Обратный путь я снова проделал за баранкой «Победы». Мне всё больше и больше нравилась эта машинка. Конечно, в ней не было многого из того, к чему я привык, а огромные циферблаты спидометра и часов просто выводили меня из себя. Ещё у «Победы» скорости переключались ручкой под рулем, а рычаг ручного тормоза находился в очень неочевидном месте из-за большого дивана; но всё это были мелочи. Автомобиль двигался вальяжно, словно вёз очень ценный груз, но на нем было практически невозможно превысить скорость. Правда, ещё надо будет разбираться с техосмотром — всё-таки проходить его на тридцатилетнем экземпляре, скорее всего, очень сложно.
Но уже на Алабяна, перед самым поворотом в поселок, Валентин попросил меня притормозить. Я остановил машину на обочине и постарался выкинуть из головы мечты о том времени, когда она станет моей прелестью. Получалось откровенно плохо, но я хотя бы убрал дурацкую улыбку с лица.
— Егор, поскольку ты сегодня у нас не один гость, а вопрос касается будущего, давай поговорим здесь, — сказал Валентин. — Не против?
— Я-то не против, но… нас не потеряют окончательно?
— Думаю, с этим мы как-нибудь разберемся, — он улыбнулся. — Я собирался дать тебе ещё одно домашнее задание навроде того списка, но сейчас подумал, что это лучше сделать побыстрее.
Я внутренне напрягся, но виду не подал. Домашнее задание — значит, домашнее задание. Правда, мне послезавтра сдавать физику, для которой у меня нет полезных чит-кодов, но вряд ли стоит об этом упоминать. К спасению страны я относился гораздо серьезнее, чем к своим экзаменам.
— О чем речь?
— Тут такое дело, — он помялся. — Мне буквально вчера сообщили, что за тем человеком из Шахт и вправду тянется очень кровавый след… мы запросили подробности расследования, какое-то время на это уйдет, но он сейчас очень плотно сидит за решеткой, без шансов выйти на свободу. Мой ростовский приятель говорит, что у них половина управления была готова поехать и растерзать этого ублюдка голыми руками…
— А вторая половина?
— А вторая половина поехала, никого не спрашивая, — он горько усмехнулся, — но их развернули обратно. Есть и другие дела, которыми надо заниматься. Но я хотел тебя спросить вот о чём — были ли здесь, в этом времени, ещё случаи серийных убийств? У нас есть подозрения, что некоторые дела нужно объединять в серии, но не все коллеги с этим согласны.
Я серьезно задумался.
— Маньяков было много, честно говоря… и серийных, и не очень… Я про Чикатило знал, потому что он самый раскрученный… ну, популярный был. Про него сериалы снимали, и художественные, и документальные, книги писали, исследования, что-то из этого я видел и читал. Остальным, можно сказать, не так повезло… поэтому про них и в памяти особо ничего не задержалось. Был вроде бы какой-то ангарский маньяк… это в Иркутске, кажется… но когда? В СССР или уже в России? Может, у вас есть списки подозрительных случаев?
Мне почему-то показалось, что Валентин подготовился к этому разговору — и я оказался прав.
Это была обычная папка с надписью «Дело №» и незаполненными полями. Внутри лежало несколько листков с машинописной таблицей, в которой оказалось неожиданно сложно разобраться. Мне пришлось уточнять у Валентина по поводу тех или иных обозначений или названий, но в итоге всё оказалось проще некуда. Думаю, он даже развлекался, объясняя недалекому мне элементарные вещи. Впрочем, обижаться я и не думал — это у него всякие кодексы в мозгах прошиты, а я помнил из них только избранные места, которые могли касаться меня напрямую.
Правда, объяснений мне всё же не хватило. Минут пять я тупил в буквы, прежде чем заметил название знакомого города.
— Вот тут точно, в Витебске, — указал я на пару строчек. — «Витебский маньяк», имени-фамилии не помню, но он какой-то очень приметный, чуть ли не в дружинниках там работает и искать себя помогает. И жертв у него было явно больше, что-то вы упустили. Могу ошибаться, но он, кажется, на машинах катается, когда ищет, кого убить.
— Это точная информация? — спросил Валентин.
Я пожал плечами.
— Знаете, в будущем появится такая литература, про попаданцев… я её очень любил на досуге почитывать. Так вот там таких, как я, закидывали в прошлое с кучей ништяков…
— Что это?
