Из школы вечером Виктор шел домой слегка расстроенный. И даже не тем фактом что он Альбину обидел, в конце концов она не маленькая, справится. Если хочет чего-то конкретного, пусть и предлагает конкретно, а не заставляет всех вокруг ребусы решать. Вон, например Лилька, если ей нужно чего, так она сразу подойдет и скажет, так и так, товарищ Полищук, нужно меня оттрахать так, чтобы я потом ноги вместе свести не могла. Хотя, конечно, Лилька не показатель, нормой эта девушка считаться не может, в энциклопедии отклонений от нормы должна ее фотка быть.
Ну и потом… связываться с такой как Альбина это ж как жароптицево перо на дороге найти, как там — «много, много непокоя принесет оно с собой», предупредил Ивана его верный Горбунок. И скорее даже преуменьшил, чем преувеличил, потому как в результате его хозяина чуть не казнили, а уж квестов понадавали! И туда сходи и сюда и Жар-Птицу достань и Царицу Савскую с талией как у осы, высокой грудью и упругой попкой, такую как Салчакова к примеру, вот уж кто Шамаханскую Царицу сыграл бы… хотя сам Иван помнится говорил что:
— Царь-девица, так что диво!
Эта вовсе не красива:
И бледна-то, и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то, ножонка!
Тьфу ты! словно у цыпленка!
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму.
… так что Ивану-дураку скорее понравилась бы Валя Федосеева с ее красотой могучей валькирии, с ее широкими бедрами и могучими плечами, ей бы еще косу до пояса, а не короткую прическу и готова мечта колхозника, такая и коня на скаку остановит одной рукой и в избу, горящую зайдет конечно же. И характер у нее надежный, девушка она спокойная, уверенная в себе, звезд с неба не хватает, но в защите лучше нее мало кто может бетонную стену поставить или ударом мяча с ног сбить. При этом она никого не задирает, чужие границы не нарушает, но и свои пересекать не дает. Вот кто будет мужу своему и опора и поддержка, надежный тыл. Да только еще нужно найти такого, кто сможет сильней ее быть, а иначе опять получится эта самая пара — «дохлый мужичок и бой-баба».
Задумавшись, Виктор сам не заметил куда идет и едва не столкнулся с парой каких-то неприятных типов на выходе у школы.
— Эй! Смотри куда прешь, козлина! — выкрикнул ему в лицо один из этих ребят и Виктор переключил внимание, прекратив представлять себе Валю Федосееву в качестве жены какого-нибудь дохлого мужичонки, их свадьбу и пятеро детей. Он помотал головой и сосредоточился на том, что происходит здесь и сейчас. А здесь и сейчас двое наглых типов напрашивались на драку, при этом оба отнюдь не выглядели Геркулесами и явно пребывали не в лучшей физической форме. Впрочем, уличная драка никогда не была про физические кондиции. В уличной драке неважно насколько ты силен, потому что правил в ней нет. Поэтому как правило в ней побеждает тот, кто готов зайти дальше. Поставить на кон больше. Пырнуть ножом, например. Если поставить на ринг здоровяка в девяносто кило сухого веса и доходягу-ботана в пятьдесят, то в жизнь доходяга не сможет победить здоровяка. Но то на ринге, где есть правила и перчатки. На улице такой доходяга может и бритвой по глазам полоснуть и отвертку в печень засадить, для этого много силы не требуется, а требуется лишь быть достаточно отмороженным. Именно поэтому Виктор воспринял угрозу, исходящую от этих двоих серьезно. Он не был так серьезен в парке культуры и отдыха, с пьяными монтажниками, потому что те просто были бузотерами в алкогольном угаре, и никто из них не стал бы бритву из кармана доставать. А эти… во-первых их было двое, они были трезвые и злые и судя по всему — напрашивались на конфликт. Что в свою очередь значит, что у них уже есть какой-то план действий. Он явно больше и сильнее каждого из них, просто по физическим показателям, но они лезут на рожон не для того, чтобы тут дуэли устраивать. Скорее всего в кармане у долговязого бритва или выкидной ножик. А тот, что пониже и коренастее тискает в кармане кастет… видно же через ткань штанов.
