В Тёмное Царство

Глава 17 Воины

Джомми взмахнул мечом.

Внизу у подножия холма Гранди ответил сигналом. Юношам поручили относительно безопасное задание — сопровождать обоз с ранеными в тылу. Джомми, Серван и Тад находились на гребне, разведывая лучший путь из зоны основных боев, в то время как Гранди, Зейн и Годфри остались внизу с тремя повозками, гружёными пострадавшими. Несколько легкораненых брели рядом, скорость движения по пересечённой местности позволяла им не отставать.

Они пробирались через альпийский луг, изрезанный звериными тропами. Послеполуденное солнце прогрело воздух, но оставило ландшафт в глубоких тенях, из-за чего вести медленно движущийся обоз по правильному пути вниз с горы было непросто. Без разведки, которую вели трое юношей, повозки легко могли свернуть в сухое русло, ведущее в никуда. Джомми знал: стоит преодолеть этот последний гребень — и впереди будет прямая тропа к ожидающим речным судам.

Основные бои гремели в пяти милях к северо-востоку, где силы генерала Бертрана и Каспара загнали пехоту Бардака в ловушку. Захватчики засели в старом пограничном форте, наполовину разрушенном временем. Два небольших требушета и две крупные баллисты Ролдема уже подтягивали, чтобы сравнять с землёй оставшиеся стены. Кавалерия Бардака так и не появилась, и в лагере ходили слухи, что она уже отступила за границу Холдфаста.

Серван повернулся к Джомми:

— Как только перевалим за этот гребень, путь к реке будет спокойным. Лодки должны всё ещё… — Он резко замолчал.

Джомми услышал то же самое.

— Кони!

Никому из них не нужно было напоминать, что вся кавалерия Ролдема прикрывает осадные орудия на передовой. Джомми уже мчался вниз по склону, на полшага отставая от Сервана и на шаг опережая Тада, который сначала удивлённо уставился на товарищей, а затем, услышав крик Джомми, разобрал и топот копыт по каменистому руслу внизу.

Гранди, Зейн и Годфри тоже услышали. Раненые, кто мог, помогали остальным выбраться из повозок — любой, оставшийся внутри при атаке кавалерии, был бы обречён.

Четверо лучников и двое мечников были приданы шестерым юным офицерам, и прежде чем Джомми успел что-то сообразить, Серван уже отдавал приказы:

— Ты, ты и ты, — тыкал он пальцем в трёх лучников, — на те скалы! Стреляйте в первую голову, показавшуюся в ущелье, не важно — коня или человека. — Четвёртому приказал: — Тебе — на тот выступ, — указал на каменную гряду справа, — постарайся отсечь их от фланга. — Остальным крикнул: — Распрягайте повозки и опрокидывайте набок! Живо!

Джомми не видел смысла спорить о старшинстве, сам он понятия не имел, что делать, тогда как Серван хотя бы сумел заставить людей выполнять приказы. Юный родственник принца кричал:

— Все, кто может держать оружие, — за повозки! Остальные — по этой тропе! — Он указал на звериную тропу, уходящую за гребень. — И прячьтесь как можно лучше!

Те, кто мог, помогали беспомощным подняться по тропе. Шестеро раненых присоединились к лучникам и мечникам.

Серван схватил Гранди за плечо:

— Иди с ранеными по тропе.

Когда принц заколебался, рявкнул:

— Марш! Защищай их!

Гранди кивнул и повиновался. Джомми понимал, что тот мог защитить не больше, чем белка, но приказ давал мальчику цель и сохранял достоинство.

Повозки опрокинули, лошадей распрягли, и те уже разбегались по лесу. «Готовы как никогда», — подумал Джомми, переминаясь с ноги на ногу и высматривая, откуда ждать атаки.

И вдруг воздух наполнился боевыми кличами и свистом стрел.

Трое лучников осыпали первых всадников градом стрел, выбив как минимум четверых из седел. Когда те попытались свернуть, четвёртый лучник сразил двоих, отклонившихся от линии атаки.

