Прошло уже долгих пятнадцать лет, как её не стало, и вот она воскресла и появилась здесь на пиратском корабле.

— Ирис! — воскликнул доктор и бросился к ней.

Нет, девушку звали Анна. И была она пленницей француженкой, деревенской девушкой, похищенной бандитами и проданной в рабство берберам. И как и все её подруги, что ли, по несчастью, согласилась не возвращаться во Францию в нищету и голод, а, как обещал русский капитан, в места обетованные отправиться, где они найдут себя красивых и богатых мужей.

Девушка была здорова, и заразительно хихикала, когда Самуэль касался её, осматривая.

Так что, когда капитан предложил Барате послужить три — четыре года на корабле лекарем, а потом возможно в Калифорнии, то Самуэль согласился, но потребовал себе служанку и помощницу, отвары и настойки готовить.

— Да, пожалуйста, — махнул рукой русский, выберите себе. Только чтобы девушка была согласна, силой никого принуждать не будем, — говорили они на латыни. Капитан тоже заканчивал университет, только в Дерпте.

Самуэль бросился в трюм, где за построенной корабельным плотником перегородкой обитали француженки, и поманил к себе Анну. Он по-прежнему не мог на неё спокойно смотреть. Да. Теперь Самуэль видел незначительные отличие этой деревенской простушки от его утонченной Ирис, но так ли важно, что малюсенькая родинка над губой с другой стороны. Или что волосы не чёрные, как вороново крыло, а скорее каштановые, не важно всё это — Господь послал ему Ирис вновь, отблагодарив за помощь страждущим и истовую веру.

Анна согласилась, и они уже на следующий день обживали на шхуне каюту помощника капитана.

Три корабля… Ничего не понятно было с этими пиратами. Сейчас они шли под флагом неизвестного Барате ханства. Великое Джунгарское ханство, где это? Ну, показали ему карту и даже ханство на нём. Бред. Самуэль минут пять смеялся. Ханство было в центре Азии и там до ближайшего моря тысячи и тысячи миль. На этом странности этого… флота, или эскадры, всё же, Джунгарского ханства не заканчивались. Команда была собрана со всего мира: индийцы, берберы, англичане, ирландцы, немцы, русские… Хотя сто человек были именно джунгарами, что совсем всё запутывало. И главными были немцы, которые называли себя русскими. Русским, вроде как, было и место, куда они направлялись. Форт-Росс в Калифорнии. Земли там, как ему объяснили, теперь являются собственностью США, но эти русско-немецкие джунгары считают их своими. Ничего, в общем, не понятно, но приплывём и увидим, как говорит капитан фон Кох.

Русским повезло. Они припозднились и прошли мыс Горн только в конце февраля. По рассказам, которых проплававший двадцать лет доктор, наслушался не мало, там к этому времени уже должны быть жестокие шторма. Но море словно решило помочь подданным страны, где нет и никогда этого моря не будет. В Тихий океан они вышли уже первого марта, и он на самом деле был тихий. А что? Самуэль вспомнил капитана Магеллана, своего соотечественника. Он хоть и не завершил первое кругосветное путешествие, но в историю вошёл, дав имя этому океану — «Тихий». И всё потому, что ему страшно повезло, и на самом деле океан, где властвуют свирепые бури, был к Магеллану милостив, самый большой в мире океан получил такое название благодаря ошибке.

Теперь на север вдоль тысячекилометровой стены из скал, торчащих из воды.

Событие тридцать девятое

Капитан-лейтенант фон Кох сто раз прочёл всё, что имелось у него про Форт-Росс. Материалы предоставил князь Болоховский, когда в Редут-Калле инструктировал. Ой-ё-ёй, сколько же времени прошло. Был сентябрь 1851 года, а сейчас май 1852. Восемь месяцев. Конечно, не полноценное кругосветное плавание, но всё же приличная его часть. И назад, если доведётся плыть вокруг Африки, то там уже обжитые места, а не та пустыня, по которой они шли два последних месяца.

Ветер был почти попутным, плюс Перуанское течение подгоняло корабли и только один раз они попали в бурю. После непродолжительной стоянки в Лиме корабли на пятый день угодили в самый край серьёзного, судя по всему, шторма. «Аврору» утащило почти до Галапагосских островов. Особых повреждений корабль не получил и можно было следовать дальше, но не судьба. По договору с остальными капитанами, местом встречи после Лимы был назначен самый северный город Перу — Трухильо, если произойдёт то, что и произошло — буря раскидает кораблики по бескрайнему океану. Теперь придётся возвращаться назад. Владимир Фёдорович сделал замеры, когда показалось Солнце и нанёс полученные координаты на карту. Их отнесло и севернее, и западнее, не совсем ещё Галапагосские острова, но близко. Теперь два, а то и три дня двигаться назад к Трухильо.

