Римские календы

Римские календы

687 г. ab Urbe condita



Особенности обозначения дней

в римском календаре

объясняются для любопытных

в примечаниях 1 в конце главы


Мы уходили воевать,

А за стеной стояла знать

И ставила —

на тех, кто победит

Алькор


Каждый парламент считает,

что он прекрасно бы правил страной,

если бы граждане ему не мешали.

В. Швебель


Третьего января гуляния в честь праздника Январских календ достигли апогея. Римляне веселились и их нисколько не смущало небо, покрытое серыми, мрачными тучами и холодный, пронизывающий ветер. Защищаясь от него, некоторые из граждан натянули на головы капюшоны плащей, другие надели широкополые шляпы или теплые войлочные шапки. Мужчины старались закутаться поплотнее в зимние плащи и тоги, а женщины — в длинные просторные столы и паллии.

Вездесущие стайки веселых, почувствовавших свободу от надзора учителей, детей, неимущие пролетарии и оставившие на время праздника свои мастерские ремесленники, уличные торговцы, вольноотпущенники и плебеи из древних, но небогатых родов, покрытые шрамами ветераны, шуты и танцовщицы, мимы и приезжие провинциалы заполнили улицы Рима. Вся эта пестрая и шумливая толпа наполняла Город громкими шутками и радостными криками, сливавшимися в веселый гул, сравнимый с шумом моря во время грозы. Никто из этих толп веселых полупьяных людей, заполнивших улицы, не обратил особого внимания на семерых всадников, осторожно пробиравшихся по центру улицы к Квириналу. Судя по состоянию их лошадей, сбруи, калиг и плащей, приехали путешественники в Рим откуда-то издалека, по пути явно попав под дождь. Заинтересованный прохожий мог бы также заметить, что конники пользовались новомодными stimulis (стременами) и удобными седлами нового образца.

— Римляне слишком любят праздники, для того чтобы завоевать мир, — проворчал один путешественников, говоривший с греческим акцентом. Второй, ехавший на полкорпуса впереди от него, даже в уличном шуме расслышал говорившего и ответил, слегка повернув голову и продолжая коситься вперед, чтобы не задавить кого-нибудь особо веселого прохожего.

— Народ, неспособный отдыхать, не сможет и работать во всю силу.

Грек, наверное, что-нибудь ответил, но спор так и не начался. Всадники наконец-то выбрались на свободную от толпы улицу и сразу, не сговариваясь, пустили коней в галоп. А примерно через четверть часа они подъехали к домусу Лонгинов.

Как только первый всадник слез с коня и сбросил прикрывавший лицо капюшон плаща, привратник сразу узнал его. Через несколько ударов сердца двери домуса приветственно распахнулись, набежавшие рабы приняли у путешественников коней и поклажу. Коней увели куда-то в сторону к хозяйственным воротам, а гостей пригласили пройти внутрь домуса. В атриуме их встретил отец Луция, после приветствий предложивший им устраиваться с дороги. Гости быстро помылись в термах, легко поужинали и легли отдыхать.

Луций проснулся по привычке рано. Недоуменно осмотрелся и вскочил радостно улыбаясь. Знакомая с детства до последней трещинки на потолке и последнего рисунка на стенах обстановка кубикулы, знакомые и родные запахи. Нет ничего лучше родного дома, решил для себя Луций под ободрительно-добродушное ворчание своего гения. Потом в дверях кубикулы появился домашний раб и начались утренние процедуры, завтрак и прочие привычные всем повседневные дела. После чего Луций раздал всем своим спутникам деньги и отправил прогуляться по улицам Рима и отдохнуть. А сам отправился в таблинум отца.

— Готов, как ты говоришь, к труду и обороне? — с улыбкой спросил его Гай Кассий.

— Конечно, — вернул ему улыбку Луций Кассий.

— Тогда письма от Гая почитаешь позже, — ответил отец. — Давай поговорим про дела. Как у тебя с новыми кораблями?

— Один будет готов к марту. Второй пока остался на прежнем уровне — нужны деньги.