Остальные пригнулись к шеям коней и ринулись на повозки. Джомми сходу определил разношёрстную компанию, в основном наёмников, без формы и строя. Он знал: если дать им лазейку для отступления, они ею воспользуются. Подбежав к Сервану, он выпалил:

— Если рванут на север — не трогать!

— Не трогать? — переспросил аристократ.

— Да! Это продажные клинки — не станут умирать за проигранное дело.

В следующее мгновение всадники врезались в повозки. Джомми увидел, как Тад, развернувшись, срубил одного наездника с коня, а Зейн, выскочив из-за повозки, стащил другого из седла. Как Джомми и предполагал, всадникам потребовалось меньше минуты, чтобы обойти три опрокинутые повозки с флангов. Теперь перед ним оказались двое вооружённых всадников, пытавшихся зайти защитникам в тыл.

Раненые солдаты отбивались как могли, но Джомми понимал, они явно проигрывают. У лучников скоро закончатся стрелы, а кроме траншейных ножей, у них не было ни мечей, ни щитов. Джомми выбрал ближайшего всадника и нанёс мощный удар, который тот парировал. Всадник тут же начал наносить короткие рубящие удары, характерные для кавалерии, они не давали пехотинцу приблизиться, и Джомми пришлось отступать.

В этот момент со стороны левого фланга на него устремился второй всадник. Юноша резко развернулся, одновременно приседая и занося меч. Клинок противника просвистел над его головой, в то время как собственный удар Джомми глубоко вонзился в ногу всадника. Тот вскрикнул от боли и, не удержавшись в седле одной ногой, рухнул на землю.

Заметив, что теперь свободный конь разворачивается, Джомми, не раздумывая, сделал два шага и прыгнул в седло, прежде чем первый всадник успел атаковать его снова. Джомми был хорошим фехтовальщиком и наездником, но никогда прежде не сражался верхом, даже на тренировках. Из уроков Калеба, Каспара и Когвина Ястринса он знал, что опытная боевая лошадь понимает намерения всадника по давлению ног, но Джомми не имел понятия, была ли эта лошадь обученной, да и чужая она была для него.

Наскоро перехватив поводья в левую руку, он поднял правую как раз вовремя, чтобы блокировать удар первого всадника.

Джомми размахнулся и нанёс резкий горизонтальный удар, едва не слетев при этом с седла. И — о чудо! — конь развернулся на месте! Давление ноги слева и лёгкий рывок поводьев заставили коня инстинктивно двинуться вслед за мечом. Джомми вонзил каблуки в бока лошади и помчался за первым всадником.

Тот обернулся как раз, когда Джомми поравнялся с ним, — и перед ним внезапно оказался высокий рыжий наездник, заносящий смертоносный удар.

Всадник попытался отклониться назад, но потерял равновесие. Этого мгновения хватило Джомми: он мгновенно сменил траекторию и нанёс сокрушительный обратный удар, сбросив противника с коня.

Развернув лошадь, Джомми увидел, как Серван, Тад, Годфри и Зейн отбиваются от шестерых всадников. Не раздумывая, он ринулся в атаку.

Он нёсся как одержимый, заставляя взмыленного коня втиснуться между двумя другими лошадьми. Проигнорировав всадника слева (с молитвой, чтобы это не стоило ему головы), Джомми спрыгнул с седла и стащил на землю противника справа.

Теперь Джомми катался по земле в смертельной схватке — царапался, бил ногами, коленями, кусался, лупил эфесом меча (для клинка просто не было места). Вокруг ржали перепуганные кони, топая копытами в опасной близости. Джомми только молился, чтобы его не затоптали.

Он со всей силы ударил эфесом по челюсти противника, глаза того помутнели. Повторный удар — и выражение лица на мгновение обмякло. Но лишь на мгновение: перед ним был опытный боец, видавший виды. Встряхнув головой, враг уже заносил кулак, когда сапог Джомми врезался ему в висок. Глаза закатились.

Сильная рука схватила Джомми за воротник мундира и подняла на ноги. Зейн отпустил его и сказал:

— Рад, что ты присоединился.

Джомми развернулся и нанес удар по всаднику, пытавшемуся улизнуть. Нападавшие отступили по северной тропе, как он и предполагал.

