Уроки ирокезского

Глава 54

Утренняя газета Станислава Густавовича слегка смутила. То есть не то, чтобы смутила, но напечатанное в ней выглядело настолько невероятным… хотя, откровенно говоря, структура доходов, управление которыми канцлер как раз и взвалил на плечи "планово-экономического комитета", что-то в этом роде и предполагала. Да и в целом новость вроде бы Госплан не затрагивала напрямую, так что, примерив, как рекомендовал в подобных случаях сам канцлер, новость на себя, Станислав Густавович решил, что решение возникшего вопроса он откладывать не будет – и направился к канцлеру.

Однако весьма сердитые лица молодых женщин в канцелярии навели его на мысль, что самого-то канцлера новость-то касается самым непосредственным образом и тот может визиту не очень обрадоваться, что затормозит решение вопроса. А вид самого Волкова, сидящего с мрачной физиономией за столом, заваленным конфетными фантиками, Станиславу Густавовичу совсем уже не понравился:

– Привет, сказочник, чего грустный такой? Тебе сказали, что любимая конфетка делается из собачьего дерьма? Не верь, все не так плохо, ее делают из кошачьего. Ну что ты в самом деле, из-за статьи в газете расстроился?

– Да черт с ней, со статьей-то. Задачку не могу решить очень важную, а спросить не у кого.

– Ну у меня спроси.

– Как правильно называть жителей Теночтитлана: теночтитлане или теночтитланяне?

– Теночтитланцы… ну ты и названия придумываешь!

– Я не придумываю, это город такой. Где-то в Америке… Южной. А почему "цы"?

– Статистически доказанной можно считать гипотезу, что жители городов, оканчивающихся на "н", именуют на "нцы". По крайней мере у меня статистика стопроцентная.

– Обоснуй. Какие ты такие города знаешь?

– Ну… Царицын, Векшин опять же. А еще… Копенгаген, вот. Для статистика достаточно, поскольку это наука точная. Ладно, кончай ерундой заниматься. У меня вопрос, конечно, менее важный, но более срочный: ДнепроГЭС строим сразу с двумя станциями или пока с одной?

– А мы уже ДнепроГЭС строим? Неплохо. А какая разница?

– Примерно в шестьдесят миллионов, рублей конечно. Мы с Марией Иннокентьевной наизнанку вывернулись, но потребных на вторую станцию ресурсов изыскать не смогли. Так что одна надежда на тебя: осталось у тебя в канцлерском фонде немного лишних денежек? Иностранных, так как кое-что придется за границей заказывать.

– Что конкретно?

– Да всё. В смысле, на вторую станцию всё. Кроме турбин, с этим мы вроде справляемся, с генераторами Иванов не успевает, но их можно в Америке заказать… но если и служебные генераторы для обеих станций заказывать вместе с турбинами у шведов, то будет гораздо лучше и быстрее: Иванов с Гавриловым и так перегружены, а шведы готовы их поставить уже через полгода.

– И обойдется это…

– Я уже сказал: шестьдесят миллионов рублей золотом.

– Так, тридцать миллионов долларов… погоди, сейчас посчитаю. Банка семь унций – это у нас семьдесят пять центов, килограмм получается три-семьдесят пять… килограмм у нас весит… ага, весит примерно кило восемьсот, сорок центов… плюс стекло… три доллара с килограмма чистыми. Десять миллионов килограмм, пятьдесят миллионов банок… сожрут, я думаю. А Камилла много денег не попросит… Тебе деньги сразу нужны или можно в течение года?

– Саш… ты что сейчас считал?

Тысяча девятьсот десятый начался хорошо. Да что там хорошо: просто замечательно! Екатерина Александровна принесла дневник с почти одними пятерками за первое полугодие… то есть со всеми пятерками. И именно поэтому я Камиллу попросил дочь не наказывать, хотя, откровенно говоря, сначала и сам порывался сделать ей ремневой массаж задницы. Поскольку одна оценка обозначалась вовсе не цифрой, а по поведению дочка притащила "неуд".

