Терминатор

Глава V

В эту ночь старик почти не спал. Как только гостья ушла (а именно так восприняло приземленное рациональное сознание прощание с ней), он принял позу для медитации и прикрыл глаза. Отключение чувств и отрешение от мира материи давалось с трудом – тело уже словно парило в бесконечном пространстве, лишенном того, что можно ощущать, но мысли, облеченные в слова, не желали покидать возбужденный мозг. Кроме того, тело монаха, парящее в черной пустоте – не теплой и не холодной, не ощущающее ничего, приходящего из внешнего мира, оставалось постыдно материальным. Уже черный космос расслоился на бесцветную радугу, уже пришло знание, что все шесть миров – здесь рядом, а нечувствительное тело всё еще было отягощено низким осознанием своей материальности и этим тревожило сознание, которого уже почти не было. Наконец тело сдалось и разложилось на бесцветную радугу, и радуга тела стала сливаться с радугой мира. Вскоре оказалось, что радуга тела – и есть весь мир. Всеобщая радуга бесцветна, но у нее много цветов, очень много. Радуга точно знает – сколько, и имени у этого огромного числа нет – главное число не может иметь имени. Каждый из цветов – это нить, нить сущности, пытаясь зацепиться за которую, слабый ум называет слово Дхарма. Каждая из нитей, переплетаясь с другими, образует узор, прекраснее которого нет и быть не может – ведь кроме этой паутины ничего не существует – даже шесть миров, пронизываемые нитями, состоят из этой же паутины. Миры – разные, но два из них соединены нитями паутины, а прочие лишь состоят из нее. Это – некрасиво и неправильно. Это причиняет страдание.

– Я пришел! – детский голос накатил волной и потревожил паутину, цвета радуги заколебались и слились в черноту, и чернота эта оказалась темнотой за закрытыми глазами. Старик явственно представил себе обладателя голоса – китайский карапуз лет шести-семи с черными блестящими глазенками, шустрый и непоседливый, прекрасно воспитанный, но неспособный сдержать природную живость – бесцеремонно ворвался и вернул старшего человека в мир вещей.

– Здравствуй, маленький Джонс, – произнес старик, открывая глаза – в комнатушке никого, разумеется, не было.

– Я пришел поиграть, но сначала вылечу тебя.

Старик вслушался в свое тело, с особой тревогой обращая внимание на область в районе желудка – никаких ощущений.

– Теперь ты здоров, Эрчжи, – спустя мгновение сообщил малыш. Старик почувствовал, что выражение благодарности будет лишним, спросил:

– Ты сейчас был там вместе со мной?

– Конечно! То, что ты видел, и был я, ты же знаешь. Расскажи, как я выгляжу со стороны.

– Это невозможно, в языке нет таких слов.

– Не расстраивайся, у тебя всё получиться, – в голосе ребенка прозвучало снисходительное терпение, словно он учил скучного взрослого видеть в бесформенном облаке голову дракона.

– У тебя уже получается лучше, чем у других, – сообщил мальчик, – ты не споришь об иллюзорности бытия, не испугался того, что времени не существует, легко согласился с тем, что твой мир – не единственный, и готов даже признать, что ты – часть меня, и, тем самым, личность твоя также иллюзорна. А еще ты назвал меня Дхармой. Это, конечно, неправильно, но словами пока лучше не скажешь.

– А другие – как на тебя реагируют другие?

– Им приходится тяжело. Лишь у тебя буддийское учение, пусть и состоящее по большей части из глупых сказок, закреплено на уровне подсознания и мирно соседствует с докторской степенью по физике.

– На Миларепу ты не рассчитываешь из-за того, что у него нет степени по физике?

– Миларепа не приносил в мир Сансары знания о секвенциях, а именно в них, похоже, наше спасение.

– Скажи, а что ты чувствуешь, когда выполняется секвенция?

