Уроки ирокезского

Глава 39

Владимир Анатольевич, не удержавшись, подошел к Владимиру Николаевичу и задал уже довольно давно мучивший его вопрос:

– Господин министр, скажите мне, если это не тайна великая, правда ли, что канцлер наш казенные заводы из своих средств строит?

Балы во дворце княгини Юсуповой от того и пользовались славой и уважением, что встретить на них можно было самых высокопоставленных лиц, и в неформальной обстановке решить множество важных вопросов, но по обычаю этим гости старались не злоупотреблять. То есть настолько не злоупотреблять, что практически все, что не касалось собственно бала, принималось "высокими договаривающимися сторонами" как дела архиважнейшие – ведь ерунду-то какую можно было и в конторе порешать. Поэтому визави Владимира Анатольевича внимательно его оглядел, несколько секунд подумал над ответом, вероятно пытаясь сообразить, что на самом деле хочет узнать у него собеседник, и, придя к какому-то выводу, счел возможным сказать несколько более, чем подразумевалось вопросом:

– Видите ли, юридически казенная собственность на строящиеся заводы не оговаривается, как и на дороги, станции электрические, многое другое. Но для управления всем этим канцлер выстраивает отдельное, совершенно новое правительство, которое безусловно является казенным. Я лично думаю, что создание именно нового правительства и даже новых денег, коими это правительство оплачивает все начинания канцлера, есть мера вынужденная – исключительно по той причине, что размеры новых строительств уже превышают все прежние казенные имущества. Но если же ограничиться простым ответом на ваш вопрос, то да, все новые строительства оплачиваются, прямо или косвенно, из личных средств канцлера.

– А дочь его… она тоже в строительствах участвует?

– И дочь… приемная, старшая то есть, и сын его, и супруга…

О новых строительствах слухов было много, и все они сводились к тому, что Россия еще никогда столько сразу не строила. Поэтому у Владимира Анатольевича просто невольно вырвалось:

– Все? Это же какие там суммы!

Ответ Коковцева поразил своей… нет, не неуместностью, скорее отстраненностью, столь неприсущей разговорам у Зинаиды Николаевны:

– Думаю, вам лучше этого не знать. Я лишь скажу, что уже сейчас Совет министров Канцелярии оперирует с суммами, превышающими прошлогодний бюджет Державы. Предваряя ваш следующий вопрос, скажу сразу: я не могу сказать какими именно, как министр финансов я отвечаю лишь за доходы и расходы в обычной, старой части бюджета. Где доходы странным образом несколько выросли, а расходы изрядно уменьшились, поскольку канцлер большую часть расходов тоже перевел на себя. Однако, генерал, надеюсь что слова мои не покинут этого уютного особняка…

Владимир Анатольевич понял, что ему и так сообщили больше, чем следовало бы, так что, хотя у него и были еще вопросы, задавать их не стал:

– Безусловно, огромное вам спасибо, Владимир Николаевич!

Утром следующего дня Владимир Анатольевич еще раз обдумал сказанное Коковцевым накануне, и результат размышлений его в целом удовлетворил. Интерес к финансовым операциям канцлера возник у Владимира Анатольевича пару недель назад, после беседы с этим… молодым человеком. Беседы весьма интересной, хотя поначалу изрядно генерала и напугавшей. Почти напугавший – ведь приглашение к Канцлеру ему принесла "девушка в белом".

Свет довольно быстро привык к некоторым причудам канцлера, одной из которых было "личный секретариат", состоящий исключительно из довольно молодых девиц. А когда две такие девицы, приставленные к Вячеславу Константиновичу, весьма изрядно расправились с целой бандой террористов, еще и зауважал их. Своеобразно, но да – зауважал. Но – главное – очень скоро все заметили, что если приглашение от канцлера приносила девушка в мундире красного цвета (поговаривали, из его личной охраны), то дело не терпело ни малейшего отлагательства, но вполне могло окончиться каким-либо наказанием для вызванного – или же, напротив, изрядной наградой, но реже. Если же мундир был синим, то есть девица служила в охране канцелярии, то можно было и не посещать канцлера – однако запрашиваемые тем документы следовало приготовить весьма спешно. Ну а если мундир был белым, то есть формой собственно канцелярии, то дело было неспешным, а канцлеру скорее всего требовался некий совет от человека опытного. Так что с визитом Владимир Анатольевич поехал в настроении уверенном – но вот вернулся он весьма озадаченным.

