Третий лишний

Глава 18 Мысь и пепел

Утром в четверг я неожиданно столкнулся с очередными реалиями советской жизни. Кофе от немецкой тети у нас закончился — во вторник я скормил Алле его остатки, — а сейчас обнаружил, что и с нормальным чаем появились проблемы. Вернее, я знал, что пачка индийского «слона» подошла к концу, но был уверен, что в специальном ящике есть запас — а его там не оказалось. То ли Елизавета Петровна прихватила на дачу, то ли ещё какая беда случилась; отслеживать наличие продуктов и заблаговременно беспокоиться о пополнении кладовой я пока так и не приучился.

Всё осложнялось тем, что в 1984-м никаких круглосуточных универсамов не было, а оперативно можно было затариться лишь самой простой пищей. За дефицит же у нас пока отвечала бабушка, но из-за событий последних недель она упустила момент, и теперь надо было ждать её возвращения с дачи. В итоге я был вынужден начать день с омерзительного пойла, каковым был очень распространенный зеленый грузинский «№ 20»[13].

Сонная Алла благосклонно приняла у меня свою кружку, отпила глоток и поморщилась.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

— Чай говно, — призналась она. — А тётя Люба посылку пришлет только в августе.

— Можем на рынке поискать, — предложил я. — Там иногда предлагают… дороговато, но, думаю, потянем.

Вообще-то мои покупки последних недель пробили в моих накоплениях заметную брешь, но я был уверен, что одна банка кофе за фиолетовую погоды не сделает. Приток дензнаков у нас слегка сократился, хотя конец месяца немного поправил наше положение — мы получили стипендии, а я — ещё и перевод от родителей. В целом жить и шиковать мы могли ещё долго.

— Я подумаю, — кивнула Алла. — У тебя какие планы на сегодня?

— К Стасу хочу заехать, он всё ещё в больнице, бедняга. А больше всё вроде, если ничего не свалится.

Про Стаса я Алле всё-таки рассказал — и про его участие в моей победе над подручными Боба, и про нападение на него уцелевших участников той банды. Ну и пообещал, что враги понесут заслуженное наказание.

— Не возражаешь, если я с тобой?

— Нет, конечно, — ответил я прежде, чем успел осознать, о чем меня спросили. — А зачем?

— Ну… не знаю… просто чувствую, что надо, но толком объяснить не могу, — замялась Алла. — Я этого твоего Стаса и не видела никогда, но почему-то очень за него переживаю.

— Понятненько… — я поймал себя на мысли, что стал частенько копировать Валентина. — В принципе, можно, он нормальный парень, кидаться не будет, а с остальным я справлюсь. Но у тебя же завтра экзамен, тебе не по больницам надо кататься, а зубрить, как князь Игорь от половцев мыслью по древу растекался.

— Мысью, — поправили меня. — Мысью он растекался. Это белка в переводе.

— Конечно, как скажешь, мыська, — не удержался я и улыбнулся, получив по плечу закономерный удар кулачком. — В общем, смотри сама. Я надеюсь пораньше отстреляться, думаю, часов в двенадцать уже буду свободен. Если захочешь — подъезжай к нам. А потом придумаем, чем заняться… хотя нет, тебя будут ждать князь Игорь и его мысь, а меня — заслуженная бутылка пива за сданную химию.

На этот раз я получил кулачком по ребрам. Но не слишком сильно.

Иметь пророческий дар оказалось очень приятно. «Пятерка» по химии, ради которой я использовал свои знания из будущего, произвела на меня какое-то умиротворяющее действие. Я был доволен собой и очень добр и даже подсказал свою уловку Жасыму — прекрасно понимая, что тот сможет воспользоваться полученным подарком только случайно, поскольку, кажется, до самого ухода из аспирантуры путал обе химические номенклатуры и не мог запомнить, какая из них носит гордое название тривиальной. Впрочем, экзамены всегда были лотереей, и если сегодня Казах встал с правильной ноги — значит, так тому и быть.

Дёмы на экзамене не было — он всё ещё пытался растопить ледяное сердце Рыбки, но, похоже, не слишком успешно. Мне казалось, что в этом в какой-то степени виноват я — в первой жизни я оставался в общаге и, похоже, благотворно влиял на соседей. Впрочем, я всё ещё сомневался в том, что способен быть нянькой для двух здоровых лбов, но трудности с сессией говорили об обратном. В принципе, у Дёмы вырисовывался неплохой шанс вылететь из института уже в сентябре — и успеть как раз к осеннему призыву. В прошлый раз он затянул с этим на год и попал в плохую часть; в этот раз ему могло и повести с сослуживцами — хотя он способен вывести из себя даже самых добродушных людей. Но вмешиваться в его судьбу я не собирался.