— Вот с деньгами как раз все сложно, — нахмурился Гай. — Сенаторы очень хотят избавиться от расходов на флот. Катон, Фавоний и этот homo novus* Цицерон на каждом заседании Сената пытаются этот вопрос поднять. Учитывая разгром пиратов и потери флота Митридата по донесениям Помпея, они уверяют, что имеющийся флот слишком велик и дорого обходится республике, и что для борьбы флотом Понта хватит эскадр Родоса и греков. А Риму отныне флот не нужен, нет для него задач подобных борьбе с пиратами или с флотом Карфагена.

— На это ответ у меня есть, — оскалился Луций. — Со мной приехал Гай Требоний, у него с собой сведения о флоте Митридата. Несмотря на потери во время боев и от зимних штормов царь понтийский может выставить не менее двух сотен кораблей. Командует его флотом Марк Манлий.

* Букв. «новый человек» — человек незнатного происхождения,

достигший высокого положения,

выскочка, нувориш

— Серторианец, — задумчиво заметил Гай Кассий. — Опасный враг. Неплохой полководец, по слухам. Неплохой аргумент, но только на время текущей войны. На время, полагаю, утихомирить наших противников удастся. А что потом? Что ты думаешь делать потом?

— Потом у флота тоже будет работа, — успокоил Луций отца. — Пираты уничтожены на время. Но даже не это главное. Впереди еще война с галльскими пиратами, за Геркулесовыми столбами, в Океане, в Германском и Свевском морях.

— Аргументы хороши. Пожалуй, попробуй применить их во время следующего заседания, — согласился Гай. — Дождешься и поприсутствуешь?

— Да, пожалуй, — согласился Луций. — Давненько я не был в курии Гостилия и не рассказывал сенаторам о владениях Нептуна.

— Только не так, как ты рассказывал о победах флота в год триумфа, — засмеялся Гай. — Сейчас все утихло и стало не модно приводить на Форум вооруженные отряды.

— Как скажешь, отец, — ответил Луций. — Как я, послушный сын, могу пойти против твоей воли.

— Послушный? — снова засмеялся Гай. — О боги! Послушный… ты таким перестал быть, еще нося претексту*! Нет, ты сегодня шутишь смешнее мима Метробия…

— Значит, день сегодня удачливый, — рассмеялся в ответ Луций. — Какие новости от Гая?

* Тога претекста — официальная одежда мальчиков

из знатных семей до совершеннолетия

Старший брат Гай, командующий Десятым Конным легионом в армии Красса, писал письма и домой, и младшему брату. Что еще делать на зимних квартирах в диких варварских землях, когда даже у командующего легионом появляется много свободного времени. Это не лето и осень прошлого года, когда войска Красса молнией носились по Галлии, покоряя разрозненные племена одно за другим. После битвы при Бибракте Десятый Конный отправился вместе с посаженными на коней несколькими когортами Пятого Галльского в земли секванов. А вслед за ними двигались и остальные легионы. Приведя секванов к покорности, пленив правителя племени и десяток знатных секванов, о чьих антиримских настроениях Красс знал, он отправил Дестяый легион к амбратам. Там Гай Кассий Лонгин наводил порядок уже самостоятельно. Потом конники нагнали войска Красса, идущие через земли лигонов и вместе с ними участвовали в битве под Агединком. В ней римляне разбили ополчения сенонов, трикассов, парисиев и карнутов. Оттуда,вновь пройдя машем через земли эдуев, войска вышли на земли равернов и разгромили ополчение этого враждебного Риму племени под Герговией. Все эти земли Красс фактически сделал владениями римского народа, поставив во главе племен согласных с подчинением Риму вождей и оставив гарнизоны в крупных городах. В результате земли эдуев оказались со всех сторон охвачены римскими вассалами и землями. Но Красс вел себя с ними уважительно и даже предложил созвать в Бибракте съезд правителей галльских племен. Таким образом эдуи становились, на первый взгляд, гегемонами Галлии…

— Ты еще не получил его новое письмо? — уточнил отец.

— Нет, они приходит в Мизенум, а сюда их пока не привезли, — ответил Луций.

— Тогда почитаешь подробности сам, вон та табличка, справа на столе. Кратко же — Гай пишет, что пока все спокойно, но из земель секванов приходят известия о возможном вторжении свеов во главе с уцелевшим Ариовистом. Причем одновременно с севера, по сведениям из Лютеции готовятся напасть племена белгов, — развел руками отец. — Красс же уехал в Нарбо-Марцис и, по слухам, набирает там еще два легиона.

