Уроки ирокезского

Глава 36

Лавр Дмитриевич мечтательно улыбался, глядя в окно на проносящийся мимо поезда пейзаж. Было чему радоваться, ведь на новом двухсотверстном пути от такой же новой станции Кочкома Мурманской дороги до деревни Костомукша (у которой удивительным образом было найдено огромное месторождение железной руды) все шестнадцать мостов были поставлены по его проекту. По его проектам, ведь десять были однопролетные по двадцать пять метров, три – пятидесятиметровые и один с пролетом в семьдесят пять метров. Ну, в шестьдесят пять, у семидесятипятиметрового "типового" полета просто "отрезали" оконечные секции – но все шестнадцать мостов были поставлены вообще менее чем за два месяца! И ставили их (ну, кроме разве что самого большого) студенты-четверокурсники! Да, опоры на мостах были немного разными, но сверху-то это и не видно.

Еще один "типовой" мост – на этот раз двухпролетный – поставят уже зимой, и поставят другие инженеры, но опять же пролеты будут "те самые", типовые, конструкции профессора Проскурякова. Да и промежуточную опору зимой поставят по его способу, отработанному еще на Енисее, вымораживая место под кессон – собственно, поэтому-то зимой мост и ставить будут. Но на этой дороге, как и на строящейся Мурманской, все уже понятно и со строительством легко справится любой грамотный инженер. А вот грядущая работа…

Построить мосты через Двину, Ижму и Печору – это для мостостроителя задача вроде бы и не особо сложная. Да, интересная – поскольку тут уже пятидесятиметровым пролетом не отделаешься, но и особых сложностей не предполагающая. Однако предложенный канцлером (чисто умозрительно, конечно) способ установки мостовых опор без кессонов – это следовало очень хорошо обдумать. Просчитать. И, скорее всего, опробовать в новом проекте. Обязательно опробовать!

И вовсе даже не потому, что канцлер сказал, что "если не получится, то выстроим рядом по-старому" и пообещал никаких наказаний не накладывать или даже неудовольствия не выражать. Что понятно, он же и сам инженер не из последних, ему тоже интересно посмотреть что получится… Но ведь если получится, то можно будет столько новых мостов поставить даже там, где прежде никто и не брался!

Так что будет чем заняться, причем приступать к занятию можно прямо сейчас. И с этой мыслью Лавр Дмитриевич отвернулся от окна, открыл большую записную книжку и углубился в расчеты.

Камилла, которой я в лицах и красках пересказал беседу с британским послом, слегка улыбнулась, а затем спросила:

– Ты думаешь, что британцы испугаются?

– Конечно же нет. Но они растеряются, как растерялся Гардинг, попытаются проверить рассказанное мной. Потеряют минимум полтора месяца, а то и больше.

– А тебе это зачем?

– Видишь ли, я же на самом-то деле знаю, что было в той ноте. Они ее слишком громко обсуждали, и до меня эхо донеслось, спасибо Евгению Алексеевичу… Британцы, резко недовольные результатом войны, предложили вернуть Японии Йессо с выплатой ущерба за сожженные города, а в противном случае пообещали блокировать все суда под флагом России. Фактически – это форма войны, а тут у них как бы возникает шанс эту войну и проиграть, причем позорно проиграть.

– То есть ты их все же решил взять на испуг.

– Да нет же! Слова – они слова и есть, британцы все же не идиоты, словами их не испугать. Но их очень смутило другое: я ведь действительно разбираю на металл новейшие японские броненосцы и крейсера. Причем начал-то именно с самых новых, вдобавок британской же постройки и совершенно неповрежденных. То есть они видят, что мне эти бронированные монстры на самом деле не нужны, и это их теперь заставит задуматься. Сообразить, что у России просто нет денег на их содержание и что мне сейчас на самом деле простые рельсы важнее – это как раз они не смогут, ведь вроде бы ясно, что если тот же крейсер даже продать, то на вырученные деньги можно рельсов закупить много больше, чем получится из кораблей.

– А кстати, почему бы их действительно не продать? У нас что, денег избыток?