– Кто чувствует – маленький Джонс? Он ничего не чувствует. А если ты спрашиваешь обо Мне-Всём, то слова «чувствуешь» и «когда» здесь неуместны. Тем не менее, постараюсь ответить. Я чувствую страдание. Нет, можно сказать лучше. Я ощущаю досаду. Помнишь, давно-давно, еще в Китае, у тебя случился инсульт? Ты лежал, у тебя ничего не болело, но ты мог лишь глотать слюну и двигать глазами. Что ты ощущал, когда рука – рука, которая тебе принадлежит и составляет часть тебя, не желала пошевелить и пальцем, несмотря на твои приказы?

– Пожалуй, ты прав. «Досада» – самое уместное слово. Был, конечно, и страх, но досада была куда сильнее, – неслышимый голос монаха был полон сочувствия.

– Кажется, ты меня жалеешь, Эрчжи? – в голосе мальчишки послышалось веселое изумление. – Не нужно! Всё остальное у меня прекрасно шевелится. Я ведь не жалею тебя из-за того, что ты не можешь пошевелить ушами?

– Могу, – с достоинством произнес старик, и – пошевелил. Мальчишка зашелся в счастливом звонком смехе, к которому вскоре присоединился негромкий смех старика.

– Я этому научился на спор в университете, – отсмеявшись, сообщил старик.

– Ага, я знаю – в университете изучают массу полезных вещей, – после этого они снова начали безудержно смеяться, причем мальчишка иногда взвизгивал, а старик похрюкивал.

Без скрипа открылась дверь, и в келью заглянул обеспокоенный Ваджра:

– Вам плохо, учитель?

– Спасибо, Ваджра. Мне хорошо. Принеси, пожалуйста, воды.

– Постой, Ваджра! – парень замер в дверях и обернулся.

– Ты умеешь шевелить ушами?

– Нет, Учитель. Вы меня этому не учили.

– Еще научу. Ступай, – за молодым монахом закрылась дверь.

– Интересные беседы я веду с Мировым Духом, не находишь? – обратился старик к невидимому собеседнику, – мудрые, взвешенные и поучительные.

– Некоторые мои органы познания обладают веселым нравом, и я вынужден с этим считаться, – серьезно объяснил малыш.

Старик встал со своего низкого ложа, сладко потянулся и сделал три приседания, а потом снова потянулся.

– Знаешь, я себя удивительно хорошо чувствую, – поделился он наблюдением, – ты меня не омолодил, часом?

– Нет, всего лишь слегка подлатал – твоя внешность осталась прежней. Ты ведь не собираешься в ближайшее время давать брачное объявление с фотографией? – старик задумался, но не о брачном объявлении, а прокрутил в голове какую-то мысль и удивленно сказал:

– Знаешь, я, кажется, знаю, как открыть дверь в третий мир.

– Секвенция? – голос мальчишки выражал надежду, но не удивление, – ты принес новую секвенцию?

– Похоже на то. Причем у меня ощущение, что я знал этот рецепт всегда.

– Рецепт – сложный?

– Я бы сказал, не простой. Одна из составляющих – мантра, прочитанная двадцатью миллионами голосов, остальное – пустяки. Ты бы смог обеспечить прочтение мантры?

– Нет. Любая секвенция нарушает закон. Я не могу напрямую содействовать такому нарушению.

– Но ведь и мешать не будешь?

– Постараюсь не мешать. У тебя есть идея?

– У меня есть друг – большой любитель и знаток секвенций. Думаю, его это задача заинтересует. Позволь, я отошлю ему сообщение, – старик легко встал, в два широких шага достиг двери, где столкнулся с Ваджрой.

– Оставь воду у меня, я скоро вернусь, – распорядился старый монах и юношеской походкой двинулся по коридору.

– Учитель, – остановил его голос Ваджры, – ученик Дава сказал, что умеет шевелить ушами.

– Талантливый юноша. Похоже, его ждет большое будущее, – одобрил учитель и скрылся за поворотом коридора.

С творчеством американца, как мне казалось, я был неплохо знаком. Читать его я, разумеется, не читал, и так вышло, что фильмов не смотрел тоже, но мне про него подробно рассказывал приятель, художественному вкусу которого я всецело доверяю. Именно из его обличительной речи я почерпнул оценки «пост-постмодернизм» и «пожиратели экскрементов», которыми вчера щедро поделился с Петровым. Однако, похоже, жизнь заставляет меня ознакомиться с первоисточниками. Сначала следует определиться, на каком языке я буду изучать нового классика. Нужно сказать, что читать я предпочитаю на русском, причем причины этого не эстетические, а чисто утилитарные: русский язык для меня более понятен, чем прочие. Но тут случай совсем другой: в скором времени мне предстоит имитировать литературный стиль Беливука, поэтому придется читать в оригинале – на английском.

