Ветер

Событие двадцать седьмое

Сашка с утренней пробежки заскочил в душевую, постоял под холодными струйками воды, остужая разгорячённое тело и пот смывая, замёрз, закрыл воду, растёрся полотенцем до красна и, накинув халат, прошёл в кабинет. Анька там сидела с ногами в большом кресле у камина и уронив голову на массивный подлокотник спала. Сашка попятился было, но тут полено в камине радостно грохнуло, дождавшись зрителя, и Анька проснулась.

— Это называется «подготовлю сборы для больных»? — чмокнул кикимору в темечко Сашка.

— Стеша проспала, сейчас принесёт и начнём. А я что-то пригрелась, да и задремала, как ты в такую погоду решился на улицу выйти? — потянулась Анька.

Погода и правда была замечательная. Мелкий холодный дождь, который даже не понятно то ли сверху вниз идёт, то ли снизу вверх. И туман, не видно и в десяти метра ничего.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть и дождик, и туман, Господь нам дал стальную волю в бошку, и заодно туда вложил дурман.

— Не богохульствуй.

— Ань, тут меня отругал фон Кох в письме, что пришло из Кронштадта. Представляешь, я совсем забыл про судового лекаря, и они первого попавшегося, на большие деньги позарившегося, нашли в Петербурге. Если что серьёзное случится в пути, то он не справится, молодой совсем.

— Откроем филиал университета и будем готовить докторов? — помотала отрицательно головой Анна.

— Перебор. Сам понимаю. А вот школу фельдшеров открыть надо. Преподавателей я найду. Да и Пирогов поможет. Могут и девушки подойти. Хотя нежелательно. Нет, я ничего против женщин не имею, — остановил Сашка вскочившую в праведном гневе кикимору, — Просто выучим, потратим время и ресурсы, а она сразу замуж выскочит и начнёт детей рожать. А на этом месте мог выучиться человек, который потом раненых кучу спасёт.

— Зато в семье у них будет всё хорошо, и дети не будут болеть, и соседям поможет, — нашла контраргумент Анька.

— Хорошо. Пусть будет две школы. Одну назовём — школой медсестёр, а вторую — школой фельдшеров. Я с Пироговым завтра свяжусь. Он в Москве сейчас, а до туда телеграф уже работает. Пусть подыскивает преподавателей. Решили с этим, — Сашка сел в освобождённое Анной кресло, — Расскажи, что там с Пульмонологическим центром, чем там всякие княгини да графини занимаются?

— Ругаются между собой и с персоналом, истерики закатывают. Не все, конечно, но есть некоторые, скажем так, излишне требовательные и отказывающиеся подчиняться правилам. Три пациентки не идут ни в какую в «Соляную пещеру».

— Нда? Дела. Слушай, Ань, а как они досуг проводят? — Сашка забеспокоился, без этого миллиона ежегодного весь его план мюнхаузенский рухнет.

— Кто вышивает, кто музицирует, кто книжки читает, точнее, слушают, как им читают. Мало кто в лес ходит. А вот на лавочках в ротондах многие сидят, если дождя нет.

Владимир Германович уставился на огонь в камине, нужно было найти княгиням с графинями занятие и занятие должно быть для них увлекательное, чтобы смысл в жизни появился, чтобы хотелось бороться за жизнь — выздороветь.

— Ань, а как думаешь, если нам для них устроить музыкальный конкурс. Возьмём Глинку, даже Виельгорского пригласим, ещё кого из Москвы, думаю Михаилу Юрьевичу по плечу и из Большого театру какого-нибудь звездуна на время выцепить, пусть с ними разучивают песни и поют, выберем по пять пациенток, скажем, в каждую группу, они с преподавателями этими позанимаются. Уроки открытыми сделаем, а потом конкурс в чьей группе лучше подготовились, по одной выберем из группы, а в финале эти три певицы за гран-при посоревнуются. И приз какой-нибудь дорогущий и почётный придумаем, да хоть орден Екатерины у Государыни выпросим, или немецкий, как у тебя, у принцессы Прусской. Как думаешь возбудятся пациентки наши?