– Ну, начнем с того, что наплыва покупателей я не вижу. Может быть, получится парочку продать куда-то в Южную Америку, с большой скидкой, те же миноносцы тоже могут кому-нибудь пригодиться, если совсем дешево отдавать. Но большинство кораблей никто не купит, а то, что мы их продаём, испортит легенду о бесполезности флота. Вот и выходит, что в виде металла от кораблей пользы больше, ведь на их переплавке и прокатке мы не только рельсы получаем, а ещё и обучаем людей. Сейчас в Хинганске на рельсопрокатном рабочих вчетверо больше необходимого, но весной, когда будет достроен завод в Череповце, у нас будут готовы люди, которые умеют работать на американском прокатном стане. А миноносцы… металла с них кот наплакал, но машины пригодятся для судов уже грузовых, а нам на Восток много чего возить придется.

– А по рельсам возить?

– Вот и я про это же говорю. Худосочные пока нынешние рельсы, новые ставить надо – а их сначала нужно сделать. Кстати, Стишинский пообещал для тебя серы возить сколько угодно, но опять-таки кораблями. Так что можешь думать, где тебе будет удобнее завод по выделке кислоты ставить неподалеку от порта какого-нибудь. Сейчас солдатики на Итурупе уже поселок ставить начали, а через месяц и продукция пойдет: надо же каторжанам где-то работать, пользу людям наносить – почему бы не там?

– Спасибо. Но мне кажется, с каторжанами ты все же погорячился. Нет, я читала протоколы их допросов, на самом деле там половину просто вешать надо – но вчера вот Анна Петровна в новостях говорила, какие гадости про тебя в Америке пишут… кстати, тебе не кажется, что иностранцы задумаются, как мы здесь, в Поволжье, новости из Америки узнаем через час?

– Так они уже знают, что по телефону. Только не знают, по чьему, и долго еще знать не будут.

С телефонами получилось очень неплохо. Изя Голдберг, он же Изяслав Михайлович Золотарев – самый молодой из когорты новых миллиардеров – занялся не только торговлей чужими товарами. Довольно быстро смекнув, что мои телефоны с номеронабирателем будут хорошо и с выгодой продаваться только если будет много автоматических телефонных станций, он с головой окунулся в этот бизнес. Что было просто – патент-то на АТС и импульсный номеронабиратель я купил вместе с заводом.

Но и патент, и АТС так бы и оставались забавными игрушками, если бы я не предложил Золотареву использовать полосовые фильтры для передачи многих разговоров по одной паре проводов. Девайс по сути примитивный, а пользы от него очень много: стоимость подключения нового номера к телефонной станции у Голдберга сократилась почти впятеро по сравнению с конкурентами. Понятно, что для работы такой системы потребовалась и более "серьезная" электроника, но получилось – хотя, откровенно говоря, через одно заднее неприличное место – извращнуться и обойтись практически без электронных ламп. То есть на телефонной станции все же стояли усилители, но сами аппараты трогать практически не пришлось – так что у него получилось довольно быстро захватить изрядную часть рынка, в основном в мелких городишках.

А через некоторое время он, причем совершенно самостоятельно (хотя и не лично, а силами нанятых в компанию инженеров), придумал машину, которая не просто отсчитывает секунды разговора, но и по его прекращению печатает счет. С таким прибором он уже смог экономично – без участия операторов – и очень точно организовать и междугороднюю связь, что привело к довольно быстрому распространению "прогрессивной технологии" и в крупных городах. Изяслав Михайлович в каждом новом городе учреждал и новую компанию, так что понять, какая из них успела протянуть кабель до России, представлялось почти невозможным. Да это никого особо и не интересовало: нынешние телефонные технологии обеспечивали хорошо если дюжину разговоров по одной паре, но только на короткие дистанции, а если русский писатель за свои деньги протянул через океан всего один провод… В том, что кабель идет именно ко мне, ни у кого сомнений не было – просто никто пока даже и не догадывался, что через океан можно поговорить и без проводов. Поэтому не было и сомнений в малой надежности и экономической бесполезности подобной "игрушки"…

Правда, чтобы "говорить без проводов", пришлось эти самые "секретные провода" протянуть из Балтимора аж в Нью-Йорк: там, на крыше "Кони-Айленд Отеля" вышло очень удобно разместить антенный комплекс. Именно комплекс, поскольку несколько антенн, расположенных на расстоянии до полутора километров друг от друга, позволяли нивелировать эффект "плавания волны" – то есть дифракционного этой волны рассеивания. И связь оказывалась очень качественной, а во что она обходилась… главное, с моей точки зрения она окупалась.