С другой стороны, Вовка получил "примерное" по тому же "предмету", зато пятерка в дневнике сиротинушкой оказалась, да и то по чтению… и что лучше? Ладно, с сыном мы договорились "приналечь", уж как-нибудь выкрою еще хоть по часику в день с ним уроками позаниматься: Машка неоднократно говорила, что объяснять непонятное у меня получалось лучше всех. Ну да, Киселева-то под руками тогда не было – впрочем, и сейчас его нет, из Векшина он уезжать никуда не желал категорически. Так что часик… тем более, что и дел вроде как стало поменьше…

На самом деле поменьше, но лишь у меня лично: инженеры и разнообразные начальники наконец додумались до такой простой мысли, что они и сами что-то делать умеют. Например, головой думать. В Вологде народ почти год пытался наладить производство работающих тракторов, всех рабочих на практику сгоняли по несколько раз на другие заводы, оборудование улучшали как могли – и все без толку. А потом – с отчаяния что ли – перемерили несколько десятков гильз цилиндров и выяснили, что все они получаются немного косыми. Чугун-то при застывании расширяется, а застывает он в кокиле неравномерно… В общем, вместо кокиля придумали отливать заготовки во вращающихся (центробежных) формах – и трактора ломаться почти перестали. Что уже было хорошо – но (если не учитывать стоимости – довольно небольшой – этих самых форм) еще это прилично удешевляло производство и – что оказалось самым важным – позволило производство моторов увеличить чуть ли не вдвое. Передовой опыт быстренько распространили на прочие заводы и теперь общий выпуск гусеничных тракторов составлял почти четырнадцать тысяч в месяц.

Да, в Вологде моторы делались побольше, чем на других заводах, собственно поэтому так сильно небольшой перекос и сказывался – но новая технология оказалась полезной всем. Включая ярославский моторный.

Самым приятным было то, что инженеры с разных заводов сами, без приказов сверху, принялись внедрять передовой опыт, и позитивный результат данного эксперимента подвигнул их и в дальнейшем самим принимать важные технологические решения. В части моторостроения Степан Рейнсдорф организовал у себя в Ярославле ежеквартальные семинары по обмену передовыми технологиями, а по его примеру и в других отраслях начали создаваться подобные форумы – так что я избавился от постоянного потока писем и заявок с просьбами разобраться, "что они делают не так". Ну да, в моторах-то я вроде разбирался, но, подозреваю, любой заводской инженер делал это не хуже меня. А что касается, например, тех же кораблей…

Вообще-то мотор, на котором базировался вологодский трактор, он как раз для судов и разрабатывался. Для маломерных, конечно, для рыбацких то есть. Выстроенный, "чтобы не нарушать отчетности", в Порт-Петровске завод тоже начал их выпуск. В немного отличном от тракторного варианте – двенадцать цилиндров вместо шести, но сразу (спасибо Саше Антоневичу, пустившему тракторный на полгода раньше плана) во вполне рабочем. И сейчас уже три судостроительных завода срочно переходили на новые моторы. Конечно же, дизель в триста сил будет похуже турбины на почти четыреста, но дизелю-то котел паровой вовсе не нужен и их можно ставить сразу два!

Казалось бы, строй себе улучшенные траулеры или сейнеры и радуйся, так нет, каждому нужно узнать мнение канцлера по поводу "а если мы моторы поставим на два фута ближе к корме, это будет хорошо или плохо". Я подозреваю, что причиной вопросов стало удвоение числа дейдвудных труб: необходимое для сальника бакатовое дерево большей частью поступало в Россию по "моим" каналам, причем почти никто и не догадывался, по каким именно. Но я же не "рубил заявки", давал судостроителям столько, сколько запросят! Но им, видите ли, нужно было "уточнить"… По-моему, только Матти Ярвинен не приставал ко мне с такими вопросами, да и то лишь потому что из Владивостока в Москву ему ехать лениво было.

А остальные – приехали. Правда по моему специальному указанию – на "совещание по мерам улучшения строительства рыболовецких судов". Очень недолгим совещание оказалось: во вступительном слове я поинтересовался у собравшихся:

– Господа, каждый из вас успел запросить у меня инструкции по переходу от турбомоторов к компрессионным. В свою очередь позвольте мне и у вас спросить: вы по большой нужде ходите без моей инструкции или в себе дерьмо держите до высочайшего повеления? Стране нужны рыболовецкие корабли потому что нам нужно много рыбы. Ну так вот, стране плевать, где и как в траулере поставлен мотор и есть он там вообще. Стране интересно лишь одно: может он ловить рыбу или нет, а если может, то почем она нам обойдется. Всё. Всё! Вы зарплату получаете именно за то, что сами решаете вопросы где и как ставить на корабли моторы. Так вот решайте! Я вам даже больше скажу: меня не интересует даже, как вы будете свои кораблики называть – ну, если вы их матерно именовать не станете, да и последнее лишь потому, чтобы ко мне потом возмущенные барышни ругательные письма не слали. У вас есть вопросы ко мне по поводу ваших, я повторяю – именно ваших траулеров? Нет?