— Хм, а не передерутся? И ещё, у них же лёгкие больны, если ты не в курсе, то поют лёгкими.

— Не ротом? Осознал. Пусть песенки короткими будут. А передерутся, пусть передерутся. Стрессы, говорят, иммунитет подстёгивают. У нас в жюри, ну, определять лучших, будет Глинка, Виельгорский, Лермонтов с Пушкиным. Авторитеты. Стоп. А почему только песенный… пусть будет и поэтический конкурс. Сначала уроки от Пушкина, Лермонтова и Ершова, а потом сам конкурс на лучшее скажем любовное, патриотическое, военное стихотворение.

— Тут точно подерутся, они там все стишки в альбомы кропают, мне несколько зачитывали. Такая хрень, как ты выражаешься.

— Вот и замечательно. Чем больше эмоций, тем лучше. А ещё давайте вы с Машкой организовывайте там шахматный кружок, а кто не пойдёт отключим газ…

— Чего? Какой газ?

— Лишим абрикосового варенья.

— А газ какой? — не отставала кикимора.

— Шутка такая.

— Не смешная шутка, — фыркнула кикимора.

— Так, теперь по прогулкам. Ань, надо придумать для детей и графинь этих стимул. Кто больше пройдёт за день, тому… Вот смотри. Проложим тропинки в лесу, нет, не новые. Старые отделаем жёлтым кирпичом. Будет дорога из жёлтого кирпича. Будет она зигзагами всякими по лесу виться, и через километр будут домики, где можно присесть, отдохнуть, согреться, если замёрз, даже чая травяного лечебного испить, а ещё получить «черную метку», ладно, розовую. Кто больше меток за неделю наберёт тот… Вот, придумать надо?

— А давай свой орден придумаем. Знак!

— Анька, ты гений! Нужно придумать не один знак, а много. Скаутские значки! За посадку кедров, за установку шатра на поляне, умение печеньки вкусные печь. Придумаем. Ещё надо и по детям подумать. Анька, бери Машку и думайте. Можете в качестве дизайнеров… м… в качестве художниц, для эскиза значков пациенток привлекать. Нужно разворошить это сонное царство. Человек, которому интересно жить, не умирает.

Событие двадцать восьмое

«Миранда» напоминала разбитое корыто. Матросы с «Аретузы», регулярно осматривающие море с вороньего гнезда, её не признали, и только когда уже почти бывшая «Миранда», которую переименовали в «Марию», вошла в порт, фон Коха вызвали на палубу. Да и мудрено признать, если передней мачты нет на корабле, как и бушприта. Нет и трубы от паровой машины. Какая-то каракатица на бывший красавец винтовой шлюп совсем не похожая. Как потом оказалось, Фок-мачта переломилась и, падая, бушприт и утлегарь с блинда-стеньгой тоже обломила. После чего осталась без штормовых парусов и чуть не погибла. Пару раз вообще ложилась на борт и только чудо да промысел божий не позволили кораблю утонуть.

Через час после того, как побитый бурей корабль бросил якорь в порту Сан-Хуана, капитан второго ранга фон Штольц прибыл на ялике на «Аретузу». Пуэрто-Рико и Сан-Хуан были выбраны на совете капитанов и командиров подразделений для встречи и пополнение припасов не случайно. Это испанская колония и англичан здесь, как бы, не сильно любят. Не враждуют, не воюют, но и не друзья. Англичане, как, впрочем, и французы несколько раз предпринимали попытку захватить остров, но каждый раз эта попытка заканчивалась неудачей. А вот про русских тут вообще ничего не слышали, кроме того, что они сорок лет назад побили французов, которые захватили половину Испании. Можно даже и союзниками назвать.

К прибытию «Авроры» на острове отнеслись положительно, даже губернатор острова Хуан де ла Песуэла Севальос (исп. Juan de la Pezuela Cevallos) пожаловал в порт, чтобы на необычных гостей посмотреть и офицеров к себя на ужин пригласить. Откуда ещё новости можно почерпнуть из неизвестной заснеженной России? Известие, что за ремонт русские заплатят серебряной монетой, ещё более воодушевило местное население, а уж сообщение, что русские после ремонта купят много продуктов, сделало их самыми дорогими гостями Пуэрто-Рико. Один за одним подходили торговцы и интересовались, не нужны ли русским сахар, табак и кофе.