Для начала я решил ознакомиться с биографией Пола. К моему удивлению, в статье любимой Википедии отсутствовала не только фотография американца, но и год рождения. Всё, что я почерпнул оттуда нового, был факт, что фамилия Беливук переводится как «белый волк». Удивительно важное замечание! Нужно будет не забыть проследить, чтобы в моей биографии было упомянуто, что Траутман – это в переводе со шведского – любитель форели, или ловец форели. Одним словом, форелий человек. Надеюсь, это поможет поклонникам правильно воспринять мое творчество. Ознакомившись со списком сочинений американского таланта, я решил почитать англоязычные отзывы на его опусы. Насколько мне удалось понять, все сочинения Беливука в той или иной степени можно отнести к жанру альтернативной истории. Как правило, он брал какую-нибудь известную историческую личность и начинал про нее рассказывать абсолютно невероятные вещи. При этом он с удовольствием описывал различные бытовые детали, повергая в ужас тех, кто имел представление о том, как люди жили на самом деле в соответствующую эпоху. Еще американец был большим мастером раскрывать духовный мир героя через внутренние монологи последнего – любили беливуковские персонажи поговорить сами с собой, освещая, тем самым, разнообразнейшие грани своей тонкой души. Я прочитал три пространных рецензии, не рецензии даже, а три объемные литературоведческие статьи. Что интересно, мне ни разу не удалось идентифицировать главного героя. По имени литературоведы его не называли, полагая, видать, что культурный читатель уже ознакомился с первоисточником, а что касается всякого рода признаков и атрибутов персонажа, то помочь они мне не могли, будучи, судя по всему, плодом безудержной фантазии эпатажного автора. Сами же эпатажность и скандальность г-на Беливука, я думаю, были обусловлены всего лишь выбором центрального персонажа – если бы в качестве главного героя фигурировала менее известная личность, то пощечину общественному мнению пришлось бы признать не состоявшейся. Завершая прочтение последней статьи, я почувствовал, что очень хочу спать, поэтому отложил ознакомление с первоисточниками на последующие дни и отправился в постель.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Звонил администратор. Не администратор отеля, как я понял, а администратор сериала, имени его я спросонья не запомнил. Администратор попросил, как только я определюсь с общим направлением сценария, предоставить ему письменное изложение такового направления. Уточнив, что этот документ (администратор назвал его memo, что я воспринял, как уменьшительное от «меморандумом») не накладывает на меня никаких дополнительных обязательств, и в любой момент можно будет поменять тему, я пообещал подготовить текст в ближайшее время. Еще администратор сообщил, что в пятнадцать ноль-ноль состоится торжественный обед, на котором будет присутствовать главный спонсор нашего проекта, и мне на этом обеде нужно непременно быть. Я пообещал, внутренне радуясь тому, что встречусь наконец с Петровым, к которому у меня накопилось много вопросов. Повесив трубку, я направился к компьютеру готовить обещанный «мемо».

«Конечно же, короля Артура как исторической личности никогда не существовало. Значит ли это, что он нам не интересен, и что про него не выйдет написать сценарий к сериалу, который на долгие часы удержит перед телевизорами миллионы зрителей? – Разумеется, нет! Архетипичность героя и следующие из нее узнаваемость и абстрактная схематичность позволяют трактовать его образ сколь угодно широко и гибко без риска потери идентификации»