Слово это одновременно стало заключительным – причем не только в рамках совещания. Так что когда в кабинет ко мне завалился Слава, я был занят совсем иными вопросами.

Один из них был совсем простой: как бы намекнуть руководству Первой Московской кондитерской фабрики, что канцлер не в состоянии сожрать столько конфет? Месяца три назад, когда эта фабрика начала более-менее стабильно работать, тамошние кондитеры принесли мне "на пробу" несколько свежих своих изобретений. И одна конфетка пришлась мне очень по вкусу. Детство потому что напомнила: и вкусом, и размером она до слез мне напомнила "Мишку на юге"… ну… именно ее. Я не удержался, сам нарисовал голубенький фантик с простеньким узорчиком, в середине прилепил репродукцию картины товарища Шишкина… ну а теперь каждое утро посыльный с фабрики приносил мне по коробке этих конфет. Нехилой такой коробке, килограмм на десять, так что сейчас даже девочки в секретариате предпочитали сжевать бутерброд с селедкой какой-нибудь…

Но эта мысль была фоновой, в конце концов только в правительственном комплексе девушек в секретариатах за пару сотен наберется… а если они рассердятся, то конфетка – неплохой способ их успокоить. Сегодня, например, мне пришлось успокаивать весь мой секретариат…

Дина – все же дура. Но я это и раньше знал – как знал, что больше всего на свете она любит деньги. И когда она за довольно небольшую денежку дала интервью (как бывшая "первая секретарша русского канцлера") и в числе прочих "тайн мадридского двора" поделилась информацией о том, что канцлер лично написал более трех сотен книжек, ставших бестселлерами в том числе и в США, меня это не удивило. Да и странно было бы рассчитывать, что события, в которых были задействованы чуть ли не сотня человек, останутся в тайне… однако до сих пор в секретариате было не принято об этом говорить публично, и девочки расстроились. Сильно: когда я вошел, Марша, с выражением ярости на лице, поинтересовалась, разрешу ли я ей лично "убить гадину".

– Марша, обычно для таких работ используются специально обученные люди…

– Даница пожаловалась, что ей из Москвы уезжать нельзя без вас…

– И?

– Ну я и вызвалась… Даница сказала, что меня она быстро научит.

– Марша… – я огляделся, посмотрел на суровые лица окруживших меня секретарш – девочки, ну-ка, пройдемте все ко мне в кабинет. Так, вот вам конфеты, чаю принесите, что ли. Итак, да, Дина – дура, но, как я уже говорил, если убивать всех, кто сделал дурость, то на Земле людей не останется вообще, кроме может быть грудных младенцев. Так что вместо того, чтобы злиться и мечтать о смертоубийстве, нужно просто придумать, как нам – всем нам, всей стране – из этой дурости извлечь пользу. Лучше всего – финансовую… Так что успокойтесь, не шумите, а я пока подумаю, как получить из этого пяток лишних миллионов. Договорились?

– Да… Александр Владимирович, звонил Сэм Клеменс, сказал что если возможно будет с ним поговорить, он будет ждать у Бариссона.

– Когда звонил?

– С полчаса назад.

– Соедините!

Разговор с Сэмом был недолгим:

– Алекс, спасибо, что позвонил… я в некотором затруднении. Тут "Вашингтон Пост" опубликовала интервью якобы с твоей секретаршей, и, должен тебе сказать, довольно едко высмеяли… тебя постарались высмеять. И Адольф Окс попросил уже меня дать интервью по этому поводу. Ну врать я не хочу, а…

– Сэм, если ты сдерешь с Окса меньше десяти тысяч, то я назову тебя расточителем. За правду, конечно, сдерешь, потому что лично я не имею ничего против того, чтобы ты поделился с читателями своими мыслями на эту тему. Но на десять-то тысяч мыслей должно быть довольно много, так что слов не жалей. И, кстати, раз уж ты позвонил: у тебя аспирин-то растворимый не заканчивается пока?

