Глава 17

Эйнар выбрал удачное время, чтобы навестить облюбованный братом мир: отец отсутствовал в столице, и отлучкой наследника никто не заинтересовался. Но, едва вернувшись, молодой шеар узнал, что родитель опередил его на несколько часов и сейчас отдыхает у себя. Это тоже было кстати. Откладывать разговор он не собирался.

— С возвращением, отец. У тебя найдется для меня время?

Холгер, сидевший на полу перед огромной, раскрытой на середине книгой, поднял голову.

— Конечно. — Книга захлопнулась и, медленно скользя по воздуху, устремилась к высокому шкафу, занимавшему в покоях правителя полстены. — Но сначала не хочешь сообщить, где ты был?

Обычно Эйнара раздражали такие вопросы. Во время последней волны никто не препятствовал его походам к разрывам или участию в разожженных тьмой войнах в чужих мирах, а теперь, когда все закончилось, получалось, и на день нельзя покинуть Итериан, чтобы у тебя не потребовали отчета. Однако сегодня наследник не стал выказывать недовольства тем, что его до сих пор принимают за ребенка. Сбросив обувь у входа, он прошел в центр комнаты и опустился на циновки напротив отца.

— Ходил повидаться с братом.

Если подобный ответ и стал неожиданностью для правителя, тот ничем этого не выдал.

— Как прошла встреча?

— Хуже, чем хотелось бы, — признался Эйнар.

— Ты жив и даже не ранен, — констатировал отец. — Он, надеюсь, тоже. О лучшем исходе и мечтать нельзя.

Он не насмехался, но в очередной раз объяснял сыну, что родственная кровь — еще не родная душа. Он часто напоминал об этом. Делал все возможное, чтобы они с Этьеном пересекались как можно реже, и сам избегал общения со старшим сыном.

— Зачем ты пошел к нему?

— Просто так, — Эйнар с вызовом посмотрел на отца. — Решил наконец-то познакомиться с братом. Узнать его получше… И кое-что узнал.

— Что он тебе сказал? — в голосе правителя послышалось недовольство.

— Ничего. Дело не в том, что я услышал, а в том, что я увидел.

— И что же?

Такая тревога отразилась на миг в глазах правителя, что Эйнару захотелось махнуть рукой и, подтверждая репутацию легкомысленного дитяти, ляпнуть что-нибудь в духе: «Да, знаешь, он там подстригся, обрядился в потешный костюм и катается на груде железок с мотором». Отца бы это успокоило.

— Он управляет тьмой, — выговорил он, не позволив трусливой мыслишке одержать верх. — Этьен управляет тьмой.

— Да, — правитель натужно улыбнулся. — Он же шеар.

Эйнар тоже был шеаром и знал, что тьму можно контролировать, сдерживать или выпускать, используя в своих целях, но ее нельзя привязать к силе стихий, сделав частью себя. Не здесь, не в Итериане, но в других мирах случалось, кто-то из детей стихий впускал в себя тьму, и это меняло его и калечило, делая многократно сильнее и вместе с тем превращая в обреченного на мучительную смерть раба. Но никогда подобного не происходило с шеарами: темное начало не возьмет верх над кровью четырех. И не уживется с нею. Насколько Эйнар знал, сочетать в себе, хоть и в незначительных долях, дар стихий, свет и тьму могли только…

— Люди, — закончил Холгер невысказанную мысль. — Маги-люди. Человек от рождения несет в себе частичку каждого природного начала, и вся его жизнь — выбор. А твой брат — и человек, и шеар.

Правитель не юлил больше, не уклонялся от разговора. Устало провел ладонью по лицу, убрал назад упавшие на лоб волосы и испытующе посмотрел на сына.

— Теперь понимаешь?

— Он знает?

— Должен знать. Но, вероятно, считает это нормальным. Пусть так и будет. В Итериане никто не видел в нем этого. А в другом мире он не опасен… Не так опасен, как здесь.

— Почему ты решил, что он вообще опасен?

— А почему ты пришел ко мне после встречи с ним? — вопросом на вопрос ответил правитель.

Сложно сказать. Тревога? Предчувствие?

— Ждешь объяснений? — понял отец. — Что ж, глупо было пытаться оградить тебя от этого. Но я не мог не попробовать. Вы — мои дети, и защитить вас — мой долг и мое право.

— От чего защитить?

— От всего, что может причинить вам вред.