Для меня самым полезным в деятельности корпорации Золотарева было наличие у него "Кабельной фабрики Голдберга", которая ничего не производила, а обеспечивала американским сырьем уже мой завод, в России. Такая схема позволяла не платить таможенных пошлин в США – ведь медь и свинец всего лишь "временно вывозились" на переработку а в результате кабель Голдбергу обходился вдвое дешевле "родного американского", и кроме того такая схема обеспечивала определенные "излишки" цветных металлов, в России малодоступных. Вдобавок американские рабочие вели обучение уже рабочих отечественных, так что даже если не считать тех янки, кто решил "пока остаться в России", кабельный был уже полностью укомплектован своими кадрами.

Завод успевал делать ежесуточно (не считая той продукции что отправлялось обратно в Штаты) по шесть километров "магистрального" кабеля типа ТЗГ, причем "стопарника", и так же ежесуточно другие рабочие успевали его закапывать в землю. То есть летом закапывали, к зиме подобное развлечение было приостановлено – зато наступит весна, народ возьмется за кирки и лопаты… А пока что качественная телефонная связь было лишь между моими городками, Саратовом, Воронежем и Москвой – "по пути" захватывая Липецк, Тулу и Калугу. И это, сколь ни странно, довольно сильно мешало мне "проводить верную индустриальную политику": инженеры почему-то почти единодушно желали новые заводы ставить в городах с хорошей связью. Причем не потому, что без телефонов они жить не могли, а потому что по этому же кабелю передавались на городские трансляционные станции и "Последние новости" с музыкой…

Но приходилось их огорчать: городов в России много, а заводов – мало, так зачем же заводы кучками-то ставить? Впрочем, даже если и по паре заводов в одном городе строить, проблем возникало выше крыши.

Машка, решив после совершенно случайного разговора (я, вспомнив о "прошлом будущем", проговорился о пользе рубинов в часовой промышленности) решила как раз часами и камнями для них заняться поплотнее. Для "экспериментов" у нее материала хватало: сапфир или лейкосапфир – он, конечно, не рубин, но для каких-нибудь ходиков даже голубой или вовсе прозрачный осколок намного перекрывает требуемые параметры. Понятно, что "экспериментальное производство" она устроила в городке, и даже немного в этом деле преуспела: ребятишки из восьмой школы ежедневно выпускали по паре очень неплохих ходиков, хотя и без кукушки. Но будущую семейную жизнь дочь наша видела отнюдь не здесь, и пожелания свои она высказать не преминула. История – они идет все же не по кругу, а по спирали, и семейное гнездышко Машка решила в этот развить не в Звенигороде, а в Можайске. Тоже на Москве-реке, и тоже в городке с населением в несколько тысяч, разве что при железной дороге. Но оно и понятно, с автотранспортом у меня еще дело особо не налажено.

– Маш, я понимаю, что дело это нужное, но ничего пока не выйдет.

– Почему не выйдет?! Мешков мне проект завода составил уже, и станки делают… на первом механическом, я договорилась, мне бесплатно их делают.

– Все равно выйдет не бесплатно, но это пустяки. А рабочий городок? В Можайске народу сколько? Меньше четырех тысяч? А у тебя одних рабочих полторы тысячи намечается, где их селить?

– А Федя Чернов мне и городок придумал!

– Допустим. Городок на тысячу квартир, где-то так? Проект можно увидеть?

– На полторы тысячи. Вот, смотри, я все приготовила!

