Тренировочный день 7

Глава 16

Он перевернулся на спину, стиснув зубы, чтобы не застонать от боли. Пять минут, подумал он, пять минут отдыха, вот и все что мне нужно. Рука уже онемела, наполовину из-за жгута, который он наложил выше локтя, наполовину из-за потери крови. Глядя в чистое летнее небо, он вздохнул и расслабился. Чуть-чуть, подумал он, совсем чуть-чуть отдохну, а уже потом… потом перевернусь и встану. Где-то совсем рядом стоит его мотоцикл, он найдет его и доберется до города, а уже там — обратиться за помощью. Ничего страшного не произошло, всего лишь резанная рана предплечья. А еще у него болело все внутри, у этого беглого зека оказался хорошо поставлен удар, да и чутье какое-то звериное… Он закрыл глаза, отдыхая. Все пять минут, подумал он, пять минут не больше. Как он поедет на мотоцикле? Как-нибудь справится, можно даже не доезжать до города, ближайшее село, где есть люди, там ему помогут. Если бы не обстоятельства, он бы сейчас позвал на помощь, может даже просто подтащил к себе охотничью винтовку, гражданскую переделку с укороченным стволом, загнал бы патрон в патронник и несколько раз выстрелил бы в воздух, авось кто-то да придет. Но не сейчас. Сейчас ему сперва нужно было удалиться от этого места подальше, как можно дальше и уже там позвать на помощь.

Звать на помощь в глухом лесу, когда где-то неподалеку ходит «Виктор Полищук», прикидывающийся обычным советским учителем физкультуры и обладающий такими умениями, которых у обычных советских учителей быть не может, а больше всего напоминают набор знаний и умений опытного «ликвидатора» Бюро… ну нет. Выстрелить в воздух сейчас — это все равно что номер телефона этого человека набрать. Привет, Полищук, ты же из Бюро? Да и я, признаться тоже, слушай не в падлу, помоги товарищу, а? Это можно было бы себе представить, если бы они вдвоем служили не в Бюро или Конторе, а в каком-нибудь отделе статистики при министерстве или там в школе работали вместе. Что же касается Бюро, то первое правило Бюро — не упоминать о Бюро. Правило, вбитое в голову на подсознательном уровне. Если о Конторе знали все, при этом Контора была чем-то вроде жупела, пугала на палке, которым пугали как внешних, так и внутренних врагов, то Бюро всегда находилось в тени. И у этого были свои резоны, в конце концов Контора работала внутри страны, она и должна быть на свету, броня и секира нации, щит и меч Союза. Функционеры Конторы с гордостью носили свои красные удостоверения и значки с изображением щита и меча. В то же время Бюро работало снаружи, а потому всегда было глубоко законспирировано. А если вдруг Бюро приходилось работать внутри страны… то это было законспирировано вдвойне. Как там — «свой среди чужих, чужой среди своих»? Вот только если ты из Бюро, то ты чужой везде — снаружи, за Железным Занавесом, на морозе — ты чужой по определению, ты вражеский агент, ты человек с другой стороны баррикад, проводник всемирного потопа. А внутри страны, внутри своей собственной страны — ты чужой вдвойне, потому что тебя тут не должно было быть. Внутренние операции — прерогатива Конторы, а ты что тут делаешь? Несмотря на то, что все делали одно дело, конкуренция между Конторой и Бюро была с самого момента основания служб, периодически обостряясь. И уж если человек Бюро на внутренней операции попадал в лапы конторских, то пощады ждать не приходилось. Вывернут наизнанку, а потом руками разведут, дескать, а мы-то откуда знали, что действительно ваш человек? ГРУ не должно проводить операции внутри страны, этим мы занимаемся… ах, вам нужно было срочно проверить, ах у вас своя операция… ну сами себе злобные буратины что Контору в известность не поставили, а вот вам и ваш человечек обратно… ну да, слюни пускает и под себя мочится и ходить не сможет больше никогда уже… но зато живой. Уж в следующий раз извольте Контору оповестить, а то всякое может случится…