Да, вопрос был, скорее, "личного свойства", и пожилой генерал первое время пребывал более в удивлении, насколько этот юноша трепетно относится к достоинству собеседников. Но затем, многократно повторяя про себя разговор, на первый план перетекла именно поднятая канцлером проблема, и вот уже недели две генерала мучил вопрос, а соотнесется ли с его достоинством напрашивающееся решение? Но вот ответ министра финансов, полученный на рождественском балу у княгини Юсуповой, все поставил на свои места.

Владимир Анатольевич вызвал адъютанта и распорядился:

– Узнай, когда господин канцлер сможет меня принять. По известному ему вопросу…

Как порой мало нужно человеку для полного счастья! Я как-то заметил, что Даница, и без того избытком эмоций на лице не одаренная, стала выглядеть совсем уж… мрачно стала выглядеть. На вопрос – заданный Лизе – я получил ответ, что к Данице попытался посвататься Николай Николаевич Батенков, но получил полный отлуп. Странно, вроде бы у них какая-то взаимная симпатия уже возникла…

На прямой вопрос уже Даница ответила честно:

– Вы же меня, Александр Владимирович, не для того учили, чтобы я замуж сбежала. Мне положено рядом с вами быть, а если замуж выйти, то нужно рядом с мужем. Вместе не получается… Доктор – он человек хороший, но у него и работа своя, и живет он в Петербурге, а за женой по местам разным он ездить не станет, ему работать надо. Это только вы всех за так кормите…

Ну уж вовсе не "за так", но какие-то резоны в словах Даницы были. Так что через пару дней, после разговора с Вячеславом Константиновичем, я в своем "кабинете" ждал нового сотрудника.

– Скажите, Александр Владимирович, что за нужда привела вас к подобной просьбе?

– Видите ли, Николай Николаевич, работа у меня нервная, каждый день кто-то зуб на меня точить начинает. Девушки от таких зубастых защитить нас, конечно же, стараются, но гарантии-то нет!

– Как это нет! – возмутилась стоящая у дверей Лиза. – Защитим, жизни не пожалеем, а защитим!

– Ну, во-первых, я и сам могу просто поскользнуться и упасть, а во-вторых, уважаемый доктор, они насчет жизни всерьез говорят. Сами небось помните Тоню Матвееву: если бы не ваша помощь, то осталась бы она инвалидом. Так что доктор в команде очень даже нужен. Вы согласны?

– Э… с высказыванием вашим, скорее согласен, а с предложением…

– Лиза, радость моя, сменщицу пока пригласи! Где она?

– Да тут же, за дверью – засмеялась Лиза. Сейчас позову…

– Даница, верная моя защитница! Отвечай честно и без лукавства! Вот Николай Николаевич к нам в команду на работу просится, ты за него замуж пойдешь?

– Да… то есть он с нами работать будет?

– Вот и все, благословляю вас, дети мои… друзья мои и защитники. А теперь чтобы сорок восемь суток я вас не видел: отправляетесь в отпуск. Лиза, проследи…

Но мало для счастья нужно не только юным девочкам и добрым докторам. Братья Рейнсдорфы получили по заводу в управление – и были счастливы, хотя заводы еще только строились. Степан Андреевич, еще только узнав, что ему предстоит делать, продемонстрировал незаурядные ум и сообразительность, сразу предложив отправить с дюжину человек "на учебу" в Америку, а его братец, внимательно ознакомившись со списком станков, которыми предполагалось оснастить пушечный завод, задал один-единственный вопрос:

– Александр Владимирович, вы предполагаете лейнировать орудия полевых калибров?

Поэтому когда я выдал ему чертежи пушек, которые заводу предстоит выпускать, он и не удивился особо. Удивился чуть позже, поняв, что это, собственно, и не чертежи, а эскизы, и пушки-то ему самому придется спроектировать…

А Степана Андреевича пришлось свозить в мой городок, показать моторостроительный завод – но мне кажется, что он до конца так и не поверил, что у янки нам в этой части учиться пока нечему. Зато идея профтехучилищ ему очень пришлась по душе, и у меня возникли смутные подозрения, что в Ярославле этих училищ скоро будет больше, чем цехов на заводе…

Однако для братьев это счастье было, скажем, технологическим. Конечно, делать любимую работу в свое удовольствие – счастье. Но пока Рейнсдорфы работу еще не полюбили – просто потому, что они пока ее еще и делать не начали. А вот одному человеку мне очень хотелось подкинуть работенку по-настоящему любимую, причем я заранее знал, что человек с ней справится прекрасно и будет добавки просить. Но – что в данный момент мне было гораздо важнее – сам факт того, что человек этот "работает на канцлера", авторитет канцлера не просто поднимает, а делает практически абсолютным.