В голове у Виктора мгновенно вспыхнула картинка вероятной реальности, как он не дает коренастому вытащить руку из кармана, сократив дистанцию и ударив того локтем снизу-вверх, так, чтобы тот упал на спину, желательно — затылком прямо на асфальт. Тут же — схватить второго за запястье правой руки, он правша, сразу же полезет за своим ножом именно правой рукой, схватить, коротко дернуть на себя и… головой в переносицу! Не сбавляя темпа — удар-удар-удар, рывок, рычаг, бросок… хруст выворачиваемого сустава и… добивающий ногой в шею. Потом — коренастого…
— Ты чего бычишь, а⁈ — повышает голос долговязый и делает шаг вперед, хватая Виктора за грудки: — слышь, ты!
— Охолони, сявка. — говорит Виктор, делая шаг вперед. Он здорово рискует, чем короче дистанция, тем сложнее заметить движения руки внизу, но если он возле школы этих гавриков покалечит, то…
— Чего? — начал было долговязый, но Виктор перебивает его.
— Того. — говорит он: — хочешь разобраться? А ну пошли за угол, тут недалеко. Выйдем, поговорим.
— Ну сука! — шипит долговязый, но идет. Виктор указывает путь, идет впереди, засунув руки в карманы. В то, что эти двое нападут сзади он не верит, они типичная уличная шпана, да они сегодня с ним «разобраться» пришли, а не просто подраться, но им нужна эмоциональная раскачка, они все же не являются хладнокровными убийцами, перерезать глотку напав сзади или там шило в почку воткнуть они не смогут. И не потому, что высокоморальные, нет. Потому что так тут не принято. Отмудохать вдвоем палками и кастетами, порезать лицо и потом нассать сверху на лежащего — это нормально, а в спину ударить — не принято. Моветон-с.
— Вот тут будет нормально. — говорит Виктор, останавливаясь и поворачиваясь к своим спутникам: — так чего ты там мне сказал? Будем разбираться? Один на один или твой приятель тоже в деле?
— Слышь, ты че такой борзый, а? — подобрался долговязый: — ты че такой борзый и дерзкий? Базаришь до хрена, как отвечать за базар будешь?
— Кто тут борзый так это ты. Так что — так и будешь говорить? Или все же… — Виктор скинул с себя мастерку, огляделся и повесил ее на обломанную ветку растущего рядом тополя. Сразу за школой, за гаражами был пустырь, тут на переменках собирались старшеклассники и курили, а порой и алкоголь потребляли. Тут же и все эти школьные «ты меня уважаешь» происходили, благородные идальго, еще будучи инфантами усваивали что порой честь нужно отстаивать не словами а в поединке. И так как шпаги и рапиры школьники не носили, то поединки происходили по правилам маркиза Куинсберри, запрещено было кусаться, выдавливать глаза и бить «по яйцам», а также добивать лежачего.
— Ну ты борзый, физрук… — прищуривается долговязый, но поднимать руки не спешит. Виктор знает почему. Такие как он — даже не хищники, а падальщики. Набросится на слабого — да запросто. Загнобить того, кто уже загноблен — всегда пожалуйста. Но вот сразится с сильным… эти ребята чувствуют страх как акула — капельку крови в воде, за несколько миль. Но точно так же чувствуют они и отсутствие страха. А Виктор сейчас повышал ставки, ведь в уличной драке побеждает тот, кто готов зайти дальше…
— Я тебя понимаю. — кивает Виктор: — у нас разные весовые категории, да и в боксе я не новичок. Результат предсказуем, я набью тебе морду.
— Слышь ты!
— У меня есть предложение. — Виктор растягивает «улыбку до ушей», подаваясь вперед: — давай на ножах, а? У тебя есть нож? У меня есть. Тогда ни у кого не будет преимущества, я не умаю биться на ножах, ты тоже, мы в равном положении. Левыми руками возьмемся, твой кореш ремнем свяжет, чтобы никто никуда не убежал… а в правых будут ножи. Классно? Круто? Давай, иди сюда… — он протягивает вперед левую руку, пряча правую за спиной.
— Ээ… — долговязый замирает, оценивая Виктора взглядом. Виктор смотрит ему прямо в глаза, улыбаясь и испытывая нездоровую радость внутри… наконец-то и в этом мире можно будет выпустить Темного Попутчика прогуляться… жалко, что днем, жалко, что посреди города, ему не нужны трупы, но так охота наконец расслабиться и выпустить все, что накопилось… он сглотнул.
— Ты, мужик, совсем больной… — говорит долговязый и делает шаг назад: — ты чего? Я ж тебя знаю, ты физрук в школе… а еще с детьми работаешь.
— Точно. — кивает коренастый, прячась за спину своего приятеля: — нельзя тебя к детям допускать, ты же психованный.
