У роз нет запаха и вкуса

Глава 8

Я проснулась от звяканья и шороха открываемой двери, и первая мелькнувшая мысль была — это Вильем. Пришёл ко мне, несмотря ни на что. Но в следующий момент я осознала, что Вильем, конечно же, никогда не поступил бы так опрометчиво и безрассудно. Мне показалось, что он чувствовал себя виноватым и искренне сожалел о произошедшем, о том, что поставил под угрозу своё пребывание здесь и практику у магистра Койно, которого, несомненно, уважал и считал человеком хорошим. Скучающая молодая женщина изменила мужу, соблазнила его ученика, пользуясь отсутствием супруга — какая пошлая банальность!

Вильем чувствовал какое-то к физическое влечение ко мне, но ветреная жена магистра ему, надо полагать, нравилась не больше, чем он сам мне поначалу. А теперь? Что я чувствовала теперь?

Мне не хотелось об этом думать.

Я открыла глаза и встретилась взглядом со стоящим в дверях Мортоном.

«Знает?»

Как бы ни было хорошо мне с Вильемом, это было… мимолётно и больше не повторится. А вот жить в Койнохолле, постоянно опасаясь разоблачения и немедленной жестокой кары, придётся долгие, долгие годы.

Стоило ли оно того?

Мортон стоял в дорожном костюме, в чёрной фетровой шляпе, с зонтиком-тростью в руке. Кинулся ко мне, только-только вернувшись? Судя по серому небу, едва заметному в просветах занавесок, было ещё очень рано.

Мы молча смотрели друг на друга, и в этом не было ничего особенного — на протяжении шести лет мы почти и не разговаривали. Я ничего не знала о собственном муже, кроме нескольких довольно безумных постельных пристрастий, и даже то, с каким уважением и почти восхищением говорил о нём Вильем, несло в себе куда больше информации, чем я получала о супруге за год.

Должна была я сделать первый шаг к Мортону, попытаться наладить с ним контакт или не должна? Возможно… Не будь той самой первой ночи, того самого первого года, когда кроме боли, обиды и страха у меня ничего с ним не ассоциировалось. Первого года — и последующих пяти лет.

Вильем чувствовал себя виноватым, я — нет. Но страх наказания всё же присутствовал.

— Раздевайся, — бросил мне муж, я встала босыми ногами на мягкий прикроватный коврик и спустила ночную рубашку, а Мортон подошёл ко мне, разглядывая меня, точно музейную статую, не делая и попытки прикоснуться. Он мог не стараться — мягкий, обходительно-робкий Вильем не оставил на мне ни единого следа, ни царапинки. После грубого Мортона, который всегда делал мне больно, непривычно нежные и осторожные прикосновения Вильема чувствовались, как продолжение моих собственных.

Я стояла, вытянувшись, глядя поверх фетровой чёрной шляпы супруга в потолок, и вспоминала всё то, что бегло прочитала в садоводческой книге, отрывочные сведения с трудом складывались в цельные мысли, зато лицо приобрело нужное отрешённое выражение.

С приходом весны розы следует освободить от зимнего укрытия. Сначала рекомендуется сделать продухи по торцам укрытий, постепенно пропуская свежий воздух, подсушивая землю от сырости…

— Ты с ним спала?

После зимовки в розарии проводится уборка: убираются прошлогодние листья и прочий растительный мусор, выпалываются многолетние сорняки. До распускания листьев, розарий стоит обработать препаратами, содержащими купрум…

— Отвечай, стерва.

Моё горло сдавливается невидимой удавкой, и мне кажется, что всё так просто: стоит разозлить Мортона посильнее, чтобы наконец-то закончить с этим всем.

— Да! — выдыхаю я, скобля ногтями по горлу — с инстинктом выживания очень трудно бороться. — С ним… я… было так хорошо… лучше… с ним, не так, как с тобой… ненавижу!

Он отпускает меня, точнее — удушье прекращается, и я обессиленно падаю на кровать, стараясь вдыхать не слишком громко и хотя бы не заходиться кашлем.

— Дура. Надо тебя наказать.