– Так, трехэтажки, тридцать шесть квартир в каждой… да, хороший проект, Феде нужно за него премию дать. И школа, и больница, и даже детские сады – замечательный проект! Вот только есть одна проблема: каждая квартира – это стали разной тонны три…

– Я со своего завода возьму.

– Ладно, арматуру ты возьмешь, а трубы? Я уже не говорю про килограмм десять цинка для этих труб – а без него тоже нельзя, без него трубы заржавеют и дома без воды и отопления останутся. А без тепла зимой не прожить – ну и где мы этот цинк возьмем? Я бы купил – но ведь не продает никто! Сейчас на строительство городков идут те трубы, что я три года назад для орошения закупал, и больше их нет. Вообще нет, и взять негде, пока сами свой цинк добывать не начнем.

– И что же делать? – Машка чуть не заплакала.

– Пока – ничего. Ждать. И, наверное, думать о будущем…

Насчет "думать" – это у нее всегда пожалуйста. А насчет ждать… Строительство завода и рабочего городка в Можайске началось в середине ноября, потому что дочь наша проблему с цинком решила. Нет, она его ниоткуда не получила – все оказалось даже страшнее, чем я мог предположить: она начала трубы для водопроводов делать эмалированные. Ну, некоторый "опыт" у нее уже был – то есть был человек, который уже это проделывал, хотя и с трубами большего диаметра. А кого Машка еще успела подрядить на свой проект, я сам с трудом представлял. Ну, Камилла "придумала" уплотнитель для свинчивающихся труб, полиэтиленовый – но это было, в общем-то, нетрудно. Васька – она вместе с инженерами, занимающимися в том числе и преподаванием в моем "Технологическом институте", отработала машину, которая эти трубы сваривала из листовой стали. По сути, сварочный автомат, который трубу варил обычной стальной проволокой: додумалась флюс на согнутую заготовку сыпать перед точкой сварки. Федя Чернов тоже был припахан более чем плотно, он даже мне жаловался, что Машка заставляет его техников в строительных чертежах указывать длину этих самых труб с точностью до миллиметра…

Да, такой водопровод выходил раза в два дороже, чем из оцинкованных труб, но зато проблема цинка исчезает и сроки строительства сокращаются. Это во-первых, а во-вторых – выходило бы дороже, если бы я все для стройки нужное покупал, а так – кто знает? Наверное, кроме Мышки никто.

А чуть раньше, еще седьмого ноября тысяча девятьсот четвертого года у меня – как и у всей страны – был выходной: я все же продавил указ о запрете работы по воскресеньям везде, где это было допустимо по технологии и не касалось здоровья и жизни людей. А восьмого – восьмого произошло "самое важное совещание". В принципе, обычное, просто результат оказался настолько неожиданным…

Народ собрался в Петербурге, в Зимнем дворце – ну не было у меня другого места для таких совещаний еще. Правда и Зимний сейчас был не лучшим местом для совещаний – его уже начали окапывать для последующего подъема – но "Англия" вообще уже "висела в воздухе" на двух сотнях домкратов и в нее просто войти было невозможно. Цель совещания была простой и предсказуемой: обсуждение итогов года предыдущего (точнее, "летнего периода", когда все стройки шли) и планов на новый. Итоги были пока не очень впечатляющими – хотя с какой стороны смотреть. Железную дорогу до Мурманска и в Костомукшу выстроили полностью, а в сторону Воркуты протянули ее до того места, которое я решил именовать городом Ухтой. То есть протянули полностью нормальную дорогу широкой колеи, а дальше – за рекой Ижмой и уже до самых строящихся шахт – тянулась узкоколейка. Правда, дороги – что "широкая", что узкоколейная – были однопутными, да и большинство мостов на дорогах были временными, деревянными, ну так это лишь начало…

Впрочем, на девятьсот четвертый год это было и "концом": иных особых достижений не случилось. Роджерс правда завод в Череповце строил воистину ударными темпами, американцев на стройку прибыло больше четырех тысяч человек – но пока ничего до конца доведено не было. Как и в Старом Осколе, хотя там уже команда Саши Антоневича вообще чудеса трудового героизма демонстрировала. Героизм – героизмом, а если нет колошниковых колпаков, которые в Германии делались, то даже поднятая до самого верха домна представляет собой лишь странную железную башню…