А канцлеру без авторитета никак нельзя, потому что ему приходится делать такие вещи, которые вызывают довольно резкое неприятие в народных массах. Не широких – широким массам на канцлера вообще пока плевать, а в тех массах, которые власть, собственно, и осуществляют и которые это осуществление обеспечивают. И мне было сейчас крайне важно, чтобы "осуществляющие" верно "проводили линию партии" среди "обеспечивающих".

И я очень жалел, что пока – надеюсь, что именно "пока" – мне было просто нечем "человечка" заинтересовать. Просто некогда было – но стараясь "приблизиться" к этому человеку я попутно обрастал другими единомышленниками. То есть скорее всего "попутчиками", но пока они льют воду на мою мельницу, буду их холить и лелеять.

Странным образом мне удалось добиться полного согласия с московским Градоначальником. То есть я имел в виду такое согласие обеспечить любыми средствами, включая его, градоначальника, замену – тем более что жалко его не было бы потому что градоначальник этот умудрялся испортить все, что делал сам. То есть не совсем испортить, но сделать далеко не лучшим образом и – чаще всего – слишком поздно. Однако моя инициатива насчет переноса "функциональной" столицы в Москву получила полную и безоговорочную поддержку со стороны Сергея Александровича. Причем даже не потому, что возвращение первой столице именно столичных функций повышала влияние Великого Князя – он и так этим самым Великим Князем был, между прочим родным дядей самого царя. А разговор наш случился еще в июле четвертого года, когда я окончательно решил, что из Петербурга страной управлять слишком неудобно.

Сергей Александрович встретил тогда меня, мягко говоря, довольно неприветливо. Что было естественно: неизвестно откуда-то появился некий хрен с горы, которому почему-то племянник передал всю полноту власти – и очень непонятно, что этому хрену в голову взбредет. Хотя в Петербурге вроде бы никаких резких действий он не совершил, но в Москву-то зачем приперся? Так что с первых же слов я "поспешил развеять недоумение":

– Сергей Александрович, есть мнение, и не только мое, что Первопрестольной нужно вернуть столичный лоск. Ну и столичный статус, и я, собственно, об этом с вами и хотел бы поговорить.

– Столичный статус? Но Москва и так столица…

– Столица, не спорю. Только почему-то про то, что Москва и есть изначальная столица Империи, в России вспоминают лишь в дни коронаций. А это нужно поменять, для чего сначала предполагается перенести именно в Москву Канцелярию, самого канцлера и новые министерства. Канцелярию предполагается разместить в Кремле, и я бы попросил вас Кремль от всего канцелярии ненужного в кратчайшие сроки освободить…

– То есть? Освободить от чего?

– Я список приготовил, то есть список того, что там может пока остаться, а все прочее нужно из Кремля убрать. Но, вообще говоря, этого мало, ведь и новые министерства, как я сказал, в Москве располагаться будут. И опять-таки есть мнение, что разместить их нужно будет от Кремля поблизости… а у вас, как я погляжу, поблизости только какие-то трущобы. Вот их мы и снесем, а на месте этом возведем комплекс правительственных зданий.

– Это вы о чем?

– О Зарядье, конечно. Сами подумайте: резиденция Императора, канцелярия – и рядом трущобы. Непорядок получается. Опять же – с реки на Васильевскую площадь посмотреть – и что мы видим? Самый красивый храм России? Нет, его мы не видим, потому что его загораживает какая-то синагога. Снова непорядок…

– И как вы предполагаете все это убрать? Ведь вой подымется до небес…

– Пусть поднимается. А убрать – просто наймем… вы наймете рабочих с кирками и ломами, они всю эту рухлядь снесут…

– Боюсь, вы, Александр Владимирович, не понимаете о чем говорите. Должен сообщить, что более половины проживающих в Зарядье – евреи, и когда их первый раз выселяли, меня и так иностранные газеты заклеймили…

– Антисемитом, слыхал. Но, к своему стыду, должен признаться, что мировая скорбь в глазах еврейского народа меня не волнует. У меня есть задача: сделать из Москвы столицу, и я – заметьте, я, не вы – ее выполняю в меру своего разумения.

– Боюсь, вы неверно поняли сию задачу. Я вынужден буду сообщить Николаю…

– Я думаю, не стоит расстраивать Императора. Ведь если вы ему на меня пожалуетесь, то это будет намеком на некомпетентность Его Величества, назначившего меня канцлером. К тому же семья Императора сейчас сильно занята отдыхом, а ему придется отдых прервать и отменять мои указы… до того, как отменять их будет уже поздно. Ну а если я что-то, по молодости и неопытности, сделаю не так – пусть Император меня и накажет. Потом.