Внезапно в комнату заглядывает молоденькая служаночка, та самая, что как-то так весело щебетала с Самсуром. Новенькая, возможно, её привлёк шум… Она ещё не знала, что, работая в Койнохолле, нужно быть слепой и глухой. Я едва успеваю завернуться в одеяло, глаза девушки слегка округляются, и неожиданно она делает шаг вперёд, а дверь за ней захлопывается сама собой. Девчонка недоумённо, растерянно, несколько заторможенно переводит взгляд на Мортона, я тоже, с ужасом понимая, предвидя, что сейчас произойдёт и какое наказание он мне придумал. Нетрудно представить, как она будет кричать, когда муж повалит её на кровать, убедившись, что я смотрю — даже если для этого понадобится мне веки приколоть иголками. Как бы то ни было, но девочка выглядит такой юной, невинной и перепуганной, что я зову:

— Мортон…

Первый раз, кажется, я обращаюсь к нему по имени не на людях. Голос звучит хрипло, отнюдь не от желания или страсти, а из-за недавнего удушья.

— Мортон, я так скучала…

Девушка переводит взгляд на меня. Наверное, ей лет восемнадцать или около того, совсем как я, когда попала в проклятую яму Койнохолла. У неё светлые волосы и по-детски круглые щёки, голубые глаза чуть навыкате… А мне уже и терять-то нечего.

— Мортон! — добавляю в голос нетерпеливо-капризных ноток. — Выгони её и иди ко мне! Я скучала, так ждала тебя!

Он колеблется, а я судорожно думаю, потому что неверно сказанное слово способно склонить чашу весов не в пользу этого голубоглазого ребёнка.

— Мортон, если ты положил глаз на эту простушку, я тебя убью.

Нет, не то, не то, неубедительно, слабо!

— У меня проснулась магия, — говорю я, облизывая губы. Мортон поворачивается к служанке и равнодушно говорит:

— Пошла вон.

Девушка быстро, спиной вперёд, выходит, точнее, выкатывается колобком из комнаты, вряд ли понимая, какой участи только что избежала.

Я смотрю ей вслед почти с сожалением.

— Если ты врёшь, то…

— То что? — вскидываю я голову. — Убьёшь меня?

— Проверим, — говорит он отрывисто, и я не понимаю, при чём тут это вообще, но знаю одно — я соврала ему, и последствия будут ужасны. Однако Мортон как будто забыл о Вильеме, и это не может не радовать. Муж выходит, а я остаюсь сидеть на кровати, голая, разглядывая сброшенную горкой тонкую ночную сорочку.

Возвращается он быстро, швыряет прямо на мою постель горсть свежей сырой земли, часть крошек попадает на мои колени. Стоит, по-прежнему одетый — ждёт. А я молюсь, чтобы больше никто не вошёл, никто не попался Мортону под руку. Безнадёжно смотрю на земляные крошки — конечно, всё это ложь, магия не проснулась, не проявилась, и я ничего не могу с ними сделать. Я бесплодна во всех отношениях, пусть и не по своей вине. Дар сам по себе — это семя, которое прорастает в трети случаев, если старательно учиться, если посвятить этому время и силы…

— Ну, — бросает Мортон, и я прикрываю глаза, ожидая удара руки или магии.

Ненавижу!

Ненавижу за всю ту боль, которую он мне причинил, за одиночество, от которого моё тело и душа словно одеревенели, за то, что я сижу тут, как в тюрьме, за то, что у меня не было и нет выбора!

Ненавижу! Набить бы ему рот этой землёй, чтобы он задыхался так, как я! Чтобы он больше не смел раскрывать свой болтливый рот, не смел оскорблять меня, никогда больше…

— Ясно, — вдруг отрывисто и сухо говорит Мортон. — Одевайся. Я буду ждать тебя к обеду.

Я открываю глаза, когда дверь захлопывается. В комнате никого нет, земля по прежнему разбросана по кровати… Да нет, не только по кровати — по полу почему-то тоже. Поднимаюсь, одеваюсь, по дороге в столовую говорю горничной, чтобы прибрала комнату.

Эта горничная давно работает в Койнохолле, и никаких вопросов или удивления у неё не возникает.

Несколько дней Койнохолл живёт спокойно. Мортон не приходит в мою спальню, никуда меня не тащит, а мы с Вильемом не пересекаемся.

Но это не означает, что я не думаю о нём.