— Это… да фиг знает, как это правильно объяснить, — я задумчиво почесал затылок. — Какие-то плюшки, которые очень помогают попаданцам влиять на историю в нужную сторону. Допустим… вы же наверняка читали фантастику братьев Стругацких?
— Конечно.
— Помните — у них был такой Большой Всепланетный Информаторий, в котором можно было найти буквально всё про всё и про всех. Сделал запрос — тебе тут же вывалили наиболее подходящие статьи. Американцы сейчас что-то подобное разрабатывают, интернет называется… впрочем, изначальную задумку они так и не смогли воплотить, он в итоге в большую информационную помойку превратился. Но я бы и ему был рад.
— Интернет… — Валентин словно покатал в мозгу этот термин. — Что-то проходило по нашему ведомству, надо будет покопаться… А ведь ты во время нашего разговора о нем не упоминал.
— Во что-то приличное интернет превратился только в девяностые, а до них мы ещё не дошли, — объяснил я, хотя на самом деле действительно упустил это из виду, хотя все два месяца в прошлом только об интернете и мечтал. — Но, если позволите, вернемся к попаданцам. Обычно к их услугам что-то вроде информатория Стругацких, куча энциклопедий или нечто вообще фантастическое. Подсказки про технику, про прорывные технологии, про случайных и неслучайных знакомых. У кого-то просто память замечательная — всё помнит, потому что читал. Так вот — у меня ничего этого нет. С чем был, с тем и попал сюда. Про что-то читал, про что-то видел фильмы… чем-то сам сознательно интересовался, в конце концов, у меня высшее образование и почти полученная кандидатская степень. Но весь массив данных по истории у меня, к сожалению, отсутствует. Поэтому я не знаю, насколько точна моя информация об убийце из Витебска. Он точно был, кажется, в эти годы его поймали, но кто он такой, где живет и как его фамилия…
Мы помолчали.
— Что ж, я понял, — сказал Валентин. — Ещё что-то есть знакомое?
Я просмотрел список в последний раз и вернул папку.
— Нет, больше ничего, только этот, в Витебске. Мне кажется, что тут, под Москвой, скоро должна начаться ещё одна серия убийств подростков, но про неё я знаю только из кино и не знаю, насколько в том сериале всё было близко к истине. Но это точно 1984-й, кажется, лето… убийца работал под Одинцово на каком-то конном заводе и убивал своих знакомых детей… О, вспомнил — его одноклассником был Армен Григорян! Может, поможет установить, кто из того класса сейчас в нужном районе обитает[20].
Валентин нахмурился.
— Кто такой Григорян?
Я почувствовал себя неловко.
— Возможно, сейчас и никто… но к концу восьмидесятых станет относительно известным музыкантом, группа «Крематорий». Может, сейчас уже такая есть, но, может, он ещё где-то играет. Эти русские рокеры постоянно переходят туда-сюда-обратно, за всеми не уследишь. Могу спросить у знакомых, они должны знать[21].
— Не надо, — жестко ответил Валентин. — Мы сами спросим.
— Эм… хорошо. Только вы это… когда спрашивать будете, сильно никого не бейте, пусть этот Григорян сначала свои песни напишет.
Валентин ухмыльнулся.
— Да мы вообще бить не будем, этого, как правило, и не нужно. Сами всё рассказывают.
Ну да, подумал я, с вашей-то репутацией.
Алла с Михаилом Сергеевичем сидели за столом и вели чинную беседу под чай с дефицитным «Птичьим молоком». Я никогда не понимал одержимость именно этим тортом — на мой взгляд, было много более достойных моего внимания вариантов. Впрочем, мои вкусы в отношении этого лакомства не отличались постоянством; одно время я любил «Медовики», а потом долго покупал только вафельно-шоколадные. Но совсем потом я сдался врачам, которые запретили мне баловать свои вкусовые сосочки.
Сейчас же мой организм был в полном порядке, хотя, конечно, надо было избегать любого неумеренного потребления, чтобы такое положение дел сохранялось как можно дольше. Но в данных условиях я легко дал себя уговорить и положил себе на тарелку солидный кусок.
— Вы задержались, — констатировал старик. — Всё в порядке?
Задавая вопрос, он посмотрел на меня, но я переадресовал его взгляд Валентину. Тот ломаться не стал.