Великий Князь на несколько секунд задумался над моими словами. Затем на лице его расплылась улыбка:

– Ну Николя, ну хитер! Однако самое неприятное он предлагает сделать мне…

– Да при чем тут вы! В конце-то концов, сейчас я тут сатрап! И указы издаю я – а вы же, не имея возможности указ не исполнить, всего лишь подчинились грубой – и, вероятно, тупой – силе. Ну а дабы не случилось каких неприятностей, я вам предлагаю воспользоваться личной охраной. Вы знаете, мои девушки занимаются этим делом весьма неплохо, Вячеслав Константинович соврать не даст.

– Ну разве что так… А казна деньги на такое выделит, или мне их городских средств прикажете изыскивать?

– Не думаю, что в Московской казне лишние деньги найдутся. Да и дело, как вы сами понимаете, государственное. Зато потом… вот, посмотрите, что выйти должно – одна из сопровождающих меня девушек достала из тубуса проект. На этот раз я специально попросил сделать его "в цвете, с каждым листиком" – и получилось очень неплохо.

– Да, выглядит довольно привлекательно. Конечно же, сам я категорически этого не одобряю… Вы позволите в некотором обществе ваши проекты покритиковать?

– Можно даже матом, в претензии не буду – усмехнулся я. Похоже, острая нелюбовь Сергея Александровича к евреям таким чудным образом привела к взаимопониманию. – Ну а насчет охраны…

– Спасибо, мне кажется, это просто несолидно будет. Вы-то человек молодой – улыбнулся в ответ московский градоначальник, – а мне уже и неприлично будет за девиц прятаться.

В целом Сергей Александрович был прав: вой поднялся. Но как поднялся, так и утих: выселением обитателей Зарядья занялись вернувшиеся с Дальнего Востока войска. Мои войска – имеющие опыт изгнания с насиженных мест трех с лишним миллионов японцев. Что же до финансовой стороны вопроса, то мероприятие оказалось на редкость "экономным", причем об экономии этой позаботился еще император Александр. Который – позже, после воцарения следующего царя с этим же именем – стал называться Александром Первым. В принципе, и сейчас земля во многих городах под застройку выделялась на таких же условиях: сначала платишь за землю мелкую копеечку, а затем, после застройки, лет так через несколько – еще рублик. После пожара тысяча восемьсот двенадцатого года копеечка была очень мелкой, а срок окончательной расплаты сдвигался на двадцать пять лет. И оказалось, что не расплатился с казной ни один из домовладельцев! Все "забыли", но Сергей Александрович, когда потребовалось – вспомнил. Правда я сильно подозреваю, что "вспомнить" ему помогла буйная фантазия – но полной уверенности у меня в этом все же не было, тем более что никто документов об оплате земли не предоставил.

К октябрю населения в Зарядье не осталось. С треть – разъехалась по разным стройкам, для чего вербовщики в Мытном доме работали чуть не круглосуточно. С четверть – поехали копать полезные ископаемые на Нерчинских рудниках: начальник московской полиции Дмитрий Федорович Трепов счел, что если из дома в полицию кто-то стрелял из револьвера, то пусть жильцы дома сами ищут среди себя виновного. В нерчинских рудниках ищут, в перерывах между работой. Меня же несколько напряг тот момент в докладе Трепова, что у арестованных жителей Зарядья было конфисковано более тысячи пистолетов – но я легкомысленно особого внимания на это не обратил, оружие-то в магазинах свободно продавалось. Не до того было, других забот хватало, а потом просто забыл. Ну а прочие тамошние жители сами куда-то рассосались, и там теперь властвовал Федя Чернов: его я попросил выстроить "дом правительства" по проекту… то есть по картинке, которую я ему нарисовал. Ну вспомнил юность…

Однако возвращение столицы в Москву у меня было на втором плане, на первом было создание обстановки спокойствия в стране. Все же зима девятьсот пятого – время массовых бунтов, первой русской революции как бы. На самом-то деле ничего особенного не происходило, просто – насколько я помнил историю – как раз этой зимой железнодорожники решили права покачать, и в городах стало существенно более голодно. В прошлых каких-то жизнях, а сейчас дороги массово строились, для них столь же массово обучался персонал – ну а где его обучать как не на уже выстроенных? Рабочие – то есть настоящие рабочие – радовались прибавке к зарплате, которая выплачивалась за обучение новичков, поденщики разные тоже радовались – они как раз в "новички" и устремились в надежде на светлое будущее, из запасов "сэкономленного" на торговле с французами зерна было произведено пополнение продуктовых магазинов.