Поездка к Стасу с Аллой запомнилась мне только тем, что Стас очень мило робел девушку, которая опять нацепила тот образ, в котором заявилась к нам в комнату, чтобы позвать меня на концерт «Кино». Потом она одевалась гораздо скромнее — особенно в гости к Михаилу Сергеевичу, — и я почти позабыл, насколько эффектной она может быть. Правда, для меня её эффектность казалась каким-то раритетом — но я смотрел на неё буквально из далекого будущего. Мне вообще местная мода казалась жутким пережитком прошлого, но кто я такой, чтобы говорить об этом своей невесте? Хочет начесывать свою челку — пусть начесывает. Мне больше нравилось, когда она собирала свои волосы в неаккуратный хвостик. Об этом я ей, кстати, говорил.

Потом у нас был обед в «Ромашке» — с пивом и прочими излишествами в виде мороженного — и долгая поездка домой на метро. Мы стояли, обнявшись, у надписи «Не прислоняться», под завистливыми и осуждающими взглядами пассажиров, и мне было так хорошо, как очень редко бывало в новой жизни.

Идиллия закончилась у самого дома.

— Похоже, тебе придется учить про Игоря в одиночестве, — сказал я, заметив знакомую «Волгу» у обочины напротив нашей многоэтажки.

Алла её не видела, а потому недоуменно посмотрела на меня:

— Чего ты привязался к этому несчастному Игорю? У меня совсем другой экзамен, древнерусскую прозу мы прошли на первом курсе! И что значит — в одиночестве?

— Да и ладно, — легко согласился я. — Ты же всё равно и к другому экзамену готова, так что какая разница — Игорь, не Игорь. За мной приехали.

Я мотнул подбородком в сторону машину, из которой уже выбрался Валентин. Алла послушно повернулась в нужном направлении.

— О… пойдем здороваться тогда, — решительно сказала она и потащила меня в нужном направлении.

Но я и не сопротивлялся. Всё же чаще мой дар давал серьезные сбои. Я ждал Валентина только в выходные.

Раскрывая своё инкогнито, я понимал, что отныне моя жизнь будет принадлежать не столько мне, сколько подчиняться интересам абстрактного высшего блага. То есть моё расписание теперь составляли два человека — Валентин и Михаил Сергеевич, которые могли учесть мои потребности, но в целом исходили из своих собственных возможностей и нужд. Я их понимал — оба были не последними людьми в советской иерархии, на обоих наверняка висела куча служебных обязанностей, которые буквально пожирали часы и дни. Думаю, им тоже было интересно, что будет дальше в сказке новоявленной Шахерезады; в конце концов, знание будущего — вещь очень манящая, хуже семечек. Всегда хочется ещё немного.

— Аллочка, здравствуйте, — Валентин протянул руку, но девушка на этот раз не попалась на его уловку.

Мы обменялись приветствиями.

— Валентин, — строго сказала Алла. — У меня к вам есть очень важный вопрос.

— Я весь внимание, — насторожился тот.

Я тоже обратился в слух — свой важный вопрос Алла мне не озвучивала. Возможно, она считала, что у меня нет на него ответа.

Или же он появился вот только что.

— Я это… его же судить будут? — Алла чуть стушевалась. — Нам нужно будет идти на суд, следователям что-то рассказывать?

— Ты про кого? — уточнил Валентин.

— Про… Родиона… который у нас стрелял…

— Ах, этот, — мне показалось, что товарищ подполковник испытал облегчение. — Не знаю… возможно. Хотя… если вас опрашивали… вас же опрашивали?

— Да, был допрос, — вмешался я.

— Опрос, — поправил меня Валентин. — Со свидетелями обычно проводят опрос. Но вы — не простые свидетели, может потребоваться ещё что-то. А может и ничего не потребоваться, как судья посмотрит и что обвинение скажет. В общем, вам, ребятки, надо просто ждать — вызовут, значит, сходите и расскажете, что видели и слышали. Не вызовут — значит, обошлись без вашего непосредственного присутствия.

— Ясно, — Алла кивнула. — А по тому человеку, который на нас в том городе нападал? С ним — также? Ждать вызова и ехать, если пригласят?