— Да ну вас. — расстраивается Виктор: — вы же хотели дуэли, я предлагаю дуэль. Правда сейчас не совсем удобно… давайте вечерком встретимся, там, где нас никто не увидит? Только никакой милиции!
— … я бы с тобой разобрался, но у меня… дела, вот. — долговязый продолжает пятится: — ей-богу дела! Костян, пошли отсюда, чего на него время тратить!
— Точно! Смотри у нас! Мы еще встретимся! — добавляет коренастый и двое быстро-быстро, торопясь — уходят, ускоряя шаг так, что это выглядит уже спортивной ходьбой на грани бега. Виктор качает головой, глядя им вслед.
— Ну что за люди, — вздыхает он, справляясь с адреналиновым подъемом в груди: — на самом интересном месте.
Он огляделся. Пустырь был… пуст, как и полагается порядочному пустырю, разве что перекати-поле не катилось, но как говорится не сезон. Да и нет в сибирской провинции никаких перекати-поле. А вот сдерживать адреналиновый приход после выброса — вредно для здоровья. Надо бы в самом деле к старшему брату Артура Борисенко в подпольную секцию записаться, пар выпустить в конвенциональных условиях. После спарринга всегда дышаться немного легче становится, перестает тестостерон на уши изнутри давить…
Он снял свою мастерку с обломанной ветки тополя, накинул ее на плечи, размял шею, снова вздохнул, засунул руки в карманы и неспешно зашагал по направлению к дому. По пути решил пройти длинным путем, не срезая через железнодорожные пути, а через городской парк культуры и отдыха. Вечер был приятный, в воздухе появилась вечерняя прохлада, так что почему бы и не прогуляться?
Включили фонари, вокруг которых совсем скоро начнут собираться мотыльки и прочие ночные насекомые, летящие на свет. По дорожкам, усыпанным гравием и мраморной крошкой ходили парочки и редкие компании, все же рабочий день случился, не выходной. Это вечером в субботу и пятницу тут можно толпу встретить, а в обычные дни советские люди как и завещал Никита Сергеевич, проектируя свои знаменитые «хрущевки» — уже отужинали, посмотрели телепрограмму «Время» и легли баиньки. Те кто помоложе и не растеряли весь свой пыл на работе — принялись делать новых советских людей, которым правда выпадет жребий жить при новом капитализме информационной эпохи.
Навстречу Виктору прошла компания из трех девушек в легких, летних платьицах, они переглянулись между собой и прыснули смехом, ускорили шаг, пробежав мимо. Виктор улыбнулся, оглянувшись им вслед. В каждом движении у этих девушек чувствуется энергия юности, сила и здоровье. Он совсем уже собрался вздохнуть, но спохватился. Чего вздыхать-то? Теперь и у него есть молодое тело, тут главное, что к телу прилагается и мозг, голова. Знания о том, каково это — уже прожить жизнь. Он все-таки вздохнул. Хорошо вечерком, не жарко, но и не холодно, ветерок опять-таки…
Впереди по усыпанной гравием дорожке шла одинокая девушка с сумкой через плечо и Виктор мог сказать что она в очень хорошей физической форме. Даже через белую ткань летнего платьица были видны стройные, подтянутые бедра и высокая дуга, очерчивающая попу. Сильные ноги, летнее платье, длинные черные волосы… правда вот сумка на ее плече совсем не похожа на дамские сумочки, это большая спортивная сумка, будто бы девушка с тренировки идет. И кстати, идет она так, будто никуда и не торопится, несмотря на свои длинные, сильные ноги — идет опустив голову, еле-еле идет. Когда прогуливаются, получая удовольствие — так не ходят. Что же ему напоминает ее походка? И не только походка… он может покляться что уже где-то видел эту попу… ах, да…
— Салчакова? — говорит он, прежде чем успевает подумать: — добрый вечер, кулема! А ты чего в парке ночью забыла?
— А? — девушка поворачивается к нему и ее лицо освещает неуверенная улыбка, даже не улыбка, а ее тень: — Виктор! Привет. А я так… выбралась погулять…
— Погулять значит? — он осматривает ее с головы до ног. В первую очередь лицо. Айгуля не была совсем уж фанаткой макияжа и всего этого «я должна выглядеть безупречно даже под гильотиной», она не Мария-Антуанетта, но тем не менее она всегда была аккуратна. А сейчас ее лицо немного опухло, глаза красные, на щеках — грязные разводы. Плакала значит. На ногах — разные туфли, платье мятое на плече, сумка слишком тяжелая для того, чтобы быть просто сумкой со спортивной формой. Все понятно.