— Сенаторы молчат? — удивился Луций. — Это же насколько разрешенное количество легионов превышает. Втрое?

— Втрое. Но пока молчат, — подтвердил отец. — Либо не знают, либо рассчитывают использовать… Полагаю, вероятнее всего, что от Катона скрывают. Остальные, я считаю, раздумывают, как эти новости подать, чтобы разрушить триумвират.

— Посмотрим, посмотрим… — задумался Луций.

— Потом будешь придумывать, — прервал его отец.

— Что-то срочное? — удивился Луций.

— Можно сказать и так, — улыбнулся Гай. — Мы тебе невесту нашли. А то пропадаешь в море постоянно, некогда и пожить нормально.

— Плавать необходимо, жить необязательно, — улыбнулся Луций.

— Не стоит искушать Парок, сын, — строго ответил ему отец. — Но ты не ускользай от разговора.

— Невеста… — ответил задумчиво Луций. — Я помню. Кто же она?

— Лициния, дочь Гая Лициния Макра Кальва*, — ответил отец

* Авторский произвол. О его потомках данных нет.

— Лициния, Лициния, — попытался вспомнить Гай. — Нет, не видел и не помню.

— Она в Город недавно вернулась, а до этого несколько лет на вилле в Кампании жила с матерью. Ты и не мог с ней встретиться. Но мать уже ее посмотрела и одобрила.

— Так тому и быть, — согласился Луций. — А теперь все же вернемся к нашим баранам… то есть я хотел сказать к сенаторам. Кто из них может поддержать законы о финансировании флота?..

На следующий день, в ноны января, праздники Январских календ заканчивались. Для развлечения граждан эдил Марк Помпоний устроил по всему городу выступления нанятых им групп мимов и акробатов. Для более почтенной публики на Марсовом поле возвели трибуны и установили орхестру, в подражание греческим образцам. На сцене этого временного театра приглашенная эдилом труппа греческих актеров из Афин собиралась поставить комедию Аристофана «Лягушки»*. Поскольку тессеры* на это представление получали только сенаторы, всадники и самые богатые плебеи, на представление собирались те, кого именовали «лучшими людьми Города».

* Комедия «Лягушки» — самое знаменитое произведение

афинского комедиографа Аристофана

В то время любое произведение ставилось в театре 1 раз,

а «Лягушки» имели такой успех,

что ее поставили вторично в том же году.

Содержание — см. Примечания 2.

Тессера — входной билет или жетон,

а также игральная кость

Несмотря на прохладную зимнюю погоду и дувший с равнин Лация сильный ветер, трибуны театра постепенно заполнились народом. Каждая фамилия, получившая тессеры на спектакль, явилась, чтобы показать себя и посмотреть на других избранных. Чьи списки, если верить слухам, составлялись не один день совместно цензорами и консулами, отвлекшимися на это важнейшее дело от мелких забот по руководству республикой. Отцов фамилий, облеченных в лучшие тоги, чьи уложенные с деланной небрежностью складки долго и тщательно выкладывались специально обученными рабами, сопровождали не менее тщательно и одетые почтенные матроны, сыновья и дочери.

— Ну что, сын, готов увидеть свою будущую жену? — едва заняв отведенное его фамилии место негромко спросил Гай Кассий. Пожалуй, даже если бы он прокричал свой вопрос, в царящем вокруг шуме, создаваемым болтающими и занимающими свои места зрителями, мало кто смог бы расслышать его слова. Однако привычный к шуму моря слух Луция помог вычленить из общего фона заданный ему отцом вопрос.