– Нет, еще на год наверняка хватит. Спасибо! И за разрешение все рассказать – тоже – засмеялся на том конце провода мой собеседник. – И ты своей жене передавай от меня и Лив привет и благодарность. Надеюсь, мы когда-нибудь еще лично встретимся, а пока не буду тебя больше отрывать от дел.

Ну да, дел было все же немало. Прежде всего нужно было подумать о…

Я даже не успел сообразить, о чем же стоит подумать в первую очередь: ко мне с грацией носорога вломился Слава. Неодобрительно посмотрел на мой стол, заваленный фантиками, сострил, плюнув в мою нежную и ранимую душу, и попросил шестьдесят миллионов на ДнепроГЭС. То есть "если появится возможность, изыскать в загашнике" указанную сумму.

Вообще-то я давно Славе передал почти все каналы получения денег из США: ведь пока что именно американские поступления обеспечивали подавляющую часть импортных закупок станков и оборудования. Правда, некоторая (довольно изрядная) часть этих денег тратилась, с его точки зрения, вообще "на ерунду какую-то", но – как он как-то уже мне сказал – ему и самому было интересно узнать, что и когда я собираюсь "выгадать из этого дерьма". Однако как раз на утекающие по моим "внутренним программам" деньги он не покушался, да и, честно говоря, суммы там были не очень-то и велики: официально миллионов по семьдесят в год. Долларов, но все равно ведь немного – если учитывать общий объемы "добычи", к тому же Слава знал, что я эти деньги именно трачу. Однако, похоже, он считал, что не мог я не припрятать какую-нибудь копеечку "на черный день"…

В принципе, правильно считал, но загашник я ему трогать все равно не дам. Однако денежки-то не один я зарабатывал, семья моя тоже не сидела сложа руки. Камилла, дорвавшись до изобилия коксового газа, напридумывала еще кучу очень полезных народу химикалиев, да и дочь наша отсутствием творческого энтузиазма не страдала… Так что у меня уже был почти готов план выдаивания из заокеанцев новой порции столь нужных денежек, и мне оставалось лишь прикинуть, сколько получится выдоить и в какой срок. Ну я и прикинул…

– У нас единственная позиция, спрос не удовлетворяющая – это кофе.

– Не совсем понял… – пробормотал Слава.

– В США наш растворимый кофе разбирают столько, сколько мы успеваем туда поставлять. В Европе он тоже интерес вызывает, а конкуренты делают полное дерьмо. Это, конечно, пока – но пока козыри у нас. Чтобы у буржуев отнять тридцать миллионов долларов нам нужно дополнительно переработать восемнадцать тысяч тонн кофе в зернах. Я думаю, у нас получится… я еще у Камиллы спрошу, но пока особых проблем не вижу. Так что закладывайся на две станции сразу.

– Хм… никогда бы не подумал, что самую большую станцию мы будем строить на…

– На кофейной гуще. Но именно за этим канцлер и нужен, чтобы для вас менять говно на конфетки. Вторая новость хорошая…

Слава рассмеялся: анекдот про две новости он уже знал. Ну а я тихонько порадовался, что в свое время успел озаботиться производством столь успешного продукта.

В самом деле с растворимым кофе получилось все несколько импульсивно и в чем-то даже смешно. Камилла – когда вопрос этот возник – прежде всего озаботилась "ловлей аромата", а я лично – разработкой собственно технологии. Не в смысле придумывания нужных машин, нет: меня волновало получение максимума прибыли. Поэтому зерно сначала мололось – и из него жена вытягивала примерно половину ароматических масел термоэкстактацией. Слово солидное, научное, но в переводе на обычный язык – обжаривание, только не зерен, а уже перемолотого кофе. Затем – пароэкстрактация напитка (кофе-эспрессо), и ловля оставшихся ароматов уже из пара. А та гуща, что оставалась после этого этапа, шла в автоклавы – где варилась ещё часа три.

Ну а дальше – сублимация, то есть простое удаление воды в вакууме. Причем эспрессо выпаривалось без подогрева, и когда в готовый порошок (точнее, мелкие кусочки довольно пористой субстанции) добавлялись "заботливо собранные ароматы", получался кофе растворимый класса "Элита" – то есть ценой долларов в пять за двухсотграммовую банку.

