У роз нет запаха и вкуса

Глава 19

Неделю спустя Вильем поймал себя на том, что останавливает взгляд не только на рыжеволосых женщинах лет двадцати — двадцати пяти — с этим премагистр Хоринт уже перестал бороться и почти смирился, но и на маленьких рыжих девочках, словно он какой-то ненормальный или больной. Останавливает взгляд, замирает, глядя вслед, полностью забывая о спутниках и собеседниках и теряя нить разговора. А однажды он увидел в одной из торговых лавок детский венок для волос из шёлковых кремовых роз и минут пять не мог отвести от него взгляд, глупо улыбаясь.

Роуз бы он понравился.

Так или иначе, всё объяснимо. Ему уже двадцать пять, пора заводить семью.

Ей тоже было двадцать пять.

Прошло шесть лет, пора было забыть о коротком эпизоде, случившемся в имении магистра Койно. Но забывалось плохо, непережитое, непрожитое чувство жгло, несильно, но едко, целый комок нераспутанных чувств плескался в нём, не желая оседать на дно.

Ночной сад вокруг Койнохолла.

Розы без запаха.

Каменная беседка.

«Соври мне…»

Его злость на себя за беспомощность, за непонимание, как лучше поступить. Альяна Койно, которую он никак не мог понять. Не мог удержать. Не мог не желать. Не мог не вспоминать. Уже не мог вернуть или спасти.

Мужчине недопустимо быть слабым — а он был. Слишком слабый неопытный маг, слишком слабый в дуэльном оружии боец. Он не учился владению оружием, когда жил с матерью, после, в Академии, делал ставку на дар. Но дару нужно время, как и любому навыку. Девятнадцатилетний маг, у которого к тому же достаточно поздно пробудились способности, не сможет противостоять в честном равноценном противостоянии пятидесятилетнему магистру. Нечестного он не хотел, не так был воспитан.

И что тогда? Отдавать свою женщину? Позвольте, свою ли?

Мать умерла внезапно, она скрывала свою болезнь долгие годы, стремясь подарить ему спокойное детство и юность вдалеке от пороков, похоти и соблазнов светского общества. Отец объявился почти что сразу после её смерти, извлёк его из тишины маленького дома при монастыре, ошеломив грядущими перспективами — и требованиями одновременно. Шила в мешке не утаишь, о незаконнорожденном мальчишке стало известно, узкому кругу — но широко.

Поступление в Академию? Хочешь знаний? Развития дара? Посещения лучшего образовательного учреждения в стране, лучшего индивидуального наставника? Изволь. Но при этом никакого шума, никаких скандалов, порочащих честное имя. Полное подчинение.

И вот он вляпался по полной, не прошло и года…

«Не стройте из себя скромника. Раз уж вы сами не дали мне уйти вовремя…»

Вильему хочется биться головой об стену, но прошло уже шесть лет, и в этом нет никакого смысла — даже метафорически. Воспоминания сыплются, как горох.

Её колючий взгляд, резкие интонации, жаркий шёпот, волосы, прилипшие к вспотевшему лбу, бесстыдные прикосновения. Влажные плечи, руки и губы — на его губах, на его члене, ласки, одурманивающая нежность. Безумное притяжение. Запретное, и от того ещё более невыносимое. Самые первые, самые яркие чувства. Преступное удовольствие. Злость на себя, на судьбу, которой было угодно свести его именно с ней, женой безумного и всемогущего магистра Койно — во всяком случае тогда он казался Вильему именно таким.

И раз за разом калейдоскоп воспоминаний возвращал его в ту ночь в саду Койнохолла. Его глупая детская обида, их разговор о магии разрушения, роза в её руках, поцелуй, непреодолимое влечение. Её слова, от которых сносило голову: «Соври мне, Вильем. Скажи, что влюбился в меня без памяти…». Разрушенная колонна беседки. Истерика Альяны. Он не знает, что лучше, бежать за ней или дать ей успокоиться. Внезапное появление Мортона, магические путы, сковавшие руки — его почти что вышвыривают за пределы ограды имения, прямо в руки троих безмолвных равнодушных ко всему служащих. Кабинет отца. Его лицо — такое чужое, почти незнакомое, с резкими правильными чертами. Его голос — холодный, сухой.

«Я же говорил, никаких скандалов. Как ты мог… Интрижка с замужней женщиной… Ты понимаешь, что… Ты не понимаешь, что… Как ты мог..!»

Вильем не знает, как он мог. Не знает, что сказать. Он не любил этого постороннего человека, восемнадцать лет не появлявшегося в его жизни и в жизни матери, но он был им очарован сперва — его силой, его властью, его уверенностью. И сейчас на миг почувствовал себя ребенком перед всемогущим взрослым, с надеждой на то, что этот взрослый разрешит ситуацию одним взглядом, одним жестом.

Отец выслушал его, не прерывая, но выражение брезгливого отвращения, словно его заставляют копаться в экскрементах, не сходило с его красивого неподвижного лица.

— Ты хочешь, чтобы я заставить Мортона Койно развестись с его женой? — спросил он с таким видом, с которым шестилетнего ребёнка спрашивают, действительно ли он хочет уйти из дома навсегда и жить в лесу или бродячем цирке. — Ты сошёл с ума?

