В Дикой земле

Часть 1, фрагмент 4

Тестудины, впрочем, решили иначе.

Его разбудили посреди ночи, едва не вынеся дверь тяжёлыми ударами.

— Проснулся! Проснулся! Хватит ломиться! Когда вам надо вы можете быть ахоговски прыткими!

За едва выдержавшей осаду дверью стоял До-Рей.

— Ду-Гэмон хочет видеть тебя, кудесник.

— Я иду…

— Это не нужно.

— Нет-нет, постой!

Но тестудин уже поднял руку и в следующее мгновение серый маг очутился намного ниже, судя по тому, как щёлкнуло в ушах.

Он обнаружил себя стоящим в небольшом, можно даже было сказать, крошечном садике где был маленький круглый бассейн с лилиями, сложенный из маринитовых булыжников, несколько плоских замшелых камней для сидения и красивая, но уже порядком облетевшая вишня, набросавшая листьев в холодную воду. На стенах росли водоросли, кораллы и ракушки, словно на настоящем морском рифе. Их уникальная жизнеспособность вне естественной среды обитания могла объясняться лишь поддерживающей энергией маринита, как думал волшебник.

Попасть в этот садик можно было через дверной проём каких насчитывалось много внутри здания, а вот напротив входа была пустота. Бассейн буквально стоял в разрушенной комнате на южной стороне башни, над холодными водами Фарсала, так красиво отражавшими свет ночных светил в ту пору.

— Красиво, да.

Тестудин восседал на одном из камней, подняв голову к звёздам и мерно вздыхая со звуком гигантских кузнечных мехов. Под остатками потолка висела светосфера, придававшая тёмно-синей черноте, царствовавшей в саду, слабый отголосок зелени.

— Небо такое чистое, да.

— Я старался, — признал Тобиус, покручивая мизинцем в ухе, — надо было расчистить его, чтобы фейерверки выглядели как должно. Пришлось начитывать заклинание, обращённое к духам ветра, а я в этом не то чтобы силён.

— Фейерверки, да? — прогудел Ду-Гэмон.

— Кудесные огни.

— Я понял. Ты кудесник. Маг, иначе говоря, да?

— Тобиус. Выпускник Академии Ривена.

— То-Биус, да? Человек с севера?

— Верно. Вы хотели встретиться со мной, почтенный Ду-Гэмон?

— Взглянуть, да.

— Я польщён.

Взгляд тестудина оставил небеса и медленно, степенно, перешёл к маленькому человечку, стоявшему подле. За дряблыми веками мерцал переливавшийся из сосудика в сосудик бирюзовый свет. Неземные, совершенно непостижимо пронзительные глаза словно разобрали Тобиуса на мельчайшие частички, внимательно осмотрели каждую со всех сторон и собрали его обратно.

— Кудесные огни были очень хороши, да. Я не видел таких с тех пор… с тех самых пор, когда другой кудесник приходил к нам.

— Другой кудесник? — Серый волшебник силой воли заставил руки не дрожать. — Здесь был другой?

— А, да, был. Другой кудесник. Как же… это давно было. Очень давно, да.

— И звали его…?

Тестудин вздохнул, покачивая посохом.

— Не помню… кажется… его звали Жар-Саар? Или как-то похоже? Нет, я уверен, он назвался Жар-Сааром.

Нервное напряжение бежало по телу Тобиуса потоками молний, сердце колотилось как бешеное, а от поднявшегося жара на коже выступила холодная испарина. Он чувствовал себя в шаге от чего-то грандиозного.

— Ка… каков он был вы тоже… не помните?

— Хм. Он был совсем не как ты, нет.

— А…

— Но в то же время, чем-то ты на него похож, То-Биус, да.

— Я?! Я по… похож на…

— Он был большой кудесник, да. С острой синей… бородой? Она ведь так называется, шерсть на лице, да?

Синяя борода, лихорадочно думал Тобиус, знаменитая синяя борода, которую никто так и не решился повторить ни при жизни Абсалона1, ни после его исчезновения. Нет смысла подражать неподражаемому, только насмешек соберёшь, ведь только один волшебник в истории Валемара носил на лице синеву. И он был здесь. И теперь Тобиус стоял перед тем, кто видел его, говорил с ним… В тот момент даже мыслям о безумном наркотическом прозрении, которое провело его сквозь эпохи и каким-то образом позволило коснуться невероятного величия Джассара, не осталось места. Джассар был здесь! Кумир, владетель вселенной, богоравный…

# # 1 Титул верховного мага мира, эквивалентный титулам Мага Магов и Владыки Всего.

— Он пришёл к нам тогда, — припоминал гигантский тестудин, — сошёл с небес, вооружённый кудесными огнями. Он говорил с нами, хотел знать наши секреты, да. Хотел. Мы показали ему, и он сказал, что секреты наши бесполезны для него. Да. Так и было.

Тобиус утёр ладонью пот, затем спохватился, сгустил из воздуха воды и, не чинясь, умылся прямо перед Лучшим Направляющим.

— Во взгляде дело, да, — пробормотал тот, когда волшебник вновь обратил к нему лицо, ещё слегка влажное, но зато сосредоточенное и ясное.