— Этьен мог мне навредить? — спросил Эйнар. — Или я ему?

Холгер вздохнул.

— Я попробую объяснить, но ты должен обещать, что не расскажешь ему о том, что сейчас узнаешь.

Молчаливый кивок был принят как клятва, и правитель продолжил:

— С матерью твоего брата я расстался еще до его рождения. Этьен появился на свет в чужом мире, вдали от меня. Жил там и там же мог умереть. Его смерть стала бы еще одной моей виной, ведь если бы я не отпустил Аллей и сумел найти решение, устроившее всех, этого не случилось бы… Но мне дали шанс. Четверо редко снисходят до нас, но в тот миг, когда Этьен остановился между жизнью и смертью, я говорил с одним из них.

Согласно официальной версии, представленной совету народов и известной Эйнару, старший сын правителя едва не погиб во время организованного неизвестными покушения, но был спасен и возвращен Огнем, жизнь дарующим. То есть исключительно по воле четырех, ибо всем известно, стихии-прародители солидарны в своих решениях. О том, что Холгер как-то причастен к этому чуду, не было произнесено и слова. До сегодняшнего дня.

— Да, я заключил договор с предвечными. Они предложили мне вернуть сына, и вместе с тем исправить ошибку, которой стало его рождение. Мне было сказано, что Этьен вернется, но не ко мне, а в мир, где родился, и я не имел права вмешиваться в его судьбу, как бы она ни сложилась. Тот мир стал его лабиринтом силы. Там он должен был найти себя и свой дар, и только после этого мог прийти в Итериан как шеар. Я не знаю, как связаны четверо с прорывами пустоты и могут ли они предрекать такие события, но они сказали, что Этьен придет в наш мир, когда будет нужен ему. И я не смогу отказаться…

— Почему ты должен был отказываться?

— Не должен был. Хотел.

— Почему?

— Потому что я не знал всего, когда заключал ту сделку, — резко ответил правитель. — Не знал, как отразится жизнь в мире людей на твоем брате. Единственное условие, которое я поставил тогда, — дать ему время. Человеческая кровь стала причиной слишком скорого взросления, и Этьен уже к пяти годам открыл в себе дар. Для ребенка это слишком большая ответственность. Я надеялся, что двенадцати лет отсрочки будет достаточно, но не учел того, что дар — это не только магия стихий. Мы ведь не задумываемся о выборе между тьмой и светом, у нас его просто нет. А у Этьена был. И он не стал выбирать. В мире людей он вобрал в себя оба начала. И сделал это так… неправильно… Свет он научился скрывать. А тьме порой позволял одержать над собой верх. Как обычный человек. И когда он получил силу шеара, продолжал думать и вести себя как человек, не оценивая всех последствий. Лишь здесь, в Итериане он понял… я надеюсь, что понял… Но не избавился от тьмы в сердце. И не избавится никогда.

— Но…

— Дослушай, — оборвал Холгер хотевшего что-то вставить наследника. — Я рассказал о своем условии, об отсрочке, которую попросил для Этьена. Но я не говорил о том, чего потребовали от меня. Первое — это молчание. Твой брат не должен знать, что я причастен к его возвращению. Невмешательство — второе. Этьен сам выбирает свою судьбу. Мне обещали, что он вернется. Что проживет двенадцать лет в мире людей и там обретет силу шеара. Что придет в Итериан, чтобы стать его спасением… И уйдет, чтобы не стать погибелью. Он вручит свою жизнь выбранному им самим миру — так мне было сказано. И я не знаю, как это понимать. Несколько лет назад я подумал, что обещанное вот-вот исполнится. Твой брат едва не отдал жизнь за Итериан… Вручить жизнь, отдать — это ведь можно толковать и так? Но Итериан — не тот мир, который он выбрал.

— Все равно не понимаю, — тряхнул головой Эйнар. — Молчание. Невмешательство. Но ты все это время удерживал его на расстоянии. Он почти ненавидит тебя. И меня заодно. И маму, и бабушку — всю нашу семью. Это тоже было условием?

— Нет. Это было моим решением.

— Но зачем? Чтобы он не привязался к нам? К Итериану? Чтобы не захотел остаться?