Другие достижения были… незаметны они были. Лавр Дмитриевич разработал проекты "типовых" пролетов для железнодорожных мостов, и в Котласе заработал "Завод по производству мостовых конструкций". Заработал он правда тоже "не очень заметно", пока что эти самые "конструкции" изготавливались для небольших мостов – ну а кому интересны эти мосты длиной метров по двадцать-тридцать? Но вот через довольно многие мелкие речки и овраги на дороге в Костомукшу мосты были собраны из конструкций именно этого завода. Правда пока сталь на завод шла из Германии.

Еще одно достижения лично я посчитал грандиозным – еще бы, к нему я шел… да, если посчитать все вместе, то почти семьдесят лет. Но кроме меня, похоже, вообще никто не впечатлился – ну подумаешь, делов-то куча, стальные колеса для вагонов. То есть стальные колеса уже в природе были, но были они литые – и, поскольку требовали изрядной механической обработки – дорогие. Для паровозов такие уже использовали, а для вагонов оказывалось слишком дорого. Но если сделать стальные колеса подешевле…

С колесами Илья все же придумал, причем сначала с трамвайными, и он их не отливать стал, а ковать. На довольно небольшом паровом молоте – но у него-то и колеса небольшие были. Чтобы трамваи тише ездили, между бандажом и собственно колесом была резиновая вставка, а само колесо маленьким, в два фута, так что двадцатитонного молота Илье для трамваев хватило. Когда же потребовалось много узкоколейных вагончиков для перевозки того же балласта на строительстве дорог, Илья отковал и полное колесо – на узкоколейке колеса тоже двухфутовые были. А теперь Илья занялся вагонами уже полноразмерными…

Когда за океаном возникает много денег, которые некуда потратить, самое глупое дело их просто копить. Потому что у кого-то (в банке том же) может оказаться слишком длинный язык и окружающие буржуи обязательно заинтересуются, откуда дровишки. Поэтому денежки Чёрт Бариссон тратил более чем интенсивно, а вот результаты трат уже копил. На складах в Монтевидео копил, и накопил много интересного. Например, самый дорогой в мире токарный станок со станиной, позволяющий обрабатывать заготовки длиной до шестидесяти двух футов и диаметром до шести футов. С точностью до сотых миллиметра – и, понятное дело, такой станок – сделанный по специальному заказу – просто не мог стоить дешевле миллиона долларов. На самом деле он стоил много дороже, но он такой один всего и был, а вот прочих станков там складировались многие тысячи. Ну, тысячи тех, что попроще, а паровых молотов на пятьсот с чем-то тонн было всего три. И один из этих трех теперь мерно ковал вагонные колеса со скоростью двадцать штук в час…

Пара сотен других станков была перевезена в старинный город Ряжск, где я решил поставить новый завод по выпуску локомотивов. Очень нужный завод: ведь во всей России паровозы могли делать только восемь заводов, а даже в скромной по размерам Бельгии таких заводов было уже четырнадцать. Правда и они сейчас делали паровозы для России, ведь их самый массовый паровоз (по параметрам сравнимый с "основным" русским – то есть с "овечкой", причем по большей части этих параметров отечественную машину превосходящий) стоил на четверть дешевле и, насколько я помнил их прошлых жизней, был гораздо надежнее и дешевле в эксплуатации. Так что не заказать там пару сотен локомотивов было бы просто глупо – ведь практически все "отечественные" изготовители паровозов принадлежали все рано иностранцам и деньги за паровозы в любом случае уходили за границу. Но это – пока, и "достижением" я считал то, что завод уже строился.

Еще из достижений можно было бы отметить Машкин трубный завод, но он тоже был практически "незаметным": производство только началось, все трубы шли на одну-единственную стройку, да и тех не хватало пока… Генрих Осипович почти выстроил здание электростанции на Волхове и начал уже и плотину возводить, но там все было еще "незаметнее", поскольку ни турбин, ни генераторов готово не было. Волхов – река вообще весьма специфическая, течение у нее круглый год практически ровное, и – пока вода шла через выстроенный первым аварийный водоспуск – кроме собственно стройки на реке ничего еще не поменялось.

