Узнавать Отражение

Глава 5

Стены Таганского отдела милиции, что на Калитниковской, покрашены стандартно — темно-зеленым. И даже не очень обшарпаны. Меня привезли сюда час назад и усадили у дверей кабинета. Сказали ждать, когда позовут.

То, что не сунули в клетку или предвариловку меня не обманывает. Дела мои, похоже, не очень...

Я не знаю, сколько я стоял над телом Фаиса. Голова стала пустая и звонкая. Лишь краем сознания я отмечал детали: пороховой нагар на белом плаще, чистое и спокойное лицо без выходного отверстия, на расчищенной дорожке - никаких следов…

Потом я вздохнул, наклонился и закрыл другу глаза. И пошел ко входу в главный корпус. Там попросил у вахтерши телефон и набрал «02». Услышав о трупе в сквере, консьержка охнула. А я, не обращая на нее внимания, представился дежурному, пообещал оставаться на месте, положил трубку и пошел обратно к Изе.

Чуть в сторонке от тела я смахнул снег с металлической оградки и уселся на нее.

Дальше я в каком-то оцепенении сидел и наблюдал за происходящим, отвлекаясь лишь на расспросы, которыми меня постоянно донимали.

Сначала приехал простой луноход и двое ментов с автоматами, убедились, что никто не шутил по телефону.

Потом, завывая сиренами и искря мигалками, приехал целый табор ментов, даже с собакой. Приехала скорая помощь.

Ко мне подошел парень-ровесник с цепким взглядом и коротко расспросил, кто я и что произошло.

Спустя часа полтора меня отвели к мужику со слегка испитым лицом — я так понимаю, старшему оперу. Он снова расспросил, расширив круг вопросов: не только кто и что, но и откуда, и в каких отношениях с убитым, и где я был ночью с часу до трех. В конце концов он забрал у меня паспорт и сказал ждать.

Когда приехал микроавтобус «Мерседес» городской прокуратуры, меня позвали к нему, и расспросы пошли по третьему кругу.

Только говорили со мной пожилой мужик в гражданском и милицейский подпол. С момента моего звонка прошло уже часов шесть. И я вовсе не удивился, когда они принялись меня расспрашивать о причинах моей скоротечной прописки на жилплощади убитого и о том, в каких взаимоотношениях я был с покойным. Их взгляды во время беседы не оставили у меня сомнений. И я, когда они замолчали, сказал:

— Я здесь уже полдня торчу. Замерз и проголодался. Как бы не заболеть. Можно, я схожу переоденусь потеплее? Да и съем чего...

Начальники переглянулись. Я не то чтобы замерз. Но, кажется, меня сейчас закроют. Как минимум до выяснения. Лучше переодеться поудобнее для узилища. Подполковник вылез из микроавтобуса и крикнул:

— Окользин!

Из кучи ментов, что сосредоточенно лазали по сугробам (искали ствол, нужно полагать), отделился капитан средних лет.

— Вот, — кивнул на меня подполковник, — проводишь переодеться и перекусить. Потом возвращайтесь в опорный пункт...

Когда лифт женским голосом в очередной раз сообщил про одиннадцатый этаж, я сказал менту, который меня сопровождал:

— Не обращай внимания, — я достал ключи и открыл дверь, — у них здесь такие лифты. Проходи, можно не разуваться.

— Я знаю, — равнодушно сказал этот Окользин, входя, — я тут участковым. Опорный пункт — в левом крыле.

Мы прошли в гостиную. На полу лежал раскрытый чемодан, куда Фаис, похоже, собирал вещи перед отлетом. Какие-то документы на журнальном столике...

У Изи была своя комната, а мне он отвел спальню, куда я и направился сразу. Мент за мной не пошел, тем более что я оставил дверь открытой.