"Канцелярских" магазинов, точнее канцлерских, быстро устраиваемых по всей стране на основе накопленного (мною в "прошлых жизнях") опыта. С крупами, мукой и хлебом в этих магазинах было всегда хорошо (и очень дешево), зимой и рыба мороженная не переводилась. Вот правда с бананами и мандаринами было неважно – то есть их просто не было, но народ их в магазинах-то и не искал… В целом, с "хлебом" было неплохо.

Оставались "зрелища", и вот по поводу из у меня не было ни малейших расхождений с Ильичом. С тем, который стоял в моем светлом детстве на каждой вокзальной площади России: важнейшим из искусств для неграмотного народа является кино. Насчет цирка – с этим, он, конечно же, погорячился – мне только цирка с конями и не хватало… но про кино он очень верно подметил. Поэтому я к этому вопросу отнесся более чем серьезно, причем давно уже.

Главным "киноделом" у меня стала, сколь ни странно, Ольга Александровна. То есть вовсе даже не странно – она же по собственной инициативе придумала фотолитографию (правда, сказав потом, что "лишь постаралась улучшить технологии князя Бориса Голицына") в производстве сеток для механических бритв. Затем придумала "спецплёнку" для флюорографии. Ну а после я ее попросил заняться и обычными фотоэмульсиями. Когда есть такая замечательная вещь, как лавсан – в смысле полиэтилентерефталат – то с основой для фотопленок проблем нет. И с основами для кинопленок – тоже нет. Кинопленка просто длиннее… то есть ее просто резать не надо на мелкие кусочки.

А состав эмульсии для покрытия пленки Ольга Александровна придумала какой-то очень непростой, зато он "работал" одинаково по всему видимому спектру. Для "домашней" фотографии эта пленка не годилась, красный свет ее тоже засвечивал – но у меня возникла очень интересная идея. И в результате группа инженеров-энтузиастов изготовила довольно компактную (в рамках задачи компактную) камеру, которая снимала фильм через один объектив сразу на три пленки – через три светофильтра. Единственное, что я про эту хитрую технику понял, так это то, что световой луч делится на три с использованием бипризм Френеля, но как это происходит, я не понял – да мне это и не надо было. Главное – получалось три цветоотделенных негатива, шестнадцатимиллиметровых – я просто вспомнил этот размер, увидев его в каталоге "Истмен Кодак" и решил, что "проверенное временем" решение менять не стоит.

Далее к развлечению подключилась Камилла, придумавшая какие-то хитрые способы окрашивания этих негативов в разные цвета. Процесс чрезвычайно хитрый, я даже вникать не пытался – но на пленке вместо серебра в эмульсии появлялись какие-то уже органические красители. Я предложил после изготовления таких позитивов просто склеивать вместе три пленки и показывать результат через обычный кинопроектор, но если бы каждый энтузиаст, который мне высказал свое "фе", в меня плюнул, то я бы утонул.

Оказывается, еще в тысяча восемьсот пятьдесят втором году какой-то британец придумал какую-то "хромовую желатину", с помощью которой можно получать толщину желатинового слоя пропорциональную засветке – как раз ее-то Камилла и воссоздала. А потом кто-то придумал, как с этого слоя, впитывающего краску пропорционально толщине желатины, делать цветные отпечатки на обычном желатиновом слое. Краски для такой печати разработала опять Камилла (точнее, она придумала, как проще и дешевле делать те, которые и раньше в процессе применялись), бешеные энтузиасты изготовили машину, которая буквально с микронной точностью переносила краску с цветоотделенных негативов на общий позитив – медленно, примерно кадр за три секунды, но при копировании-то особо спешить не нужно, да и в машине одновременно печаталось кадров по двадцать.

Оставался последний шаг – и его сделал уже я. То есть как сделал: Степану рассказал, что я по этому поводу думаю. В соревнование по "изобретению самого чувствительного фотоэлемента" включились, по-моему, все сотрудники институтов Елены Андреевны и Ольги Александровны. По крайней мере Камилла выписывала такие вещества, о существовании которых я вообще не подозревал. То есть таблицу Менделеева я как-то еще помнил, но вот что эти химики называли некоторым словами, я даже примерно представить не мог. Но меньше всего я мог себе представить, что представление Менделеева на Орден Трудового и Красного мне принесет княжна Белозерская:

– Александр, вы просто обязаны наградить Дмитрия Ивановича!

– Я даже и не сомневаюсь, но за что конкретно?

– За таблицу химических элементов, конечно! Мы же по ней высчитали, как сделать фотоэлемент для вашего кинематографа!