— Я всегда готов, — спокойно ответил он. Тогда Гай легким, почти незаметным со стороны жестом, якобы поправляя тогу, указал ярус вниз. Там рядом со знаменитым оратором и поэтом Гаем Лицинием Макром Кальвой и его женой сидела закутанная в плащ-паллу девушка. Луций посмотрел осторожно, скосив глаза, стараясь не показать свой интерес ни ей, ни окружающим. Взгляды любопытных буквально жгли ему спину, а давать такой прекрасный повод для новых слухов не хотелось совершенно. Вот когда отец сам объявит, тогда пусть и обсуждают… В этот момент Лициния, словно желая показать себя Луцию, повернулась на несколько мгновений к соседке, с которой о чем-то разговаривала, и он смог рассмотреть ее лицо. Луций успел рассмотреть высокий лоб, тонкий красивый нос, маленький рот и большие черные живые глаза. Черные, густые и мягкие кудри падали ей на плечи и были скреплены надо лбом красивым серебряным обручем. Все увиденное вдруг показалось Луцию исполненным неизъяснимого очарования. Он даже на несколько ударов сердца закрыл глаза и мысленно воззвал ко всем богам, упрашивая их быть милостивым к нему. Потому что Луцию Кассию очень хотелось, чтобы характер его будущей жены был таким же милым и очаровательным, как ее внешний вид. Открыв глаза, он посмотрел на отца. Который с настороженным видом следил за Луцием, не отвлекаясь на происходящее на сцене.

— Отлично, отец. Я доволен твоим выбором, — успокоил его Луций. — Вот только спектакль явно не для моих грубых морских ушей.

Собственно, самому Луцию спектакль показался бы интересным, если бы не комментарии гения и очень плохая акустика. Из-за которой половина слов вообще невозможно было расслышать, а остальное различалось с трудом из-за порывов ветра. Но актеры на высокой обуви, в масках на лицах, чаще переговаривающиеся с хором, чем между собой и застывавшие в вычурных позах под комментарии в голове действительно заслуживали едких высказываний, которые выдавал внутренний голос. Благодаря этим комментариям Луций провел время намного лучше, чем большинство из зрителей, расходившихся со спектакля разочарованными. Причем настолько заметно разочарованными, что видно было с первого взгляда. Луций даже подумал, что на месте Помпония он несколько лет даже не пытался ставить свою кандидатуру на любых выборах…

За пять дней до январских ид Сенат наконец собрался на заседание. Началось оно с разбора жалобы посольства эдуев на самоуправство Красса, который ввел налоги на землях секванов и амбаррактов. Но Красс, втайне от Сената, успел поделиться частью добычи с казной Города и поддерживающими его сенаторами, просто приказав выплатить деньги своему управляющему в Риме из имевшихся у него средств. Поэтому речи Фламиния и Лициния Мурены в защиту галлов выслушали спокойно, но с явным неодобрением. Катон и Цицерон, уловив настроение большинства сенаторов, не поддержали своих единомышленников, не выступив с речами. Многие выступавшие после этого сенаторы, начиная с Аппия Клавдия Пульхра и заканчивая Гаем Децимом Юнием Брутом, особо отмечали, что поддерживают действий Красса, подчинившего власти римлян новые народы. Последним выступил с речью Гай Лициний Макр Кальв. В полной изящества и сравнении исторических событий речи, он напомнил сенатором о войне, объявленной секванами и их союзниками амбаррактами Риму, о давнем вторжении, захвате и ограблении Рима галлами под предводительством Бренна, за которое фактически отомстил Красс и похвалил полководца, ограничившего месть разгромом войска и наложением дани вместо поголовного уничтожения. Закончив свою речь под приветственные возгласы сенаторов словами того самого Бренна, — Vae victis (Горе побежденным)!

На волне энтузиазма сенат одобрил все действия Красса и даже внес в постановление разрешение проконсулу учреждать новые провинции на завоеванных землях.

После столь оглушительного поражения сенаторская партия решила взять реванш, согласившись с постановлением по второму вопросу, об одобрении действий Помпея и выставив первым на обсуждение третьего, заключительного вопроса о выделении денег на флот, своего лучшего оратора, Марка Туллия Цицерона. Но выступил он не первым. Первым на место оратора вышел Клодий, который в грубоватой, нарочито простонародной речи, потребовал экономить деньги, выделяя их на самые важные для Рима и его народа дела.

Вторым выступил Цицерон.