Я в темпе разделся, прошел умыться и почистил зубы. Оделся в одежду, в которой я под ледяным ветром со снегом лазал по кораблю во время погрузки в Риге: крепкие полотняные штаны, исподняя армейская рубаха, серый шерстяной свитер, фирменная, но брезентовая непродуваемая парка, черные носки и ботинки типа армейских говнодавов, только без шнурков, на резинке. Прошел в прихожую, порылся в кладовке. Добычей стала матерчатая типа-авоська. В нее бросил простое вафельное полотенце, спортивные штаны, чистые носки, трусы, майку, зубную щетку с зубной пастой. Здраво рассудил: что нельзя — у меня отберут.

Участковый, увидев мой наряд, чуть слышно хмыкнул. А я пошел на кухню и спросил его оттуда:

— Есть бутерброд и коньяк. Будешь?

— От коньяка не откажусь, — он вошел за мной на кухню.

Я кивнул, налил ему четверть граненого стакана, а себе сделал бутер с докторской и майонезом...

Спускаясь на лифте, я сказал:

— Это будет сильная наглость, если я попрошусь к ларьку купить сигарет?

Мы вышли через главный вход на набережную, прошли немного, и я купил в ларьке десять пачек «Примы». На что участковый снова ухмыльнулся.

В опорном пункте меня усадили в предбаннике и забыли. Я подозреваю, участковый ловко откосил от снежных раскопок, которые издали выглядели эпично. То есть он сидел в кабинете за столом и перебирал какие-то бумажки.

Спустя еще час приехал опер с испитым лицом.

Из-за неплотно прикрытой двери я услышал, что в квартире порядок: ни следов драки, ни следов распития, есть признаки сборов в дорогу...

Меня усадили перед столом участкового и допросили уже под протокол. Мелькнула мысль, что свой паспорт я вижу в последний раз.

Спустя два часа (протокол — это долго) старший опер сказал:

— Вам нужно будет проехать с нами.

И вот я сижу у кабинета следователя, что и решит, за что же меня задержать.

В голове бродят тусклые мысли о том, что альтернативная история с моим участием не может быть нормальной. Нет бы снисходительно поучить вождей, добыть несметных богатств и глумиться вместе с Великой Россией над врагами. Зачем, почему, да и не важно. Главное — глумиться над всеми, кто живет как хочется и не обращает на рассеюшку внимания. Ведь ради того, чтоб обратили внимание, ничего не жалко.

Еще я думаю, что у меня тут вышло — каждое лыко в строку. И внезапная прописка, и нотариальная доверенность на все имущество, что Фаис выправил мне как его полномочному представителю вчера. Да и сам я — ни пришей ни пристегни. Отличный убийца, если ментам нужно срубить палку по-быстрому.

По коридору снуют менты, изредка косясь на меня, никому до меня нет дела.

Вдруг дверь напротив меня открылась, и из нее вышла Наталья Петровна, начальник паспортного стола. Она с Изей в понедельник стремительно прописала меня не только в Москве, но и в доме на Котельнической. Пожилая, седая женщина, исполненная чувства собственного достоинства.

— Здравствуй, Павел, — неожиданно сердечно поздоровалась она со мной, — какое горе!

— Здравствуйте, — я встал, — а вас-то сюда зачем?

— Да вот, — фыркнула начальница паспортного стола, — приходится некоторым объяснять правила и нормативы паспортной службы!

И покосилась в незакрытую дверь, откуда раздался приказ:

— Колесов! Заходи!

Менты, по моему опыту, делятся на три основные категории.

1. Настоящий мент — говеный вариант правоохранителя, плюющий на людей и закон с высокой башни, если ему так удобно. Ну, Жеглов, к примеру. «Будет сидеть!Я сказал!».

2. Альфа-самцы - худший вариант борьбы с комплексами у ботаника, которого в детстве обижала шпана и гопники. Взявшегося доказывать окружающим, и себе прежде всего, что они насчет него не правы.

3. Тихие, незаметные похуисты — самый тяжелый вариант мента. Но именно на них и держится розыск. Потому что им хочется знать правду. А вот все остальное — похуй.

Это в отношении меня ничего не меняет. У всех этих типов ментов есть начальство, обстоятельства и еще куча входящих. И всем им глубочайшим образом на меня насрать.