— Да, в полном, сделали всё, что собирались и даже перевыполнили план, потому и времени потребовалось больше, — сказал он. — Михал Сергеич, а эти голубки всё же жениться собираются, Егор признался, когда я его к стенке припёр. Так что придется вам думать о подарке на свадьбу…
— Да, я в курсе, — было видно, что тема разговора очень развлекает Михаила Сергеевича. — Аллочка тоже не стала скрывать от меня истинное положение дел, так что я уже… озадачен. Она категорически не хочет говорить, что желает получить в качестве дара.
— Это из-за молодости, с возрастом пройдет, — ехидно сказал Валентин. — Я вот с Егором договорился — он заберет «Победу».
— Это всё же не совсем подарок, — пожаловался я. — Он за неё денег хочет.
— Валя, как же так? — старик глянул на нашего подполковника с легким осуждением. — Нельзя быть таким жадным!
— Можно-можно, — Валентин всё ещё ухмылялся. — Я не так и дорого прошу. Ещё и с переоформлением помогу.
— Мы поможем, — наставительно уточнил Михаил Сергеевич. — Оставь документы, к следующим выходным всё будет. А с деньгами, так и быть, сами разбирайтесь.
— А у вас как? — спросил я. — Договорились о переводе?
На этот раз старик предоставил право отвечать Алле.
— Да, там несложно оказалось… правда, времени надо много, но, думаю, успею…
— Успеешь, конечно, — поддержал её Михаил Сергеевич. — Вон как бодро говорила, у нас в управлении такого произношения ни у кого нет. Да и результат нужен только к сентябрю.
— Кстати, Алла, а куда ты планируешь устраиваться после института? — вмешался Валентин.
Это было настолько неприкрытое предложение трудоустройства в органы, что Алла заметно растерялась. Пришлось отвечать за неё.
— Мы обсуждали недавно, — сказал я. — Она в аспирантуру, скорее всего, будет поступать. Чтобы усовершенствовать свои знания.
— Вот как… — Валентин задумчиво посмотрел на меня. — А с тобой как?
— А я пока не знаю, кем хочу быть, — честно признался я. — Учусь лишь потому, что при переводе в другой институт потеряю отсрочку от армии и на два года пойду служить. Но про это я уже говорил…
Старик с Валентином переглянулись.
— А если отсрочка сохранится? — спросил Михаил Сергеевич.
Это тоже было предложением и, пожалуй, чуть более щедрым, чем продажа автомобиля за копейки.
— Тогда надо будет начинать думать в темпе вальса, до конца сессии у меня полторы недели, а потом придется ещё и очень быстро бегать, чтобы успеть туда, куда я соберусь переводиться, — отчеканил я.
Старик кивнул.
— То есть ты ещё не решил? — уточнил он.
— Нет, — я помотал головой. — Пока думаю о юридическом факультете какого-нибудь института — я когда-то хотел, но не сложилось, оказался там, где оказался. Но такой перевод означает возвращение на первый курс, что является серьезным минусом, наши программы совершенно не совпадают. Самый предпочтительный вариант — МИРЭА, там дают очень полезные знания для очень многих перспективных направлений.
Идея с радиотехникой пришла мне в голову только что, но сразу мне очень понравилась. Скорее всего, туда я смогу перевестись сразу на второй курс — у технарей похожие программы, а досдать один или два смежных предмета легче, чем учить те, мимо которых проходил в школе и прочно забыл. К тому же там действительно учили очень востребованным в будущем навыкам — конечно, в общем случае всё зависело от самого студента, но и направление развития вуза тоже имело значение.
— Это… — старик на секунду задумался. — Это институт радиотехники, электроники и автоматики?
— Да, он, — я кивнул. — Думаю, радиотехника придется мне по душе.
К тому же я смогу заниматься видеодекодерами на хорошем оборудовании и рассчитывать на помощь высококлассных специалистов.
— Неожиданный выбор, — протянул Валентин, который, кажется, уже прикидывал, как использовать специалиста этого профиля в своих шпионских играх. — Но, в принципе, неплохой.
— Согласен, — сказал Михаил Сергеевич. — Вот что, молодые люди… Я посмотрю, что можно сделать, хотя отсрочки от воинской службы — это ведомство Дмитрия Федоровича… а он очень не любит, когда в его зону ответственности влезают посторонние. Но, думаю, выслушать меня он согласится.