На этом неудачи закончились, все три корабля с разницей в один день прибыли в порт. Пополнили запасы воды, купили фруктов и овощей и пошли снова на север. И вот третьего мая подошли к бухте или правильнее к глубокому заливу, названному в честь героя Ларги и Кагула Румянцева. Сказать, что всего чуть больше десятка лет назад здесь была огромная верфь, которая спускала на воду суда, в том числе бриги и шхуны водоизмещением до 200 тонн для нужд колонии, а также на продажу соседям-испанцам и промышлявшим в этих водах североамериканцам, было нельзя. Не верилось в это. Сейчас имелся покосившийся, а местами и провалившийся деревянный пирс, были сложены и догнивали несколько куч, по-иному и не назовёшь, бревен, имелось несколько сараев с заколоченными окнами и дверями и десяток домов, в таком же состоянии. И только над двумя крайними небольшими домами вился дымок и на берег было втащено насколько довольно больших лодок с мачтами. Очевидно, с них рыбачили, больше ни для чего они служить не могли. На берегу, возле лодок, висели на просушке три сети. Людей сначала не было видно, но, когда три корабля вошли в бухту из тех самых домиков, над которыми вился дымок, вышло с десяток человек и прикрываясь ладонями от солнца, стали вглядываться в пришельцев. Видимо не так часто сюда заходят корабли, раз всё население высыпало на берег и не уходит, отлично понимания, что не скоро ещё корабли подойдут ближе, бросят якорь, спустят шлюпку и люди на них доплывут до берега. А солнце уже давно перевалило за полдень и спускается на запад в океан, мешая рассмотреть два огромных корабля и шхуну.

Владимир Фёдорович тоже на солнце оглянулся, прикидывая, стоит ли спускать шлюпку, а то в темноте напорются на камни. Сейчас в шесть вечера по местному времени будет пик прилива. И к этому времени они не успеют, а потом начнётся серьёзный отлив и пристать к берегу будет вообще не просто. Если ориентироваться по широте залива Румянцева, а это 37 градусов северной широты, то приливы и отливы здесь не маленькие — разница может двух метров достигать. А вот в восемь утра начнётся прилив. Тогда и высадятся.

Люди ходили по палубе весь вечер возбуждённые. Гадали, кто те неизвестные рыбаки, что стояли до самого темна на берегу, пока вечерние сумерки не скрыли их окончательно. Кох и сам гадал. Но версий было много и то, что это русские, была далеко не на первом месте. Князь Болоховский сказал, что всех поселенцев в 1841 году после продажи Форта-Росс эвакуировали в Ново-Архангельск. Так, что это либо американцы, либо местные индейцы. Хотя, могут быть и испанцы. Да и чего гадать, утром сами скажут.

Спал капитан-лейтенант плохо, думы одолевали, о жене и дочке, что остались в страшно далёкой отсюда Туле, не выдержал, зажёг светильную лампу, изготовленную на заводе князя Болоховского, достал фотографию им присланную в Кронштадт, вернее три фотографии. Жены Эммы отдельно, дочери Эрики, состроившего ему рожицу, и общую фотографию на фоне красивой ротонды. Глядел, гадал, смогут ли вылечить. Так и отключился за столом, и чуть не сразу был разбужен, тревожным заполошным набатом рынды.

Капитан выскочил на палубу. Подбежал к мостику и глянул в подзорную трубу туда, куда указывали руками люди, столпившиеся у фальшборта.

К ним галсами против ветра двигалась та самая парусная рыбачья лодка, что они видели на берегу. Не утерпели местные, сами в гости плывут.

— Бросьте им штормтрап, — Владимир Федорович отыскал глазами Дондука, — Как думаешь, сотник, наши люди?

— Знаете, что сказал бы дархан Дондук? А я знаю, — дождавшись пожатия плечами капитана продолжил калмык, — Он бы сказал: «Тут русский дух, тут Русью пахнет». Кто бы они не были, вскоре станут нашими. Мы пришли навсегда.

Именно в это время над фальшбортом показалась нечёсаная голова азиата. Голова явно слышала последние слова сотника.

— Хей! Ура! Вы руская?!

Событие сороковое

Сказать, что Сашка забросил все дела и занялся подготовкой экипажей для двух фрегатов, так нет. Нечем было заниматься. Школа гардемаринов работает, там процесс отлажен. Суворовское училище дворянских недорослей в артиллеристов перековывает. И даже школа спецназа ГРУ, или калмыков, и та спокойно фунциклирует. Программы есть, учителя тоже. Всё само крутится, успевай только в топку денежки подкидывать. Не мало. Очень не мало. Сотни детей нужно кормить, одевать, платить очень и очень большие деньги преподавателям, там ведь всё люди не простые. Плюс уголь и дрова. Плюс… да легче минусы посчитать. Но, тем не менее, вертится само.

