Терминатор

Глава VII

Учитель! – голос Ваджры дрожал от возбуждения, – Чудо! Случилось чудо!

Старый монах, который уже много дней пребывал в эйфорическом настроении после того, как прекратились страшные боли, с приязнью посмотрел на ученика и с голосом полным надежды спросил:

– Неужели ты научился шевелить ушами, Ваджра?

Ученик, не обращая внимания на шутку, которую веселый наставник повторил за последнее время уже в девятнадцатый раз (Ваджра тщательно фиксировал в своей удивительной памяти все высказывания учителя), рассказал, что чаши для подаяния, стоящие у ворот монастыря, наполовину наполнены прозрачным медом и продолжают наполняться, причем мёд приносят сами пчелы. Старый монах достойно и не спеша, с трудом сдерживаясь, чтобы не понестись вприпрыжку, поднялся и пошел к воротам. Действительно происходящее иначе как чудом назвать было бы сложно. Полдюжины мисок, стоящих на вытоптанной земле, были наполовину полны медом, а их края шевелились сплошной массой блестящих пчелиных тел. Над каждой из мисок отчетливо различались два потока насекомых – отдавших мед и спешащих прочь в поля за новой порцией и – заходящих на посадку. Несколько крестьян, пристроившихся шагах в двадцати, завидев старого монаха, тут же улеглись на землю, и протянули руки в его сторону – жители деревни были уверены, что новое чудо связано со стариком, и они не ошибались.

Старый учитель вернулся в келью. Стоило ему присесть на ложе, как в голове раздалось:

– Я уже пришел. Ты соскучился?

На сей раз это был стариковский дребезжащий голос, довольно высокий и не слишком приятного тембра.

– Я перед тобой чем-то провинился, коль скоро ты решил со мной поговорить столь непривлекательным голосом? – шутка имела успех – в ответ зазвучало продолжительное стариковское хихиканье невидимого собеседника. Вдоволь нахихикавшись, голос весело сообщил:

– Эрчжи, ты скромен и самокритичен, как и полагается праведнику. Знай же, что сейчас я говорю твоим голосом.

– Правда? – расстроился старик. – Мне представлялось, что у меня довольно низкий голос, не лишенный приятности. Похоже, я приношу страдание слышащим меня.

– Не преувеличивай. Обычный голос для старикашки твоих лет. Я встречал куда хуже, – невидимый гость умел подобрать слова утешения.

– Эрчжи, только что ты нашел путь в четвертый мир, – продолжил голос, – расскажи мне об этом пути.

Старик долго вслушивался в себя, а затем удивленно отметил:

– Действительно ко мне пришло новое знание. Кажется, твой фокус с пчелами помог мне. Оказывается, рецепт секвенции для четвертого мира такой же, как и для третьего, только мантра другая. Мантра, которую должны прочитать двадцать миллионов голосов. Я передам ее текст своему другу.

– Молодец. Дело пошло, – похвалил старика голос, – вскоре многое должно измениться. А теперь мы можем продолжить нашу беседу.

– Я бы хотел тебя попросить кое о чем. Давай, будем называть миры, так, как меня учили. А то, я чувствую, мы скоро начнем путаться – какой мир первый, а какой – четвертый.

– У тебя есть конкретные предложения?

– Пусть мир, в котором я живу, считается миром людей. Тот мир, с которым людской был всегда связан, будет миром демонов. Мир, который мы называли третьим, будем считать миром голодных духов, а четвертый – миром животных.

– Я не возражаю, но, будь осторожен – эти слова не имеют ни малейшего отношения к сущности миров. Это – всего лишь слова.

– Я это запомню. Расскажи мне о мире демонов.

–Если бы ты там оказался, то не сразу бы понял, что ты не дома. Мир похож на твой, и живут там такие же люди. Например, там живешь ты.

– У каждого человека есть двойник в том мире?

– Совершенно верно.

– И у каждого жителя того мира есть двойник в нашем?

– И это правильно.

– Следовательно, количество людей в каждом из двух миров всегда совпадает?

– Продолжай.

– Это значит, что, если мой двойник умрет, то одновременно с ним умру и я?