Так что "внешне" дела в России выглядели не очень впечатляюще: усилий прикладывается много, а результаты крайне невелики. И естественно на заседании Совета министров возник традиционный вопрос, даже два: кто виноват и что делать. Нет, все же один, поскольку насчет виноватого у собравшихся особых сомнений не было. Да и со вторым вопросом было несколько неясно, но большинство собравшихся были уверены, что неясно это лишь одному мне:

– Я думаю, – начал выступление Коковцев, – что столь невеликие результаты за прошедший год обусловлены двумя причинами. Во-первых, изрядная часть свободных средств из казны ушла на выплату по кредитам, и не меньшие суммы вообще никак пока не использованы. Я имею в виду закупленное для будущих выплат золото. А если бы мы вместо этого закупили нужные нам товары… Шведы ведь предлагали для устройства электрической станции на Волхове закупить у них электрические машины, и…

– Подождите, Владимир Николаевич, подождите. При чем здесь шведы?

– Господин Графтио говорит, что сейчас у него почти все готово, дело лишь за машинами…

– Я думаю, что "почти" – это не значит, что готово. Когда он будет совсем готов, машины будут. Наши машины, и будут они готовы этой весной. А шведы, между прочим, на выделку машин запрашивают полтора года, то есть даже оплати мы машины еще той весной, то они были бы доступны лишь следующей осенью. Так что отказавшись здесь от шведского предложения, мы мало того что сэкономили кучу денег, так еще и больше полугода по срокам выигрываем.

Коковцев что-то недовольно буркнул, но я большую часть разобрал, и мне стало несколько даже обидно. Не за себя, а за то, что другие, возможно, не расслышали:

– Владимир Николаевич, я вас попрошу повторить то же самое, но громко, чтобы все услышали.

– Вы настаиваете? Хорошо, я повторю: машины у Иванова выходят вдвое дороже шведских, но вам это даже выгоднее. И, должен сказать, что мне это не нравится, можете меня увольнять от должности.

– Надеюсь, все услышали господина министра финансов? А теперь постараюсь объяснить, в чем он ошибся. И я даже не буду упоминать о том, что за машины эти я плачу из своего собственного кармана, что делает вашу реплику о выгоде несколько странной, здесь важно другое. Во-первых, рабочие на заводе Иванова получают расчет исключительно советскими деньгами, а потому казне эти выплаты вообще никакого урона не наносят. А во-вторых, генераторы, которые выделывает Нил Африканович, втрое мощнее шведских, и их потребуется всего четыре, а не двенадцать.

– Тогда я хочу спросить – на меня с большим интересом поглядел Стишинский – если такие работы казне урону не несут, почему при этом мы не нанимаем на работы больше народу? Сейчас, по оценкам министерства внутренних дел, на грани бунтов находится более трех миллионов крестьян, сотни тысяч рабочих. Если их нанять на работы, то вероятность бунтов изрядно уменьшится, а работы пойдут быстрее…

– Бесплатно-то работать они не будут, а в стране денег нет. Уточню: золото, что ушло в запасы – это не деньги.

– Ну как не деньги? Худо-бедно, а закуплено золота на триста с изрядным походом миллионов рублей, и мы могли бы под это золото тех же советских денег выпустить… – снова начал гнуть свою линию Коковцев.

– Золото – это не деньги. Так, чувствую, у нас некоторое недопонимание, так что придется пояснить. Деньги – это всего лишь некоторая мера измерения человеческого труда, потраченного на производство товаров. Причем товаров, которые население жаждет купить: пищу, одежду, мыло, спички, керосин и так далее. И если денег, хотя бы даже золотых, будет больше, чем на них можно купить товаров по нынешним ценам, товара выпуск новых денег не прибавит – и тогда все станет дорожать до тех пор, пока стоимость всех товаров не сравняется с количеством денег. Нам этого не нужно, потому что подорожание – прямой путь к новым бунтам. Отсюда вывод: количество денег в обороте, советских денег в данном случае, должно соответствовать не какому-то там золотому запасу, а количеству доступных товаров. Причем – снова подчеркну – товаров, которое покупает население, причем товаров из числа выделываемых на заводах Канцелярии…

– Это-то всем и так понятно…

– Я вижу, что далеко не всем. Но я еще не закончил. Деньги – наличные деньги, которым можно платить зарплату рабочим, крестьянам, всем прочим – они должны соответствовать объемам товаров, назовем их так, потребительских. Но стране нужны и товары иные: оружие для армии, рельсы те же, корабли…

– Так есть же промышленники!