Так что между Бюро и Конторой или между двумя оперативниками даже одной и той же службы дружелюбия было не больше, чем между двумя скорпионами в банке. А учитывая тот факт, что он сам сюда выехал с тем, чтобы Виктор допросить, а потом ликвидировать, ожидать от него пощады и тем более помощи — было бы глупо. Вот что сделает человек с опытом ликвидатора, когда услышит выстрел, а прибыв на место — увидит его, беспомощного, с перевязанной рукой и отбитыми ребрами? Правильно — потихонечку придушит его тут же, рядом с мотоциклом, а потом вспорет живот и на корм рыбам, в провал. Нет, привлекать внимание «коллеги» не стоит, лучше все сделать тихо, главное отдалиться от этого места и найти других людей. Мысленно он уже проделал весь путь — к мотоциклу, спрятанному где-то в кустах, потом — завести мотор, выехать на дорогу и дать газу… до ближайшего села. Он трезво оценивал свои возможности, левая рука онемела, нужно выжимать сцепление, ехать на мотоцикле будет сложно. Да и слабость… потерять сознание во время поездки будет очень неприятно. Вылететь в канаву или на обочину, да еще на приличной скорости… Он открыл глаза и повернул голову. Посмотрел в белесые буркала навыкате и хмыкнул. И почему взгляд всегда автоматически находит глаза? То, что лежит рядом — уже не человек, а просто груда плоти, мертвая и безжизненная. И это белесые буркала уже больше не глаза, а так… вон и муравей ползет по краю века, пробуя человечину на вкус… но поди ж ты, взгляд всегда находит глаза, так, словно мертвец может ответить на какие-то вопросы.

— Что смотришь? — говорит он, глядя в мутные стекляшки мертвых глаз и не ожидая ответа. Усмехается сам себе, дожили, он уже разговаривает с мертвецами… впрочем у беглых зеков с самого начала не было никаких шансов. Он, Наполи Саркисян, бывший оперативник Бюро, человек, который пять лет работал «на морозе», за Железным Занавесом и какие-то трое уголовников… даже не смешно. Самая главная ошибка, которую можно было допустить при конфликте с агентом Бюро — это оставить его в живых. Хотя кто-нибудь вроде того же Полищука смог бы нивелировать эту ошибку, даже оставив Наполи в живых, но он бы заткнул ему рот кляпом, завязал глаза, раздел бы догола и связал руки с ногами. А если не планировал никуда идти, то еще и переломал бы ноги и руки перед тем, как связывать. Но эти… дилетанты. Вторая ошибка — они дали ему возможность говорить. Наполи оглядывается. Чуть поодаль, у кромки провала лежит тело Понтового. Он не доверял своим товарищам, побаивался их. Все что нужно было сделать Наполи — это сыграть на этом страхе, убедить его в том, что он тут третий лишний и что единственный кто может ему помочь — это Наполи. Все же двое против одного — это плохо, но вместе с Наполи уже выйдет двое на двое, а это намного лучше, верно? Тут главное не врать… и Наполи не врал. Такие люди как Понтовый чувствуют ложь издалека, ведь они и сами всю жизнь лгут. Так что все, что говорил Наполи — было правдой. И то, что эти двое явно недолюбливают Понтового. И то, что сам Понтовый явно не такой как они. И то, что он, Наполи — его союзник. Потому что сейчас у Понтового нет выхода, кроме как следовать указаниям этих двоих, которые его же потом и кончат где-нибудь за углом… или под кустом. И тут же предложить выход. Всего лишь — развязать руки. Не совершать подвигов, не ввязываться в конфликт, а всего лишь — ослабить путы на руках у Наполи…

Память услужливо подбросила картинку: Понтовый, облизывая пересохшие губы, косится то на него, то на выход из пещеры, словно ожидая что его напарники вот-вот вернутся. Говорить пришлось тихо, почти шепотом, но каждое слово било точно в цель.

— Послушай. Ты ведь не дурак. Видишь же, что происходит. Они тебя за человека не считают. Как только я им стану не нужен, они избавятся и от тебя. Ты даже не свидетель. Ты — консерва и ты это знаешь. Запас. Белки, жиры и углеводы… повезло тебе что у меня в рюкзаке тушенка есть, но ведь она кончится.

— Заткнись! Мы вместе… — Понтовый облизнул губы и оглянулся.

— Вместе? — Наполи позволил себе кривую усмешку. — Они вместе. А ты — при них. Обуза. Ты думаешь, они поделятся с тобой тем, что найдут у меня? Деньгами, вещами? Нет. Они сбросят тебя в этот же провал следом за мной. И им даже не придется тратить на тебя патрон. Просто толкнут. — Он выдержал паузу, давая яду впитаться, давая словам проникнуть в мозг, усвоиться там, осесть на душу темным осадком.

— А я могу тебе помочь. Ты ведь не хочешь возвращаться на зону? У меня есть деньги. И документы. Я могу устроить так, что ты исчезнешь. Начнешь новую жизнь. Но для этого ты должен мне помочь. Более того — у меня есть Семья. А ты парень толковый, пригодишься. Сам же видел что у меня с собой было, как ты думаешь — я обычный человек?