Отфильтрованная автоклавная жижа (в которую переходило процентов шестьдесят от исходного зерна по весу) выпаривалась с подогревом, а потому продукт получался плотным и перед упаковкой его ещё перемалывать нужно было. Но так как кофеин, при пароэкстрактации почти полностью выцеженный, Камилла восполняла им же, но синтезированным, по "крепости" данный напиток был не хуже "элитного". А аромат… Камилла все же синтезировала смесь из шести каких-то веществ, довольно точно передающих кофейный запах. То есть человек, это понюхавший, безусловно скажет, что "вроде кофеем пахнет"… А потом пропитала этой смесью совершенно растворимый в кипятке мальтодекстрин – это, по сути, клейстер из кукурузного крахмала – и фасовочная машина добавляла эту композицию прямо в банки. Полученный продукт – ценой по три четверти доллара за банку – спросом пользовался огромным. Еще бы: кофе пахнет, коричневый, бодрит… и варить его не надо. А по цене в пересчете на чашку был лишь немногим дороже кофе в зернах, что неудивительно: без автоклава из зерна шестьдесят процентов массы не вытащить…

Нынешние конкуренты могли делать растворимый кофе лишь ничем не пахнущий (точнее, с запахом подгоревших опилок) и почти без кофеина: "естественный" улетал при выпаривании, а синтетический кофеин никто не делал, для медицинских целей при оптовой цене кофейного зерна в районе пяти центов за фунт это было невыгодно. То есть крупные химические компании не делали, а у "пищевиков" денег на заводы искусственного кофеина не было. А всякие заменители… я вспомнил, что в детстве слышал будто "для взбодрения" в растворимый кофе добавляют стрихнин. Не знаю, было ли это правдой, а тут один попробовал. Борис Титыч, мной предупрежденный, за конкурентами следил – и после заметки в "Книжном обзоре" возмущенная общественность хитроумного кофевара просто линчевала: стрихнин народу был хорошо знаком как основной компонент отравы для крыс… Так что пока у меня в этом секторе рынка была полная монополия. Пока, конечно, но ДнепроГЭС ее – по крайней мере в моих глазах – полностью оправдывал.

– Да, но ведь нужно еще где-то сделать… сколько ты говоришь, пятьдесят миллионов банок?

– Маха… дочь наша то есть, выстроила у Звенигорода большую фабрику по производству стекла…

– То есть опять ты денежку от меня спрятал – с некоторой обидой, причем явно показной, произнес Председатель Госплана.

– Ты не поверишь: нет! Машка уговорила местное население ее выстроить! Песок там для баночного стекла подходит, для почти бесцветного в смысле, ну она и объяснила жителям уезда, как этот песок в зарплату превратить.

– Но ведь еще сода нужна, топливо…

– Топливо ей жена моя спроворила: крестьяне под Калугой для себя две шахты вырыли, узкоколейку до Вереи протянули, там еще и коксовую батарею построили для бурого угля, а уж Камилла придумала как на ее базе очередной химический завод соорудить. Маха с этого завода газ получает для стекловарения, крестьяне – в Верейском и Звенигородском уезде – они теперь дома коксовым брикетом обогревают, а машины по выпуску банок – Мария Петровна их лично в Германии заказала, с оплатой листовым стеклом.

– А сода?

– Ну сода-то недорогая…

– Но сначала-то надо сделать! Между прочим, у меня все производство уже в планы включено, и если она, пользуясь родственными связями…

– Не кипятись. Она пользуется, но без ущерба для народного хозяйства, даже наоборот. В Омской губернии содовые озера имеются, так Машка там устроила промысел, причем туда народ как раз со своего уезда и набрала. Ей на завод-то нужно в год хорошо если пять тысяч тонн соды, два вагона в неделю, так что пока по семейным связям она у меня забрала только три грузовика с прицепами, соду до Рубцовска возить… Кстати, пока там соду дровами сушат, так что я попрошу Машу тебе техдокументацию прислать: подумай, откуда бы им туда угольку подкинуть, потому что дерево жалко…

Слава посидел с полминуты молча, затем встал и пробурчал:

– Интересно, а если бы для станции нужно было миллионов сто уже…

– Слав, боюсь, что кофе – это уже последний резерв, да и то, как видишь, почти случайно полученный. Так что просто радуйся, что в этот раз получилось…

Да, получилось удачно – хотя и говорят, что удача любит тех, кто к ней упорно готовится. Но ГЭС – это проект надолго, ее по планам два года должны будут строить. А вот уже в следующем году народ кормить будет нечем… то есть будет чем, если корм нужный заранее запасти. В смысле зерно, для которого требуются элеваторы. В принципе, часть элеваторов уже была выстроена: кроме "больших государственных" элеваторов в уездах в каждом новом городке строился "муниципальный" – для местных нужд, то есть небольшой, обычно на десять тысяч тонн. Нынешний "годовой госзапас" – почти пятнадцать миллионов тонн – там и хранился, и еще на столько же имелись незагруженные емкости в госхранилищах. Но теперь элеваторов требовалось минимум вдвое больше, и их требовалось срочно построить. А к этим новым элеваторам опять нужны дороги, для элеваторов нужны всякие погрузчики, сушилки-веялки, опять же химия чтобы жуков травить… Ладно, с химией уже понятно что, как и где делать, а вот прочее… то есть и прочее было уже просчитано, в планы включено, даже ответственные за провал планов тоже уже назначены. Но хочется-то, чтобы все получилось!

А для этого нужно не козлов отпущения пинать, а еще и еще раз смотреть, где может случиться облом и как его избежать.

Но, как говорил в свое время Генри Роджерс, если ты знаешь, где можешь ошибиться, то ты не ошибешься – но только в этом месте. Так что продумывать заранее все же нужно то, как при возникновении ошибки ее быстро исправлять – а о том, как ошибку не сделать, пусть думают специалисты. Тем более, что мне в голову постоянно лезла совсем другая мысль…

Впервые она мне пришла в голову на прошлогоднем заседании по продовольственным проблемам. Я что-то вякнул насчет культуры Зинаиде Николаевне, и она, похоже, ожидала продолжения. Ну продолжение так продолжение, я уже и рот открыл… И закрыл. Потому что фраза "Шагай вперед, комсомольское племя" могла вызвать лавину очень непростых вопросов, да…

А после совещания мне пришло в голову, что я-то помню фигову тучу всякого разного, в том числе и песен, причем снискавших всенародную любовь и, не буду лукавить с самим собой, очень даже годных в деле политической пропаганды. Но строить коммунизм… я уже видел, как его строят всякие и второй раз увидеть такое не испытывал ни малейшего желания. Да что там коммунизм – они даже социализм умудрились сделать всемирным пугалом!

И тогда я решил забыть об этом. Но – не получалось… да и то, если вдуматься, то бородатый "сын крупного фабриканта" совершил всего лишь подмену понятий, сделав социализм какой-то "промежуточной ступенью между". А что если… чем хороши все эти бородатые, они очень неплохо смогли показать, что если слова правильно повернуть, то слова эти могут привести массы в движение, причем в желательном для произносителя этих слов направлении. А слова-то я умею нанизывать на мысль должным образом! Вон, уже триста книжек таких нанизанных слов из-под меня вышло!

Вот только… год нынче какой? В следующем году жрать будет нечего. И если из-за не вовремя сказанного слова – пусть даже самого вдохновляющего – вдохновятся и те, чьими стараниями Парагвай сейчас стал задницей мира, то… Отбиться-то мы, пожалуй, уже сможем. Ну, один раз так точно сможем, а потом? Да, в тот раз, пожалуй, Сталин, подписывая пресловутый пакт с Германией и выигрывая два года мира, был прав на двести процентов: каждый день мира идет на усиление обороноспособности страны. Опережающее усиление, точнее, на успешно догоняющее, все же тогда, в тридцать девятом, СССР был еще сильно слабее Германии. И в военном смысле, и в экономическом.

Как и Россия сейчас… и если получится и мне выиграть два года мира… Так что песня нам строит и жить помогает, верно. Но никогда и нигде не пропадет тот, кто по жизни шагает под прикрытием могучей армии – и первейшая моя задача как раз и состоит чтобы через пару лет русская армия стала такой. Но для этого требуется "еще первее" проскочить без потерь неурожай следующего года. Предпосылки к этому есть, но предпосылками сыт не будешь…