Я напряг память. Старик точно имел в виду Устинова, который занимал в здешней политической иерархии особенное место. Вроде его назначил в правительство ещё Сталин, чуть ли не во время войны; потом он последовательно пережил всех последующих Генсеков, был правой рукой и доверенным лицом Брежнева, который даже не подумал выкинуть его на мороз без выходного пособия. С ним было что-то связано… в какой-то момент я почти потерял надежду, но внезапно вспомнил.
Мне приходилось читать самые разные версии прихода Горбачева к власти — те самые, которые в том числе рассматривали его как проект британской разведки и западных банковских кругов. И вот в одной из версий, авторы которой курили не слишком забористое говно, упоминалось, что именно Устинов не позволил Горбачеву занять высший пост сразу после смерти Андропова, выступив против будущего автора слова «перестройка». Совсем сковырнуть молодого и раннего протеже других игроков в Политбюро Устинов не смог, а накануне следующей передачи власти — после смерти Черненко — и сам отошел в мир иной. Конспирологию в его смерти обычно не искали — всё-таки возраст, пережитые войны и работа на износ на протяжении полувека, — но случилась она как нельзя вовремя. Впрочем, тут я был согласен с Валентином — нашу судьбу определяют именно случайности, и смерть Устинова могла быть одной из них.
Мне очень хотелось поделиться всем этим со стариком и Валентином — в наш предыдущий разговор я про Устинова даже не вспомнил, — но в комнате находилась и Алла, и мне пришлось подавить свой порыв к болтовне.
— Было бы здорово, — выдавил я. — Спасибо.
— Пока не за что, — проворчал Михаил Сергеевич. — Вот будет результат, тогда и поблагодаришь.
Я кисло улыбнулся и снова уткнулся в недоеденный торт.
— Ты какой-то сам не свой, — заметила Алла, — словно тебя мешком по голове стукнули.
Обед у старика продлился чуть ли не до ужина, но остаться нас не позвали, а мы и не напрашивались. Впрочем, ничего интересного больше не случилось — беседа шла о всяких специальностях, о том, нужно ли учиться в аспирантуре и о других приземленных и умозрительных вещах. Но Алла с удовольствием поддерживала беседу, а я получил возможность рассмотреть свою мысль о радиотехнике со всех возможных сторон и признал её весьма годной. Особенно годной она была с точки зрения моих представлений о будущем — заборы всё же были дело даже не вчерашнего, а позавчерашнего дня, потому они и сдали свои позиции очень быстро, как только иссякла поддержка государства. Правда, мой родной институт никуда не делся и сорок лет спустя, но большинство выпускников шли работать куда угодно, только не по специальности, хотя несколько предприятий в стране ещё дымили высокими заводскими трубами.
— Ты же понимаешь, что МИРЭА я придумал прямо во время разговора?
— Ага, — Алла кивнула. — Ты раньше про него ничего не говорил.
— Ну вот. Сболтнул, а потом сидел и пытался понять, действительно ли я туда хочу и надо ли срочно искать другое применение моим талантам.
— И как?
— Да знаешь, идея вроде выглядит неплохой, — признался я. — К тому же есть шанс, что я не потеряю целый год, у нас программы должны быть похожи.
— Это хорошо, — согласилась она. — Но там вроде всё другое.
— Не заборы, это точно, — согласился я. — Просто я понял, что не хочу быть юристом, не моё это. Законы всякие, их применение на практике, римское право, британское право, «Русская правда»… всё запутанно и непонятно… хотя если бы всё было просто, юристы вообще не были бы нужны.
— Специалисты во всем нужны, — убежденно сказала Алла. — Иначе так и будем жить, как при твоем князе Игоре.
Она хитро улыбнулась.
— Он и не мой тоже, — я улыбнулся ей в ответ. — И у них там было писец как сложно на самом деле, иначе он распорядился бы своей мысью как-то иначе. Ты мне лучше скажи — ты довольна, что мы теперь почти что с машиной?
— Ой… я не знаю, — она пожала плечами. — Она такая забавная и старомодная…
— Что есть, то есть, — сказал я. — Старомодная. Но хорошая, управлять такой — одно удовольствие, надеюсь, ничего не помешает, и ты поймешь, почему я в таком восторге. Как ко мне на родину приедем, я тебя тоже водить начну учить, а в Москву вернемся — на права сдашь. Будем потом в четыре руки по стране кататься.
— Я не смогу, наверное, — засомневалась она.
— Брось, ничего там сложного, — уверил я её. — Это уж точно проще грамматики немецкого языка. Так что я в тебя верю…