— Я не стукач. И не крыса. — твердо заявил зек: — думаешь я в спину своим кентам ударю?

— Своим кентам? — Наполи прищуривается: — а ты думаешь ты для них товарищ, а не банка с протеином? Кенты? Кто? Лобо? Или… ты думаешь, что ты друг этому головорезу-якуту? Ха! Ну и ладно, твое дело, Понтовый. Твоя жизнь. Считаешь их «кентами», ради бога. — он отворачивается в сторону. Нельзя давить, нельзя навязываться и напрягать, Понтовый сам должен сделать выводы, сам должен прийти к мысли о том, что ему с остальными не по пути. Более того — он и так уже об этом думает. Просто не делает признаваться. Все что нужно сейчас — это оставить его в покое, пусть дозреет. Другое дело что времени у Наполи мало, а что если этот тугодум не созреет до того момента как Винниту и Лобо решат перерезать ему глотку и бросить в провал?

— … и что же ты предлагаешь? Я против кентов не пойду! — внезапно заявляет зек и Наполи оборачивается, скрывая облегчение, стараясь чтобы на его лице не отразилось то, как он себя чувствует.

— И не надо. — заявляет он: — просто развяжи меня. Ослабь веревки. Если даже у меня ничего не получится, то ты не виноват, я сам развязался, тебя отбросил в сторону. Вот и все. — он поворачивается спиной к своему собеседнику: — ну же! Быстрей, у нас нет времени! — а вот сейчас нужно было давить, давить, давить! Упирать на то, что времени нет, Понтовый уже принял решение и нельзя было ему дать опомниться, начать задумываться… прикосновение холодного металла к запястью дало понять ему что он все сделал верно. Веревки лопнули, и он начал растирать затекшие руки. Встает, разминает плечи и поводит шеей из стороны в сторону. После — молча забирает из рук у Понтового его нож, обычную финку с наборной рукоятью из кожи и плексигласовых вставок. Взвешивает ее в руке. Кивает сам себе и так же, молча — кивает Понтовому на выход из пещеры. Тот оглядывается и Наполи — делает легкий шаг в сторону, за его спину. Пусть Понтовый и выглядит как дрыщ на откорме, однако никогда нельзя недооценивать противника. Шаг за спину, левая рука хватает зека за подбородок, а правой он всаживает острие финки под ухо, там, где начинается челюсть. Зек выгибается в агонии и хрипит, правую руку обжигает огнем, горячая кровь выплескивается из раны, тут сразу и вены, и артерии… Наполи продолжает держать Понтового крепко, не давая ему вырваться.

— Тшшшш… — шепчет он ему на ухо: — тихо-тихо-тихо… все в порядке уже. — он аккуратно опускает тело на землю. Оглядывается. Осталось двое. Один — якут, который умеет считывать следы в лесу и второй — здоровяк Лобо. Но теперь, когда руки его были развязаны, а в правой была зажата острая финка эти двое — всего лишь вопрос времени. Техническая заминка.

Наполи закашлялся, прерывая воспоминания. К чему бы это? Он не испытывал угрызений совести за то, что обманул Понтового, война — это путь обмана, так говорил Сунь Цзы. И если говорить совсем честно, то такой человек как Понтовый и в самом деле мог бы пригодиться Семье. Без родины и флага, готовый на что угодно ради убежища и денег. В будущем — лояльный пес Семьи. Так что, если бы не обстоятельства он бы сохранил ему жизнь, однако слишком много было поставлено на карту, чтобы оставлять позади себя ненадежное звено. Слабое звено. Того, в ком ты не мог быть уверен. Тем более он не испытывал сомнений в том, правильно ли поступил, когда убрал и оставшихся двоих. Правильно. А почему он вспоминает об этом с досадой? Да потому что поймали его как ребенка на противоходе, непростым оказался якут, ох непростым. Несмотря на всю свою угрожающую внешность тот же Лобо умер мгновенно, даже не успев пикнуть, а вот якут… ему Наполи и был обязан как отбитыми внутренностями, так и глубоким порезом на левой руке… вот из-за этого он и прикусывает губу с досадой. Поймали, провели, да, конечно, второй раз он такого не допустит, да и обидчик в провале уже рыб кормит, но все-таки, все-таки…