Ага, кинематограф – он конечно же мой. Тогда уж и таблица Менделеева – тоже в чем-то моя… Только вот меньше всего понятно, как по таблице этой фотоэлементы делать. Хотя… В институте у Ольги Александровны таблица, конечно же, висела на самом видном месте. И даже не висела – одна стена представляла собой мозаику, таблицу эту изображавшую. Однако картинка, которую сам Дмитрий Иванович нарисовал, на украшение стен по мне не очень тянула, и я ее слегка подправил. То есть добавил именно "художественной выразительности": в каждой клеточке был нарисован атом этого элемента, с орбитами электронов. Протоны изображались рубинами, нейтроны – бесцветными сапфирами, электроны – голубыми и зелеными, для различения "валентных" и прочих. И для двух элементов я подписал еще кое-что: циферки три и девять десятых у цезия и двенадцать и одна у ксенона. Это то немногое, что я помнил еще с института: энергия ионизации. А помнил эти два значения потому что у цезия она, если я не путаю, самая маленькая, а ксенон вроде бы считался основным "топливом" электрореактивных двигателей…

Главное – у них все получилось. Звук, конечно, был не очень – как ни старались, но на шестнадцатимиллиметровой пленке верхней границей было пять с половиной килогерц, выше "не пускал" ореол, появляющийся на пленке при копировании. На тридцати пяти миллиметрах тоже "теплого лампового" не вышло – восемь килогерц, но тут уже аппаратура записи лучше сделать не давала. Однако у других и такого не было, так что…

В конце февраля в Зарядье, в стилобате первого "правительственного" здания, открылся одноименный (а какой же еще-то!) кинотеатр. Закрывший, кстати, все остальные аналогичные заведения города – просто потому, что в кинотеатре "Зарядье" фильмы показывали а: со звуком, б: сеанс длился час, а не пять минут, и в: перед собственно фильмом показывали киножурнал "Хроники событий". Пока был готов лишь первый выпуск, но толпы народа осаждали кассы лишь для того, чтобы посмотреть хотя бы сам журнал, который сам по себе (и всего за пятачок) отдельно крутился в "малом зале". Большой зал там был мест на пятьсот, малый – всего на четыреста пятьдесят… но журнал-то был вообще цветной! Причем половину журнала составлял сюжет под названием "Канцлер против рукожопов" – его нарезали из того, что "юные киножурналисты" наснимали на Путиловском заводе. Правда сам сюжет все же именовался "против амбисинистров", но он был звуковой – и народ использовал прозвучавшее из моих уст определение как более понятное. Сколько сил и изобретательности ушло на то, чтобы с шестнадцатимиллиметровой пленки все переснять на тридцать пять миллиметров, я даже представить боюсь, но оно того стоило.

Собственно фильмов показывалось всего два: снятый на пленку спектакль театра Корша "Тетка Чарлея" Брендона Томаса (урезанный по времени до пятидесяти пяти минут, с "моими" правками и под "правильным" названием "Здравствуйте, я ваша тетя", да и снятый в специально выстроенной "киношной" декорации) и "Как важно быть серьезным" Уальда – этот фильм был снят "кинолюбителями" моего городка – и мне показалось, что "любители" играли куда как лучше "профессионалов". А может и не показалось, ведь первые-то лучше знали, на что способна кинокамера.

Ну а то, что каждый кинопроектор, которых в "Зарядье" было три, стоил чуть дороже самого зала, в котором сидели зрители – кого это волнует? Правда инженеры, которые эти проекторы делали, уверяли, что "очень скоро" цена производства снизится, и агрегат будет стоить в производстве не больше десяти тысяч… Степан тем временем разработал и запустил в производство усилитель к "маленькому" проектору для шестнадцати миллиметров, а под изготовление самих проекторов был уже выстроен целый завод – в крошечном Плесе. Даже два завода: еще один – для производства оптики – Машка строила в деревне Лыткарино, которую я забрал у генерала Барятинского. Оптическое стекло для державы – штука очень полезная, а где еще есть подходящий песочек – никто мне сказать не мог. Да и лыткаринский, насколько я понял, стал известен лишь при советской власти (потому что на моей памяти "в прошлых прошлых" про него никто не знал), а мне ждать было нельзя, так что пришлось приготовиться наступать на гланды власти предержащей, причем персонально власть явно передержавшим…

