Том II: "Слои власти"

Глава 8: "Ртутный след"

Зима 1767 года выдалась особенно суровой. Нева замерзла раньше обычного, а морозы достигали тридцати градусов. Но не холод заставлял Антона Глебова подолгу сидеть у камина в своем кабинете — его мучили тревожные предчувствия. Слишком много тревожных сигналов поступало с разных сторон.

Первый сигнал пришел из Москвы. Федор Сопин, который курировал внедрение новых технологий в московских мануфактурах, написал встревоженное письмо:

"Антон Кузьмич! Дела наши здесь идут скверно. Кто-то систематически настраивает владельцев мануфактур против наших методов. Говорят, что мы подрываем основы торговли, что наши нововведения разоряют честных купцов. Несколько заводчиков уже отказались от сотрудничества с нами."

Второй сигнал поступил от Ивана Рогожина, который работал в Олонецком крае. Бывший крестьянский сын, ставший одним из лучших горных инженеров России, сообщал о странных событиях:

"Учитель! К нам приезжали люди из Петербурга, расспрашивали о наших методах работы, о том, как мы обращаемся с рабочими. Представились чиновниками из Берг-коллегии, но документы показать отказались. Что-то тут нечисто."

Третий сигнал был самым тревожным. Протасов, секретарь Ломоносова, передал слухи, которые ходили в высших кругах:

— Антон Кузьмич, — сказал он, заглянув вечером в кабинет, — говорят, что против вас готовится серьезное дело. Елагин собирает компромат со всей России.

— Какой компромат?

— Любой. Показания недовольных заводчиков, жалобы уволенных управляющих, доносы завистников. Ищет хоть что-то, что можно истолковать как государственную измену.

— А конкретно что он ищет?

— Доказательства того, что вы подрываете государственный строй, развращаете народ, готовите бунт.

Антон понимал, что ситуация серьезная. Елагин был человеком терпеливым и методичным. Если он собирал дело уже несколько месяцев, то наверняка подготовил что-то серьезное.

— А что думает об этом императрица? — спросил он.

— Екатерина Алексеевна пока на вашей стороне. Но если Елагин представит убедительные доказательства...

— Понятно. Значит, нужно готовиться к обороне.

Но как готовиться к обороне от обвинений, которые еще не выдвинуты? Антон решил действовать на опережение. Если против него собирают дело, нужно было самому представить факты в правильном свете.

Он начал составлять подробный отчет о своей деятельности за последние годы. В отчете перечислялись все достижения — найденные месторождения, внедренные технологии, обученные специалисты. Особое внимание уделялось экономическим результатам.

— Цифры — лучшая защита, — говорил он Федору Сопину, который приехал из Москвы для консультаций. — Трудно обвинить в измене человека, который принес казне миллионы рублей.

— А если скажут, что вы действовали в личных интересах?

— Тогда покажем, что никаких личных доходов от деятельности не получал. Жалованье обычное, никаких тайных сделок.

— А социальные эксперименты? Ведь именно они больше всего раздражают противников.

— Представим их как способ повышения производительности. Не идеология, а практическая необходимость.

Работа над отчетом шла быстро — за годы деятельности накопилось много материалов. Но чем больше Антон погружался в анализ сделанного, тем больше понимал масштаб изменений, которые произошли благодаря его усилиям.

За десять лет работы в России:

Добыча металлов увеличилась в два с половиной разаПоявилось более тридцати новых месторожденийОбучено свыше пятисот специалистовВнедрены десятки новых технологийУлучшены условия труда сотен тысяч рабочих

— Впечатляющие результаты, — сказал Ломоносов, изучив предварительные материалы отчета. — Но именно эти успехи и пугают ваших противников.

— Почему успехи должны пугать?

— Потому что они показывают возможность перемен. А перемены всегда страшат тех, кто заинтересован в сохранении статус-кво.

— И что же делать?

— Продолжать работать. И готовиться к тому, что рано или поздно придется защищать свои убеждения.

В феврале 1767 года случилось событие, которое ускорило развитие кризиса. В Москве произошел бунт на одной из текстильных мануфактур. Рабочие требовали повышения зарплаты и улучшения условий труда, ссылаясь на опыт предприятий, где работали ученики Антона.