— И это в том числе, — хмуро согласился правитель. — Но в первую очередь для того, чтобы не нарушать того зыбкого равновесия, что установилось в его душе. Ты можешь не одобрять меня как сын, но как шеар должен понимать. Твой брат с самого начала представлял угрозу. С первого дня, когда появился здесь. Он был эмоционально нестабилен, балансировал на грани. А мир был слаб, и всплеск тьмы в самом его сердце мог уничтожить его полностью. Но в то же время Этьен был нужен Итериану. И единственный выход, который я увидел, оставить его в том коконе, в который он сам себя упрятал.

— На девять лет?

— Они быстро пролетели. И хочется верить, не без пользы для твоего брата. Я постарался, чтобы он увидел и узнал как можно больше. Чтобы был готов ко всему. А он выбрал свой мир. И я уже говорил, так будет лучше.

— Конечно. Если он сорвется, с силой шеара, помноженной на силу тьмы, он уничтожит лишь свой мир. Маленький, никому не нужный мир. Предварительно вручив ему жизнь, естественно, и последнее условие будет выполнено.

— Не исключено, — правитель опустил глаза. — На все воля четырех.

— А я? — взвился Эйнар. — От чего ты оберегал меня?

— От привязанностей. От потерь. От сомнений, если однажды тебе придется выбирать между безопасностью Итериана и жизнью того, кого ты называешь братом.

— Даже так? — тень легла на лицо наследника. Но шеар — всегда шеар, и он понимал, что отец в чем-то прав. В чем-то, но не во всем. — Себя ты тоже избавил от сомнений?

— Еще до того, как он пришел в наш мир.

Дальше говорить было не о чем. И невозможно повернуть время вспять, чтобы вернуться в счастливое неведение. Жил же как-то без брата, даже зная, что он у него есть, вот и жил бы себе…

Эйнар поднялся на ноги. Молча поклонился отцу, прощаясь.

— Не забывай, ты обещал, что не скажешь ему ничего, — напомнил правитель.

— Не скажу.

На все воля четырех.


Оставшись один, шеар Холгер еще долго сидел неподвижно, а в отяжелевшей голове билась тревожно мысль: не лишился ли он только что еще одного сына?

— Он — шеар, — сначала раздался голос, затем прямо перед правителем вспыхнуло яркое пламя, спустя миг принявшее образ высокого длинноволосого мужчины. — Он поймет.

— Надеюсь, — пробормотал Холгер.

Огонь не являлся ему с того самого дня: некому было задавать вопросы, не от кого ждать ответов. Но новая встреча воспринялась как нечто само собой разумеющееся, словно они условились о ней заранее.

— Не нужно было нарушать наш уговор, — укоризненно покачало головой воплощение древней стихии, устраиваясь на полу, на том месте, где недавно сидел Эйнар.

— Я его нарушил? — пытаясь вспомнить все и сразу, подался к гостю правитель. — Как?

— Не ты ли клялся, что твой сын никогда не узнает, что случилось тогда? А я разве уточнял, о каком сыне речь?

— Нет. Но Эйнар тогда еще даже не родился…

— Он — твой сын, — отрезал нежданный гость. — Значит, ты не сдержал слова.

— И что теперь? — севшим голосом спросил Холгер.

— Откуда мне знать? Если бы ты играл по правилам, я мог бы предсказать результат. Но ты их нарушил. Хотя… Ты ведь не все ему рассказал. О втором своем условии и не обмолвился.

— Этого ему знать не нужно, — твердо произнес шеар.

Ни ему, ни Этьену.

— Уверен? — пылающий лик приблизился, губы — лепестки пламени — изогнулись в полуулыбке. — Насчет Этьена? Знай он, это многое изменило бы. И, возможно, не в худшую сторону.

— Нет. Никогда.

Если бы Холгеру позволили, он забрал бы из памяти сына весь тот кошмарный день. Но ему отдали лишь полчаса, предшествующих появлению ильясу. И этого оказалось мало. Этьену следовало вообще забыть о темных слугах, а не только о том, кто их призвал.

— Если бы он не попросил вернуть ему память, я этого не сделал бы, — вскользь заметил Огонь. — Свою часть договора я соблюдаю. Даже пытался отговорить его. Но он упрям, как и его отец.

Что поделаешь — наследственность. Оба его сына таковы. Только Эйнар, задумывая что-то, умеет ждать, а Этьен идет напролом, словно до сих пор чувствует себя человеком, которому может не хватить жизни, чтобы добиться желаемого.

— Что есть, то есть, — подтвердил Огонь. — Но это уже не исправить. Как и многое другое. Например, того, что ты нарушил договор. Что бы ни случилась теперь, это будет твоя вина.