— А что за секреты, осмелюсь спросить? Конечно, я понимаю, что секреты на то и секреты, чтобы…

— Запруды, — молвил Ду-Гэмон.

— Что?

— Кудесник знать желал, как строим мы Запруды. Мы учили его, но потом сказано было, что знание это ему бесполезно, да.

На высоком лбу Тобиуса мимовольно собрались все доступные по возрасту морщины.

— Запруды? Какие ещё запруды? В его реки перекрывать учили?

Если бы у него были губы, звук, который издал Ду-Гэмон, можно было бы назвать причмокиванием. Тестудин медленно поднял руку с очень длинными жёлтыми когтями и протянул её в сторону вишни. Тобиус подумал, что ему пытаются указать на дерево, пробудил чары Истинного Зрения, Внутреннего Взора, взглянул, но не увидел ничего кроме жёлтого листка, сорвавшегося с ветки и, медленно кружась, опустившегося в воду бассейна.

А потом кончики когтей коснулись чего-то в воздухе и по ткани реальности побежали круги, мелодичный нематериальный звон коснулся ушей человека. Впервые оказавшись по эту сторону, он увидел, как появилась сфера бирюзового света, заключившая в себе часть реальности, в которой пребывало дерево и при малейшем движении руки Ду-Гэмона, листик повторил свой изящный неповторимый полёт. Повторил в точности, но в обратном направлении.

«…Приписана к силам их власть над временным потоком, кой оные старейшины менять способны по воле своей. Ежели истинно сие, то я непременно выведаю тот секрет и еще больший обрету контроль над пространственно-временным…», — вспомнил он слова, что выводил пером Маг Магов в сновидении.

— Вы, — во рту серого мага от волнения распростёрлись жаркие пески Семи Пустынь, — вы создаёте запруды для… времени…

— Истинно так, — отозвался тестудин.

— И никакой магии…

— Мы не владеем этой силой. Не одарены, нет. Однако мы научились иному.

Возвращённый назад листок вновь сорвался с ветки и проделал путь к бассейну, но на этот раз траектория была иной, ведь иной была сила воздушного потока, текшего из дверного проёма наружу. Для вишни одно и то же мгновение повторилось дважды, но весь остальной мир этого не заметил.

— Он тоже показывал нам огни, да. Такие кудесные… Тебе уже посулили вознаграждение, кудесник? Что выбрал, золото, нефрит, янтарь? У нас ещё жемчуг есть… или был. Раскрошился в пыль, возможно, да. Что ты хочешь за свои кудесные огни?

Тобиус уставился на гигантскую прямоходящую черепаху, покрасневший от прилившей к лицу крови и с ноздрями, раздувавшимися в великом возбуждении. Ему требовалась решимость, чтобы сделать шаг.

— Знаний, — прохрипел серый маг.

— Что?

— Знаний… хочу… Хочу учиться!

Пожалуй, вышло слишком уж громко, ибо тяжёлые веки тестудина в удивлении, совсем как у человека, раскрылись шире.

— Учиться, да? — протянул он, постукивая когтем по древку посоха. — Учиться. Это стремление всегда похвальное. Похвальные стремления нельзя не поощрять, нет. Но есть и условия.

— Какие? — жадно спросил Тобиус.

— Два простых условия. Первое таково: поклянёшься, что не раскроешь тайну нашего бытия внешнему миру. Уединение устраивает нас, да.

— Хорошо, я дам клятву. А второе?

— Оно таково: взявшись, не покинешь Корса доколе не освоишь ремесло Направляющего хотя бы в азах. А не преуспев, останешься среди нас до конца дней своих.

Днём позже, во чреве города Корс, в уединённой зале с гнёздами и рукотворным ручьём, впервые за долгое время занял своё место Лучший Ду-Гэмон. Огромный тестудин тяжело расположился в центральном гнезде и некоторое время сидел, разглядывая стены, на которых сменилось не одно поколение кораллов с тех пор, когда он просыпался в последний раз.

— Хм, да. Итак? Вы разбудили меня потому, что вам потребовался мой совет. Объясните ещё раз.

Наместник Са-Фораг, сложивший с себя полномочия и теперь смиренно стоявший по другую сторону ручья, кивнул.

— Не так давно, о Лучший, было явлено миру тревожное знамение. Вестники перемен вновь поднялись в небеса и понесли смуту по миру, зарождая семена будущих бед. Мы обратились к Карге Лесов, вопрошая о том, и Карга ответила, что человеческий кудесник выпустил их в мир. И он совсем близко. Мы стали готовиться к церемонии вашего пробуждения, о Лучший, но даже не успели довести дело сие до конца, как человек явился к берегам Фарсала. Мы опасаемся, что это он и есть.

— Кудесник То-Биус.

— Да, о Лучший. Вы видели… небо?

— Видел, да. Оно ранено.

Са-Фораг поклонился, насколько позволяло это забранное в панцирь туловище, и замер. Все взгляды были обращены к древнейшему и мудрейшему тестудину. Ду-Гэмон был древен уже в те времена, когда пращуры наместников ещё не вылупились из яиц. Он помнил Старый мир, он помнил Старый порядок и ужас, ядовитыми щупальцами вползавший в умы миллионов рабов. Он помнил времена великой неволи и скорби. Ду-Гэмон помнил Господ.