Пять минут давно истекли. Боль в руке стала тупой и пульсирующей. Внутренности горели огнем. Пора. Пора вставать. Он сгруппировался, опираясь на здоровую правую руку и колени. Мир качнулся, перед глазами поплыли черные пятна. Он замер, тяжело дыша, ожидая, когда приступ дурноты пройдет. Земля. Небо. Сосны. Фокусируйся. Ты в лесу. Ты ранен. Тебе нужно уйти. Приказы, которые он отдавал сам себе, были четкими и простыми, как на учениях. Подъем занял, казалось, целую вечность. Каждый сантиметр давался с неимоверным трудом. Наконец, он стоял на ногах, шатаясь и опираясь на ствол ближайшей сосны. Кора царапала щеку, но он этого почти не чувствовал. Главное — он на ногах. Теперь — найти мотоцикл. Он оставил его в густых зарослях орешника, метрах в ста отсюда, когда обустраивал себе пункт наблюдения. Нужно было просто идти вдоль оврага, забирая чуть восточнее. Он помнил направление. Он двинулся вперед, волоча левую ногу. Правая рука прижимала к груди раненое предплечье, которое он обмотал куском рубахи одного из покойников. Жгут выше локтя давил немилосердно, но ослаблять его было пока нельзя. Слабость нарастала, каждый шаг отдавался гулким эхом в голове. Лес, еще недавно казавшийся таким мирным и летним, теперь превратился во враждебное пространство, полное теней и неясных звуков. Каждый треск сучка заставлял его вздрагивать. Полищук. Мысль о нем была как заноза в мозгу. Он мог быть где угодно. Мог наблюдать за ним прямо сейчас, из-за того раскидистого дуба. Мог уже идти по его следу, как опытный охотник идет за подранком. Паранойя была профессиональной болезнью. Но сейчас она была его союзником, заставляя двигаться вперед, превозмогая боль и усталость. Он не смотрел под ноги, спотыкался о корни, падал на колени, пачкал руки и одежду в сырой земле, и снова поднимался. Упрямо, стиснув зубы, он шел к своей цели. Вот и орешник. Он узнал его — густая стена зелени, почти непроходимая. Он нырнул в кусты, раздвигая ветки здоровой рукой. И вот он. Его «Иж-Юпитер 5», вишневый, с коляской. Верный конь, который должен был вывезти его из этого ада. От облегчения у Наполи подогнулись колени, и он привалился к теплому металлическому боку мотоцикла. Несколько минут он просто стоял, восстанавливая дыхание. Теперь самое сложное. Завести его и поехать. Одной рукой. Он обошел мотоцикл, сел в седло. Левая рука, которой нужно было выжимать сцепление, висела безвольной плетью. Он попробовал согнуть пальцы — они едва шевельнулись, как чужие. Плохо. Очень плохо. Ладно, попробуем так. Он повернул ключ в замке зажигания. Включил нейтральную передачу. Правой ногой нащупал кикстартер. Собрал все оставшиеся силы и резко нажал. Мотор чихнул, дернулся и заглох. Черт. Еще раз. Снова резкий удар ногой. Двигатель недовольно взревел и снова затих. Тишина в лесу после этого короткого рыка показалась оглушительной. Она давила на уши, делая каждый шорох громким и отчетливым. «Тише, тише, ты привлекаешь внимание», — пронеслось в голове. Он замер, вслушиваясь. Только пение птиц и шелест листвы. Показалось. Нужно попробовать с толкача. Он с трудом слез с мотоцикла. Ухватился правой рукой за руль. Наклонился, упираясь плечом, и толкнул. Тяжелая машина нехотя покатилась вперед. Шаг, другой. Набрав небольшую скорость, он запрыгнул в седло, включил вторую передачу и бросил сцепление, которое заранее зажал и зафиксировал импровизированной петлей из веревки. Мотоцикл дернулся, заднее колесо пошло юзом по хвое, и двигатель, наконец, завелся, затарахтел ровно и уверенно.

Вот только… небо вдруг перекосило и пошатнулось, а мягкая земля ударила его в лицо. Слабость. Слишком много крови он потерял.

Когда он открыл глаза, то увидел прямо перед собой зеленое море травинок. На ближайшей травинке сидел одинокий муравей и шевелил усиками. Вот и все, подумал он, вот и все. Потеря крови, спутанность сознания… надо двигаться, надо идти вперед, а лучше — ехать, но он даже встать не может… неужели он так и умрет вот так — на лесной поляне, никому не нужный и никем не узнанный?

Вдруг он увидел не только зелень травы, но и голубую даль неба над собой. Его перевернуло? Или… кто-то перевернул? И что это за далекий гул?

— … а жгут тебе надо бы ослабить. А то без руки останешься… — услышал он далекий и такой знакомый голос. Знакомый голос? Полищук!

— … да не дергайся ты так, хуже себе сделаешь! Успокойся, сейчас тебя в больничку доставим… только жгут перемотаю…