– У тебя хорошая логика, Эрчжи. Но я бы не стал использовать слово «одновременно» – оно неуместно. Ты же знаешь, что время – иллюзия. А ты сейчас стараешься познать сущность.

– Скажи, а если в другом мире вдруг исчезнет вся жизнь, наш мир тоже опустеет?

– Ты всё правильно понял, но лучше спроси о чем-нибудь менее трагичном.

– Мог бы ты перенести меня в мир демонов, как перенес к пещере Миларепы?

– Нет, я не могу этого сделать. Пришедший из другого мира сделается непрерывным источником нарушения закона. Я не могу этому потворствовать.

– Значит ли это, что существует секвенция, позволяющая побывать человеку в мире демонов?

– Ты решил, что для любого нарушения закона существует своя секвенция? Впрочем, неверные предпосылки ты компенсировал неправильными рассуждениями и пришел к верному выводу: секвенция для перемещения в мир демонов действительно существует.

– Что случится, когда откроется третий мир, мир голодных духов?

– Наверное, он станет частью Меня-Всего, как мир людей и мир демонов.

– А мой двойник сейчас существует в мире голодных духов?

– Не буду придираться к слову «сейчас», хотя понятие одновременности для двух миров – штука не совсем очевидная. Но, полагаю, что ты там есть.

– А Ты-Весь сейчас там существуешь?

– Если там есть ты, то присутствую и я, ведь ты – часть меня.

– После того, как откроется новый мир, Ты-Весь, который из мира людей, сольешься с Тем из мира духов? Или вас будет двое?

– Я буду один.

В дверь тихонько постучали, и вошел Ваджра.

– Учитель, чаши наполнились медом, и пчелы улетели.

– Люди из деревни всё еще там?

– Да, и подошли новые. Кажется, вся деревня собралась у нас под стенами.

– Отнеси одну чашу в трапезную, а остальные отдай крестьянам – пусть полакомятся. А потом вели им уходить.

После того, как Ваджра ушел, старик обратился к голосу:

– Ты упоминал, что перерождение человека происходит в одном из двух миров. От чего зависит, в каком именно – от его заслуг?

– Я бы не сказал. Можешь считать, чтобы принять решение, я каждый раз подбрасываю монетку. Но если я решу возродить кого-то в твоем мире, его двойник возродится в другом – никогда оба в одном.

– Почему?

– Таков закон.

– Когда мир духов присоединится к тебе, перерождения будут проходить и там?

– Конечно. Это – одно из важных последствий такого слияния.

Старик надолго задумался, а в комнату снова неслышно вошел Ваджра.

– Учитель, люди хотят, чтобы ты вышел к ним и благословил.

– Сходи, – посоветовал невидимый голос, – это будет справедливо, ведь они кормят твой монастырь долгие годы.

– Кормят, – согласился старик, – как кормили их отцы и праотцы – конечно, схожу, – и легко встал с ложа.

– Погоди, – остановил монаха дребезжащий голос, – тебе удалось узнать что-то новое обо мне, используя аналогию с грибницей?

– Кажется, удалось. Но я еще не готов об этом говорить. Давай отложим до следующей встречи.

– Давай отложим.

– Мне снова ждать знамения? – ответа на свой вопрос старик не получил.

Проснувшись, я взглянул на часы на стене моего номера, произведенные, судя по их виду, где-то на Альфе Центавра. Часы показывали половину двенадцатого. Половину двенадцатого дня, нужно полагать. Прошедшей ночью я на удивление долго провозился с отчетом, а затем, вместо того чтобы предаться размышлениям о тонкостях путешествия между разными временами и мирами, занялся сценарием: время поджимало, так как всё написанное мною ранее, уже было сыграно и увековечено съемочной аппаратурой. В животе заурчало – аппетит потихонечку начал превращаться в голод, что, в общем-то, неудивительно. Ночью в творческом раже я голода не ощущал, точнее, он мне не слишком мешал работать. Кроме того, жесткое средневековое мясо, которым мой двойник угощался за круглым столом, обмануло, наградив иллюзорной сытостью после возвращения, но природу не обманешь – проглоченное мясо осталось во временах Артура, а мой настоящий желудок в последний раз имел дело с пищей часов двадцать назад. Я быстро выполнил все необходимые утренние процедуры и устремился на кухню нашего замка-комода, где мне тут же была выдана порция омлета и кофе. По-быстрому закидав в себя калории, я отправился на съемочную площадку, не забыв предварительно передать литературный плод бессонной ночи для дальнейшей обработки соответствующими профессионалами.