— Пусть уходят! — крикнул он, осознав, что никто из их маленького отряда не в состоянии преследовать.

Меч выскользнул из пальцев Джомми, и он тяжело опустился на землю. Остатки сил вытекли из него, как вода из треснувшей тыквы.

Серван присел рядом:

— Было близко.

Джомми кивнул:

— Очень. Ты молодец, так быстро всех организовал. Впечатляет.

— Спасибо, — сказал Серван.

Тад поспешил к ним:

— Я пойду проверю, как там Гранди.

Джомми кивнул, и Годфри добавил:

— Я с тобой.

Серван покачал головой:

— Я видел, как ты врезался на коне в гущу схватки, безумец. Чуть не лишился головы, стаскивая того типа с седла. Всадник слева едва промахнулся.

— Ну, знаешь поговорку: «Промахнулся на волосок, всё равно что на милю».

— Да, точно так и говорят, — усмехнулся Серван, а затем рассмеялся. — И как ты катался по земле! Кусался, пинался… Неужели ты правда пытался отгрызть ему ухо?

— Кусай всё, что можешь укусить, — ответил Джомми. — Это отвлекает противника от мысли убить тебя.

Серван снова рассмеялся:

— Теперь я понял твой намёк.

— На что?

— На тот тренировочный бой во Дворе Мастеров. Когда ты ударил меня по лицу.

— Мой намёк?

— О том, что ты сделаешь всё необходимое, чтобы победить, — пояснил Серван. — Фехтование — не лучшая подготовка к тому, через что мы только что прошли.

— Не вижу на тебе ран, значит, справился отлично.

Серван снова засмеялся:

— Верно. Это всегда так?

— Что?

— Это чувство. Я будто опьянён.

Джомми кивнул:

— Иногда. Ты чертовски рад, что ещё дышишь. В отличие от тех парней. — Он указал на полдюжины трупов неподалёку. — Может довести до дурацкого веселья.

— А-а, — протянул Серван, откидываясь на опрокинутую повозку.

— А иногда на сердце становится так тошно, что кажется, ты умрёшь от этой боли, — сказал Джомми, вспоминая пытку пойманного Ночного Ястреба Джомо Кетлами. Он на мгновение опустил голову. — Но чаще ты просто настолько устаёшь, что не можешь пошевелиться.

Серван глубоко вздохнул:

— Надо привести ребят в порядок. — Он поднялся и протянул Джомми руку.

Тот принял помощь, и когда они оказались лицом к лицу, Джомми сказал:

— Еще одна вещь.

— Какая?

— Про тот бой во Дворе Мастеров. Значит… выходит, я победил?

Серван рассмеялся и поднял руки:

— Нет, я этого не говорил.

— Но ты только что… — начал Джомми, но тот уже повернулся спиной и начал отдавать приказы солдатам.

Валко на мгновение замер, затем подошел к огромному окну, выходящему во двор. Его мать въезжала верхом на небольшом варнине, одетая так, как он помнил ее во времена Сокрытия. Он не знал, чего ожидал: возможно, увидеть ее в роскошных придворных нарядах или в паланкине, который несли Ничтожные. Она спешилась, отдала поводья слуге и быстро вошла в донжон.

Валко покинул свои временные покои — комнаты отца еще готовили для него. Он приказал убрать все личные вещи, до сих пор ощущая горечь после убийства. Это было совсем не то триумфальное мгновение, которое он представлял в детстве, когда мечтал о начале собственной империи.

Мать вошла в длинный зал, ведущий к покоям отца, и Валко окликнул ее:

— Мать, здесь!

Она поспешила к нему, выглядев точно так же, как он помнил: высокая, властная и все еще прекрасная, с едва заметной сединой у висков, темные волосы ниспадали на плечи. Теперь он понимал, почему многие мужчины желали ее, и почему он был ее единственным ребенком. Все это было частью плана.

Ее глаза, самые пронзительные из всех, что Валко видел, наполнили его одновременно восторгом и тревогой. Она была его матерью, а любовь между матерью и сыном — уникальное явление среди дасати. Она умерла бы сто раз, чтобы спасти его.