— Но он над ней издевается, он её бьёт, насилует!

— И что?

Вильем смотрел на него, не в силах отвести глаза и в то же время ощущая убийственную силу этого недоброго взгляда.

— Она его жена. Она жива. Это всё не твоё дело. Судя по всему, она это заслужила.

— Он её бьёт! — беспомощно повторил Вильем. — Если бы… если бы маму кто-то бил…

— Мы с твоей матерью не состояли в браке, — ледяным голосом отрезал отец, — но шлюхой, как леди Койно, она не была. Она не изменяла мужу, и свой грех она отмолила. Неуместное сравнение.

— Грех?! — Вильем сам не заметил, как сжались кулаки. — Так ваша связь — это её грех?! Она не могла тебе отказать! А хотела ли она всего этого? Это ты называешь грехом?! Меня? То, что всю жизнь она боялась за меня, то, что она прожила изгоем, в одиночестве, осуждаемая собственной семьёй, соседями? И ты ещё учишь меня? Ты побоялся спорить со своей семьёй, ты её бросил, и при этом…

— Я мужчина. И я её не насиловал. И это вообще не твоё дело. Не смей так со мной разговаривать! — отец сжал зубы и цедил слова по одному, ровно, но зло. И именно в этот момент страх Вильема перед ним вдруг прошёл. Словно он, этот страх был одной из его магических иллюзий и не больше.

— А мои отношения с леди Альяной Койно — не твоё дело, — сказал Вильем. — Не тебе её судить. И если ты не хочешь поспособствовать тому, чтобы в нашей стране, твоей стране, над молодой, беззащитной женщиной не творили…

— У леди Койно хаотический дар, Вильем, — внезапно произнёс отец совершенно другим тоном, всё ещё холодным, но куда более деловым. — Она никогда не выйдет за пределы Койнохолла. И… ты об этом знаешь, насколько я смотрю? Не удивлён? Знал и молчал, подвергая риску свою жизнь ради подстилки? Да прекрати, она замужняя женщина, она старше тебя, это… это немыслимо! Это мезальянс.

— А ведь ты узнал об этом совсем недавно, — тоже куда спокойнее ответил Вильем, не спрашивая, а констатируя факт. — И кто же тебе сказал? Всё ради того, чтобы отвадить меня?

— Мы заключили соглашение с магистром Койно. С леди Альяной всё будет нормально. А ты больше не беспокоишь эту семью. Ты стал взрослым, тебе нужны женщины, и они у тебя будут, — отец поднялся. — Ты молод, образован, красив, богат и все знают, что я от тебя не отказался. О леди Койно забудь. Даже если она станет вдовой, ваши отношения невозможны.

— Из-за её дара?

— Из-за её дара, из-за… Вырастешь — поймёшь. Нужно уметь сохранять голову на плечах и уходить, не оглядываясь, от тех, из-за кого ты её теряешь. Это важно, Вильем. Я не влиял на твоё взросление, но если бы мне нужно было сказать одной фразой всё, что я хотел бы тебе передать, то я сказал бы именно это.

— Как ты ушёл от матери? И от меня?

…отец не ответил.

Конечно, он приходил к Койнохоллу за последующие два с половиной месяца — и не раз. Но каждый раз ему говорили — неизменно вежливо — что леди Альяна уехала из Койнохолла, что сэр Койно отсутствует, а в отсутствие хозяев его не могут впустить. Он пробовал прислать своего приятеля из Академии вместо себя, он пробовал прорваться силой и тайком посреди ночи. После первого же такого случая люди отца стали следовать за ним неотступно. А через два с половиной месяца, в середине августа, Вильем обнаружил вместо Койнохолла пожарище на развалинах посреди частично отцветшего розового сада. Здание разрушилось не сразу, о чём поведала ему одна из служанок, которую он смог разыскать. Мужское и женское тела, обгорелые и изуродованные, что обнаружились под завалами, принадлежали супружеской паре Койно.

Всё состояние погибшего в результате «несчастного случая» магистра отошло его двоюродной сестре, так же изрядно пострадавшей при обрушении дома и пожаре — леди Элоне Крийшентвуд, одинокой, бездетной и незамужней. Куда уехала леди, куда она вообще могла уехать — служанка не знала. Вероятно, оказавшаяся на пятом десятке достаточно обеспеченной, родственница магистра поспешила покинуть это мрачное место и приобрести себе новый дом.

Через год Вильем стал ходить по домам утех, не забывая как следует напиваться перед их посещением. Через два года — вступать в необременительные связи с женщинами, которым ничего от него не было нужно, кроме постели и денежной дотации — это было обязательное условие. Через шесть равнодушно кивнул на предложение отца выгодно и удачно жениться на подходящей девушке. Всё было в порядке. Всё было в порядке, если не думать, не вспоминать, почаще бывать на людях.

Шёлковый детский ободок с розами заставил его остановиться, словно ветер распахнул наглухо заколоченное окно воспоминаний. Вильем повертел милую безделицу в руках — он мог купить десять сотен таких, и в то же время не решался кивнуть почтительно замершему поодаль продавцу.

Он же не знает ничего об этой девочке, кроме имени.

…но хозяин целительской лавки, где её матери продавали снотворное, — знает.