— С тем расследованием ещё проще, — отмахнулся Валентин. — Будут к вам вопросы — они пришлют их в Москву, кто-то из участковых или оперативников придет к вам, запротоколирует аккуратно ваши ответы и отошлет обратно. Если уж потребуется ваше присутствие… думаю, окажем содействие, если вы не будет возражать. Как-то так, — он картинно развел руками. — Так что не волнуйся, всё плохое уже позади.

— Да я и не волнуюсь… — пробормотала Алла. — Просто не хотелось бы, чтобы срывали в разгар сессии или каникул.

— Этого точно не будет, — ответил Валентин. — Так что сдавай свои экзамены, süßes Mädchen, а потом отдыхайте, как планировали. Егор, ты мне нужен на пару слов.

Переход к моей персоне был очень неожиданным, я даже немного вздрогнул, выкидывая из головы уже возникшее там сравнение между строгим американским законом и советским уголовным кодексом. Правда, про оба я знал исключительно из фильмов, но был уверен, что в Америке того же Родиона наказали бы гораздо строже. У нас же он, наверное, уедет на зону лет на пять, но за примерное поведение его ещё и выпустят пораньше.

— Да, конечно, — ответил я. — Что-то случилось?

— Пока ничего, о чем стоило говорить, — загадочно сказал Валентин. — У Михал Сергеича есть к тебе небольшая просьба. Алла, я заберу Егора на минутку?

Она пожала плечами, и мы с Валентином отошли к его машине, из которой он достал толстую коленкоровую папку радикального багряного цвета с наклеенным на обложку квадратиком белой бумаги. Никаких надписей на папке не было.

— Здесь, — Валентин потряс папкой, — несколько фамилий людей, про которые ты должен написать всё, что знаешь. Пиши прямо там, места, думаю, хватит.

— А если ничего не знаю? — спросил я.

— Так и пиши — сведений в моей пустой башке не сохранилось, — улыбнулся он. — Ничего не пиши, ежу ж понятно. Никто и не ждет, что ты вспомнишь всё и про всех, это в принципе невозможно. Ну и должен предупредить — список из категории «совершенно секретно», особенно с твоими пометками. Из виду не выпускай, если куда поедешь — бери с собой. В субботу Михал Сергеич ждет результат. Алла, — вдруг сказал он громко, — в субботу мы с Михал Сергеичем ждем вас обоих в гости… например, в час дня. На обед. Отказы не принимаются. Приезжайте на дачу.

— Х-хорошо… — от неожиданности Алла слегка запнулась.

Поскольку меня не спрашивали, я ничего говорить про субботний визит не стал. Лишь протянул руку, в которую Валентин вложил своё совершенно секретное сокровище.

Я приоткрыл папку — листов там было какое-то запредельное количество. Поворочав их пальцем, я поднял взгляд на своего подполковника.

— Дофига… за два дня сложно будет всё осилить.

— А ты постарайся, — ухмыльнулся он. — Очень постарайся. Машину ещё не смотрел?

Я помотал головой.

— Будто вы не знаете. Завтра собирался, но теперь уже не знаю, — я покачал папку на ладони. — Думаю, скорее — в субботу. Если силы останутся.

— Что он тебе дал? — спросила Алла, когда мы наконец добрались до нашей квартиры и устроились на кухне.

Я готовил обед, а она читала какой-то учебник со зловещим немецким названием, которое сильно контрастировало с рисунком худенькой фрау, кормившей своих домочадцев дымящимся супом из большой кастрюли. Впрочем, в нашей недосемье этой фрау был я.

— Совершенно секретно, лучше даже не влезай, — ответил я. — А то обложат подписками, никаких тебе потом Италий или Афин. Но на самом деле это тест меня на стрессоустойчивость. Что-то типа опросника — что я запомнил из периодической печати… у них какие-то свои методы проверки кандидатов на госслужбу. Думаю, если успешно сдам, то после учебы обязательно пригласят начальником какого-нибудь стола.

На государственную службу меня пока никто не звал, но я давно придумал этот вариант карьеры, чтобы объяснить Алле интерес ко мне со стороны старика. Раньше он оказывался невостребованным, а сейчас был хороший способ его ввернуть в разговор.

— А тебя уже позвали? — удивилась она.

— Нет ещё… рано… да и в их среде прямо такие вещи не делаются. Но я умею понимать намеки. Так что в субботу будем производить хорошее впечатление — какой я хороший, какая ты хорошая. Но о деле, — я мотнул головой в сторону папки, — ни слова. Сами всё дадут.

— Ясно… А ты так и не надумал, куда будешь переводиться?

Вопрос был немного неожиданный, но закономерный. Ответ у меня был и на него тоже.