— Что нам делать, о Лучший?

— Делать, да? — Невероятные бирюзовые глаза выглянули из-за век, внушая трепетное почтение. — А что мы можем сделать? Разве что погибнуть прежде, чем они вернутся. Предварительно убив своих чад, конечно же, дабы ужасное прошлое нашего народа не стало их будущим.

Столь неутешительное мнение повергло наместников в шок. А шок у тестудинов мог длиться не в пример дольше, чем у прочих, более прытких тварей. Они были там, растерянные, испуганные, тихие, ещё только готовящиеся начать смиряться с этой мыслью.

— Я посмотрел на него, да, — прогнал прочь долгое молчание Ду-Гэмон, — на кудесника То-Биуса. Карга Лесов что-нибудь вещала о нём?

— О Лучший, она не называла его имени. Сказала лишь, что в старой твердыне, стоящей на севере, твердыне людей, которую те забросили, кудесник их роду-племени совершил убийство.

— Убийство, да? Кого же он убил?

Са-Фораг нерешительно обратился за помощью к прочим наместникам, но те ответили на его безмолвный призыв безмолвным же отказом.

— Бога, о Лучший.

— Хм.

Длинный жёлтый коготь Ду-Гэмона стукнул по кончику клюва, что время изрезало трещинами, словно твёрдыми морщинами.

— Это… Поступок. Поступок, достойный героя.

Тестудины часто заморгали. Так часто, как это было им доступно, то есть примерно так же быстро, как обычно моргают люди в состоянии полного спокойствия. Их растерянность лишь крепла.

— Я видел его время, — продолжал Лучший Направляющий, — оно утекает.

— Как и у всех…

— Нет. Его время бежит скорее, будто дни и недели сошли с ума и думают, что они минуты и часы. Долгая жизнь, отмеренная ему изначально, насильно сокращена и он погибнет до срока.

Тестудины загудели удивлённо.

— Разве такое возможно, о Лучший?

— Не в нашем понимании. Но мир сей огромен и неизведанного в нём больше, чем изведанного. До сих пор, да. Вестники перемен вновь оседлали своих ужасных скакунов и пронеслись по небу — вы говорите? Это случалось и раньше на моей памяти. И всякий раз были войны, и были хвори, и голод глодал кости истощённых. Но мир не заканчивался.

У наместников были собственные мысли на этот счёт, однако выражать их они не спешили, ибо мудрейший Ду-Гэмон всегда держал в своей голове все чужие мысли тоже. Ничьё мнение не могло его удивить, ведь всякое мнение жило в его голове изначально. На этот раз он тоже их не подвёл.

— Но прежде на небесах не восходило кровоточащее светило боли, нет. Этот раз особенный. Не следует исключать, что последний.

И вновь они оказались там, откуда начали, в тягостном мрачном молчании, в ожидании участи, ещё далёкой, но оттого не менее пугающей.

— Неужто ничего нельзя сделать, о Лучший? — взмолились они; он же отвечал также, как в самом начале:

— А что мы можем сделать? Мы, слабые смертные, да.

Тестудины скорбно склонили головы.

— Но мы ещё живы, — напомнил Лучший Направляющий. — Мы живы, не забывайте об этом. И мы проживём остаток своих жизней вместе, поддерживая и защищая друг друга, как было во все века. Для начала пробудите остальных Лучших. Нам нужны все, Лучший Воитель, Лучший Ремесленник, Лучший Раститель и Лучший Добытчик. Все нужны, вместе с ними мы подготовим Корс к возвращению Господ. Все вместе мы дадим им бой и погибнем.

Несмотря на печаль в голосе, слова Ду-Гэмона несли облегчение и силу в испуганные сердца. Они воодушевляли и укрепляли волю.

— У нас было много славного времени, — гудел старейшина, — много свободы, много светлых лет. Мы были счастливы и счастливыми мы завершим свой бренный путь. Радуйтесь! Радуйтесь, что мы предупреждены, что мы знаем, как ценно оставшееся время, что погибель не застанет нас врасплох! Радуйтесь!

Наместники высоко подняли головы и загудели, выражая согласие, приободрённые, воспрявшие духом, сильные.

— Но что нам делать с человеком тогда, о Лучший? — осмелился напомнить Са-Фораг.

— Что? С кудесником То-Биусом?

— Да… или здесь мы тоже не можем…

— Нет. Здесь мы можем. Он пожелал учиться, как тот, другой, что приходил давно. И как я не отказал тому, также не отказал я этому. Мы будем учить его строить Запруды, да.

— Но как же… он же человек.

— Тот тоже был человеком, да. Но он смог. Хотя сердце его и билось так быстро, так нетерпеливо. Он смог. Жар-Саар. Может, и То-Биус сможет. А если нет, то он проведёт с нами остаток своей жизни. Таков уговор, на который он согласился. Да.

— Я всегда буду здесь, — шептал мерзкий голос из темноты, — всегда буду… рядышком.