Правитель опустил голову. Даже реши он возразить, со стихиями-прародителями не спорят.

— А зря, — насмешливо укорило живое пламя. — Мог бы попробовать.

«Как? — хотел спросить Холгер. — В чем?»

Но Огонь исчез так же внезапно, как появился, оставив новые вопросы и новые страхи.


Возвратившись в мир людей за несколько часов до рассвета, Лили собиралась поспать, отложив все дела до утра. Но не вышло. Тревога. Разбуженная посещением Итериана память. Предчувствие, настолько смутное, что его следовало бы назвать предчувствием предчувствия…

Она просидела в кресле у окна до тех пор, пока в коридоре не засуетилась гостиничная прислуга.

Слышала, когда Этьен вернулся и, не заходя к себе, отправился к Феру. Каменные стены слово в слово передали дочери земли их разговор, и альва заволновалась еще сильнее.

Дом. Он действительно хочет остаться. Здесь. С ней. Эллилиатарренсаи помнила эту девочку, маленькую, испуганную, слабую, как все люди, и сильную, какими бывают лишь некоторые из них, а в остальном — совершенно ничем не примечательную. За прошедшие годы она почти не изменилась. Не прибавилось ни красоты, ни талантов, что выделило бы ее из безликой толпы. Она тряслась над оставшимися под ее опекой детенышами, тратила жизнь на рутину и находила утешение в играх с мертвыми цветами. Но Моана сказала, что заимствование не могло стать причиной столь крепкой привязанности. Значит, было в этой девочке что-то еще, чего Лили с ее даром и опытом никак не удавалось разглядеть.

Этьен купит для нее дом с садом и сам останется в этом доме. Он все уже решил, как и маленькая цветочница, пусть оба еще не сознались в этом ни друг другу, ни, быть может, самим себе, но Лили слишком долго жила на свете, чтобы не понимать, что за признаниями дело не станет.

Плохо, очень плохо.

Холгер прав — его старший сын может быть опасен. А может и не быть. Проведя рядом с Этьеном достаточно времени, альва сделала собственные выводы, и нашла решение.

Однако ее решение противоречило тому, которое принял правитель. Первый шеар считал, что достаточно удалить Этьена из Итериана, чтобы ликвидировать угрозу. Эллилиатарренсаи же напротив полагала, что лишь свет Дивного мира не позволит ему сорваться во тьму. Холгер должен был иначе принять сына, сделать так, чтобы он не захотел уже уходить. А вышло наоборот: с каждым годом пропасть между ними становилась все шире.

Первая причина — Аллей. Этьен искал ответы, и Холгеру нужно было дать ему их. Придумать — пусть, но такие, чтобы мальчишка поверил. Отговорки и недомолвки лишь распалили его подозрения и усилили неприязнь к отцу. Правитель сам подтолкнул сына к черте, за которой начиналась власть тьмы. А теперь еще и девчонка. Мало того что из-за нее подопечный Эллилиатарренсаи не желал возвращаться в Итериан, так и рядом с ней он делался особенно уязвим. Даже силы шеара не хватит Этьену, чтобы защитить ее и все, что ей дорого. Ее боль станет его болью, и страх потери вытеснит из сердца свет…

К полудню в гостинице появилась Эсея. Альва услыхала ее, хоть обычно земля плохо слышит воздух: девушка была чем-то расстроена, и эхо ее эмоций нервной дрожью отдавалось в стены.

Лили заглянула к ней, чтобы разузнать, что случилось, и порадовалась принесенному сильфидой известию: мир людей посетил не Холгер, а Эйнар. Маленький проныра верен себе. И это хорошо. Эйнар мог стать мостиком, который соединит Этьена и оставленный им Итериан.

Но что же делать с цветочницей?

Софи. Маленькая девочка, большая тайна. Этьен сумел спрятать ее ото всех.

А ведь знай Лили раньше…

Когда-то ей удалось помочь Холгеру забыть Аллей. Не стереть сильфиду-полукровку из его памяти, разум шеара не подвластен даже огненной силе флеймов, но освободить от болезненной привязанности, дать шанс на иные чувства.

С Этьеном тоже могло получиться.

Но теперь уже поздно.

Значит, Лили найдет другой способ защитить его. Но сначала ей нужно увидеть девушку. Посмотреть, почувствовать, какой та стала. Тогда можно будет что-то решать.

Загрузка...