— По-хорошему, надо бы на юридический — с такими-то перспективами. Советское право или что-то подобное… Но сначала надо бы спросить у тех, кто нас в гости зазвал в субботу — моя отсрочка от армии действует лишь до тех пор, пока я прилежно учусь, как строить заборы. При переводе отсрочка автоматом слетит.

— Это да, — кивнула Алла. — Спросим тогда? А то времени осталось совсем ничего… я бы с тобой тогда перевелась.

— Зачем? — удивился я. — Тебе два года твоего немецкого осталось, спокойно доучись, а потом иди хоть в юридический, хоть в любой другой, как на второе высшее. Оно, конечно, платное, но, думаю, мы как-нибудь с этим справимся.

Она надолго задумалась, хотя я знал наизусть все её возражения.

Мне действительно было непонятно стремление Аллы учиться вместе со мной. Существует же склонность к тому или иному виду деятельности? Ей вроде бы неплохо давались иностранные языки — хотя, конечно, для лучшего старта карьеры надо было изучать их в том самом институте имени Мориса Тореза или в любом другом, где давали именно практические навыки. И без обязательного упора на то, что сразу после получения диплома выпускник пойдет работать в школу, где будет учить недорослей всяким премудростям.

— Мне потом три года надо будет отработать по специальности, — напомнила она. — А я уже не уверена, что хочу учить школьников. Даже не так… я уверена, что не хочу их учить.

— Останешься на кафедре, — пожал я плечами. — Поступишь в аспирантуру. Вариантов масса.

В 1986-м, когда Алла получит свой немецкий диплом, всем может стать резко пофиг на трудоустройство выпускников вузов. Но может и не стать — если я поставил на нужных лошадок. Но кафедра и аспирантура во все времена были хорошим способом избежать обязательного распределения в какую-нибудь Тьмутаракань. У Аллы, кстати, имелся ещё и джокер в лице её тёти, которая могла похлопотать, чтобы её племянницу устроили, например, в советское представительство какой-нибудь из немецких фирм. Но про блат я пока решил не напоминать — надо будет сначала посмотреть на эту тётю, вдруг там коммунизм напополам с марксизмом в крови плещется.

У меня и в мыслях не было забросить папку, которую мне передал Валентин, в какое-нибудь пыльное место, чтобы забыть про неё до субботы — а во время визита рассказать, что никого из представленных в списках людей знать не знаю, ведать не ведаю. Это был самый простой способ, от которого мои визави наверняка хоть как-то защитились — например, включили пару фамилий, которые я точно должен был знать, хотя бы из тех, кто уже намечен на повышение и хоть какую-то известность. Я бы на их месте ещё расставил такие маркеры в самых неочевидных местах, где при невнимательном беглом просмотре их было легко пропустить.

Фамилий действительно было очень дофига — первое впечатление оказалось верным. Тридцать четыре пронумерованных странички, по двадцать фамилий, имен и отчеств на каждой — шестьсот восемьдесят людей. Меня позабавило, что никаких должностей к фамилиям не прилагалось — догадайся, мол, сам, кто все эти люди и что их объединяет.

Впрочем, эта задачка была не самой сложной в обеих моих жизнях. Ещё проглядывая листки наискосок, я наткнулся на фамилию уважаемого грузинского товарища Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе — будущего министра иностранных дел СССР, будущего первого президента независимой Грузии и очень спорной личности. Сейчас этот Шеварднадзе рулил грузинскими коммунистами и был одним из нескольких кандидатов в члены Политбюро ЦК. Его взлет произойдет вскоре после прихода к власти Горбачева, а сейчас он был всего лишь строчкой в длинном списке потенциальных вождей всего СССР.

Именно так я начал рассматривать задание старика — мне предлагалось взвесить и исчислить тех, кто мог заменить хорошо постаревших кремлевских старцев. Стать кем-то вроде бога для их судеб и карьер — ведь одна правильная пометка в нужном месте, и человек имеет все шансы на то, чтобы войти в состав местного ареопага.

Я несколько мгновений помечтал, как срочно ищу телефоны этих ребят — и уже к субботе становлюсь очень состоятельным человеком. Но потом я напомнил себе, что у старика и Валентина длинные руки, а глаза и уши могут быть, в том числе, и на местной АТС. Лучше не рисковать.

Поэтому я взялся за дело со всем тщанием, чтобы в субботу не идти к товарищу Смиртюкову, одевшись в старое рубище и посыпав голову пеплом. За рубище сойдут мои новые джинсы, а пепел… с пеплом у курящих людей проблем обычно нет.