— А и я гуляю. — легко соглашается он с ней и протягивает руку: — давай сюда сумку, я ее понесу. Даже не вздумай сопротивляться, ты же девушка в конце концов.
— А… ну ладно. — она снимает с плеча сумку и Виктор надевает лямку на свое плечо, перекидывая сумку на противоположный бок. Они идут дальше по тропинке, усыпанной гравием.
— Сама ушла или… — начинает Виктор, глядя на то, как ночные насекомые начинают биться о стекло фонарей рядом с парковыми дорожками.
— Сама. — говорит Айгуля: — надоело. Сколько можно. Или выгнали? Не знаю. Мама сказала что шлюху в доме терпеть не будет.
— Да? Странно. — пожимает плечами Виктор: — у тебя есть знакомые шлюхи? Мне бы дома парочка пригодилась.
— Витька! — несильный удар в плечо: — скотина!
— Ну хоть улыбаться нормально начала, — говорит он, перехватывая сумку поудобнее: — у тебя там кирпичи что ли?
— Книги. — буркает она: — черт с ним, с шмотками, а книги она сожгла бы. Или выкинула. Так и говорит, мол эти книги тебя дурному научили.
— А отчим что?
— А что он против нее может? Он как этот, который в сказке… пойди дочка в лес, принеси подснежников. — Айгуля машет рукой: — да я на него и не обижаюсь. Всегда таким был. Повар он хороший и… ну как отец мне. Только против мамы…
— Понятно. Ну что, давай тогда определимся… ты то сама куда шла?
— Да я чего… я думала на вокзале переночевать, а завтра в общагу при заводе попроситься…
— И речи быть не может. А что с Лилькиной хатой?
— Так Лилька и Машка… — Айгуля делает паузу и прикусывает губу, теребя кончик своей косички: — они же… ну у них…
— Медовый месяц. — кивает Виктор.
— Они из постели весь день не вылезают, а я туда с чемоданом попрусь — здравствуйте, я ваша тетя? — хмыкает Айгуля: — нет уж, мне легче на вокзале переночевать, там тепло и скамейки со спинками, можно даже ноги вытянуть…
— Ну уж нет. Давай тогда ко мне. — говорит Виктор: — вот только имей в виду, что у меня кровать не самая удобная, там сетка провисла и я доски постелил, матрац тоненький, так что…
— Я же не принцесса на горошине. — отвечает Айгуля и мотает головой: — нет, правда, неудобно же Вить… давай я сама как-нибудь. Что твои соседи скажут? И… — она снова прикусила губу.
— Ну да. Ты же теперь падшая женщина, — серьезно говорит Виктор: — и правда. У нас же завтра на пятнадцать ноль ноль процедура забивания тебя камнями на городской площади, как я мог забыть.
— Витька!
— Выкини ты эту чушь из головы, падшая женщина, — советует Виктор: — для сведения именно такие мужчинам и нравятся. Хотя чего я за всех говорю… вот лично мне — нравятся. И соседи у меня, кстати — чудесные, примут тебя как родную. А кто не примет — тому ногу сломаю.
— Ох уж этот невероятный шарм поручика Полищука… — фыркает Айгуля: — ну хорошо… но только если я не буду тебе мешать.
— Мешать мне? Еще посмотрим кто кому. Я, знаешь ли, храплю как паровоз…
— Знаю… — говорит девушка и отводит взгляд в сторону, краснея: — я же… ну я рядом была когда… а ты потом заснул.
— Точно. Мы с тобой соучастники. Значит я тоже шлюха и падший мужчина. Что же, рыбак рыбака…
— Витька! — снова удар в плечо: — хватит надо мной издеваться! И перестань это слово говорить!
— А мне нравится…
— Грр… отдавай сумку, я на вокзал пойду спать!
— Вот уж дудки. Я среди ночи нашел в парке принцессу на горошине и веду ее домой. Даже дракон ее у меня не отнимет. И сумку, кстати тоже. А что за книги там? Фантастика?
— Нет! Романы. И учебная литература. Я на заочку поступила… Витька! Еще раз так скажешь!
— Ладно, ладно, я уже понял. Кстати! Мы же завтра с Мариной, Светкой и Батором на водопады едем. На все выходные. Поехали с нами?