Думаю ежедневно. Еженощно. Трогаю себя, провожу руками по напряжённо-ноющим соскам, твердеющим от прикосновений, потираю складочки между ног, сжимаю бёдра, вспоминая нашу короткую жаркую близость — но всё это не то, и даёт только минутное облегчение. Наша связь с Вильемом не принесёт нам ничего, кроме проблем — я это прекрасно понимаю. Пытаюсь убедить себя, что он мне не нужен, что я ему не нужна — последнее легче лёгкого.

Безделие в сочетании с тягостными мыслями — ужасное сочетание, и ранним утром я отправилась в библиотеку — попробую поискать что-нибудь о самостоятельном развитии дара или о магии земли. Мортон вставал поздно, и я шла, не ожидая от судьбы подвоха.

Но подвох, конечно же, случился.

— Доброе утро, леди Койно.

— Бессонница? — выдавила я, не оборачиваясь к подошедшему со спины Вильему, но чувствуя, как предательская горячая волна проходит по телу от кончиков пальцев ног до нижних рёбер.

— Всегда рано встаю. Я же вам говорил, что жил при монастыре. Там нас будил колокол перед рассветом… Было невозможно остаться в постели, даже в раннем детстве. Решили почитать с утра пораньше?

— Да.

Слова не желали произносится, тело не слушалось, сердце колотилось вовсю.

— Опять про розы? Вы знаете, я погулял в вашем розарии. Очень красиво, но они почему-то совершенно ничем не пахнут.

— Такой сорт.

— Леди Альяна, можно мне зайти с вами в библиотеку? Мне нужно кое-что…

Я развернулась так резко, что, кажется, могла свернуть шею. Что-то хрустнуло внутри, то ли позвонки, то ли остатки моего здравомыслия. Схватила стоящего за спиной Вильема за руку и буквально втолкнула в библиотеку. Дверь за нами захлопнулась, мы замерли у стены, и я приподнялась на цыпочки, потянулась к его губам.

Вильем подхватил меня под ягодицы, отрывая от пола, и я обняла его за шею, стиснула бёдрами его бёдра, чувствуя себя как та самая роза, освобождённая от зимнего укрытия. Убрать бы ещё многолетние сорняки… Вильем поставил меня на пол целую вечность спустя, истерзанные поцелуями губы горели. Я стянула с него штаны и бельё, он задрал на мне юбку.

— Это просто безумие какое-то, — шептал Вильем мне на ухо, приподнимая моё бедро и прижимая меня к себе. Я вжалась спиной в дверь и держалась за него, я цеплялась за него — в прямом и переносном смысле. Он помедлил несколько секунд, глядя мне в глаза, я потёрлась об его член голым животом, прежде чем его руки свели нас двоих воедино. Медлить было немыслимо, и всё же мы сладко балансировали на грани предвкушения.

— Леди Альяна, вы…

— Рискую. Очень рискую. Как и ты.

Медленно-медленно он вошёл в меня, и от соприкосновения, тесного давящего трения его и моей кожи меня затрясло. Мы постояли, а потом он начал так же медленно двигаться, словно не в силах поверить, что это всё происходит на самом деле.

— Быстрее, — шептала я ему в лицо. — Чуть-чуть быстрее…

— Вам не больно?

— Нет.

Я не собиралась упустить ни капли, ни крошки этого своего краденного вожделения.

— Посмотри, — сказала я ему, надавив ладонью на затылок, заставляя опустить голову. — Смотри на меня, как мне с тобой хорошо.

Его рука огладила мою щёку, задержавшись на подбородке. Неуверенно коснулась груди, но раздеваться сейчас целиком было бы слишком долго, я не могла себе этого позволить. Вильем опустил глаза — но ничего увидеть не мог, и я отодвинула сбившуюся складками на талии юбку в сторону. Член двигался, то скрываясь в моём теле, то выходя наружу.

— Хочу тебя, — твердила я, пока его сильное горячее и твёрдое тело неутомимо вколачивалось в моё, мягкое, принимающее, податливое. — Хочу тебя везде. Постоянно.

— То же наваждение, — шепнул Вильем, целуя мои голые плечи, шею, ускоряясь так, что я застонала, захлебнулась воздухом.

— Я скучала по тебе. Я ждала тебя.

Второй раз сказанные, эти слова — не фальшь. Но, выгибаясь на нём от яркого, болезненно-острого наслаждения, я осознала, что мы перешли некую черту, точку невозврата. Просто потому, что даже Мортон с его угрозами, весь ад с его демонами уже не заставит меня держаться подальше от Вильема Хоринта.