Лыткарино, вместе с центральной деревней, входило в майорат Барятинских, причем майорат этот был утвержден Николаем – нынешним царем – всего лишь в тысяча девятьсот первом. А майорат – штука неделимая и неотчуждаемая, даже за долги, и даже за долги перед казной. И передаваемая по наследству старшему в роду, коим стал после смерти последнего дяди генерал Владимир Анатольевич. Генерал достойнейший – вся грудь в орденах, вдобавок сейчас он был включен в Свиту, состоял при вдовствующей Императрице – в общем, стоял на верхних ступеньках Власти. И ссора с ним (и его уже братьями – тоже людьми не последними) была бы более чем некстати. В принципе, я был не против, чтобы заслуженный генерал, вдобавок возраста уже пенсионного, жил в довольстве и достатке, но в майорат этот входило еще тридцать тысяч десятин в Курской губернии, которых ему – да и всей семье Барятинских – на прокорм хватит. Но к курским десятинам Николай добавил и чуть меньше тысячи подмосковных…

Откровенно говоря, сам я забыл о важности оптического производства, но дочь наша мне быстро напомнила, подготовив проект нужного завода. Завод-то выстроить можно, а вот как насчет сырья для него? Не зная, как решить проблему, я пригласил самого генерала – может быть вдвоем что-то придумаем. В конце-то концов, он из Свиты, все тонкости протокола знает, а я – буквально ведь "с каторги в Россию прибыл". И да, оказалось, что с протоколом у меня действительно некоторые проблемы… впрочем, и с секретариатом – тоже.

Когда я попросил генерала позвать, сидящая (постоянно сидящая) там Марша мою просьбу записала, продиктовала машинисткам и, вручая бумагу дежурной девочке-курьеру, задание "уточнила":

– В белом мундире поедешь.

Вообще-то в этот день дежурили девочки из "полевой полиции", в красных мундирах, но порученка, как я заметил, сначала пошла переодеваться, и я поинтересовался у стенографистки:

– Марша, чем тебе мундир курьера не понравился?

– Мне понравился, только, Александр Владимирович, у народа уже поверье сложилось, что от цвета мундира курьера зависит важность и срочность письма. Ну и степень уважения к адресату – и мы стараемся соответствовать ожиданиям.

– Мы? Кто "мы"?

– Кто ваше поручение записывает.

– Но стенографистка у меня в основном ты…

– Значит, в основном я стараюсь. Ну и девочки тоже, они меня специально спрашивают в чем лучше ехать.

– Понятно… кто везет, на том и едут. Тогда назначаю тебя старшей по секретариату, раз уж ты и без того им управляешь.

– Я не управляю!

– Теперь – управляешь. Записывай приказ…

Пока я "выяснял отношения" с Маршей, Барятинский успел приехать: видно, "белый мундир" такой скорости поспособствовал. Да и в коляске "курьерского" мотоцикла многим хотелось прокатиться, а тут и случай представился. Что, впрочем, отношения ко мне – по крайней мере у этого посетителя – не меняло.

– Здравствуйте, ваше высокопревосходительство, чем обязан вашему вниманию? – пожилой генерал, хотя и старался скрыть некоторую ко мне неприязнь, все же тоном ее выдал.

– Здравствуйте, ваше превосходительство, присаживайтесь. Владимир Анатольевич, я, как человек сугубо гражданский, предпочитаю обращаться тоже по-граждански, по имени-отчеству. А так как дело у меня к вам, некоторым образом, не совсем официальное, то и вас попрошу – пока не будет твердых заверенных доказательств что я превосхожу вас… ну хотя бы длинной детородного органа – ко мне подобным же образом обращаться. У вас нет возражений?

Генерал все равно в душе остается юным поручиком. Так что Владимир Анатольевич, усмехнувшись, предложение принял.

– Ну а теперь перейдем к делу. Видите ли, Владимир Анатольевич, мне срочно потребовалось ваше поместье Петровское, точнее – деревня Лыткарино…

– Ничего не выйдет, майорат-с! – в голос генерала вернулись нотки презрительности.

– Ну с майоратом… нет, все же не мне лично, России. А майорат – что майорат? Это дело, как мы оба знаем, легко поправимо.

– За пресечением рода по мужской линии? – теперь в голосе звучал не испуг, но готовность к жесткой обороне.

– Да упаси Господь! Можно исключить земли и по неотложной государственной потребности, но проблема в том, что к прекращению майората имеется не две, а три причины, и третья – за действия, несовместимые с достоинством… я могу объяснять как угодно, указ издать нужный, но все равно найдется какая-нибудь скотина, что начнет вас обвинять в предательстве России. Я таких шустрых хоть повесить могу, но имя ваше уже запачкано будет, а я этого ну никак не желаю. Однако Лыткарино мне нужно безусловно.

– И какова же причина столь сильной потребности?

