Тертон

Глава 33 Куратор-12

В фургоне Стас неживым монотонным голосом пересказал распоряжение старейшины Майе. Та не удивилась.

— Я знаю, где гора Орогхэ, — сообщила она.

— А если у меня не выйдет? Если меня эта алмазная хатан сожрет? Что это такое, кстати?

— Выйдет, верь в себя. А хатан — это местный дух. Из тауханской мифологии. Не забивай себе голову всякими мелочами, помни о том, чему я тебя учила.

Стас помолчал, глядя на альпийский луг, по которому ползла тень от облака. Красота пейзажа проходила мимо сознания.

— Почему ты не зашла? — спросил он.

— Смысла нет.

«Ты ее дочь? — тянуло задать вопрос Стасу. — И вы поругались когда-то, потому что ты не пожелала жить на земле предков?»

Но он сдержался.

Они поехали по одной Майе известной дороге и за день с частыми остановками преодолели километров пятьдесят, взбираясь все выше и выше в горную страну. Один раз Майя заправила машину из канистры в салоне. К вечеру задул ветер, брызнул дождь, погода испортилась.

— Гора Орогхэ, — возвестила Майя после длительного молчания.

Стас выпрямился.

Гора Орогхэ маячила впереди, километрах в пяти-семи, на фоне пасмурного неба — широкая, кряжистая, с пологими склонами и плоской вершиной; внизу зеленая от травы, ближе к вершине песочно-желтая.

У подножья горы пропали последние намеки на дорогу. Дальше Майя и Стас пошли пешком, рюкзаков и вещмешков не взяли, зато Стас прихватил по совету Майи ганлин. Амулет висел на груди.

Сыпал назойливый дождик, изредка поддувал холодный ветер, пытался разогнать тучи, но у него ничего не получалось. Склон густо зарос травой, намокшей от дождя и оттого скользкой. Стас начал задыхаться на середине подъема — слишком разреженным стал воздух.

Все же добрались до вершины — плоской, размером с половину футбольного поля, голой и каменистой. В центре этой поверхности торчала масса больших, выше человеческого роста, камней.

Майя прошла между камнями. На некоторых из них были вырезаны те же руны, что и на амулете. В середине скопления валунов путники остановились. Стас заметил, что один кусок скалы здорово смахивает на фрагмент гигантской стены. Если это и остатки еще одних руин древних построек, то от времени они разрушились куда сильнее.

— Здесь ты проведешь ночь, — сказала Майя.

Стас скривился. Он уже привык ночевать где попало. Чем это место хуже? Крыши нет, зато стены есть. В это место можно залезть только с одного конца — но и выбраться тоже можно только через один-единственный проход.

— Значит, буду здесь ждать алмазную хатан, — пробормотал Стас. Хатан не выходила из головы. Что за тварь такая? Как с ней сражаться?

— И помни: вздрагивать нельзя, — погрозила пальцем Майя. — Иначе проиграешь. С приходом ночи начни дуть в ганлин, и неважно, что не умеешь на нем играть. Мысленно прими все, что возникнет в поле восприятия. Ничего не отвергай. Ничего не бойся.

И быстро ушла.

Стас вышел из тупичка среди глыб вслед за ней, но куратор как сквозь землю провалилась. Он забегал между камней и наконец увидел ее внизу, возле фургона. Заметив его, она помахала рукой. И как она так быстро спустилась? Она-таки наполовину тауханка, у них в крови уметь бегать по горам.

Вечерело. Дождь почти прекратился, сыпались редкие капли, но усилился пронизывающий ветер. Стас снова забрался в тупичок и порадовался, что не придется торчать на пустой вершине. Сел на мокрый и холодный камень, снова встал. Так можно подхватить кучу пренеприятных болячек! Спустился по противоположному склону, более заросшему травой, нарвал охапку побольше и сделал себе сидение. Трава тоже сырая, но не камень…

Так получилось, что уселся он аккурат под фрагментом гигантской стены. Она неплохо защищала от ветра — но не от сырости и чувства одиночества. И чем прикажете заняться? Погрузиться в сон Изгоя? А если хлынет ливень? Майя не оставила ему одеяла.

Он уселся на травяное сидение со скрещенными ногами, как какой-нибудь йог. Попытался согреться вожделением. Но вожделения этим промозглым ветреным вечером на вершине зловещей горы Орогхэ не было и в помине. Но зато был страх. Стас не знал, что его ждет, какие ужасы и испытания. Он визуализировал дымный черный страх, поднял его вдоль позвоночника к макушке, одновременно осветляя и делая прозрачней. Спина сама собой выпрямилась, и он начал согреваться, хотя температура продолжала падать, а дождь усиливаться.

«Надо бы раздеться догола и спрятать одежду под камнями, — подумалось ему. — А утром достать сухую… Ишь ты, оптимист, уже планирую, что утром буду делать…»

Но раздеваться он не стал — во-первых, не захотелось лишний раз вставать и терять настрой, во-вторых, он сомневался, что под камнями найдется сухое местечко, в-третьих, встречать чудовищ лучше все-таки одетым…

Он быстро промок до нитки, но плавно текущая энергия не давала замерзнуть или почувствовать дискомфорт. Он не погрузился в полноценный сон Изгоя, но впал в оцепенение, очень близкое сну. Время ускорилось. Кажется, хлынул страшенный ливень, но вскоре прекратился. Стемнело, однако он продолжал воспринимать пространство вокруг своим чутьем.

Итак, не пора ли начинать?

С неохотой он зашевелился, взял в руки ганлин. Несмотря ни на что, флейта была теплой. Или ему так казалось? Амулет тоже нагрелся. Стас поднес ганлин к губам и дунул. Раздался заунывный и очень музыкальный звук. Он длился и длился — и тогда, когда он перестал дуть. На мгновение затих шум дождя и ветра, и камни словно прислушались к новому звуку.

Стас дул снова и снова, делая короткие перерывы, чтобы отдышаться и позволить звуку угаснуть. Дул вновь, и дождливый безлюдный край наполняли заунывные, потусторонние звуки. Злые духи, будь они тут — а Стас был уверен, что их тут множество, — слышат этот призыв.

Накрутил он себя, или действительно за камнями во мраке шевельнулись тени? И что это за шорох, отличающийся от шелеста дождя? Не топот ли ног?

Разве у духов есть ноги?

Представилось, как в темноте к Стасу подкрадываются куклы Серых, слепленные из чего попало, из разного мусора, они ухмыляются искусственными перекошенными ртами и тянутся, тянутся к одиноко сидящему человеку с флейтой…

«Главное, не вздрагивать», — напомнил себе Стас.

Он на миг оторвался от ганлина и прислушался к шорохам, шелесту, невнятному шепоту вокруг. Впереди сгустился мрак в форме человеческой фигуры. Стас был почти уверен, что это не галлюцинация.

Он решил, что не будет обращать внимания, и набрал воздух в легкие, что задудеть, но фигура заговорила негромким, мягким, вовсе не пугающим голосом:

— Сыночек… Почему ты не пришел?

Он едва не выронил ганлин, но не вздрогнул, присмотрелся сквозь темноту, напрягая свои экстрасенсорные способности. Фигура, как бы желая помочь ему в этом, шагнула вперед, стала более различимой. Это мама… Черт лица не разобрать, но это определенно она.

— На похороны не пришел, — вздохнула она, — и на девять дней…

Стас скрипнул зубами. Это не призрак матери, это глумящийся дух. Трясущимися руками поднес ганлин к губам и извлек новый долгий леденящий душу звук.

Призрак выпрямился и прошипел:

— Испугался? А ведь от смерти не уйдешь!

Силуэт придвинулся ближе, и Стас больше чутьем, нежели глазами «различил» бабу Настю — не настоящую, разумеется, а вязаную, с лоскутным лицом, широченным ртом и желтыми глазами.

— Доберемся до тебя все же! — заклокотала она злобно. — Гончий след не теряет, так и знай! Близко он уж!

«Не вздрагивать…»

Стас в очередной раз подул во флейту Тумар Багши.

Дух опять придвинулся, обернулся матерью в знакомом старом халате, с седыми волосами, усталым морщинистым лицом.

— Тяжело тебе, сынок… Выпала судьба мытарствовать по горам, без дома, без семьи… Если помощь нужна, попроси — помогу с того света, я же мама твоя…

Стас вытер лицо — оно было мокрое от дождя. А может быть, и не только от дождя. Он вновь подул в ганлин.

— Молчишь, негодник! — взвизгнул дух. — Ну, я тебя предупредила!

Силуэт растворился во тьме. Из-за глыб выступило множество теней с красными светящимися глазами, подступило вплотную, потянуло к сидящему Стасу дымящиеся конечности — неестественно длинные и смахивающие на щупальца. Стаса пробрала дрожь, но он не двинулся с места.

Вершина Орогхэ вместе с камнями, тенями-монстрами и промозглой тьмой пропала, растаяла, испарилась, как сон. Стас очутился в колоссальной пещере — нет, не пещере, а колодце диаметром в несколько километров, уходящем вверх на неведомую высоту. На каменных стенах колодца-пещеры были прибиты люди с содранной кожей, корчащиеся от боли, издающие вой, душераздирающие крики и скрежет зубовный. Тысячи людей, копошащихся, как личинки мух на трупе давно умершего животного. Один из ободранных был его давно пропавшим отцом — Стас сразу разглядел его, несмотря на расстояние, и узнал вопреки всякой логике. У отца не было лица, лишь кровавое месиво, скалящиеся зубы, щель носа и белые шары глаз с темной роговицей.

— Сынок! — кричал отец. — Помоги, сынок! Я тут мучаюсь давно… Скажи им…

Что именно сказать и кому, не договорил — Стас снова задул в ганлин, и протяжный звук заглушил адские звуки пещеры. Стас трясся от страха и омерзения, но вовремя вспомнил о трансформации Ветров нижних Центров, сосредоточился — и превратил негативные эмоции в тепло.

— Хочешь, скажу, отчего я из дома ушел? — донесся до него вопль освежеванного отца. Этот крик заглушил вой толпы.

Это неважно, подумал Стас, но вслух не обронил ни слова. С духами нельзя разговаривать. Игнор разозлил духа, и «отец» заорал:

— И ты тут будешь гореть, подонок мелкий! Раз за разом, как я! Воскресать и снова дохнуть в муках, крови и дерьме! Вечность!..

Откуда-то из сумрачной дымки, застилающей верхнюю часть колодца, посыпал вездесущий дождь, зашипел на раскаленных камнях, окропил истерзанные тела, затуманил перспективу. Отец, барахтающийся среди таких же, как он, тоже зашипел — от злобы.

Стас прикрыл веки и снова открыл, поднес ко рту ганлин, подул, и какофонию звуков перекрыл звук флейты. Пещера пропала, как мираж, и вновь Стас сидел на импровизированной сидушке из травы — среди ночи, ветра и дождя, — наполненный теплом трансформированных Ветров.

Позади раздался знакомый твердый голос:

— Молодец, тертон. Довольно.

Из-за спины вышла Майя. Стас распознал ее чутьем.

— Закончим ритуал. Хатан не явится, а ты устал.

Обрадованный, он чуть было не вскочил на ноги — однако остался сидеть неподвижно. Ноги затекли, а туловище одеревенело. Мгновения промедления хватило, чтобы понять: это опять иллюзия, обман.

Не реагируя на Майю — точнее, ее призрак, — он задул в ганлин.

Майя уставилась на него, подбоченившись знакомо.

— Кого ты призываешь, малыш? Говорю тебе: ритуал завершен.

Он задул в ответ.

— Ах так⁈ — вскричала Майя, запрокинула голову и разразилась безумным, бешеным смехом.

Смех перешел в дикий звериный вой. Майя опустила голову, на лбу открылась рана, края раздвинулись, и из влажной щели выглянул третий глаз. Обычные глаза расширились так, как это невозможно у нормальных людей, глазные яблоки, опутанные набухшими капиллярами, вылезли из орбит. Кожа псевдо-куратора заблестела от дождя, начала излучать сияние, словно покрытое алмазными стразами…

Одежда испарилась, и перед Стасом предстала женщина со сверкающей кожей, с причудливо изогнутыми ногами и руками, словно бы она застыла в позе из традиционного индийского танца, с диковинной высокой прической — или, скорее всего, это была корона…

Женщина-чудовище вперилось в Стаса тремя разгневанными очами. От Алмазной Хатан исходил мягкий, но неживой свет.

— Упорный смертный! — проревела она нечеловеческим скрежещущим голосом. — Ты призвал меня! И что же молчишь? Говори, чего хочешь?

Стаса трясло с головы до ног, но он прилагал огромные усилия, чтобы казаться невозмутимым. Отложил ганлин с таким видом, будто не спешит никуда, откашлялся и хрипло проговорил:

— Я хочу уметь отдергивать Завесу по собственному желанию…

— Всего-то? — проскрежетала Алмазная Хатан, взмахнув руками, причем оказалось, что рук у нее больше двух. — Как это глупо! Завесу отдернет любой, кто разочаруется в блеске и фальши вашей убогой человеческой жизни! Проси что-нибудь другое! Желаешь, чтобы тебе подчинялись все женщины мира? Выполняли любую — любую! — твою прихоть с восторгом и безумной радостью? Хочешь богатства и долгую жизнь? Проси!..

Стас судорожно сглотнул, помедлил и прохрипел:

— Я хочу… отдергивать Завесу… по собственному желанию…

— Но это смешно! Может быть, ты хочешь власти над тенями мертвых? Они поведают тебе все тайны мира! А после смерти ты переродишься богом. Это говорю я, Госпожа ночи, что прозревает тьму тремя очами!

— Я хочу отдергивать Завесу по собственному желанию, — упрямо повторил Стас. Он осознавал, что нельзя поддаваться на уговоры.

Алмазная Хатан подскочила с неестественной скоростью, нависла над Стасом, вскинула руки — шесть или восемь рук, — ее сверкающее лицо с тремя вылезшими из орбит глазами засияло, как солнце. Стас внутренне съежился, но внешне продолжил сидеть, как статуя. Хатан отступила, снова залилась скрежещущим смехом и — растаяла в полумраке.

Вместе с ней исчезли красноглазые тени и прекратились дождь и ветер. Опустилась тишина.

«Она выполнила мое желание? Я все сделал правильно? Пора расслаблять булки или еще рано?»

Вдали протяжно завыли — вой был звериный, волчий. То прерываясь, то усиливаясь, вой приближался, затем зверь залаял и зарычал так, что у Стаса на загривке поднялись волосы. Он где-то слышал этот лай и вой. Но где?

Загремели цепи. Потом все затихло на несколько секунд.

И между глыбами показалась огромная мохнатая псина, опутанная ржавыми цепями, — гораздо больше теленка. Несмотря на размер и искаженные пропорции, Стас мигом ее узнал — Найда!

Следом за ней величавой походкой выступил Никита — в яркой альпинистской куртке, с оранжевым рюкзаком. Стас видел новых гостей то ли обычным зрением, то ли паранормальным чутьем. Как бы то ни было, пространство под ночными облаками было залито мертвенно-синеватым свечением, достаточным для того, чтобы различать мелкие детали, но в то же время меняющим перспективу.

Никита при виде Стаса прищурился в своей фирменной манере.

— Вот ты где, Стасян, — довольно проговорил он. — Ох, и сбился я с ног тебя искать!

Стас не ответил.

Никита подошел на расстояние двух метров, уперся ладонями в колени, шумно переводя дух. Найда с тихим рычанием обошла Стаса, обдав запахом мокрой шерсти, зашла за валуны и принялась там что-то обнюхивать. Никита опустился на одно колено и сложил на другом колене обе ладони.

— Я тебя по сигналу мобильника срисовал, — объявил он то, что Стас и без того знал. — Не знаю, как это называется по-научному, но мы тебя запеленговали, Стасян, дружище. Мой знакомый — из силовых структур. У меня и там связи, видишь ли. Я упросил их не вмешиваться, сказал, что сам тебя найду. С Найдой, ха-ха!

Стас разомкнул уста: все равно Никита не дух, а нечто другое. Гончий. Разговаривать с ним запрета не было.

— Я звонил из другого места.

— Да, — согласился Никита, с самодовольной ухмылкой озирая окрестности, — местечко тут недалеко. Но от Никиты Сапожникова так просто не уйдешь! Тут тропинок не слишком-то и много.

— Никита, — сказал Стас, чувствуя ужас от Никиты, но не желающего поддерживать этот фарс, разговор двух друзей детства. — Ты врешь, Никита. Да и не Никита ты вовсе…

— Ох, да слышали мы эту песню, Стасяныч! Ты с ума сошел, вот и все. Из-за переживаний. Бабушка и матушка одна за другой преставились как-никак. Потом ты из больнички сбежал, квартиру поджег и в горы сбежал. Только я с тобой по старой памяти по-человечески разговариваю. Санитары и менты цацкаться не будут…

— Ты на чем приехал? — прервал его Стас.

— На своем джипе, — сразу ответил Никита.

— Где он?

— У подножия этой возвышенности.

— А другую машины ты видел? У подножия? Фургон?

Никита развел руками, по-прежнему стоя на одном колене.

— Там только твоя тачка стоит. «Тойота».

Как? Стас чуть было не вскочил, чтобы посмотреть. Ох, и ладно брешет Никита! По его версии Стас свихнулся, натворил дел и свалил на своей машине сюда, в горы. И не было Майи, Дары, старушки-тауханки и всех Изгоев…

«Я хочу знать правду! — мысленно вскричал Стас. — Мне надоело это вранье! Если я сошел с ума, самому мне этого не понять… не разгадать, что мерещится, а что существует на самом деле… Я хочу увидеть Серый мир!»

Захлестнул страх перед Серым миром — тот самый страх, что мешал ему отдергивать Завесу. Но Стас привычно трансформировал страх в Ветер жизни. Любая эмоция — всего лишь энергия в нашем теле. А энергия не бывает злой или хорошей, она просто течет. Это мы, люди, навешиваем на нее ярлыки и называем гневом, страхом, любовью или счастьем.

Завеса пала. И Стас увидел настоящего Никиту — существо, притворяющееся другом. Оно не было ни вязаным монстром, ни големом из мусора. На нем были яркие доспехи, сложенные из чешуек с человеческими глазами, совсем как во сне. Лицо высохшее, обтянутое пергаментной кожей, как у мумии, с черными дырами глазных орбит, оскаленными зубами, трещиной вместо носа. В глубине орбит горели желтые огни. Это черепоподобное лицо накрывала тончайшая серебряная сетка — наподобие вуали. Из-за во́рота торчали шевелящиеся нити «мицелия», прежде виденного Стасом в Серебряной Пойме. Одна рука «Никиты», лежащая на колене, была механической, из того же серебристого металла.

Найда вышла из-за валунов — монстр, даже отдаленно не похожий на собаку. Мохнатый как медведь, морда узкая, клыкастая, чешуйчатая, похожая на крокодилью. Глаза с вертикальными зрачками желтые и лютые. Вокруг морды топорщились щупальца, тонкие и розовато-склизские.

«Когда я вижу их истинный облик, они об этом тоже знают!»

«Никита» медленно поднялся с колена, не спуская со Стаса желтого немигающего взора, ощерился жутко. «Найда» заклокотала.

— Глазастый! — прошипел «Никита». — Научился-таки видеть нас, да? Ну и как тебе Гончий Серых со своим зверем?

— Научился, — сказал Стас.

— Зачем тебе этот вечный кошмар? — Голос «Никиты» изменился, стал змеиным, шипящим, наполненным лютой ненавистью. — Жил бы в блаженном неведении. Миллиарды людей ведь так живут! В чистеньких квартирках живут и не хотят думать, что под ними канализация с мертвецами, кладбища, катакомбы и древние погребения! Что воздух и воды сами травите и медленно все умираете! Не хотите думать, от безобразного отворачиваетесь, чистоплюи! Давно ли из грязных пещер выбрались? Почему же ты не такой?

— Я такой же, — сказал Стас. — Но — не повезло. Вот, стал тертоном. Или наоборот — повезло. Теперь хочу видеть мир таким, каков он есть на самом деле.

Странное дело: сейчас, когда «Никита» показал свой истинный облик — пусть и не по своему желанию, — разговаривать с ним стало куда проще, чем в прежние времена. Раньше Никита всегда ухитрялся как-то очень тонко подавлять Стаса, демонстрируя альфасамцовость и насмехаясь, заставлять чувствовать вину — из-за того, что Стас с матерью и бабушкой не живет, что не женится и деток не плодит, что многочисленных связей не имеет. Сейчас чудовищный «Никита» не щурился, нечем было, не насмешничал и ни на что не намекал.

Сейчас злое было злым, а доброе добрым, а не перемешанным, как в людском мире, отчего и все страдания у людей.

Речь Стаса произвела на слушателя впечатление. «Никита» клацнул зубами и отшатнулся. Зато «Найда» приблизилась с оскаленными крокодильими зубами. Стас испытал ужасное желание вскочить и дать деру — но не смог бы этого проделать при всем желании и всех новых навыках: до того онемели ноги.

«Никита» задрал мумифицированную морду, глядя куда-то за Стаса. Там была стена, косо выпирающая из скалы, — обломок старых руин. Стас что-то ощутил, обернулся и успел разглядеть, как на наклонной стене проступает черный силуэт — икона Серых. «Никита» склонился, зашептал на неведомом языке — он будто читал молитвы. «Найда» отступила.

Завершив молитву, «Никита» сказал:

— У тебя есть шанс… Забыть все! Просто скажи, что хочешь забыть — и забудешь. Вернешься в старую спокойную и понятную жизнь… Все это будет страшным сном.

— А друг детства Никитос снова станет собой?

— Да.

— А моя мама и бабушка воскреснут? Их ведь доконали!

«Никита» оскалился и промолчал.

Стас вздохнул:

— Если в тебе есть память настоящего Никиты, то ты должен помнить, что дружба детства часто исчезает. Уходит туда же, куда уходят все дети и детские мечты. В небытие. И нет больше моего друга Никиты — ни ребенка, ни взрослого. Осталось только мерзкое чудовище вроде тебя. Урод, на которого и смотреть-то не хочется… Но я буду смотреть, я не убегу от правды, будь она хоть какой противной или ужасной. Скажи это своему черному богу.

И он дернул подбородком назад, в сторону «иконы». Изрекая этот спич, родившийся совершенно спонтанно, он достал из-под рубахи амулет — тот успел знатно нагреться на груди. Ганлин у правого бедра тоже нагрелся, испускал ощутимое тепло. Эти два артефакта притягивало друг к другу, и Стас, недолго думая, вставил крохотный барабанчик с письменами амулета в отверстие в ганлине. Амулет вошел в отверстие, как ключ в замок. Щелкнуло.

— Возьми его, Найда! — проревел «Никита».

Чудовище прыгнуло на Стаса, но тот подул в ганлин — интуиция подсказывала, что следует сделать именно это. Звук получился иным, не приглушенным и заунывным, а чистым и яростным, насыщенным неистовой силой.

«Найда» остановилась в полуметре от Стаса, осела на задние лапы и задрала морду вверх. «Никита» тоже ошалел, таращась вверх, где носились крылатые тени с огненно-красными глазами.

«Злые духи, связанные обетом! Явились на зов ганлина, соединенного с амулетом!»

Крылатые тени кругами спускались к земле, беззвучные и зловещие. От них исходил ледяной холод. Тени спикировали на Гончего и зверя, и те бросились прочь с горы. А Стас все дул и дул во флейту…

Когда перестал, опустилась тишина — не только в акустическом диапазоне, но и экстрасенсорном. Больше Стас не чуял никого — абсолютно никого. Довольно долго он сидел молча, с опущенной головой и поникшими плечами, потом начал постепенно расслабляться.

Незаметно занялся рассвет, тучи рассеялись, запели птицы и застрекотали насекомые. Стас наконец выпал из того состояния, в котором пребывал, и осознал, что весь промок и замерз.

Страшная, как ночной кошмар, ночь миновала, и он остался жив. Мало того, он получил, что хотел, от Алмазной Хатан (кем или чем бы она ни была), и прогнал Гончего… Это была первая его большая победа.