Бунт был подавлен силой, но он дал Елагину именно то, что тот искал — повод связать деятельность Антона с "подрывом общественного порядка".

— Видите, к чему приводят ваши эксперименты! — торжествующе заявил Елагин на заседании Сената. — Рабочие взбунтовались, требуют невозможного!

— А что именно они требовали? — спросил граф Шувалов.

— Повышения зарплаты, сокращения рабочего дня, улучшения питания. То есть всего того, что внедряет этот Глебов на своих предприятиях.

— И в чем тут преступление? Люди хотят жить лучше — это естественно.

— Преступление в том, что они требуют этого силой! А требуют потому, что им внушили, что они имеют на это право.

— А разве не имеют?

— Крепостные не имеют никаких прав, кроме тех, что дает им помещик!

Спор в Сенате стал достоянием общественности. Петербургское общество раскололось на сторонников и противников Антона.

Сторонники указывали на экономические успехи, на рост благосостояния страны, на укрепление обороноспособности благодаря развитию промышленности.

Противники пугали социальными потрясениями, разрушением традиций, угрозой крестьянских восстаний.

— Россия стоит на пороге больших перемен, — говорил в своем салоне влиятельный вельможа граф Панин. — Вопрос в том, какими будут эти перемены — управляемыми или стихийными.

— А что зависит от нас? — спрашивали гости.

— Если мы поддержим разумные реформы, перемены будут постепенными и мирными. Если будем противиться всему новому, получим революцию.

— А господин Глебов к каким переменам ведет?

— К разумным. Он показывает, что можно улучшить жизнь людей, не разрушая государство.

Но далеко не все разделяли эту точку зрения. Многие дворяне видели в деятельности Антона угрозу своим привилегиям.

В марте 1767 года Елагин решил нанести решающий удар. Он представил в Тайную канцелярию объемистое дело, в котором обвинял Антона в "систематическом подрыве государственных устоев".

Обвинения были серьезными:

Распространение среди простого народа "вредных идей" о равенстве и справедливостиПодрыв авторитета помещиков и заводчиковПодготовка условий для крестьянского восстанияТайные связи с иностранными агентамиСокрытие от государства ценной информации о месторождениях

Последний пункт был особенно опасным. Елагин каким-то образом узнал о том, что Антон не сразу сообщил о находках Данилы Гончарова.

— Как он мог об этом узнать? — недоумевал Антон, изучив копию обвинительного документа.

— Кто-то из ваших людей предал, — мрачно ответил Протасов. — Или кто-то из местных жителей проговорился.

— Но ведь я же все рассказал императрице!

— Рассказали, но не сразу. И Елагин представляет это как доказательство вашей неблагонадежности.

Антон понимал, что ситуация критическая. Тайная канцелярия была не судом, а орудием политической расправы. Здесь не искали истину, а подтверждали уже принятые решения.

— Что будем делать? — спросил Федор Сопин.

— Бороться. У нас есть союзники, есть факты, есть результаты работы.

— А если этого будет недостаточно?

— Тогда... тогда придется принимать более радикальные меры.

Антон имел в виду план побега, который разработал еще несколько лет назад на случай крайней опасности. План предусматривал тайное бегство за границу через Ригу или Архангельск.

Но пока он надеялся, что до этого не дойдет.

Первым шагом в защите стало обращение к императрице. Антон попросил аудиенции для объяснения своей позиции по всем выдвинутым обвинениям.

Екатерина II приняла его, но была холодна и официальна.

— Господин Глебов, — сказала она, — против вас выдвинуты серьезные обвинения. Надеюсь, вы сможете их опровергнуть.

— Ваше величество, я готов ответить на любые вопросы.

— Тогда объясните, почему вы скрывали от государства информацию о месторождениях на Урале?

— Я не скрывал, ваше величество. Просто считал преждевременным их разработку.

— Но решение о том, что преждевременно, а что нет, должно принимать правительство, а не частное лицо.

— Вы правы, ваше величество. Но я руководствовался заботой о государственных интересах.

— Каким образом?

Антон глубоко вздохнул. Настал момент, когда нужно было сказать больше правды, чем хотелось.

— Ваше величество, найденная руда обладает необычными свойствами. При неправильном обращении она может быть опасной.

— Опасной? В каком смысле?

— В том смысле, что может причинить вред здоровью людей. Я считал необходимым сначала изучить эти свойства.

— И что показали изучения?

— Что руда действительно требует особых мер предосторожности при добыче и обработке.

Екатерина задумалась. Объяснение Антона звучало разумно, но не полностью убедительно.

— А что касается ваших методов управления рабочими? — продолжила она. — Говорят, что вы даете им слишком много свободы.

— Ваше величество, я даю им столько свободы, сколько нужно для эффективной работы.

— А не опасно ли это? Не приведет ли к тому, что они захотят еще больше?

— Возможно, захотят. Но лучше удовлетворить разумные желания, чем подавлять силой неразумные требования.

— Интересная философия. Но не слишком ли она опережает время?

— Время покажет, ваше величество.

Аудиенция продолжалась больше часа. Екатерина задавала много вопросов, проверяла каждый довод, изучала каждое объяснение.

В конце концов она сказала:

— Господин Глебов, ваши объяснения принимаются к сведению. Но окончательное решение будет принято после полного расследования.

— Что это означает, ваше величество?

— Это означает, что вы остаетесь на свободе, но под наблюдением. И воздержитесь от любой деятельности, которая может быть истолкована как подрывная.

Антон понял, что получил временную отсрочку. Но угроза никуда не делась.

Выйдя из дворца, он увидел, что за ним действительно следят. Двое людей в штатском держались на расстоянии, но постоянно были в поле зрения.

— Началось, — подумал он. — Теперь каждый мой шаг будут отслеживать.

Дома его ждал Ломоносов с тревожными новостями.

— Антон Кузьмич, — сказал он, — Елагин не ограничился Тайной канцелярией. Он обратился также в Синод.

— В Синод? Зачем?

— Хочет обвинить вас в ереси и богохульстве. Говорит, что ваши научные теории противоречат священному писанию.

— Какие именно теории?

— Ваши объяснения происхождения горных пород. Елагин утверждает, что они противоречат библейскому рассказу о сотворении мира.

Антон понял, что Елагин атакует с разных сторон. Если не получится обвинить в государственной измене, попытается обвинить в религиозных преступлениях.

— Михаил Васильевич, — сказал он, — мне кажется, пора готовиться к худшему.

— К чему именно?

— К бегству. Если дело дойдет до суда, шансов на оправдание практически нет.

— Но бегство — это признание вины.

— Бегство — это сохранение жизни. А жизнь нужна для продолжения работы.

Ломоносов понимал логику Антона, но такое решение давалось нелегко.

— А что будет с вашими учениками? С вашими проектами?

— Ученики продолжат работу. Они уже достаточно опытны. А проекты... проекты можно возобновить позже.

— Когда позже?

— Когда изменится политическая ситуация.

Но прежде чем принимать окончательное решение о бегстве, Антон решил попробовать еще один способ защиты. Он обратился за помощью к своим ученикам и сторонникам.

Идея заключалась в том, чтобы организовать массовую поддержку со стороны тех людей, которые непосредственно знали результаты его работы.

— Пусть сами рабочие и мастера скажут, во благо или во вред им наша деятельность, — объяснял он план Федору Сопину.

— А их показания будут иметь вес?

— Должны иметь. В конце концов, именно о них идет речь.

— Но организация такой кампании может быть истолкована как подготовка бунта.

— Может. Но другого выхода я не вижу.

Кампания в защиту Антона началась в апреле 1767 года. Письма и петиции в его поддержку стали поступать из разных концов России.

Писали рабочие уральских заводов, мастера тульских мануфактур, управляющие олонецких рудников. Все они свидетельствовали о том, что деятельность Антона приносила только пользу.

— "Антон Кузьмич научил нас работать лучше и жить достойнее, — писали тагильские горняки. — Благодаря ему мы получили образование, хорошие условия труда, справедливую оплату. Если это преступление, то мы готовы быть соучастниками."

— "Методы господина Глебова увеличили доходы нашего завода в три раза, — свидетельствовал калужский заводчик. — При этом рабочие стали более лояльными и производительными. Не понимаю, за что его обвиняют."

— "До приезда учеников Антона Кузьмича наш край был бедным и отсталым, — писали олонецкие крестьяне. — Теперь здесь работают современные предприятия, люди получили работу и достаток. Как можно обвинять человека, который принес нам процветание?"

Поток поддерживающих писем произвел впечатление даже на противников Антона. Трудно было игнорировать мнение тысяч людей.

Но Елагин не сдавался. Он организовал встречную кампанию, собирая показания недовольных и пострадавших.

— "Этот Глебов развратил наших рабочих, — жаловался один из московских фабрикантов. — Они теперь требуют таких условий, которые разорят любое предприятие."

— "Его ученики подрывают авторитет управляющих, — писал уволенный приказчик. — Они внушают рабочим, что те имеют какие-то права."

— "Под видом технических новшеств этот человек распространяет опасные политические идеи", — утверждал анонимный доноситель.

Война писем продолжалась несколько недель. Общественное мнение колебалось то в одну, то в другую сторону.

В это время произошло событие, которое могло решить исход борьбы. В конце апреля 1767 года случился пожар на одном из петербургских заводов. Огонь охватил несколько зданий, угрожая перекинуться на жилые кварталы.

Антон, узнав о пожаре, немедленно выехал на место происшествия. Его знания по взрывчатым веществам и химии могли помочь в борьбе с огнем.

— Нужно создать защитную полосу, — сказал он прибывшим пожарным. — Взорвать несколько зданий на пути огня.

— А если взрыв только усилит пожар? — сомневались они.

— Правильно проведенный взрыв создаст разрыв, через который огонь не перекинется.

Антон лично руководил подготовкой взрывов. Это было опасно — в любой момент мог прибыть приказ об его аресте. Но он не мог остаться в стороне, когда требовалась помощь.

Операция прошла успешно. Взрывы создали защитную полосу, пожар был локализован и вскоре потушен. Несколько жилых кварталов были спасены от уничтожения.

— Спасибо вам, — говорили жители спасенных домов. — Без вас мы остались бы без крова.

Эта история быстро стала известна всему Петербургу. Трудно было обвинять в измене человека, который рисковал жизнью ради спасения города.

Елагин понял, что общественное мнение поворачивается против него. Нужен был более сильный ход.

В мае 1767 года он сыграл свою последнюю карту. Через своих агентов он организовал провокацию на одном из уральских заводов.

Группа подставных лиц подняла бунт, требуя "освобождения учителя Глебова и установления справедливости". Бунт был заранее обречен на провал, но он создавал видимость связи между деятельностью Антона и революционными выступлениями.

— Видите! — торжествующе заявил Елагин. — Его сторонники поднимают мятеж! Это прямое доказательство подрывной деятельности!

Новость о "бунте учеников Глебова" быстро дошла до Петербурга. Елагин немедленно потребовал ареста Антона как "вдохновителя мятежа".

— Что будем делать? — спросил Протасов, принеся известие о новых обвинениях.

— Уезжать, — решительно ответил Антон. — Медлить больше нельзя.

— А как быть с работой? С учениками?

— Работа продолжится без меня. А ученики уже достаточно самостоятельны.

— Куда поедете?

— Пока не знаю. Главное — уйти от преследования.

Антон начал готовиться к побегу. План, разработанный заранее, предусматривал несколько вариантов маршрута.

Самым безопасным казался путь через Архангельск. Оттуда можно было на корабле добраться до Англии или Голландии.

— Антон Кузьмич, — сказал Ломоносов, узнав о планах, — может, стоит еще раз попробовать объясниться с императрицей?

— Бесполезно, Михаил Васильевич. После провокации с бунтом любые объяснения будут выглядеть как оправдания.

— А что, если бунт был подстроен?

— Докажите это. Елагин позаботился о том, чтобы все выглядело правдоподобно.

— Тогда... тогда счастливого пути. И возвращайтесь, когда будет возможно.

— Вернусь обязательно. Россия — моя страна, и я не намерен от нее отказываться.

Побег был назначен на ночь 15 мая 1767 года. Антон должен был тайно покинуть Петербург и направиться к Архангельску.

Но планы нарушились в самый последний момент. Вечером 14 мая к дому Антона подъехал отряд гвардейцев.

— Господин Глебов! — крикнул офицер. — Именем императрицы вы арестованы!

Антон понял, что опоздал. Кто-то выдал его планы, или Елагин просто решил не рисковать.

— По какому обвинению? — спросил он, выходя из дома.

— По обвинению в государственной измене и подготовке мятежа.

— Могу я взять с собой необходимые вещи?

— Только самое необходимое. И под наблюдением.

Антон быстро собрал небольшую сумку. В нее он положил самые важные документы, немного денег и записную книжку с адресами верных людей.

— Передайте Михаилу Васильевичу Ломоносову, — сказал он слуге, — что ртутный след привел к цели.

Слуга не понял смысла фразы, но запомнил и передал. А Ломоносов понял — это был условный сигнал о том, что план побега раскрыт и Антон арестован.

Карета с арестованным покатила по ночным улицам Петербурга. Антон смотрел в окно на знакомые дома, на мосты через каналы, на шпили церквей.

— Не знаю, увижу ли все это снова, — думал он. — Но если выживу, обязательно вернусь.

Его везли не в обычную тюрьму, а в Петропавловскую крепость — туда, где содержались самые опасные государственные преступники.

— Значит, дело серьезное, — понял Антон, увидев мрачные стены крепости.

Камера оказалась небольшой, но относительно чистой. Каменные стены, узкое окно под потолком, железная кровать, стол и стул.

— Здесь вы будете находиться до суда, — сказал тюремщик. — Свидания не разрешаются, переписка запрещена.

— А когда будет суд?

— Когда следствие закончится.

— А сколько это может длиться?

— Сколько потребуется.

Оставшись один, Антон попытался осмыслить происшедшее. Елагин добился своего — главный противник устранен, дело дискредитировано, сторонники деморализованы.

Но война еще не была проиграна. У Антона оставались ученики, друзья, сторонники. И они не должны были сдаваться.

Главное теперь — выжить и дождаться лучших времен. А они обязательно придут. История не стоит на месте, и прогресс нельзя остановить надолго.

В своей камере, на листке бумаги, который удалось сохранить, Антон написал:

"Ртутный след привел меня в тюрьму. Но ртуть — металл живучий. Сколько ее ни дави, она всегда найдет щель, чтобы просочиться наружу.

Мои идеи тоже живучи. Их нельзя запереть в тюрьму, нельзя казнить, нельзя забыть. Они будут жить в людях, которых я учил, в технологиях, которые мы внедрили, в принципах, которые мы утвердили.

Я проиграл сражение, но не проиграл войну. Борьба за справедливость и прогресс продолжится. И рано или поздно истина восторжествует."

Он спрятал записку в подкладку одежды и приготовился к долгому ожиданию. Впереди были допросы, суд, возможно — казнь. Но также впереди была надежда на освобождение и возвращение к работе.

Ртутный след, который привел его в тюрьму, когда-нибудь выведет и обратно к свободе. Нужно только набраться терпения и не сломаться под давлением.

Первые дни в Петропавловской крепости были самыми тяжелыми. Антон привык к активной жизни, к постоянной работе, к общению с людьми. Внезапная изоляция стала тяжелым ударом.

Но постепенно он адаптировался к новым условиям. Тюремная жизнь имела свой ритм, свои правила, свои возможности.

Утром — подъем по звонку колокола. Завтрак — каша и хлеб. Затем — долгие часы одиночества в камере. Обед — щи и каша. Снова одиночество. Ужин — хлеб и вода. Сон.

Но в этом однообразии Антон нашел свои преимущества. Впервые за много лет у него появилось время для размышлений, для анализа прожитого, для планирования будущего.

Он мысленно писал книгу о своем опыте в XVIII веке. Главы складывались в голове, факты систематизировались, выводы формулировались.

— Если выберусь отсюда, — думал он, — напишу подробные воспоминания. Пусть потомки знают, как это было.

Через неделю заключения к нему пришел следователь — коллежский советник Иван Алексеевич Ржевский, человек лет пятидесяти, с умными, но холодными глазами.

— Господин Глебов, — сказал он, усаживаясь за стол в камере, — вы обвиняетесь в серьезных преступлениях. Готовы ли дать показания?

— Готов ответить на любые вопросы, — ответил Антон. — Но хочу знать, в чем конкретно меня обвиняют.

— В государственной измене, подрыве общественного порядка, распространении вредных идей среди простого народа и подготовке мятежа.

— Серьезные обвинения. А есть ли доказательства?

— Доказательства — это наше дело. Ваше дело — давать правдивые показания.

— Я всегда говорю правду.

— Посмотрим. Расскажите о своей деятельности последних лет.

Допрос продолжался три часа. Ржевский задавал вопросы методично и подробно. Он интересовался каждым проектом, каждой поездкой, каждой встречей.

Особенно подробно следователь расспрашивал о социальных экспериментах Антона.

— Зачем вы улучшали условия труда рабочих? — спрашивал он.

— Чтобы повысить производительность.

— Только ли поэтому?

— И из соображений человечности.

— А не для того, чтобы завоевать их преданность?

— Преданность — побочный результат справедливого обращения.

— А что, если эта преданность будет использована против государства?

— Почему против? Довольные рабочие — опора государства, а не угроза ему.

— Но ведь в Москве рабочие бунтовали, требуя тех же условий, что вы создали на своих предприятиях?

— Люди всегда стремятся к лучшей жизни. Это естественно.

— А не опасно ли поощрять эти стремления?

— Опаснее их подавлять. Подавленные желания рано или поздно прорываются с удвоенной силой.

Ржевский записывал каждое слово. Антон понимал, что его ответы будут использованы как для защиты, так и для обвинения — в зависимости от интерпретации.

После первого допроса последовали другие. Каждые два-три дня следователь приходил с новыми вопросами.

Постепенно выяснилась стратегия обвинения. Елагин пытался доказать, что Антон действовал по заданию иностранных государств, что его цель была не улучшение российской промышленности, а подрыв российской государственности.

— Откуда у вас такие обширные знания? — спрашивал Ржевский. — Кто вас учил?

— Учился у разных мастеров, читал книги, наблюдал природу.

— А не обучался ли в иностранных университетах?

— Нет.

— А связи с иностранцами имели?

— Встречался с некоторыми специалистами, которые приезжали в Россию.

— О чем говорили?

— О технических вопросах, о научных открытиях.

— А о политике?

— Политика меня не интересует.

— Не интересует? А ваши социальные эксперименты — это не политика?

— Это практическая необходимость для повышения эффективности производства.

Антон понимал, что следователь пытается запутать его в противоречиях, заставить сказать что-то компрометирующее. Приходилось быть предельно осторожным в формулировках.

Но были и неожиданные моменты. Во время одного из допросов Ржевский спросил:

— А что вы думаете о будущем России?

— Думаю, что у России великое будущее.

— Какое именно?

— Россия может стать ведущей промышленной державой мира. У нее есть все необходимые ресурсы.

— А что для этого нужно?

— Образование народа, развитие технологий, справедливые социальные отношения.

— И вы считаете себя способным обеспечить все это?

— Я считаю себя способным внести свой вклад в это дело.

— Не слишком ли велик этот вклад?

— Каждый должен делать то, что может.

К удивлению Антона, следователь отнесся к этим ответам без видимой враждебности. Более того, временами Ржевский казался даже сочувствующим.

Через месяц заключения произошло событие, которое изменило весь ход дела. В Петербург приехал французский посол с особой миссией.

Франция, ведущая сложную дипломатическую игру в Европе, была заинтересована в укреплении России как противовеса Пруссии и Австрии. Французский двор получил информацию об аресте "выдающегося русского ученого и изобретателя" и решил вмешаться.

— Ваше величество, — сказал посол Екатерине II, — французская Академия наук выражает озабоченность судьбой господина Глебова.

— Почему французов интересует внутреннее дело России? — холодно ответила императрица.

— Потому что наука не знает границ. Господин Глебов известен в Европе своими открытиями. Его арест рассматривается как удар по научному прогрессу.

— У нас есть серьезные основания подозревать его в государственной измене.

— Простите, ваше величество, но человек, который принес России такие экономические успехи, вряд ли может быть изменником.

— А откуда вы знаете о его достижениях?

— Наши специалисты изучают опыт всех стран. Русские методы организации производства вызывают большой интерес.

Это был неожиданный поворот. Получалось, что деятельность Антона привлекла внимание не только в России, но и в Европе.

Екатерина II была женщиной умной и дальновидной. Она понимала, что международная поддержка может изменить весь характер дела.

— Я приму к сведению мнение французской Академии, — сказала она наконец. — Но следствие должно быть завершено.

— Конечно, ваше величество. Мы только просим обеспечить справедливое рассмотрение дела.

После этого разговора отношение к Антону в тюрьме заметно изменилось. Условия содержания улучшились, появилась возможность получать книги, писать письма.

— Что происходит? — спросил Антон у тюремщика.

— Не знаю, — ответил тот. — Приказ сверху — обращаться с вами как с важным заключенным.

Первое письмо, которое получил Антон, было от Ломоносова:

"Дорогой Антон Кузьмич! Ваши друзья не сидят сложа руки. Дело получило международную огласку. В вашу защиту выступили ученые нескольких стран. Императрица приказала провести дополнительное расследование. Не теряйте надежды. Правда восторжествует.

Ваш Михаил Ломоносов."

Это письмо подняло дух Антона. Значит, он не забыт, за него борются.

Вскоре пришли и другие письма. Писали ученики, коллеги, даже незнакомые люди, которые знали о его работе.

Особенно трогательным было письмо от рабочих Нижне-Тагильского завода:

"Дорогой учитель! Мы знаем, что вас обвиняют в плохих делах. Но мы знаем правду. Вы никогда не делали ничего плохого. Вы только помогали нам жить лучше и работать честно. Мы молимся за вас и ждем возвращения."

Такая поддержка давала силы переносить тяготы заключения.

Тем временем дополнительное расследование, назначенное императрицей, начало приносить неожиданные результаты.

Выяснилось, что многие свидетели обвинения давали показания под давлением или за деньги. Провокация с "бунтом учеников Глебова" была раскрыта — найдены люди, которые организовывали беспорядки по заданию Елагина.

— Это меняет всю картину дела, — сообщил Антону новый следователь, заменивший Ржевского. — Похоже, против вас была организована целая кампания клеветы.

— А что будет с Елагиным?

— Пока неясно. Но его роль в деле расследуется.

— А со мной что будет?

— Это решит суд. Но перспективы улучшились.

Суд состоялся в сентябре 1767 года. Это было закрытое заседание Сената с участием представителей духовенства и военного ведомства.

Антона обвиняли статский советник Елагин (как представитель обвинения) и коллежский асессор Петров (как официальный прокурор).

Защищал его один из лучших юристов того времени — тайный советник Александр Андреевич Безбородко, который впоследствии станет известным государственным деятелем.

— Господа судьи, — говорил Безбородко, — перед вами человек, который принес России неоценимую пользу. За десять лет его деятельности доходы от горной промышленности увеличились вдвое. Тысячи людей получили работу и достойную жизнь. Десятки новых технологий укрепили обороноспособность страны.

И за что его судят? За то, что он слишком хорошо делал свое дело? За то, что заботился о людях, которые работали на благо государства?

— Он подрывал основы общественного порядка! — возражал Елагин. — Внушал простому народу опасные идеи о равенстве и справедливости!

— А что опасного в справедливости? — парировал Безбородко. — Разве справедливость не является основой любого государства?

— Справедливость должна соответствовать традициям и установленному порядку!

— А если традиции устарели? Если установленный порядок тормозит развитие страны?

Споры продолжались несколько дней. Заслушивались свидетели, изучались документы, анализировались факты.

Наконец настал день, когда Антону дали слово для последнего выступления.

— Господа судьи, — сказал он, — я никогда не считал себя революционером или мятежником. Я всего лишь пытался применить свои знания на благо России.