Истеричный злобный хохот походил на лай больного зверя, который будто на мгновение осознал себя, обрёл разум, подобный человеческому, увидел, сколь он ничтожен волей самой природы, да ещё и болен к тому же, а, не выдержав совокупной тяжести всех невзгод, тут же обезумел. Как-то так смеялся Шепчущий, агонизируя и ненавидя. Точь-в-точь тёмный дух худукку.

Лающий хриплый хохот резко оборвался и из темноты с чавкающим шипением выметнулись щупальца.

Тобиус распахнул глаза и судорожно захрипел.

Паникующий мозг ощущал на теле когти, прорезавшие кожу, удушье; но трезвая и рассудительная часть сознания заставляла взбесившиеся чувства прекратить этот обман. Серый маг жёстко брал себя в руки и понуждал лёгкие втягивать воздух. Сосредотачиваясь на этом, он в очередной уже раз не смог поймать остатки ускользавших как туман из пальцев воспоминаний.

Кошмары возвращались. Не каждую ночь они нападали на мага в царстве снов, однако стоило лишь немного успокоиться и подумать, что тревожное время прошло, как Шепчущий стремился разубедить, погасить огонь надежды, вновь напомнить о безысходности. Яд служил ему оружием, духовная отрава. Пора было задуматься о том, чтобы начать принимать снотворные взвары. Хотя это последнее, чего волшебнику хотелось.

Он уж не помнил, что снилось. Только темнота, только алые глаза, только разверзнутая в сардонической улыбке пасть остались с ним. Волшебник поднёс к лицу руку, на которой кроме серебряного кольца с заточённым внутри духом бурана, сидело и второе, откованное из чёрного чугуна1. В нём сидело нечто более пугающее, чем стихийный дух зимних ветров.

# # 1 Металл, особенно хорошо проводящий и сохраняющий магическую энергию.

— Это с тобой у меня ассоциируется новая ментальная хворь, да? Твой образ я подсознательно переношу на то чудовище?

На коврике, сплетённом из волокон сушёных водорослей, лежавшем между столом и камельком подле кучки дров, зашевелил ушами Лаухальганда. Он зевнул во весь рот, показывая набор больших прямоугольных зубов и розовый язык.

— Мм-мр-ря?

— Нет, я не тебе, — ответил Тобиус, подавляя зевок. — Прости, что разбудил.

Ступни коснулись циновок, которыми он выстлал почти все полы в комнате, человек поднялся и сделал несколько неловких шагов, всё же зевнул и сделал ещё несколько шагов, но уже на руках. Закончив первые утренние упражнения, он сгустил из воздуха воду, очистил её парой слов от грязи, умылся, прополоскал рот с порошком из сумки, оделся.

На ночь он вывешивал одежду за окно, чтобы освежить, и всегда по первому времени фыркал и дрожал. Шутка ли, осень закончилась и вот сегодня мир должен уже был побелеть. Об этом Тобиус узнал, подслушивая шёпотки духов ветра, занимавшихся своим погодным делом.

— Идём.

За дверью комнаты оказалось ещё холоднее, хотя сама комната тоже не была прогрета. Ради закалки серый маг спал в не отопленном помещении. Кому другому это вышло бы застуженными лёгкими и почками, болящими суставами и мышцами.

Вместе с ушастым мячиком он двигался по заброшенным высотным ярусам главной башни города, обходя провалы в полах, надеясь на прочность старых треснувших лестниц. Стремился он нынче не вниз, туда, где ближе к основанию башни, селились члены касты Направляющих, а наверх, на обширную плоскую крышу.

Выбравшись под открытое небо, Тобиус обнаружил её в обычном запустении. Когда он нашёл путь впервые, оказалось, что крышу покрывала грязь. Тестудины не выбирались туда, не вели реставрационных работ, вообще не думали о самых высоких этажах, будто не они рухнут черепахам на головы, когда наконец выйдет запас прочности… впрочем, через сколько тысяч лет он выйдет?

Над приведением крыши в порядок пришлось поработать самому, но зато теперь Тобиус являлся единственным обладателем столь невероятного вида во время тренировок. С такой высоты можно было разглядеть края озера Фарсал, изгибы реки, протекавшей подле него, бескрайний лес исполинов, тонувший в туманах.

Пока рассвет только занимался, выкрашивая ночное небо в более светлые тона серого, следовало бы приступить к утренней разминке чтобы не опоздать на занятия. Не то чтобы тестудины рано просыпались, зима делала их ещё более медлительными, падкими до подушки, однако и у волшебника хватало дел, а потому он начал.

Ритуальный поклон всем четырём сторонам света и всему, что они символизировали, включая первостихии. Затем дыхательные упражнения столь интенсивные, что неподготовленный потерял бы сознание от переизбытка кислорода в крови. Прогрев мышц и всех энергопроводящих потоков астрального тела, по которым бежала кипучая гурхана. Выносливость и филигранное владение энергией преумножались самыми примитивными манипуляциями.

