В крови

Глава 29 Таинство

Сиэтл, Вашингтон

23–24 марта

Она почувствовала привкус амаретто и сильнее раскрыла губы.

Пальцы скользнули по ее щеке, проложили путь по шее, опустились ниже, обводя изгибы грудей. Внезапно жар вспыхнул внизу живота, между ног зародилось пламя. А запах горящих листьев и морозной свежести, как ладан, заполнил ноздри, вырывая из сна.

Хэзер проснулась и посмотрела в сияющие глаза Данте. Лежа на локте, он смотрел на нее, пальцами все еще лаская грудь через пижаму, затем опустил бледное лицо и еще раз поцеловал.

Перевернувшись на бок, она вернула поцелуй, упиваясь сладким вкусом его губ. Интенсивность голода и жажды удивила ее. Они горели внутри, раскаленные добела. Она провела рукой по его спине, ощущения от прикосновения к гладкой как шелк коже, под которой находились твердые мышцы, вызвали горячую дрожь вдоль позвоночника.

Когда поцелуй углубился, рука Данте соскользнула с груди вниз, прошлась по изгибам талии, бедрам и рывком пододвинула ее ближе. Его жар проникал в нее, объединялся с огнем, что горел внутри. Он поднял верх ее пижамы и обхватил груди, провел дорожку горячих поцелуев вниз по шее к соску. Тихий стон вырвался из нее, когда он лизнул затвердевший сосок, затем втянул его во влажный жар рта. Трепетание внутри ее живота усилилось. Она услышала звук своего учащенного дыхания, когда протиснула руку между ними и расстегнула его ремень, расстегнула брюки, сожалея, что не сняла их, когда только уложила его в кровать.

Данте отодвинул ее пальцы в сторону и сам закончил расстегивать брюки. С низким, нетерпеливым рыком он поцеловал ее грудь, затем поднял голову. Размытое движение, быстрый горячий ветерок, и она услышала звон ремня, когда брюки упали на пол. Еще одно движение — белые руки, уверенные и быстрые — и пижама и трусики присоединились к кожаным брюкам.

Хэзер снова прижалась к нему. Они все еще лежали каждый на своем боку, лицом к лицу, кожа к коже. Она продела палец сквозь кольцо на его ошейнике. Требовательно потянула. Мой, думала она. Рот Данте накрыл ее рот, и она почувствовала внезапный укол, когда он прокусил нижнюю губу, боль исчезла почти мгновенно. Он сосал кровь из ранки, поцелуй был голодным и грубым. Его рука проникла между ее ног, поглаживая, погружаясь и находя пальцами все чувствительные точки.

Она мягко застонала в его губы, двигаясь навстречу настойчивому ритму горячей плоти, голодных губ и исследующих рук, подхватила музыку затрудненного ускоренного дыхания и колотящегося сердца.

Скользнув рукой между ними, Хэзер сжала его, поглаживая твердую горячую длину, кожа под ее пальцами была мягкой, как бархат. Данте втянул воздух, задрожал; жар, трепещущий у нее в животе, превратился в стирающую мысли огненную бурю.

Поднявшись с подушек, она улеглась на Данте, который, низко и гортанно застонав, вошел в нее, двигаясь в унисон. Он поцеловал ее, глубоко и дико, жадно.

Хэзер сдалась голоду, темная и примитивная капитуляция. Хватала плечи Данте, спину, твердую задницу, впиваясь пальцами со всей силой, когда ударялась о него. Она подстраивалась под твердые и быстрые движения, его лихорадочный жар разжигал внутри нее костер, пот блестел на их телах.

У Хэзер перехватило дыхание, когда клыки проткнули кожу на шее. Но боль от укуса быстро исчезла под его губами. Данте начал пить кровь. Не говоря ни слова, он схватил ее руку и переплел пальцы, их ладони соединились — баланс, обещание.

Удовольствие пульсировало сквозь Хэзер, а голубые искры освещали темноту в глазах. Данте двигался глубже и быстрее, жестче, и внезапно она кончила, потеряв голос от силы оргазма. Дыхание Данте ускорилось, когда его губы вернулись к ее губам. Она распробовала вкус собственной крови, вкус меди и амаретто. Электрическое покалывание прошло вдоль позвоночника, отдаваясь в животе.

Я внутри него.

Удовольствие снова росло в ней, возвышаясь и возвышаясь. Музыка — вибрирующая, темная и жаждущая — резонировала между ними, ладонь к ладони, сердце к сердцу. Голубой огонь заполнил разум Хэзер, и она закричала, когда удовольствие пролилось жаром по венам, словно расплавленный воск, пульсируя от центра наружу, волна за волной.

Низкий стон сошел с губ Данте. Хэзер приоткрыла глаза и наблюдала сквозь ресницы, как удовольствие освещает его красивое лицо. Голубые огоньки ореолом окружали их тела, мерцали в темноте.

Его губы приоткрылись, дыхание стало яростным и неровным. Он вонзался в нее все быстрее и глубже. Прикоснувшись ладонью к лицу, она поцеловала его, когда почувствовала, как он напрягся и кончил. Она снова кончила вместе с ним, постанывая в его губы, когда оргазм переплелся с песней, пульсирующей между ними.