Мне достался третий вариант. Невысокий, ничем не примечательный мужик лет тридцати. Представился старшим следователем отдела Шеиным Александром Ивановичем. И взялся за меня. Для начала я расписался за ответственность за ложные показания.

Я старался не то чтобы не врать, а даже не особо умалчивать. Усвоив, что я говорю правду, нормальные менты уже сами ее вынуждены отстаивать.

В общем, с Дашкиным мы давние друзья. Армия и учеба. В Москву приехал поступать в аспирантуру. На время моей учебы Фаис попросил присмотреть за его недвижимостью. Последний раз я его видел в Киноцентре. Оттуда, со знакомыми, я поехал в клуб и общагу МХТИ в Тушино, на Туристской, где и провел ночь. Возвращаясь утром, обнаружил в сквере тело.

Но это была лишь разминка. Следователь Шеин свой хлеб ест не зря. «А откуда ты приехал? А кто был с Дашкиным в Киноцентре? А вот он продал дачу — куда делись деньги? А вот эта его девушка, Майрина, — что про нее скажешь? На воинский учет становиться будешь?»

Он спокойно задавал вопросы, записывал ответы в протокол и внезапно и умело менял тему, отслеживая мои реакции.

А я при этом думал, что он решает простейшую дилемму: закрыть меня или подождать. И ищет повод.

Потому что запросто можно решить, что ствол я выкинул в Яузу или в Москву-реку. А в тюрьме меня убедят, что так и было. И закрыть дело.

Тут на столе у следователя зазвонил телефон, и он выгнал меня из кабинета.

Когда меня позвали обратно спустя минут десять, что-то изменилось. То ли во взгляде мента, то ли в положении планет.

Он сказал, что берет с меня подписку о невыезде. «Завтра утром придешь к участковому. И будешь отмечаться у него ежедневно. Подпиши вот здесь и здесь». И добавил:

— Задерживать тебя у меня пока что нет оснований, Павел. Не создавай их. Понял?

Дождавшись моего ответного кивка и с иронией изучив мою допровскую авоську взглядом, он буркнул:

— Не смею задерживать.

И протянул мне мой паспорт со вложенной бумажкой. Видимо — с той самой подпиской.

Бредя по Калитниковской в сторону Таганки, я размышлял, что мне повезло. С другой стороны, вот закрыли бы меня. А тут где-то кого-то… р-р-раз! — и грохнули из того самого пистолета. Очень неудобно получится. Иногда и до оргвыводов. С учетом того, что у ментов на носу поголовная переаттестация.

В общем и следователь, и я понимаем: где-то в городе находится человек с тем самым пистолетом. И я не знаю, как там менты. А вот меня этот человек очень интересует…

Когда я открыл дверь в квартиру, на часах было двадцать один тридцать. Давно стемнело, и я думал лишь о том, чтобы пожрать и выпить. Но в гостиной горел свет.

За большим столом, лицом к двери, сидела Светка.

Перед ней стояла переполненная пепельница. И была Светка словно комната после взрыва: оглушительное безмолвие, много воздуха и повсюду боль, что не выкрикнуть.

На мое появление она подняла на меня от стола лихорадочно сухой взгляд и разлепила потрескавшиеся губы:

— Паша… — это прозвучало настолько безжизненно…

Я сглотнул. Даже сейчас она оставалась невероятно притягательной… Потом вздохнул, снял и повесил куртку. Разулся и прошел на кухню. Там так и стоял коньяк. Я налил грамм сто пятьдесят в фужер, принес и поставил перед ней:

— Давай, залпом. Надо.

Отнес и вытряхнул пепельницу, вернулся и поставил ее на стол. Сел напротив нее и тоже закурил. Она мельком взглянула на меня и кивнула. А потом выпила коньяк как воду и снова закурила.

Потом она потушила сигарету и в упор посмотрела на меня:

— Паша. Хочешь посмотреть на мое нижнее белье?

Потом встала со стула и подернула вверх юбку. Черные трусики и чулки. Я, думая, что схожу с ума, встал и опустился перед ней на колени. И поцеловал ее в полоску кожи между чулками и трусиками…