Войдя в зал, я обнаружил, что наша съемочная площадка временно превратилась в кинотеатр: освещение было приглушено, а на огромном экране Джиневра-Алёна выясняла отношения с Артуром. На мое громкое приветствие творческие коллеги ответили шиканьем – оказывается, они были увлечены просмотром отснятого материала. Смирившись с недостаточно уважительным отношением к собственной особе (за прошедшие дни я привык быть непременным центром почтительного внимания труппы), я скромно уселся в уголке и стал смотреть на экран. Выяснилось, что наши материалы уже были должным образом обработаны, и я, наконец-то, увидел виртуальные декорации, о которых до сих пор только слышал. Нужно сказать, что они впечатляли и впечатляли сильно. Если бы я лично не видел, как снималась сцена с Алёной, никаких подозрений в искусственности интерьера у меня бы не возникло. Впрочем, ощущения неестественности не было и сейчас – создавалось впечатление, что Артур со своей фиктивной супругой эмоционально беседуют посреди огромного зала, освещенного солнечными лучами, бьющими через многочисленные стрельчатые окна. Я сразу узнал эту сцену: Алёна рассказывала Хоеву, что сердце ее навеки принадлежит другому, но телом, согласно брачному контракту, может обладать законный супруг – если захочет, конечно. При этом королева прозрачно намекала, что удовольствия это существование ей не доставит никакого, и подумывала вслух, а не стоит ли вообще покончить с такой жизнью. Мордастый король выглядел обескураженным. В нем определенно боролись обида отвергнутого мужчины, желание продолжать пользоваться услугами Ланселота как военного специалиста, опасение выглядеть неудачником в глазах подданных и множество других чувств, не столь явно выраженных. Оказалось, что режиссерский талант нашего желтоволосого гения только выигрывает на экране. Камера дала крупный план влажных воловьих глаз Хоева, и мне его стало по-настоящему жалко. А когда король объявил, что счастье друга для него важнее собственного и предложил королеве наедине называть его братом, я с удивлением почувствовал, как защипало в носу, и дал себе слово обеспечить Артуру пару-тройку романтических приключений с какими-нибудь окрестными фрейлинами. Кстати, сыграть их вполне могут те же Барбариски, крайне привлекательные девушки. Уверен, что наш режиссер не только увидит в этом глубокий смысл, но и донесет его до рядового зрителя.

Камера, тем временем, оторвалась от созерцания мировой скорби в глазах Хоева, поднялась куда-то к потолку, а затем выскользнула в окно. Я увидел замок сначала с высоты птичьего полета, а потом с высоты полета межконтинентального лайнера. Лайнер не спеша начал кружить над королевством Артура, показывая завороженному зрителю то стада тучных пятнистых буренок, привольно пасущихся на необъятных просторах доброй старой Англии, то трудолюбивых пейзан, рассыпавшихся по полям и занимающихся какими-то своими пейзанскими делами. Вдали проскакала группа рыцарей в блестящих доспехах и с разноцветными флажками на поднятых копьях. Камера переместилась к побережью, и среди белых барашков волн стали видны три больших корабля, удаляющихся под парусами от берега. Только сейчас я обратил внимание на музыку. Наверное, она начала играть еще во время сцены в зале, но настолько органично сочеталась с изображением, что я ее не замечал. В сопровождении неведомых мне инструментов два голоса – мужской и женский, вели чарующий диалог на неизвестном мне наречии. Мелодия казалась знакомой, но я был уверен, что прежде никогда ее не слышал. Слова чужого языка звучали отчетливо, и, хотя я не понимал ни одного из них, было ясно, что они рассказывают о том, что любовь – это самое прекрасное из всего существующего в мире, но она неотделима от печали, поскольку совершенному в нашем мире уготован недолгий век. Потом голоса принялись рассказывать, что человек не в силах противостоять своей судьбе, он всего лишь крохотная пылинка на жерновах рока. Я буквально увидел эти огромные черные жернова и бесконечное множество беззащитных пылинок. Вскоре стало ясно, что пылинки соединены между собой множеством тончайших нитей и я узнал паутину, окутывающую весь мир, которую ощущал, выполняя секвенцию Артура. Но вот несколько пылинок начинают источать пульсирующий свет, вместе с ними начинают сиять и соединительные нити – они мерцают слажено, достигая наибольшей яркости одновременно. К ним присоединяются всё новые и новые источники света, и становится понятно, что каждый раз, когда пылинки наливаются силой, жернова ненадолго замедляют своё страшное движение. Мерцание распространяется вширь, набирает силу, а каждая из частичек начинает сиять всё ярче. Теперь видно, что это не пылинки, а звезды. Маленькие – но звезды. Звездочек становится всё больше, и когда их сделалось совсем много, миллионы, жернова стали замедлять свой ход, а потом и вовсе остановились. Миллионы ничтожных пылинок, объединенных мириадами нитей, остановили жернова судьбы. Сделалось очень хорошо и печально, а когда голоса стали повторять припев во второй раз, я обнаружил, что тихонечко подпеваю. Прекрасное наваждение тут же разрушилось, и я украдкой оглянулся по сторонам – я, конечно, не Хоев, но и моё пение у нормального человека может вызвать сильную отрицательную реакцию. По счастью, никто не обратил внимания на мои подвывания. Более того, показалось, что многие из присутствующих безотчетно, в такт припеву, издают звуки разной степени музыкальности.

Мелькнул последний кадр, все на пару секунд замерли, приходя в себя, а потом начали хлопать. Зажегся свет, и стало видно, что в качестве зрителей выступала только наша труппа. Хлопайте, хлопайте, – иронически одобрил я, компенсируя неловкость от недавних вокальных упражнений, – кому же, как не самим авторам оценить величие произведения! Похоже, за иронией я попытался скрыть удовлетворение от увиденного и услышанного – фильм определенно получался.

Позже, вечером, я спросил у Алёны, кто исполнил ее песню. Оказалось, что чарующий женский голос принадлежит ей самой, а обладателем завораживающего мужского оказался Коваленко – вот бы никогда не подумал, что специалист по нонконформистскому рычанию и грубоватой искренней лирике способен на такое! На вопрос, где она раздобыла слова для своей песни, девушка отвечала обстоятельно и с удовольствием. Оказалось, что этот текст старой баллады на валлийском, кажется, языке, она получила от нашего спонсора, большого любителя и знатока средневековой поэзии. Что же вы затеяли, уважаемый наставник? – мысленно спросил я у Роберта Карловича. Показалось, что бледное и мрачное лицо уважаемого наставника пристально посмотрело мне в глаза, затем, не меняя выражения, едва заметно подмигнуло левым глазом и – исчезло.

Уйдя со съемок, я несколько часов хорошо поработал. Закончив очередную порцию сценария, я твердо решил прочитать что-нибудь из Беливука, но ничего не вышло – интернета не было. Я потянулся было к телефонной трубке, но обнаружил, что на часах четыре ночи и пожалел неведомого мне здешнего сисадмина, или как тут называется ответственный за интернет, после чего отправился спать.

Следующие четыре дня снова оказались похожими один на другой. Я мало спал, много работал, а хотелось работать еще больше. Как-то ко мне пришел Коваленко и сообщил, что мой сценарий приближается по уровню к лучшим из ранних вещей. Я, в ответ, выразил восхищение его, на пару с Алёной, исполнением валлийской баллады. Юра засмущался, сказал, что такую вещь невозможно исполнить плохо, затем спросил, как там обстоят дела с его идеей про Мухамеда и ушел к себе – скорее всего спать – сутки у всех участников нашей команды состояли только из работы и сна, на пустые разговоры времени не было. Подозреваю, что все, как и я, спали часа по четыре.