Она обняла его, легкое, мгновенное объятие, и сказала:

— Нам нужно поговорить наедине.

Валко указал на покои, которые приготовил для нее рядом с теми, что занимал его отец.

— Завтра я перееду в главные апартаменты, — сказал он, провожая ее.

Мать снова окинула его оценивающим взглядом, но промолчала, пока они не остались наедине за закрытой дверью. Когда Валко собрался заговорить, она подняла руку, требуя тишины. Годы беспрекословного подчинения сработали, и он замер. Эти жесты не раз спасали его во времена Сокрытия. Она закрыла глаза, пробормотала непонятные слова, затем вновь открыла их.

— За нами не следят.

— Значит, это правда. Ты — Ведьма Крови.

Она кивнула.

— Я рада видеть тебя живым, сын мой. Это доказывает мои чувства к тебе. Более того — значит, ты стал тем, о ком я молилась.

— Молилась? — переспросил он. — Кому? Уж точно не Темнейшему, судя по услышанному.

Мать указала на кресло у туалетного столика. Осмотрев комнату, она одобрительно кивнула. Стены, как и во всем замке, были из черного камня, но Валко приказал двум Ничтожным женщинам обустроить все в стиле, достойном дам из дома Караны. Они постарались: самые красивые гобелены замка украшали стены, на полу лежал роскошный ковер из ахасановой шерсти, а кровать была завалена ценными мехами. Ароматические свечи наполняли воздух благовониями, а по углам стояли вазы с цветами.

— Мне нравится, как ты встретил меня, сын мой, — сказала она, усаживаясь на кровать.

Он кивнул.

— Ты моя мать, — сказал он, словно это объясняло всё.

— А ты мой сын. — Она внимательно изучила его лицо. — И сын необыкновенного мужчины.

Валко внезапно ощутил странное сдавливание в груди.

— Я знаю. Но почему я чувствую эту… странную… боль внутри, когда думаю об Аруке? Я даже не знаю, как это назвать…

— Это называется сожаление, — ответила она. — Одно из многих чувств, давно утраченных дасати. — Мать взглянула в окно на закатное солнце, сверкавшее над морем. — Ты спросил, кому я молилась. У нас нет имени для этой силы, кроме как Белый. Мы даже не знаем, бог это или богиня.

— Я думал, Темнейший уничтожил их всех, придя к власти.

— Так хотят, чтобы ты верил Жрецы Смерти. На самом деле Белый — противоположность всему, что воплощает Темнейший.

— Так много вопросов… — начал юный воин.

— И у нас есть время. Но сначала ты должен узнать то, что спасёт тебе жизнь. Белый используется в сказках для детей, чтобы пугать и обманывать, заставляя всех дасати считать его бессмысленным мифом, который перерастают. Это делает большинство дасати неверующими, и такой обман куда эффективнее простого отрицания.

— Давным-давно Сестринство Ведьм Крови занимало равное положение со Жрецами Смерти в обществе дасати. Жрецы служили всем богам, а не только Темнейшему, а наше Сестринство заботилось о природе и силах жизни. Кровь — это не просто красная лужа на песке арены или поле боя. Это сама суть жизни, текущая в жилах. Она воплощает всё, что противостоит культу Темнейшего. И когда он вознёсся над другими богами, мы стали изгоями. Сотни лет Сестринство существовало в тайне, мой сын. Мы делали всё возможное, чтобы сдержать могущество Темнейшего.

— По-моему, вам это не удалось, — откинулся он в кресле. — Я молод, мать, но помню, чему ты учила меня во время Сокрытия. Теперь я понимаю: ты давала мне кусочки мозаики. Собранные одним способом, они складывались в одну картину, а другим…

Она кивнула:

— Мудрое прозрение для юноши. Ты — Тот Самый, Валко из Камарина. Поколения Сестринства ждали такого, как ты, ибо есть пророчество, полный текст которого знаем только мы. Твой отец, Хиреа, Деноб — все, кто служит Белому, знают лишь часть. Ты же станешь первым за пределами Сестринства, кто узнает всё.

Она замолчала, словно обдумывая, с чего начать, затем посмотрела на сына и на мгновение улыбнулась.