Занята стойка, сосредоточенность, сначала самое лёгкое, — вода. Наиболее дружелюбная к Тобиусу стихия, которая изначально легко откликалась на его позывы. Какое-то время, учась в Академии, он думал, что сможет стать средней руки гидромантом, но этому не суждено было сбыться. Заклинаний низшего порядка желтоглазый адепт освоил много, продвинутых, — заметно меньше, средних — пару, а вот высокого порядка не освоил ни единого плетения, не говоря уж о высшем. Серый маг, что тут ещё сказать.

По мановению руки в воздухе сгустилось тридцать сфер атмосферной влаги размером с арбузы. Усилием воли мага они уменьшились до размеров человеческих голов, став не просто сферами, но ядрами, — опасно плотными сгустками под давлением, которые при столкновении дробили бы кости как сухие палки. Ядра пустились в пляс вокруг создателя, подтверждая его хорошее владение гидрокенезом. По ходу они изменяли форму, становясь то шипастыми шарами, то плоскими звёздами, что, учитывая давление, было весьма непросто. Решив усложнить, Тобиус воззвал к серебряному кольцу, и вода стала льдом. Опытные гидроманты могли и лёд видоизменять, а вот у него не получалось, формы трескались, крошились и обратно уж не собирались. Повторив упражнение несколько раз, маг развеял снаряды паровыми облачками, которыми управлять даже и не пытался, это у него никогда не получалось.

На очереди был огонь, вторая освоенная стихия. В день, когда серый установил связь с этим элементом, он чуть не утонул и пребывал без сознания. Кто ещё мог освоить самый опасный элемент будучи без сознания? Как это вообще произошло?

В далёкие времена ученичества у Тобиуса были сложные отношения с вечно голодной, яростной, и самой беспощадной из стихий. Они все вообще-то пощады не ведали, но огонь казался людям самым опасным, потому что его труднее было приручить. Уже в те времена пламя не ранило волшебника как тяжело как других, ожоги никогда не были для него большой бедой, быстро заживали. Вдохновлённый этим, он однажды заигрался и чуть не присоединился к многочисленным неудачникам, которые не пережили обучения и погибли от собственной самонадеянности. Кабы не помощь Таурона Правого, самое лучшее, остался бы искалеченным уродом до конца дней.

Тобиус ударил по воздуху резко и сильно, как бывало раньше в кабацких драках на деньги. Горячая гурхана, словно по инерции прокатилась вдоль его костей, сосудов, мышечных волокон, но не остановилась, а вырвалась из астрального тела наружу в виде гудящего огненного всполоха. Вот оно, низшее проявление стихийной магии, просто капелька магической силы, прошедшая сквозь призму внутри магова естества и ставшая живым огнём. Прежде Тобиус и не такое пламя мог создавать из собственной гурханы, однако то была подделка, огонь любого цвета на выбор, послушный и ласковый, лишённый души и свирепой мощи настоящей стихии.

Пламя, рыча срывалось с кулаков, вспышки, перераставшие в волны одна другой больше. Они закручивались неверными рваными плетьми, кровь едва не закипала в жилах. Но всё это было ерундой. Совсем другое дело пирокинез. Заставить непокорный огонь повиноваться чистой воле заклинателя, укрощать его, направлять и использовать как оружие без плетений и словоформул. Для истинных пиромантов это не вызов, а вот Тобиус, пытавшийся оформлять пламя усилием лишь разума, терпел крах. Его способность исторгать огонь могла впечатлить наставников когда-то, но неспособность контролировать сводила положительное впечатление на нет.

Почувствовав, что стал выдыхаться, волшебник сделал передышку. Он раскалился. То есть по-настоящему раскалился, исходил сухим жаром. Весь пот, выступавший от физической активности, мгновенно испарялся, одежда разогрелась и пахла теперь словно только что побывала под утюгом. Даже складки разгладились. И так каждый день.

Восстановил дыхание. Вытянул вперёд руку, разгоняя энергию вновь и заставил родиться на кончиках пальцев пять язычков пламени, заставил их объединиться над ладонью в самую простую и совершенную из всех геометрических форм, в огненный шарик. Вот она, чистая энергия в тепловом и световом диапазоне, питаемая магической силой, но, несомненно, одушевлённая, и жаждущая пожрать весь мир.

Как забавно. Большинство людей не понимали, что эта воля к поглощению, это бесконечное и беспощадное стремление в равной степени свойственна как лесному пожару, так и огоньку свечки, освещающей вечернее чтение за чашкой сладкого чая. Спустя тысячи лет люди хоть и знают, но всё равно не осознают, с какой силой добровольно сосуществуют. Дай ему волю, огонь поглотит их всех.

Конечно, прочитав заклинание Огненный Шар, Тобиус смог бы создать снаряд в три раза крупнее и с в десять раз более мощным разрушительным потенциалом чем у этого малыша, ведь на то и нужны словоформулы и чертежи, — чтобы заставлять магию течь в русле, повиноваться шаблонам, точно понимать, чего от неё хотят. Однако так прогресс во владении стихиями почти не движется.

Оставив наконец огонь в покое, волшебник перешёл к мыслесиле1, пропустив оставшиеся две первостихии. Он знал несколько заклинаний низшего порядка на основе элементов земли и воздуха, и даже элементалей мог призывать весьма сносно, однако сами эти стихии без чар никак не откликались на его призыв.