Узнав, что табак русские обязательно купят, фон Коха просто завалили образцами и предложениями. Сам Владимир Фёдорович был курильщиком не самым заядлым, больше трубку в руке вертел, думать ему это помогало, а вот фон Штольц и капитан Ирби смолили свои носогрейки, не выпуская из рук, целыми днями. Им Владимир Фёдорович и поручил произвести «дегустацию» принесённых образцов. Всё же в плане, намеченном князем Болоховским, табак для налаживания контакта с айнами был главным козырем и хотелось, чтобы не пришлось потом краснеть за плохой товар.

Фон Штольц рассказывал про их приключения понуро. И было отчего, если на Аретузе погибли и пострадали десять человек, то на «Миранде» без двух пятьдесят. Фок-мачта обломилась, когда вся была облеплена матросами, спускающими паруса. Так вместе с мачтой и канули в бушующие воды. И потом пока рубили канаты и распутывали такелаж ещё нескольких человек за борт смыло.

— Осталось у меня двести пятьдесят человек матросов. Как бы и ладно, хватит, но людей жалко, — Генриху Фридриховичу и самому досталось, его волной впечатало в фальшборт, и он плечо вывихнул. Сейчас левую руку на перевязи носил.

— А из калмыков кто пострадал? — задал вопрос фон Кох, боясь получить на него положительный ответ.

— Нет. Они же в трюме были. Нечего им на палубе необученным в такую бурю делать, махнул рукой капитан «Миранды» и поморщился, правая рука тоже немного пострадала, палец один сломан. Кисть перемотана бинтом.

Калмыков отправили на «Миранду» контролировать новобранцев. Всех матросов с «Негибкого» (Inflexible) туда перебросили и свои, не малое пополнение. Успели, пока корабль медленно набирал воду снять все пушки и порох с ядрами и бомбами с колёсного парохода. Потом принялись за припасы и оружие холодное и огнестрельное. А под самый конец и почти все паруса успели снять и вместе с запасными отправить на «Миранду».

После чего на захваченный шлюп отправились капитан Ирби, капитан второго ранга фон Штольц, назначенный капитаном «Миранды» и капитан-лейтенант фон Кох. Они и предложили матросам стать пиратами. Офицеров до этого с обоих сдавшихся кораблей переправили связанными на «Аретузу».

Матросы без командиров шумели долго, но выбор не богатый, либо присоединиться к офицерам, и тогда рабство в Бразилии, если купят, или на корм акулам, если не загорятся бразильские плантаторы желанием иметь белых рабов. Альтернатива — попиратствовать три — четыре года и с набитыми деньгами карманами осесть в Калифорнии — обетованном краю и почти раю. Тепло круглый год, золотишко можно мыть, а можно открыть постоялый двор на «честно заработанное» и продавать старателям лопаты с бутербродами. Известно, что на золотой лихорадке больше всего наживается тот, кто продаёт лопаты и джинсы.

Как ни странно, но быть проданными на плантации сахарного тростника в Бразилию возжелало без малого сто человек. Как потом сказали капитану Ирби завербованные им осведомители, эти потенциальные рабы надеялись на то, что белых, а тем более англичан, держать рабами бразильские плантаторы не будут, а сразу как купят, так раскуют, предоставят свободу и даже снабдят деньгами для покупки билета до Великобритании.

— Идиоты! — рассказывая это остальным на совете, ругался одноглазый, — какие идиоты, да Объединённое королевство по сути воюет с Бразилией. Есть закон Абердина, и он даёт Королевскому военно-морскому флоту полномочия останавливать и обыскивать любое бразильское судно, подозреваемое в том, что оно является невольничьим судном в открытом море, и арестовывать работорговцев, пойманных на этих судах. И что бразильские работорговцы сразу воспылали нежными чувствами к англичанам. Да уверен, что некоторые бразильцы с удовольствием купят английских моряков, чтобы избивать палками или плетьми пока те не умрут. Бразильцы теряют и корабли, и деньги из-за закона лорда Абердина. Какие же идиоты! Но это хорошо, что дураки отсеются, нам в экипажи идиотов не надо.