– Железные дороги Россия уже в откуп отдавала, и что? Пришлось большей частью их обратно в казну выкупать, причем много дороже, чем потрачено на их строительство. Но я не об этом. Платить зарплату требуется и железнодорожникам, и тем, кто катает рельсы, и тем, что выделывает оружие – но сами-то эти рабочие товаров не создают, и что делать?

– И что делать? – эхом повторил Коковцев.

– Думать надо. И, подумав, понять, что крестьянин, который хлеб растит, рабочий, который одежду шьет, в зарплату получать должен меньше, чем стоят выделанные им товары. Впрочем, он меньше и получает – хотя это всего лишь видимость недополучения: просто в затраты на производство потребительских товаров мы должны включать и затраты на производство всего необходимого уже государству. Вопрос лишь в том, насколько меньше стоимости произведенного получает рабочий, делающий потребительский товар, и сколько должен получать рабочий, делающий товар иной, те же рельсы или машины. Понятно, что по справедливости за равный труд рабочие должны получать одинаково – и из этого проистекает простое правило: во сколько раз отличается производство непотребительских товаров от потребительских, во столько же раз рабочий должен получать меньше, чем стоит этот товар. Если нам нужно рельсов на цену в пять раз больше, чем, скажем, хлеба, то зарплата рабочего должна составлять одну шестую от цены произведенного хлеба, а пять шестых пойдут изготовителям рельс. Но, учитывая, что на зарплату рабочий должен сам кормиться и семью свою кормить, мы получаем самую маленькую цифру возможной зарплаты – и отсюда автоматически вычисляем, сколько "нетоварных" работ вроде строительства заводов или дорог мы в состоянии вести. Выплачивая эту самую маленькую зарплату.

– И получается чистый грабеж – усмехнулся Владимир Николаевич.

– Грабеж получается не при таком расчете, ведь и сейчас это правило неявно всеми исполняется. Но рабочий получает еще меньше, потому что промышленник часть и себе в прибыль забирает – а вот это-то и есть грабеж.

– А вы против прибыли?

– Я? Как капиталист, за семь лет укравший зарубежной торговлей немалые деньги, позволяющие сейчас нам закупать там машины и прочие товары – конечно же нет! Но как канцлер Российской империи – категорически против того, чтобы другие крали своей торговлей у меня. Но в любом случае деньги сами по себе ничего не решают, решают товары, которые можно на эти деньги купить. Вячеслав Константинович не даст соврать: в одном Петербурге сейчас бастовать готова хорошо если не сотня тысяч рабочих, хотя многим из них зарплату за последний год повысили. А готовы они потому, что зарплаты им на жизнь нормальную не хватает – потому что цены выросли гораздо быстрее, чем им зарплату повышали. Дураки, прости господи, конечно: ведь если им зарплаты снова поднимут, то цены еще быстрее вырастут: продуктов в городе всяко не прибавится. Но пока рабочий этого понять не может – однако мы-то люди грамотные, мы просто обязаны это понимать!

– Допустим, мы поняли – подал голос до этого тихо сидевший фон Плеве, – и каким образом понимание это поможет предотвратить забастовки?

– Предотвратить? Да никаким образом не поможет. Более того, в самое ближайшее время мы дадим рабочим еще больше поводов для забастовок. И нашей задачей будет не предотвратить их и даже не подавить, а направить недовольство рабочих в направлении, приносящем Державе максимальную пользу. То есть – на создание тех денег, которыми будет оплачиваться наше будущее.