# # 1 Телекинез.

Тобиус силой мысли сделал самое простое, материализовал несколько десятков обычных, но очень качественных кирпичей, разложил их вокруг и стал поднимать, по одному, по два, по три. Чем больше их становилось в воздухе, тем тяжелее давался контроль над объектами. Мыслесила серого мага была велика, он мог перемещать большие и тяжёлые предметы, а вот тонкое искусство манипуляции мелкими являлось штукой деликатной. Лишь одинаково хорошо овладев обеими дисциплинами можно было рассчитывать на звание мастера-телекинетика.

Под конец он как обычно подытожил свои утренние упражнения, проведя дематериализацию кирпичей. Всегда убирай за собой, не свинья чай.

Волшебник вернулся в отведённую ему комнату и растопил камелёк, вытянул из морозильного ящика, смастерённого недавно, свежую рыбину, и, с помощью ножа быстро разделал. Костяк, голова, хвост, а также кишки, всё отправилось в бездонную пасть Лаухальганды, филе прожарилось на собственноручно выкованной сковородке и было поделено между Тобиусом и мимиком. Вскипятив воды, серый маг также заварил чай, а после успел ещё и покурить у открытого окна. Приближался третий утренний час2, так что можно было уже неторопливо поспешать к началу занятий.

# # 2 11:00

— Нет, ты остаёшься, — сказал маг своему сферическому компаньону, поправляя под горлом фибулу живого плаща-мимика.

— Ф-ф-ф-фр-р-р-ря-я-я-я!

— Вот только не надо! Я раньше тебя не брал и сейчас не возьму, ничего нового!

— Фря! Фря-фря-фрр-р-ря!

— А он ведёт себя тихо и никого не отвлекает. К тому же греет меня.

— Ф-ф-фр!

— Тут тепло, светло и тихо, никто не мешает. Сторожи мои вещи, если угольки посыплются на циновки, просто съешь их во избежание пожара. Угли, — не циновки. Я пошёл.

В природе многие черепахи впадают в состояние гибернации по зиме, это факт широко известный. Роют норы и засыпают до оттепели, сытных времён. Но тестудины не были простыми черепахами, эти существа обладали преимуществами тёплой крови, могли держаться на морозе, но, всё же, становились совсем медленными. Человек уже больше месяца проходил обучение и пришёл к выводу, что особая заторможенность в освоении ремесла постройки Запруд им только помогала.

Свой день Направляющие, по крайней мере, самые молодые из них, начинали с приёма пищи. Ели рыбу, нераспустившиеся бутоны кувшинок, водоросли, молодые побеги тростника, а также водяных жуков, которые в обогреваемых внутренних прудах города достигали размеров взрослой форели. Тестудины вообще всё что угодно могли сожрать, ежели это вышло из их необъятного озера.

После трапезы члены касты занимались своими делами. У старших мастеров это была ежедневная практика, младшие мастера уделяли своё бесценное время обучению молодняка, а молодняк, естественно, учился. Тобиуса определили именно к молодняку, ибо начинать он должен был с самых азов. Когда же выпускник Академии Ривена узнал, в чём заключались эти азы, он едва не расхохотался. Вот уж где не догадаешься искать ключик к пространственно-временному континууму!

— Время можно представить как что угодно, — глубокомысленно гудел наставник Хо-Рад на цирелианском, сразу после того, как прогудел указания другим ученикам на родном.

За всё время, что Тобиус гостил в Корсе, он ни на шаг не приблизился к пониманию тестудинской речи, как ни старался, и его хвалёные лингвистические навыки терпели позорное поражение.

— Как озеро. Как море, — перечислял Хо-Рад, — как… как любую воду.

Невольно Тобиус улыбался, слушая эти глубокомысленные речи.

— Но мы представляем время как реку. Быстрый бирюзовый поток, несущийся из…

— Простите, наставник!

Тестудин громко вздохнул и уронил руки вдоль туловища.

— Чего тебе?

— А почему бирюзовая? — задал свой вопрос Тобиус.

— Потому, что бирюзовый — цвет времени. Если не можешь придумать умных вопросов, то и не перебивай. Так… время… время… что время? Хм! Время, это быстрый поток, несущийся из ниоткуда в никуда, и несущий вместе с собой всё сущее. Всё живое, неживое, одушевлённое, неодушевлённое. Всё, что не живёт и никогда не жило, всё, что кажется вечным, всё едино подвластно потоку времени. А он неподвластен никому. Нельзя им управлять, нельзя перенаправить, но мы, тестудины, научились строить Запруды.

Когти наставника коснулись воздуха, раздался мелодичный звук, вокруг их кончиков народились светящиеся кружки.

— В запруде время можно приостановить. Не остановить совсем, но замедлить настолько, что снаружи пролетят века, а внутри — дни. Время в запруде можно вернуть назад, но ненамного, здесь важнее всего искусность мастера. Запруда может сохранить жизнь тяжелораненому, замедлить его время, если рядом нет лекаря. Но если раненный погиб, сколь искусен ни был бы мастер, сколько ни поворачивал бы время вспять, утраченного не возвернуть в полной мере. Это ясно?