Сейчас пленные английские офицеры и те матросы, которые не захотели стать подданными Джунгарского ханства и попиратствовать, сидят в трюме «Авроры». А калмыков отправили на «Миранду» с частью старой теперь уже команды, чтобы те присмотрели за новобранцами, ну и часть англичан перебросили на «Аврору», тем самым разбавив и без того интернациональный коллектив.

И вот теперь получается, что еле хватает народу на два корабля.

Событие двадцать девятое

На ремонт обоих кораблей ушло две недели и две с мелочью тысячи рублей. При этом трубу новую для паровой машины не стали дожидаться. Не все хорошо на южном аграрном острове с паровыми машинами. Рабство на нём отменили, как и во всей Испании, пятнадцать лет назад, но рабочая сила из бесплатной стала просто очень дешёвой. Даже неизвестно выиграли плантаторы или проиграли. Теперь кормить одевать и предоставлять жильё рабам не надо, Свободные люди. Пусть зарабатывают на всё на это… копейки. Вообще, если кто-то думает, что рабство отменили из гуманитарных соображений, то он глубокий заблужденец. Всё дело в лоббировании интересов рабовладельцев. Рабы они имеют свойство размножаться и когда завозят много рабов, то многие из них и размножаются. Но они не очень дёшевы, люди не кролики и даже не мулы, их до взрослого состоянии много лет растить. А тут конкуренты с дешёвыми африканскими уже взрослыми рабами. Вот и нужно бороться с работорговцами. Вот и пролоббировали. Вот и начали борьбу.

За время ремонта самая большая проблема была не выдать пребывание на борту «Авроры» полутора сотен пленных англичан. Они даже один раз попытались своё инкогнито раскрыть, начали в борта корабля изнутри стучать. Почувствовали же, что стоят, а по доносившейся испанской речи могли и приблизительное местоположение определить. Ну и потому, что гораздо теплее стало тоже могли сориентироваться. Пришлось надзирающим за ними калмыкам применить сначала палочный метод воспитания, а потом и верёвочный. Несколько зачинщиков связали по рукам и ногам и предложили головой помочь о борт постучать. И вот ведь парадокс, не нашлось желающих.

Перед отплытием народ весь перетасовали. Теперь на «Авроре» и «Марии» примерно поровну англичан, русских, немцев и ирландцев. И только две категории… м… нации не тронул фон Кох: берберов и индийцев. Эти остались на «Авроре» в полном составе. Переселенцев переселили (смешно) на шлюп «Марию», а то с учетом заключенных получалось народу как сельдей в бочке. Ну и за всем этим Ноевым ковчегом присматривать надо, а потому, калмыков тоже разделили пополам, по пятьдесят человек на корабль.

Табак капитан-лейтенант купил. И себе тоже купил годовой запас, и поразился разнице. В Петербурге в табачной лавке у Симеоновского моста он покупал трубочный табак по три рубля за фунт. У Жукова в лавке неподалеку за один фунт просили по 2 рубля 50 копеек. У Суханова табачок был похуже и стоил 2 рубля. Только это всё за фунт. А здесь в Пуэрто-Рико, если пересчитать со связок, как табачные листья продавали, на фунты, то получалось меньше пятидесяти копеек за первосортный табак, ароматный и очень хорошо просушенный. А похуже и оптом можно купить и за тридцать пять копеек.

Всего фон Кох купил табака разных сортов на пятнадцать тысяч рублей, все деньги истратил, что выделил ему Олег Владимирович Иваницкий на закупку этого зелья. Что ж, теперь можно и к Бразилии отправляться, продать англичан и, если получится, то поймать корабль работорговцев. План есть и ему нужно следовать.

А себе Владимир Фёдорович тоже план наметил. После этой «войнушки», как её князь обзывал, купить себе корабль и торговлей табака заняться. Это просто золотая жила. В пять, а то и в шесть раз он дороже в Петербурге, чем здесь в Пуэрто-Рико.