Заходил и Хоев. Мне показалось, что за прошедшую неделю он исхудал и сделался, как бы это сказать, в меру своих сил возвышенно-духовным. Впрочем, мимолетное чувство симпатии, которое я ощутил, тут же испарилось, как только он поделился со мной новой творческой задумкой. Поп-соловей посоветовал мне по ходу сюжета умертвить Ланселота. Этот ход придаст драматизму нашему сериалу, андерстенд? Я пообещал подумать, выпроводил звезду и стал размышлять о том, что идея не так уж и плоха – в действии начала наблюдаться некоторая стагнация. Конечно, смерть Артура встряхнет публику, но когда это еще случится – только в пятой серии, а мы еще только-только подбираемся к середине второй.

Несколько раз я начинал размышлять о том, что Петров не успел мне рассказать, про трех королей, которые должны прийти поприветствовать пророка. Можно предположить, что Мерлин считает, что без такого поклонения пророк – не пророк. Кроме того, Петров упомянул, что три короля должны чему-то научить. Возможно, если незваные учителя не будут королями, гордый пророк не станет их слушать? Но о каких трех королях идет речь? С Артуром, положим, всё ясно – английский король – он и на Ближнем Востоке король. А остальные? Там должно быть еще двое – Мерлин и некий Белый Волк. Допустим, Мерлин – тоже король, возможно, не в прямом смысле. Скажем, король мудрецов, или – кто он там – кудесников. Но есть еще какой-то Белый Волк, который тоже чей-то король. Чей, интересно?

Ответ, а точнее правдоподобное предположение по поводу Белого Волка, появилось в тот день, когда я собирался в третий раз посетить своего друга Петрова-Ричарда-Артура. Перед вечерним просмотром смонтированного киноматериала, Хоев объявил, что сначала всем следует посмотреть его новый клип, хотя ролик и не имеет отношения к нашему фильму. Поскольку клип, по словам Хоева, был совсем коротким, а обидчивый характер звезды всем присутствующим был хорошо известен, все начали его смотреть.

К моему большому неудовольствию, ролик был посвящен истории о том, как герой-Хоев, напевая песню про котика, спас от смерти на виселице известного литератора Беливука. Мне пришлось снова, на сей раз со стороны, посмотреть на кошмарный спектакль, участником которого я невольно стал совсем недавно. Со стороны представление выглядело еще более чудовищным, чем мне запомнилось. На экране я выглядел испуганным, хотя отчетливо помню, что единственным чувством в тот момент было раздражение. А когда Хоев представил меня публике королем сценаристов, я, если верить клипу, довольно улыбнулся и в ответ назвал его королем поп-музыки – сошлись два одиночества, какая гадость! Стоп. Неужели Хоев и есть тот, с позволения сказать, «король», которому предстоит приветствовать нового пророка? Это объясняет факт, что это пошлое чудовище так настойчиво приглашали для участия в сериале. Тут я вспомнил, как переводится фамилия моего персонажа – «белый волк» и всё стало на свои места. Я понял, кто будет третьим королем – им будет Белый Волк, король сценаристов.

Вечером я стал искать Алёну, чтобы попросить помочь в выполнении секвенции – сегодня мне, во что бы это ни стало, следовало отправиться к Артуру, добыть неизвестно где Грааль и передать его по назначению. К моему неудовольствию оказалось, что за Алёной заехал возлюбленный муж и, не слушая ничьих возражений, куда-то увез, пообещав вернуть нашего композитора наутро. Алёна вернется слишком поздно, что мне делать? Попросить ассистировать кого-то из новых знакомых? – исключено – я не имею права расширять круг посвященных. Попытаюсь обойтись без помощников – размещу белую пирамидку внутри треугольника и там же зажгу золото. Если золото загорится, я пойму, что всё сработало. Если нет, буду искать другое решение.