— Кристально, — старательно кивнул волшебник.

Хо-Рад приоткрыл клюв, раздувая и сдувая морщинистую кожу на горле.

— Мне понятно, понятно.

Черепах медленно моргнул.

— Ключ, — продолжил он, — к искусству строительства Запруд, заключается в вынесении из потока. Прежде всего нематериальных частей нашего естества. Разума и воображения. Сначала Запруду нужно построить в своей голове, и лишь после — в мире. Единственный способ достичь этого, сосредоточиться в медитативном трансе. Самоотторжение.

Вот и всё. Вся учёба. Тестудины медитировали. И всё. Весь секрет к власти над тем, чему даже магия была не указ, — ко времени!

Узнав его, Тобиус, обладавший крепкими, в общем-то, нервами, едва не начал глупо хохотать. Ему сразу представилась целая вечность, проведённая в Корсе за бесплодными попытками «выстроить Запруду в голове». И что казалось самым обидным, у черепах-то получалось! Они действительно могли, действительно взращивали своим нехитрым методом новые поколения Направляющих.

Впрочем, выбора-то не было. Слова даны, клятвы произнесены, пока не постигнет азов, маг не покинет Корс.

Ученики восседали на небольших относительно пола возвышениях, выточенных в марините через равные промежутки. В возвышениях имелись округлые углубления где ученики устраивались, поджав под себя ноги и положив руки на согнутые колени.

Наставник Хо-Рад воссел напротив них в более удобном гнезде и поставил перед собой музыкальную вазу. Она походила на большое глубокое блюдо для фруктов, откованное ажурными узорами, сверкающее начищенной медью как золотом. Тестудин погружал внутрь вазы свои длинные когти и водил ими по рельефным завиткам, извлекая странные мелодичные звуки. Это не являлось музыкой в полной мере, но черепахи явно считали её очень мелодичной… походило на бренчание расстроенного ситара.

Рассредоточив внимание и ослабив восприятие, Тобиус тоже понемногу пытался разделить их вкусы. Ему в углублении сидеть было тяжеловато, различия в анатомии не позволяли удобно сложить ноги лотосом, а на корточках здоровый человек долго не просидит. Волшебник решил отнестись к неудобству с практической точки зрения. Не сумев отвергнуть такую мелочь, разве же сможешь войти в настоящий медитативный транс?

Так оно и шло. Тобиус являлся к группе, в тёмную, но просторную залу, освещённую лишь одной жёлтой светосферой, в залу, где с потолка свисали мокрые водоросли, а в полах текли искусственные ручьи; там погружался в медитативный транс, уходя всё глубже в огромный мир, что жил во тьме за его глазами. Покидали медную вазу странные, но чарующие звуки и гудел голос наставника, всё время отдаляясь… день за днём… Но этот день был особенным.

Музыкальная ваза умолкла вдруг и мерное гудение наставника тоже оборвалось. Посторонние звуки призвали человека назад из великой пустоты самоотрешения. Открыв глаза, волшебник обнаружил, что ученики покинули свои возвышения и столпились у пролома в одной из стен, сквозь который открывался вид на озеро и город. Наконец-то пошёл снег. Взволнованные отроки, стукаясь панцирями гудели наперебой, занятие оказалось сорвано.

— Бесполезно, — произнёс наставник, после того, как приказал ученикам покинуть зал, — день Новорождённого Снега наступил. Занятия откладываются.

— Вот как?

— Праздник. Сегодня остаётся только отдыхать, и завтра тоже.

Тобиус глубже запахнулся в свой живой плащ, который то и дело пытался превратиться в мягкую тёплую шубу.

— Скоро озеро станет покрываться льдом… Ступай, человек То-Биус.

В обжитой части руин, где обитали Направляющие, всегда царил влажный полумрак, пахший морем. Тобиус, никогда на морском побережье не бывавший, по крайней мере, верил, что именно так оно и пахнет. После отмены занятий коридоры заполнились гудением, молодые тестудины спешили наружу, чтобы встретить первые снежинки зимы, а серый маг спешил наверх. Покинув обжитые ярусы, он прислушался к своим ощущениям, не выявил в Астрале никаких аномалий и старательно сплёл заклинание Телепортации. С хлопком исчезнув в одном месте, он с хлопком же появился в другом.

— Мы идём гулять!

Услышав любимое слово, Лаухальганда с воплем запрыгнул в сумку, а через минуту, когда огонь в камельке был потушен, Тобиус, скрепя сердце выпорхнул сквозь открытое окно и понёсся вниз.

Каменные улицы города потихоньку начинали белеть, снег опускался с хмурых небес, кружась в потоках тёплого дыма. Медлительные обычно тестудины выползали из домов и сбивались в кучки, о чём-то разговаривая, пока отроки вперевалочку бегали вокруг с высунутыми языками и ловили подарочки свыше. Тобиус осматривался и понимал, что покуда дети веселились, взрослые, похоже, испытывали тревогу.