Одна темная, как полночь, нота задержалась — горящая и горьковато- сладкая, но все же обрамленная надеждой — постепенно исчезая, когда движения Данте замедлились. Хэзер обняла его, прижалась бедром к бедру, держа руки в волосах. Данте крепко прижимал ее к себе, его дыхание замедлялось, сердцебиение под ее щекой стало равномерным и сильным. А тело идеально подходило к ее телу, словно он был создан для нее одной, словно вторая половинка медальона встала на свое место.

Она хотела, чтобы этот момент никогда не заканчивался.

Только она и Данте, свитые вместе. С телами, блестящими от пота, переплетенными пальцами. Одним дыханием на двоих.

Никаких заговоров правительства или скрытых воспоминаний; никаких глубоких темных секретов; никаких потерь.

Ничего, кроме этого момента, момента, который не заканчивается.

Хэзер осознала, что никто из них не произнес ни слова. Но так было правильно. Все, что она должна была сказать Данте в тот момент, она сказала своим телом и губами. И надеялась, что так же сказал и он.

Данте провел пальцами по ее плечу, касания были успокаивающими. Он оставлял нежные поцелуи на ее лбу, глазах и губах, пока она погружалась обратно в сон, насытившаяся и расслабленная, размышляя: «В следующий раз мы все сделаем медленнее. Больше поиграем. И клянусь Богом, я научусь снимать его чертовы штаны».

***

Данте смотрел на спящую Хэзер, голова покоилась на его плече, тело было теплым и уютным, одна нога закинута на него. Он убрал ее волосы с лица, провел пальцами по их мягкой взъерошенной длине. Она пахла сиренью и мускусом, пахла теплом, липкостью и им. А дышала легко, губы немного приоткрылись, ресницы откидывали тени на кожу под глазами.

Внутри было тихо, голоса смолкли, будто объятия Хэзер были таинством тишины, светлой и спокойной. Он поцеловал ее в губы. Вспомнил ее лицо, покрытое ночной тенью, чувство близости, мягкую кожу и напряженные мышцы. Вспомнил ритм сердца.

Шум прекратился, chérie.

Серый предрассветный свет проникал по краям занавески, и он почувствовал, как Сон раскручивается вокруг него, смешиваясь с остатками морфина в организме.

Он попытался вспомнить, что случилось в «Весперсе», но врезался в стену. Жесткую пустую стену. D’accord. По шагам. На сцене в «Весперсе». Поет. Говорит. Дерется с созданиями ночи Сиэтла. Хэзер протискивается сквозь толпу. А потом ничего. Данте вздохнул.

Следующее, что он знал — это то, что проснулся рядом с Хэзер, не зная, где он и сколько прошло времени. Ничего нового, просто незнание или потеря во времени. А еще было тревожно, и он не был уверен почему.

Что-то, что Хэзер говорила ранее? Родригез подал иск о профессиональной некомпетентности против…

Боль, словно раскаленный вертел, пронзила череп. Данте втянул воздух и закрыл глаза. Оранжевый свет оплетал темноту в глазах. Боль исчезла. Сон заскользил по венам, замедлив сердцебиение и погасив жар. Он заставил себя открыть глаза. Попытайся снова. Иск о профессиональной некомпетентности доктора Роберта…

Еще один раскаленный вертел пронзил разум. Этот не исчез. Так, хорошо, к черту. Данте снова схватился за мысль. Боль пронзала его, сильная, резкая и безжалостная. В глазах потемнело.

Данте высвободился из объятий Хэзер и сел, положив голову, которая невыносимо раскалывалась, на согнутые колени. Затем почувствовал вкус крови и, вытерев нос, стал ждал, пока боль стихнет или его кинет в Сон.

Что-то пушистое ударилось о его ногу и мяукнуло, тихо вопрошая. Пальцы

Данте нашли и погладили голову Исчадия, теплая шерстка была мягкой, как шелк. Он с дрожью вдохнул, когда боль постепенно ослабла. Исчадие выгибался под его рукой, крутился и снова выгибался.

Шмыгнув носом, Данте поднял голову и посмотрел на Исчадие. Он провел рукой вдоль всего позвоночника кота. Песнь крутилась в его голове, симфония состояла из касаний по генетическим струнам и закручивания ритма ДНК. Электричество трещало на кончиках пальцев, а голубой отраженный свет танцевал в глазах Исчадия. Урча, кот улегся на ногах Данте.

Данте закрыл глаза и дернул струны, сменил ритм, добавляя мелодию, новые удары. Сочинял. Бренчали новые аккорды. Он представил Исчадие целым. Представил, как тот ходит и бегает.

Как только Данте поднял руки, боль прорезалась диссонирующим кросс-ритмом через мелодию, что он испускал, и песнь раскололась на части и разрушилась, а белая тишина столкнулась с внезапным злым гудением ос.

Посмотрим, сколько ты сможешь продержаться.

Мне кажется, он умер. Мне кажется, ты убил его.

Tais toi, дурак. Засунь его в багажник.

Боль ножом пронзила мысли Данте, сперла дыхание. Он открыл глаза. Белый свет затуманил зрение. А затем Сон набросился на него черным приливом и унес под бесцветную поверхность, но одна картина проследовала за ним в темноту: Исчадие спрыгивает с кровати и проскальзывает в едва открытую дверь, по его шерстке бегают голубые искры.