Расставляя на полу в номере пирамидки, я думал о том, как быстро человек привыкает к чему бы то ни было. Вот так же много лет назад, впервые самостоятельно вставляя ключ в замок зажигания автомобиля, я ощущал, что сейчас сотворю чудо – после поворота ключа заурчит мотор, машина из холодного куска металла превратится в почти живое существо и, повинуясь мне, тронется с места. Сейчас, залезая в свой автомобиль, я думаю лишь о том, как бы поскорее добраться до места назначения и по дороге не попасть в пробку или какую-нибудь неприятность. Вот и сейчас, подготавливая секвенцию Артура и собираясь совершить путешествие между мирами, я думал не о величии и неповторимости своего деяния, а лишь про то, чем мне закончить вторую серию – не расстаться ли с Ланселотом, как советовал кровожадный Хоев?

Золото загорелось сразу же, как только я поднес к нему зажигалку. Я смотрел на яркое белое пламя, разбрасывающее ослепительные искры, и наслаждался мощным ароматическим аккордом – грэйсом этой секвенции. Спустя мгновение произошел страстно ожидаемый ароматический взрыв. Я ощутил каждый из элементов рецепта во всех подробностях, но местоположение пентаграммы, как и в прошлые разы не читалось. Загадочная паутина, которая своими невесомыми прядями оплела весь мир и продолжалась где-то за его пределами, тоже оказалась тут как тут. Она охватила своими нитями все элементы секвенции так, что получился плотный жгут, и направила конец этого жгута в нужную точку. Где находится эта нужная точка, я не представлял, но чувствовал, что жгут не промахнется. Сложно сказать, как долго происходил взрыв, но мне показалось, что он снова продолжался немного дольше, чем обычно – ненамного, на пару секунд, но – дольше. Образ паутины, возникший в сознании, оправил жгут секвенции по назначению, а сам принялся ломиться в невидимую стену, при этом к привычным обонятельным и зрительным образам добавился слуховой, точнее – музыкальный. Мне показалось, что я слышу знакомую песню, исполняемую на два голоса.

Придя в себя после взрыва, я подумал, что сегодня он прозвучал как-то иначе, чем после других секвенций Артура. Вроде бы все элементы были прежними, но секвенция казалось новой, прежде не слышанной. Зря я говорил, что человек привыкает ко всему – к ароматическому взрыву привыкнуть невозможно, сделал я вывод, а затем взглянул на часы и отправился заниматься сценарием.

Хотя мне по опыту было известно, что воссоединение с двойником случится ровно через два часа и тринадцать минут, к окончанию второго часа я прекратил работу и с нетерпением принялся наблюдать за цифрами на наручных часах. Осталось три минуты, две, одна. Сейчас начнется. Я взял в руки мобильник, работающий в режиме диктофона, и приготовился не потерять ни секунды периода эйдетического восприятия. Похоже, что-то не так! Двойник уже должен вернуться – минуту, нет уже три минуты назад. Что происходит?

Чтобы отвлечься от томительного ожидания и бессмысленных переживаний, я сел за сценарий. Работа пошла хорошо и в следующий раз я посмотрел на часы уже через час после предполагаемого прибытия дубля и снова вернулся к сценарию. За работой пролетело еще три часа. За это время я всего лишь трижды бросал взгляд на циферблат настенных часов и снова продолжал писать. Наконец, встал из-за стола, подошел к окну и стал смотреть на двор нашего замка, освещенный прожекторами. Потаращившись на не работающий фонтан и многочисленные машины, я решил позвонить Роберту Карловичу. Стал набирать номер наставника, а потом подумал, что я ему скажу? И чем он мне сможет помочь в два часа ночи? Решив в не тратить время попусту, я вернулся к компьютеру с намерением почитать, наконец, Беливука. Поисковик выдал множество ссылок, но попытки перехода на текст произведения заканчивались одним из двух довольно однообразных сообщений: «Запрашиваемая страница не найдена» или «Страница временно недоступна». Я понял, что почитать нового классика мне сегодня не суждено и продолжил работать над сценарием.

В последующие дни я неоднократно, по нескольку раз пытался выполнить злополучную секвенцию – как самостоятельно, так и с помощью Алёны, но – безрезультатно. Все попытки подтверждали общеизвестную истину: золото не горит.