— В далёкие времена существовал баланс, и всё было так, как должно быть. Но для поддержания этого равновесия требовалась борьба, ведь, как и в любой борьбе, чаши весов время от времени склонялись то в одну, то в другую сторону.

— Когда силы Темнейшего возвысились, им противостояли те, кто поклонялся богам и богиням, чьи имена теперь утеряны для нас. Даже знание этих имён запрещено.

— Во время Великого Очищения каждый дасати получил выбор: поклониться Темнейшему или умереть. Многие выбрали смерть, ибо знали, что жизнь под властью Тёмного Бога будет существованием без надежды и смысла.

Валко прервал её:

— Но Тёмный Бог всегда был верховным… — Он поник головой. — Я говорил опрометчиво.

— Тебя так учили. И были вещи, которые я не могла открыть тебе во время Сокрытия, поскольку слишком велик был риск, что ты случайно проговоришься другому ребёнку. Эти убеждения настолько въелись в сознание, что некоторые матери пожертвовали бы собственными детьми, лишь бы донести до Жреца Смерти то, что считается богохульством.

Валко встал и подошёл к окну, качая головой.

— Нам предстоит многое обсудить и многому тебе научиться, — продолжила мать. — Через неделю ты должен созвать весь Садхарин, чтобы отпраздновать твоё восхождение как Владыки Камарина. А до этого времени ты должен полностью осознать, что предстоит сделать в ближайшие годы. Ибо перед тобой открывается возможность, которой не было ни у одного дасати со времён зарождения нашей расы.

Валко отвел взгляд от окна, его лицо выражало смятение.

— Это пророчество, о котором ты говорила…

— Да, сын мой. Я расскажу тебе о нём в подробностях, как и о многом другом, что ты должен узнать. Ибо если пророчество истинно, а мы верим, что так и есть, скоро в Двенадцати Мирах наступит перемена, и мы должны быть готовы. Мы знаем, что восстанет тот, кто бросит вызов Темнейшему, и он будет назван Богоубийцей.

Лицо Валко побледнело.

— Я…

— Нет, ты не Богоубийца, сын мой. Но ты должен подготовить путь для него.

— Как я должен это сделать?

— Никто не знает.

Она поднялась и встала рядом с Валко, пока солнце садилось за темные тучи, нависшие над горизонтом.

— Сегодня был прекрасный день, но, думаю, завтра пойдет дождь.

— Я тоже так думаю.

Он посмотрел на нее.

— Что мне делать, пока я не узнаю своё предназначение?

— Играй роль, которую дала тебе судьба — Владыки Камарина. Я уже разослала вести, и мои сестры постепенно будут прибывать сюда: некоторые, молодые и прекрасные, другие — с юными и прекрасными дочерьми. Все они будут мудры, и все будут знать больше, чем любая другая женщина, которую ты встретишь.

Она продолжила:

— Ты породишь многих сыновей, Валко, и знай: есть другие сыновья Сестринства, которые поднимутся, чтобы править вместо своих отцов. И когда придёт время, когда явится Богоубийца, мы, Сестринство, и мужчины, которых мы любим, — все мы восстанем и уничтожим Жрецов Смерти, ТеКараны и его двенадцать Каранов, и освободим народ дасати.

Валко почувствовал себя подавленным. Его разум едва мог охватить такую идею, не говоря уже о том, чтобы осознать, как это можно осуществить. Мальчик, только что вышедший из Сокрытия, ребёнок внутри него знал, что ТеКарана — верховный среди смертных, благословлённый Темнейшим, а его армии правят Двенадцатью Мирами и за века сокрушили ещё дюжину. Эта Империя существовала больше тысячи лет…

Он упёрся рукой в стену и на мгновение прижал к ней лоб.

— Это слишком.

— Тогда мы не будем спешить, сын мой. Мы поужинаем, поговорим после трапезы, а затем выспимся как следует.

Валко глубоко вдохнул, поднял голову и взглянул на мать.

— Есть одна вещь, которую я хочу узнать сейчас, мать.

— Что же?

Странным блеском в глазах Валко произнёс: