Ткач Кошмаров. Книга 5

Глава 3

Возвращение в отель слилось в одно сплошное пятно усталости. Каждый мускул горел, веки налились свинцом, а в висках отдавалось мерным, изматывающим стуком. Адреналин, подпитывавший меня всю ночь, окончательно иссяк, обнажив ту самую человеческую усталость, что копилась за все дни этого изматывающего путешествия.

Я пролез в окно, едва удерживаясь от того, чтобы не рухнуть на пол, механически проверил своими нитями, не трогал ли кто комнату в мое отсутствие, и, не раздеваясь, повалился в кресло. Последнее, что я помнил — слабый серый свет за окном, предвещавший рассвет, и мысль, что нужно поставить будильник на семь. За полчаса до того, как обычно просыпается Юлианна. Этого должно было хватить, чтобы прийти в себя.

Сон накрыл меня как волна — густой, беспросветный, без сновидений.

Очнулся я от неприятного, тянущего ощущения где-то в глубине сознания. Ощущения, что что-то не так. Что я проспал.

Я заставил себя открыть глаза. Комната была залита ярким утренним светом, явно не семичасовым. Я лежал не в кресле, а на том самом диване, что стоял в гостиной зоне. И на мне лежало одеяло. Тяжелое, бархатистое, которого я на себя не набрасывал.

Холодная струя адреналина вкололись в кровь, моментально смывая остатки сна. Как долго я проспал? Кто накрыл меня одеялом? Где Юлианна?

В этот момент из-за двери в основную комнату донеслись приглушенные, но отчетливые звуки: мягкие шаги, шелест ткани, звон вешалок. Она уже проснулась и теперь собиралась.

Проклятие. Я вскочил с дивана, сбрасывая с себя одеяло. Моя одежда была помятой, на ней остались следы уличной пыли и смога.

Это было непозволительно. Вид помятого, невыспавшегося телохранителя вызвал бы ненужные вопросы у Ленака и его людей, если бы они увидели меня выходящим из комнаты принцессы.

Я сконцентрировался на доли секунды. Десятки невидимых нитей Ананси выстрелили из моих пальцев, обволокли ткань моей рубашки и брюк. Они задвигались, словно тысячи крошечных рук, тщательно разглаживая складки, стряхивая невидимые частицы пыли, возвращая ткани хоть какую-то видимость презентабельности.

Когда с этим было покончено, не тратя больше ни мгновения, я шагнул к двери, ведущей в главную комнату, и распахнул ее.

Мое предсознание ожидало увидеть ее уже одетой, возможно, завтракающей или отдающей распоряжения служанке. Реальность оказалась иной. Юлианна стояла посреди комнаты, залитая утренним светом из большого окна.

Ее черные волосы, еще влажные, были распущены по плечам. На ней не было ничего, кроме большого банного полотенца, обернутого вокруг тела и закрепленного чуть выше груди.

Она была сосредоточена, ее взгляд скользил по нескольким роскошным платьям, разложенным на спинке дивана — явно готовясь выбрать одно из них для сегодняшних мероприятий.

Ее голос прозвучал ровно, безразлично, как если бы она комментировала погоду.

— Доброе утро. Надеюсь, выспался. Я отключила твой будильник. Все равно ты ничем не мог бы помочь мне с сборами. — Она провела пальцами по ткани одного из платьев, оценивая текстуру. — К тому же, я прекрасно понимаю. Твое тело, даже с твоими… ухищрениями, осталось обычным. Спать по три-четыре часа в сутки для тебя недостаточно. Работа телохранителя требует ясности ума, а неспособный соображать охранник мне не нужен.

Ее слова были произнесены с холодностью, в них не было ни капли заботы, только чистый, беспристрастный расчет. И именно это заставило меня нахмуриться. Это было слишком логично. Слишком прагматично. Слишком… удобно для меня.

— Сядь вон в том кресле в углу, — продолжила она, наконец указав рукой в сторону глубокого кресла у стены, не глядя на меня. — И не мешай. Подождешь, пока я соберусь.

Обычно я предпочел бы сохранить дистанцию и подчиниться. Следовать роли. Но усталость, остаточное напряжение от вчерашней ночи и это странное, не укладывающееся в рамки поведение сорвали какой-то внутренний тормоз. Я не двинулся с места.

— Почему? — спросил я, и мой голос прозвучал тише, чем я ожидал, но с неприкрытой прямотой.

Она замерла на мгновение, ее пальцы застыли на складках бархатного платья.

— Почему что? — ее голос оставался спокойным.

— Почему вы так… лояльны ко мне? — я подобрал слово тщательно, избегая более мягких вариантов. — Добры? Вы позволяете мне спать, когда я должен бодрствовать. Накрываете одеялом. Вы говорите, что это прагматизм, но я знаю прагматизм. Это что-то другое. Вы обращаетесь со мной не как с инструментом, а как с… — я запнулся, не находя подходящего сравнения, кроме как «с человеком».

Юлианна медленно опустила руку. Она все еще не смотрела на меня, ее взгляд был устремлен в окно, на утренний город.

— И кому же, по-твоему, я должна быть лояльна, как не к своему личному телохранителю? — в ее голосе прозвучала легкая, почти насмешливая нотка.

— Не отвечайте вопросом на вопрос, — парировал я, чувствуя, как нарастает раздражение. — Вы держите меня при себе не потому что я вам нужен. Эта… снисходительность. Она выходит за рамки необходимого. Почему?

Она выдержала паузу, и тишина в комнате стала густой, налитой смыслом. Затем, плавным, почти театральным движением, она повернулась ко мне. Ее влажные волосы мягко колыхнулись на плечах.

Полотенце плотно облегало ее тело, подчеркивая каждую линию. Но в тот момент меня занимало не это. Ее лицо озаряла улыбка. Странная, загадочная улыбка, полная какого-то глубокого, личного понимания, которое я был не в силах расшифровать.

Она отвлеклась от платьев и сделала несколько шагов по комнате, ее босые ступни бесшумно ступали по мягкому ковру.

— Представь себе гипотетическую ситуацию, — начала она, ее голос приобрел задумчивые, почти лекторские нотки. — Один человек. Родился в семье, где физическая сила была единственной валютой. С самого детства его окружали насмешки, унижения, постоянные напоминания о его неполноценности. Его собственная мать пыталась от него избавиться. Казалось бы, судьба предрешена: жалкое существование в тени могущественных родственников, забвение.

Она остановилась и посмотрела на меня, ее взгляд был пронизывающим.

— Но этот человек не сломался. Вместо этого он использовал единственное, что у него было — свой ум. Он проигнорировал тех, кто его отвергал, и пошел своим путем. Настолько тернистым и опасным, что никто другой не осмелился бы ступить на него. Он пожертвовал частью себя, рискуя всем, и в результате совершил прорыв. Создал технологию, которая уже сейчас меняет баланс сил в мире. Он привлек внимание королевского дома и оставил — нет, продолжает оставлять — неизгладимый след в истории всей нашей планеты.

Она снова приблизилась ко мне, и теперь ее улыбка стала тоньше, более личной.

— Скажи мне… окажись ты на моем месте, стал бы ты уделять такому человеку особое внимание? Или прошел бы мимо, счел его сломанной игрушкой, не заслуживающей взгляда?

Она не ждала моего ответа. Вопрос был риторическим, и мы оба это понимали.

— У меня три причины быть к тебе лояльной, Лейран, — заявила она, отбросив любые притворства и называя мое настоящее имя в стенах этой комнаты. — Во-первых, я не отказалась от своего желания видеть тебя в своей фракции. Ты — актив, чью ценность невозможно измерить. Ты можешь помочь мне в борьбе за престолонаследие, и я готова создавать для тебя условия, чтобы ты сам пришел ко мне однажды.

— Во-вторых, — она продолжила, ее тон стал почти что благоговейным, — я вижу твой потенциал. Не только как изобретателя. Я вижу в тебе того, кто однажды сможет изменять мир не только своими машинами или проводниками, но и своими поступками. Своими словами. Своей волей. Поддержать дружбу с таким человеком на заре его пути — это не лояльность. Это инвестиция в будущее, которое я хочу видеть.

Она оказалась прямо передо мной, так близко, что я чувствовал исходящее от нее тепло и запах ее дорогого мыла.

— И в-третьих, — ее голос опустился до интимного, игривого шепота, в котором не осталось и тени принцессы или стратега, — ты мне банально нравишься. Как мужчина. Со всей твоей язвительностью, искренним нежеланием следовать протоколу, железным упрямством и этой адской искрой в глазах, когда ты злишься.

С широкой, вызывающей улыбкой, она резким, театральным движением распахнула полотенце, которое до этого было единственной преградой между ее наготой и моим взглядом.

— А я тебе нравлюсь?

В голове взорвалась бомба из подозрений и мнительности. Это был очередной ход. Очередная тонко рассчитанная манипуляция.

Она пыталась соблазнить меня, используя ту самую животную страсть, что вспыхнула между нами в кабинке колеса обозрения. Перевести все в плоскость физического влечения, чтобы затуманить мое восприятие, ослабить бдительность, привязать к себе не расчетом, а гормонами. Раздражающая уловка. Ведь этот театральный жест с полотенцем был настолько очевиден, настолько дешев…

Но затем воспоминание врезалось в сознание с силой физического удара, разгоняя весь этот вихрь мыслей. Не просто образ. А полноценное ощущение.

Жар ее губ под моими. Грубая, почти жесткая податливость ее рта в первый миг. А затем — ответная ярость. Та самая, что была лишена всякой театральности, всякого расчета.

Что была дикой, искренней, взрывной реакцией равного на вызов равного. В тот момент, в той тесной кабинке, она не играла роль соблазнительницы. Она сражалась. И отвечала мне с той же жадной страстью.

И этот кусок неподдельной истины обрушил всю хлипкую конструкцию моего подозрения. Она не лгала. По крайней мере не полностью. Ее интерес ко мне как к инструменту был реален. Ее видение моего потенциала — возможно, тоже. Но и это, это физическое влечение… оно тоже было частью уравнения.

Мой взгляд, до этого аналитичный и холодный, сфокусировался на ней заново.

И… она была прекрасна. Искусственно ли было это совершенство, подаренное генами и уходом, или нет, сейчас это не имело значения. Линии ее тела, гладкая кожа, плечи, грудь, изгиб бедер — все это вызывало в памяти не просто ярость того поцелуя, а темный, жадный отклик глубоко внутри.

И я понял, что та вспышка гнева была лишь одной стороной медали. Другой была та самая, простая, примитивная страсть, которую я так старательно подавлял, считая ее слабостью, отвлекающим фактором.

Но прежде чем эта темная волна накрыла меня с головой, в нее рухнул и полностью заморозил огромный айсбер.

Ноги. Мои бесполезные, искалеченные ноги. Пока они были частью меня, пока я был этим физически неполноценным существом, я не мог быть уверен.

Был ли мой интерес к ней чистым, неосложненным влечением? Или в нем таилась горечь компенсации, отчаянная попытка доказать себе, что я все еще мужчина, несмотря на немощь?

Я встретил ее взгляд, все еще держащий вызов и ожидание. Мое лицо оставалось серьезным.

— Ты прекрасна, — сказал я, и мой голос звучал ровно, без пафоса, констатируя факт. — Но я не могу себе позволить врать тебе. Ни по поводу своих намерений, ни по поводу… чувств. И прямо сейчас я не в состоянии дать тебе честный ответ на твой вопрос. Потому что я сам его не знаю.

Ее вызывающая улыбка дрогнула. На ее щеках проступил румянец, а в глазах, на мгновение мелькнуло неподдельное, искреннее изумление, смешанное с легкой растерянностью.

Она явно ожидала чего угодно — грубого согласия, язвительного отказа, но не этой обнаженной, неуверенной честности. Она резко, почти по-девичьи, запахнула полотенце, снова укутавшись в него, и отвела взгляд.

— Что ж, — произнесла она, и ее голос слегка дрожал, выдавая смущение. — Если ты хочешь услышать от меня те же слова, когда, наконец, примешь решение… то тебе стоит поторопиться.

Весь последующий день прошел в непрерывном, выматывающем марафоне. Официальная цель визита Юлианны — культурный обмен — оказалась не просто красивой формулировкой, а чередой тщательно спланированных мероприятий, каждое из которых было потенциальной ловушкой.

Первым пунктом стал торжественный прием в Галерее Искусств Октанта. Высокие мраморные залы, залитые мягким светом, отражающимся от позолоченных рам, были заполнены представителями местной знати, дипломатами и художниками.

Воздух был густ от запаха дорогих духов, лака для пола и легкого напряжения. Я неотступно следовал за Юлианной, сохраняя дистанцию в два шага. Мое сознание было разделено: часть его отслеживало выражения лиц, руки в карманах, неестественные паузы в разговорах, а другая — раскинула невидимую сеть из нитей Ананси.

Они струились по стенам, скользили по паркету, ощупывали пространство под постаментами скульптур и за тяжелыми портьерами. Каждый всплеск чужого Потока, каждый резкий звук заставлял мои нервы натягиваться струной.

А Юлианна тем временем парила в центре внимания, улыбаясь, обмениваясь легкими любезностями. Тем не менее ее глаза, как и мои, постоянно сканировали толпу. Благо, ничего так и не произошло.

Затем была церемония открытия мемориальной доски в честь дружбы двух королевств в Парке Вечных Снегов. Площадка была окружена высокими елями, припорошенными инеем. На деревянном помосте установили микрофоны, вокруг столпились чиновники, журналисты, зеваки.

Именно здесь, когда Юлианна готовилась произнести речь, мои нити, ползущие под деревянным настилом трибуны, наткнулись на аномалию. Не энергетическую — устройство было механическим, тщательно замаскированным.

Компактный корпус, провода, соединенные с детонатором и зарядом, достаточным, чтобы разнести трибуну и несколько первых рядов в клочья.

Не меняя выражения лица, не ускоряя шаг, я послал по нитям тончайший импульс. Энергия просочилась по невидимым каналам, достигла механизма. Но не разорвала провода — это могло спровоцировать взрыв.

Вместо этого я приказал энергии проникнуть в сам детонатор, кристаллизовать его начинку, превратить ее в инертную массу. Через минуту от устройства осталась лишь безвредная железяка, полная взрывчатки.

Я не подал вида, продолжая наблюдать за толпой, выискивая того, кто мог привести механизм в действие. Но никто не дрогнул. Профессионалы.

Остаток церемонии прошел без сучка без задоринки. Юлианна произнесла свою речь, ей аплодировали. Никто, кроме нас двоих и, возможно, затаившегося где-то убийцы, не знал, насколько хрупкой была эта идиллия.

Еще несколько мероприятий этого дня тоже прошли без эксцессов, но это не значило, что я расслаблялся на них. И только когда дверь нашего номера в «Серебряном Шпиле» закрылась за нами, отсекая гул города и назойливые взгляды, я позволил себе мысленно выдохнуть.

Напряжение дня стало спадать, обнажая глубинную усталость. Я почувствовал, как ноют мышцы спины и плеч от постоянной готовности к броску.

Юлианна, сбросив на диван изящную, но неудобную шляпку, повернулась ко мне. Ее лицо было маской усталости, но глаза сохраняли живость.

— На сегодня все, — сказала она, ее голос был слегка хриплым от долгого общения. — Ты снова свободен. Но не расслабляйся слишком сильно. Завтра тебе придется встать вовремя. С раннего утра, до всех официальных мероприятий, пройдет первая встреча с представителями Звездного Холода по поводу передачи захваченных агентов.

Кивнув в ответ на ее слова, я не стал тратить время на пустые формальности. Каждая минута до встречи с Валь Омом была на счету. Снова проскользнув в прохладную ночь через окно, я не направился сразу к заброшенному бару.

Вместо этого я двинулся в сторону торгового квартала, придерживаясь теней и используя нити Ананси для быстрого и бесшумного перемещения по крышам и стенам.

Мой путь лежал к ничем не примечательному почтовому ящику, встроенному в стену на одной из оживленных днем, но теперь пустынных улиц. Это был третий и последний канал связи, который удалось выведать у Эрвина.

Поскольку на первую явку я не явился, а на вторую, в бар, связной вряд ли придет, заподозрив провал, этот ящик оставался единственной ниточкой, за которую можно было дернуть, чтобы привлечь внимание Черного Пламени.

Остановившись в глубокой тени арки напротив, я несколько минут наблюдал за улицей, выискивая признаки слежки или засады. Нити Ананси, тонкие как паутинка, прощупали пространство вокруг, но не обнаруживали ничего, кроме ночных грызунов и спящих птиц.

Достав из внутреннего кармана сложенный в плотный квадрат лист бумаги — краткое, закодированное сообщение с предложением о встрече и указанием нового места, — я отправил в сторону ящика невидимого паука.

Тот, юркнув через щель для писем, прикрепил послание на мертвую зону — ко дну ящика. Если почту будут проверять, его достать не смогут.

Затем я направился в круглосуточный хозяйственный магазин в соседнем квартале, один из тех, где торгуют всем подряд и ничем конкретным. Продавец, полуспящий за стойкой, лишь кивнул мне, когда я выбрал прочную пеньковую веревку, молоток среднего веса и пачку гвоздей.

Ничего особенного, ничего, что могло бы вызвать подозрения. Я расплатился наличными, не глядя в глаза продавцу, и так же бесшумно покинул магазин, сунув покупки в вместительные карманы своего плаща.

С этим грузом я наконец направился к цели. Заброшенный бар у вокзала выглядел в ночи таким же мрачным и безжизненным, как и накануне. Я подошел к нему ровно в назначенный час, за полчаса до двух.

Мои чувства были настороже, нити Ананси уже ползли по окружающим крышам и переулкам, выискивая знакомую массивную энергетику Валь Ома.

Он материализовался из тени соседнего здания так же бесшумно, как и в прошлый раз, его массивный силуэт вырисовался в лунном свете. Давление его Потока предшествовало ему — тяжелая волна, накатившаяся на меня еще до того, как я разглядел его лицо. Он не стал тратить время на приветствия.

— Я навел справки, — его голос был низким и не оставляющим пространства для возражений. — В клане Ахернар. Никто не слышал о Теке За. Ни в главной ветви, ни в побочных. Твое имя отсутствует в официальных реестрах.