Да, я изменял устоявшиеся порядки. Но изменял не ради разрушения, а ради созидания. Я видел, что люди могут жить лучше и работать эффективнее, и помогал им в этом.

Да, я давал рабочим больше прав и свобод. Но не для того, чтобы они восстали против государства, а для того, чтобы они стали лучшими гражданами этого государства.

Я верю, что Россия имеет великое будущее. Но это будущее возможно только при условии, что каждый человек в ней будет иметь возможность развиваться и трудиться по своим способностям.

Если мои методы кажутся кому-то опасными, пусть посмотрят на результаты. Где я работал, там процветание. Где применялись мои принципы, там согласие между людьми.

Я готов принять любое решение суда. Но прошу помнить: идеи нельзя посадить в тюрьму. Они будут жить и развиваться независимо от судьбы их носителя.

Речь Антона произвела сильное впечатление. Даже некоторые из его противников признали ее убедительной.

Суд удалился на совещание, которое длилось три дня. Наконец было объявлено решение.

— Именем императрицы Екатерины Алексеевны, — зачитал председатель суда, — Сенат постановляет:

Обвинение в государственной измене с господина Глебова снимается за недостаточностью доказательств.

Обвинение в подготовке мятежа также снимается как основанное на ложных свидетельствах.

Однако суд признает, что некоторые методы господина Глебова могли способствовать нарушению общественного порядка.

В связи с этим суд приговаривает господина Глебова к:

Освобождению из-под стражи с зачетом срока содержания под стражей.

Ограничению в передвижении сроком на один год.

Запрещению заниматься деятельностью, связанной с управлением рабочими, сроком на три года.

Разрешению продолжать научную и техническую деятельность под контролем властей.

Это был компромиссный приговор. Антон избежал каторги или ссылки, но и полной свободы не получил.

— Как вы оцениваете решение? — спросил его Безбородко после оглашения приговора.

— Как победу, — ответил Антон. — Не полную, но победу.

— А что будете делать дальше?

— Работать. В рамках ограничений, но работать.

— А ваши ученики?

— Продолжат дело. Они уже достаточно опытны, чтобы действовать самостоятельно.

Выйдя из Петропавловской крепости, Антон почувствовал себя заново родившимся. Четыре месяца заключения показались вечностью.

Петербург встретил его солнечным октябрьским днем. Листья на деревьях желтели, воздух был свеж и чист. Жизнь продолжалась.

— Антон Кузьмич! — воскликнул Ломоносов, встречавший его у ворот крепости. — Как рад вас видеть!

— И я рад, Михаил Васильевич. Спасибо за поддержку.

— Что теперь планируете?

— Сначала отдохнуть и восстановить силы. Потом посмотреть, что можно делать в рамках ограничений.

— А ваши проекты?

— Многие продолжают работать. Ученики оказались на высоте.

— Значит, дело не пропало?

— Не пропало. И не пропадет.

Дома Антона ждал ворох писем от учеников и сторонников. Все они выражали радость по поводу освобождения и готовность продолжать совместную работу.

Особенно важным было письмо от Федора Сопина:

"Дорогой учитель! Пока вас не было, мы продолжали работу. Калужский завод работает отлично, олонецкие рудники дают рекордную добычу, тульские мастера освоили новые технологии. Ваши идеи живут и развиваются.

Правда, пришлось быть осторожнее с социальными экспериментами. Но главные принципы сохранены.

Ждем вашего возвращения к активной деятельности."

Это письмо убедило Антона в том, что время в тюрьме не было потрачено зря. Его ученики доказали свою самостоятельность и преданность общему делу.

— Ртутный след, — размышлял он, — привел меня в тюрьму, но и вывел из нее. Иногда нужно пройти через испытания, чтобы понять истинную ценность того, что делаешь.

Теперь он знал, что его дело не зависит от его личной судьбы. Идеи справедливости и прогресса будут жить и развиваться независимо от того, кто их выдвинул.

А это означало, что главная цель достигнута. Семена посеяны, всходы появились, теперь они будут расти сами.

Ртутный след, который казался дорогой к краху, оказался дорогой к новому пониманию своей роли в истории. И Антон был готов продолжать путь по этой дороге.