Отложив на время эту мысль, волшебник поддался настроению и сделал то, о чём его никто не просил, — вытягивать из воздуха влагу, формируя из неё изящные фигуры в форме ёлок, после чего серебряным кольцом придавая им ледяную форму. Оставив по несколько мотыльков парить вокруг каждого украшения, он шествовал дальше.

Возведя ледяные ёлки во многих местах, Тобиус остаток дня провёл в одной из кузниц города, в обители жара и недолговечных искр, где тестудины продолжали тяжело работать, а воздух, вырывавшийся наружу, нёс смерть всем новорождённым снежинкам. Почти готовые изделия кузнецы клали перед человеком, а тот брался за собственный зачарованный молот и чеканы из собственного же набора. Черепахи были большие мастера по делу украшательства, но они не могли не признать, что пришелец создавал узоры столь тонкие и изящные, чуждые стилизации и реалистичные, что те делали бы честь даже старшим мастерам касты ремесленников. Волшебник покрывал металл изображениями черепах самых разных, виденных им в бестиологических атласах, составленных исследователями в разных частях света.

— Бывают черепахи, — говорил он будто сам себе, — что не умеют плавать. Они ходят по земле, едят только то, что растёт. При том такие огромные, что туземцы тех мест строят на их панцирях большие дома и кочуют так, верхом, целыми деревнями. А бывают черепахи, которые не умеют ходить по суше, потому что у них вместо ног плавники. Они всю жизнь бороздят океаны и выбираются на берег, лишь чтобы отложить яйца в тёплом песке. А ещё бывают черепахи, которые невидимы на илистом дне. Они открывают свои страшные клювы и выставляют на показ яркий язык, похожий на наживку. Рыбы подплывают к ним и погибают, не успев понять, что случилось… Готово. Это последняя на сегодня?

По пути домой он получил на одном из продовольственных складов большую долю копчёного угря, креветок, водорослей и прочей несъедобной для человека растительной пищи. Не изобретшие денег тестудины просто выдавали пайки всем горожанам по мере надобности и Тобиус был включён в эту систему как минимум до конца зимы.

Уже под самыми своими дверьми он неожиданно встретил посланника совета.

— До-Рей, какими судьбами?

Тестудин не понял.

— Зачем пришли?

— Ду-Гэмон хочет говорить с тобой.

— Не надо помещать меня в Запруду! Я доберусь до него сам и быстрее, чем если меня будут тащить на черепашьей скорости! — быстро предупредил маг. — Угря не желаете?

— Я уже ел позавчера.

— Да-да, помню, у взрослых метаболизм ещё медленнее, чем у молодняка, вы каждый день не едите… Что ж, ужин подождёт.

Лучший Ду-Гэмон ждал его за пределами башни Основы, с восточной стороны «острова», где сохранился лишь небольшой участок выложенного маринитом пола, теперь являвшийся чем-то вроде пляжа. Огромный тестудин сидел на круглом камне и удил рыбу в холодной воде, прицепив леску к кончику длинного когтя.

— Как улов?

— Хорошо, — отозвался черепах, — я почти сыт. С утра рыбачу, да.

— Сложная у вас тут работа. Так чем могу помочь?

Ду-Гэмон склонил голову, позволяя снежной шапке упасть на плечо.

— Зима пришла.

— Да.

— Снег. Любишь снег, То-Биус?

— А как же.

— Это значит?…

— Люблю.

— Ледяные скульптуры что ты расставил, что они значат?

— Ах, эти? Из-за них звали?

Тестудин не ответил, ожидая.

— В конце года наступит праздничная пора, Апостольские дни. По одному на каждого из учеников Молотодержца. Последний день года, День Молота, главный праздник к западу от Драконьего Хребта.

— Праздник, да? Праздники — это хорошо. Сегодня праздник, и завтра тоже. Но потом время тревог.

— Отчего же?

— Зима пришла, да.

Волшебник решил не спешить с продолжением диалога. Мозги тестудинов работали несколько медленнее, короткие в общем-то мысли могли растягиваться на минуты. Хотя любому терпению приходил конец.

— Вода замёрзнет, не так ли? И по ней к городу можно будет подойти.

Тяжёлый вздох.

— Наместники говорят, что они не приходили уже два года. Значит, в этом году они точно придут. Пожиратели, да. Зимой, когда лёд достаточно креп, мы из года в год выступали на него и рубили на куски, чтобы складывать из них защитные стены. Иногда они не пригождались, но порой нам приходилось сражаться. Если только вода могла бы их полностью остановить, если стены были бы для них неприступны. Но они умеют плавать и очень хорошо карабкаются, да. А ещё их очень много, и они не бояться смерти, нет. Пожиратели придут этой зимой, чтобы убивать нас ради мяса. У них будут копья и щиты из наших костей, наших панцирей. Мы отобьёмся, да. Всегда отбивались. И как всегда заплатим красную цену.

— Но на этот раз так вышло, что у вас гощу я. Хотите помощи?

— Помощь никогда не помешает, нет.

— Хорошо, — кивнул Тобиус. — Если вам это нужно, я построю для вас стену. Сделаю это сам, сделаю быстро, помощь мне не понадобится. И когда они придут, я тоже их встречу. Всем, что у меня есть. Но это будет вам стоить.