— Доколе мы, уважаемые сенаторы, будем испытывать терпения народа римского, выделяя столь тяжко достающиеся республике нашей деньги на игрушки людей, не видящих разницы между своими увлечениями и нуждами народа? — начал он свою обвинительную речь против выделения финансирования флоту. Речь его ни в чем не уступала по красоте и изяществу стиля речи Макра Кальва. Марк Туллий завораживал красивыми периодами и разил логикой, взывал к богам и патриотизму. Доказывал и пояснял логичность отсутствия необходимости во флоте у государства, владеющего всеми берегами Нашего (Средиземного) моря и способного при необходимости использовать флот союзников и зависимых народов. Казалось, после такой завораживающей речи никто не станет возражать против предложений Цицерона, и партия сената одержит небольшую победу над сторонниками триумвиров. А за Цицероном готовился выступить Катон, которого многие сенаторы уважали за честность и приверженность исконным римским традициям. Готовился, но не успел. Неожиданно его опередил Луций Кассий Лонгин. И принцепс сената Ватий Исаврик позволил ему выступить.

— Сенаторы, уважаемые отцы фамилий! Я редко бываю в Риме, ибо заботы мои вынуждают чаще бывать среди владений Нептуна, чем на берегах земли, на благословенных улицах нашего Города и в стенах этого почтенного собрания. Потому, возможно, я что-то не знаю или пропустил какое-то важное событие, которое изменило наши римские порядки и обычаи? Ибо смотрю я на то, что происходит сегодня в Сенате и никак не могу понять одного. Почему нас, сынов Квирина, учат любви к Риму и нашим богам люди, получившие римское гражданство на наших глазах? Почему они считают, что лучше нас знают, что угодно богам Рима и что пойдет на пользу народу римскому? Почему, не слушая ваши выступления и поучения, почтенные мужи, и не зная и не изучая подлинные нужды и заботы республики, они навязывают нам свое провинциальное понимание этих забот? Думаю, что вы, почтенные и многоопытные отцы фамилий, позднее легко сможете объяснить это мне и другим слабо разбирающимся в таких вещах квиритам. Я же, чтобы не тратить время почтенного собрания на эти мелочи, вернусь к теме, которая стала причиной моего выступления перед вами, — затем Луций напомнил о войнах с пунами, победа в которых без флота оказалась невозможна и о понесенных при этом потерях из-за отсутствия опыта действий на море. Рассказал о пиратах, которые еще недавно терроризировали римлян даже на побережье Италии и о том, как их поддерживал Митридат. О флоте Митридата, который необходимо разбить. Напомнил Лонгин и о том, что даже после разгрома Митридата враги у Рима не исчезнут и никто не может уверенно подтвердить, что они не будут дейтсовать как Митридат. — Рим, не имеющий флота, напоминает мне однорукого бойца, неспособного отбиться от опытного врага. А с флотом он будет нормальным обоеруким воином, — закончил свою речь Луций Кассий. Выступавшие после него Фламиния и Брута сенаторы уже практически не слушали и постановление о выделении денег флоту на постройку кораблей и подготовку экипажей приняли большинством голосов.

А в иды января Луций встретился с Лицинией в доме Макра Кальва…

* * *

Примечания (для любопытных)


Числа месяца римляне, отсчитывали от трех дней, первоначально связанных с лунным календарем:

Календы — первый день месяца, который приходился на новолуние, ноны — день первой четверти луны, а иды — середина месяца, полнолуние. В марте, мае, июле и октябре иды приходились на 15-е, ноны на 7-е число, а в остальные месяцы — иды на 13-е, а ноны на 5-е число.

От календ, нон и ид дни отсчитывались назад, например: «Это было в пятый день перед июньскими календами». Календы считались днями Януса, бога всех начинаний, а иды — днем, посвященным Юпитеру


По тексту пьесы бог театра Дионис отправляется в подземное царство, чтобы вернуть в город трагика: все великие трагики умерли, а чтобы город победил в войне, нужен великий поэт. В подземном царстве соперничают два великих трагика — Эсхил и Еврипид, и выбор определяется тем, кто из них даст лучший совет городу. И хотя Дионис изначально отправился в подземное царство за Еврипидом, обратно он приводит Эсхила, потому что тот дает самый замечательный совет: с одной стороны, вернуть изгнанников в город, а с другой — уповать на флот.

Загрузка...