Два новых училища для моряков только в самом начале потребовали вмешаться. Нанял управляющего в Туле Андрюха Павлидис вместе с тремя бригадами плотников, и они за две недели срубили восемь больших зданий под казармы. Ещё за неделю печники отгрохали там печи голландки, а строители за бани принялись. И к тому времени, как первые двести моряков прибыли в Басково, всё уже готово было. Даже учителя с Московского университете дружно переехали вместе с семействами и обжились в новых теремах, построенных по образу терема в Болоховском.

К приезду следующих двух сотен матросов и для них всё было готово. Учиться и те и другие будут полтора года до августа 1853 года. После чего вторая группа, надо понимать, поедет на Крымскую войну, в Севастополь. А первая в Кронштадт, и там всё, как и с «Авророй», добрать людей в Ирландии и в неметчине, доплыть до Бостона, загрузить на борт артиллерию, порох, бомбы, ружья, или точнее, винтовки казнозярадные Шарпса в вариантах и пехотной винтовки, и кавалерийского карабина, если их уже выпускают, револьверы Кольта, и быстрее вокруг мыса Горн и вдоль побережья обеих Америк к Петропавловску. Нужно успеть туда до налёта эскадры контр-адмирала Дэвида Пауэлла Прайса. Устроить ему там тёплую встречу. Даже горячую. С его крохотными пушками и неслаженными действиями англичан и французов встреча с орудиями Дальгрена будет поводом не только застрелиться, как в реальной истории, но и утопиться после этого вместе со всей эскадрой.

Словом, всё шло по плану, и вмешиваться в процесс не приходилось почти. Иваницкий основал в Бостоне филиал компании по реализации продукции заводов и фабрик Кохов и Сашки, в том числе и джинсов, а рядом юридическую контору, которая и занялась организацией подставных фирм, через которые скупали оружие. Главное было пока русский след ни коим образом не светить. Весной в США поедет десяток калмыков, которые откроют посольство Джунгарского ханства. А на следующий год ещё три десятка человек, для открытия консульств в крупных портовых городах США. Эти консульства будут выдавать всем желающим американцам за 400 долларов каперское свидетельство, как только Англия и Франция объявят войну России. В этот же день посол Джунгарии в Лондоне объявит войну Англии и Франции от имени Великого хана Галтана-Бошоглу. И как воюющая страна, Джунгария сможет совершенно законно выдавать всем желающим каперские патенты. Пусть Николай гордится своим рыцарством. Виктор Германович Кох точно не рыцарь. Ему это не по карману. Ему нужно в одиночку победить Англию и Францию, тут не до рыцарства.

А занимался Сашка прожектёрством. В смысле, прожекты разрабатывал. Поводом послужили приехавшие к нему преподавать у моряков выпускники и даже профессора Московского университета. Сашка думал, что тут главное деньги. Там копейки платят в Москве, а при этом жильё дорогое, одежда, да всё дорогое. Если профессор с полковничьей зарплатой ещё сводит концы с концами, то молодёжь может смело вещаться.

Самое интересное, что всё даже ещё хуже, чем Сашка себе представлял. Профессора побежали в том числе и потому, что их сокращать стали. Николай решил, а после того, как он чего-то решил, развернуть этого товарища вспять невозможно, даже увидев, что получается плохо, он просто будет считать, что исполнители подвели или обстоятельства вмешались, но своей вины не признает. Так вот, Николай решил, что студиозы — это рассадник всяких революций. Ну, тут он прав. Только вывод сделал неправильный. Раз они рассадник, то давайте уничтожим их. И уничтожил. К концу царствования Николая I во всех российских вузах училось всего 2900 студентов. Это примерно столько же, сколько в то же время обучалось в одном Лейпцигском университете. А что разве Россия больше Лейпцига? Правда, один плюсик был, позакрывав и сократив всяких юристов и философов, Николай Павлович одновременно открыл несколько отраслевых институтов. Были открыты Технологический, Горный, Сельскохозяйственный, Лесной и Технологическое училище в Москве. И ещё один плюсик, туда могли поступать выпускники уездных училищ.

Сашка предлагал выход из ситуации, когда университет становится рассадником вольнодумства. Нужно резко увеличить количество военных училищ, в десяток раз. И вскоре станет ясно, что такое количество офицеров в армии не нужно, тогда выпускники и пойдут в гражданские учреждения и на заводы работать, пойдут в учителя. Но эти люди, которые привыкли к дисциплине, на улицу с манифестами не пойдут. Более того нужно военные училища не абы какие создавать, а с инженерным и строительным уклоном. И тогда не только учителей добавится нормальных, но и инженеров на заводах и фабриках.

Прожект! И чего его золотая рыбка в Николая не засунула?