– Не поверите – песок. Простой песок, вот только во всей России другого такого песка пока не нашли, а мне он нужен уже сейчас.

– Золотой, что ли?

– Был бы золотой, я бы за ваше семейство лишь порадовался. Обычный, речной – но единственно годный для выделки оптического стекла.

– Так копайте его в поместье, никто слова не скажет… бесплатно копайте!

– Видите ли, дорогой Владимир Анатольевич, в вас у меня нет сомнений ни малейших, но… оптическое стекло – материал стратегический, не мне вам, генералу, об этом рассказывать. Проблема не в вас… Племянники ваши предпочитают Италию России, а все мы не вечны, к сожалению. Италия же – верный союзник… скажем, наших потенциальных противников. И ничего дурного о родне вашей не думая, скажу прямо: существует шантаж, подкуп, угрозы, подделка бумаг, наконец… так что Лыткарино должно быть в собственности Державы и без права продажи его кому бы то ни было.

– И как скоро вы собираетесь завод начинать строить? Есть ли на это деньги в казне, ведь я слышал, что оптические заводы весьма недешевы?

– В казне? Откуда в казне деньги? Стыдно сказать: даже украсть нечего! Впору Коковцева и всю его шатию по трамваям посылать!

– Зачем по трамваям?

– Мелочь по карманам у пассажиров тырить – иных-то твердых доходов нынче в Державе и не найти. А вот выстроим заводы, денежки заведутся в избытке, тогда будет не стыдно и покражами заняться – улыбнулся я. – Так что завод этот весной дочь моя строить начнет, а деньги… продаст побольше своих побрякушек, наскребет на заводик-то…

В целом разошлись мы довольно мирно. И через пару недель, перед самым Новым годом, генерал сам напросился на аудиенцию, и передал мне просьбу на высочайшее имя (царя, естественно) исключить из майората Лыткарино и принять его в дар Российской Державе (без права передачи любому частному лицу) вместе с возводимым за счет Барятинских заводом…

– Дорогой вы мой Владимир Анатольевич, я вам так благодарен за то, что смогли разрешить возникшую передо мною проблему, огромное вам спасибо! Вот только… Мне кажется, что одного поместья более чем достаточно, завод ведь стоить будет немало…

– Александр Владимирович, если даже дочь канцлера свои украшения на пользу России закладывает, то можем ли мы, Барятинские, остаться в стороне?

Да, я-то имел в виду продукцию сапфирового заводика, а он как-то не совсем верно мою реплику интерпретировал…

– Я вам безумно признателен, и от лица всей России приношу огромную благодарность. Однако…

Барятинские – богатейшие курские помещики. Тридцать с лишним тысяч десятин, опять же оклады генеральские… годового доходу у семейства – тысяч за сто. Но вот кто бы им сказал, что современный оптический завод стоит подороже иного металлургического? Ну, из тех металлургических, что до меня в России строились. Обобрать помещиков я еще успею, а как сделать, чтобы генерал от своего предложения насчет завода отказался, не потеряв лица?

– Владимир Анатольевич, все же должен вам прямо сказать: я буду только рад, если вы примите участие в строительстве завода. Но, как уже канцлер, просто вынужден просить вас ограничиться небольшой суммой участия, тысяч в сто?

Небольшая тень сомнения пробежала по лицу генерала.

– Нет, даже это будет слишком. Видите ли, я убежден, что ваш благородный порыв готовы будут поддержать десятки, сотни людей, однако столь значительный денежный вклад в процветание России многих может просто отпугнуть, они решать отказаться от участия, сочтя свои возможности слишком ничтожными. Давайте все же ограничимся, скажем, двадцатью пятью тысячами?

– Я как-то об этой стороне дела не подумал – на лице генерала проступило облегчение. – Но, возможно, и полста тысяч не покажутся суммой страшной? Ведь это от всей фамилии…

Черт бы побрал вас, таких благородных! Ну и как вас потом грабить? А ведь придется…

Но – потом. А сейчас… сейчас нужные люди на нужных местах делали свои очень нужные дела и у меня появилось, наконец, время подумать над тем, что делать дальше. В Петербурге – после разбирательств с путиловцами – мне делать было особо нечего, а Москве… да, народ в главном был абсолютно прав: Москва не сразу строилась – так что мы с Камиллой вернулись на берега Волги. Опять же, к царю поближе: пусть народ искренне считает что я там мудрые руководящие указания впитываю. А я тем временем займусь-ка тем, что умел делать лучше всего: автомобилями. Точнее, моторами. Очень стране моторы нужны – так почему бы и нет?