Я перечитал последнее предложение и поморщился. На месте администратора, после этой фразы я бы отбросил текст, обозвал бы автора тупым напыщенным идиотом и занялся бы поиском другого сценариста. А ведь я всего лишь хотел сказать, что в сценарии, да и в самом фильме вовсе не нужно скрупулезно придерживаться исторических реалий – всё равно толком никто ничего не знает. А в случае возникновения откровенного несоответствия, например, король Артур поедает помидорный салат из плодов, которые появятся в Европе через тысячу лет, всегда можно сказать, что это авторская задумка, символизирующая и стремящаяся выразить и донести то-то и то-то. А кто не понял – сам дурак. Впрочем, этот хитрый ход придумал не я. По моим наблюдениям все творцы только тем и занимаются, по меньшей мере в последнюю тысячу лет: вспомним стражников в латах семнадцатого века у подножия креста с распятым Спасителем, Марса в стальных доспехах, преследующего обнаженную нимфу, Ромео Монтекки в джинсах – всего и не упомнишь сразу. Напишу-ка я прямо, что в сценарии предполагается намеренное искажение общепризнанных исторических фактов, что есть неотъемлемая часть авторского замысла. На этом я сэкономлю уйму времени – не придется выяснять, носила ли Джиневра нижнее белье, кормили ли овсом лошадей в те времена, и что пил Артур за обедом. У меня он будет пить водку. А кому не нравится, пусть пишет сценарий сам!

Примерно через час «мемо» было готов. Жанр его я бы определить затруднился. Кажется, есть такое понятие «заявка на сценарий». Думаю, именно она у меня и получилась.

Времени до торжественного ужина оставалось еще предостаточно, и я его провел в интернете, порхая между восторженными оценками произведений Пола и жизнеописаниями короля Артура. Для разнообразия в какой-то момент уделил четверть часа изучению жизненного пути английского короля Ричарда Львиное Сердце, который за последние пару дней мне несколько раз по разным причинам вспоминался. Тот еще тип был, доложу я вам. Бесконечные предательства и измены, война против собственного отца, откровенно бездарное руководство войсками во время третьего Крестового похода. Если добавить к этому абсолютное незнание английского языка (и это – у короля Англии!) и тягу к содомскому греху (впрочем, не доказанную), портрет получился не особо привлекательным. Определенно, это не тот человек, с которым я бы хотел посидеть за одним столом, сделал я окончательный вывод. В это время раздался телефонный звонок: званый обед начался, и все особо важные персоны, за исключением г-на Беливука, собрались за столом и с нетерпением ожидают опоздавшего. Я извинился, схватил «мемо» и побежал было в пиршественную залу. Полагаю, это – то самое помещение, где меня не так давно собирались повесить, а как туда добраться из моих апартаментов я хорошо запомнил – стресс, он, знаете ли, укрепляет память.

Перед выходом я заглянул в высокое, выше меня, зеркало футуристического вида и скептически посмотрел на свое отражение. Как-то не слишком я напоминаю эпатажного гения в своих потертых джинсах и бесформенной кофте поверх выгоревшей майки – настоящий творец должен выглядеть более убедительно. Через пять минут я уже входил в зал. В последний момент я заменил кофту на шикарный бордовый халат с кистями, найденный в гардеробе. Мы – гениальные литераторы, знаете ли, без особого почтения относимся к условностям. Вскоре оказалось, что большинство гостей, в отличие от меня, решили соблюсти дресс-код – мужчины были в темных костюмах, некоторые даже в галстуках-бабочках. Лишь наш поп-соловей был облачен в умопомрачительный пиджак-кафтан глубокого красного цвета, расшитый золотыми листьями и цветами. Бордовый оттенок этого шедевра портновского искусства был неприятно близок к цвету моего халата. Ну не взял я с собой вечернего костюма, что тут поделаешь! Хоев на секунду отодвинулся от уха своего седого соседа в строгом черном костюме, сделал мне ручкой, широко улыбнулся и опять принялся что-то нашептывать. Сосед норовил подставить Стояну свой затылок вместо уха – похоже, звезда успела ему надоесть, поэтому я не сразу признал в нем Роберта Карловича, своего первого наставника в деле познания науки о секвенциях. Учитель, увидев меня, похоже, сильно удивился. Во всяком случае, его лицо, обычно мрачное и бесстрастное, выразило изумление. Будем надеяться, что изумление относится к моему наряду, а не к самому факту присутствия – не хватало еще, чтобы он меня назвал Траутманом. Пока я приближался к дальней перекладине Т-образного стола, за которой расположились наиболее уважаемые гости, ко мне вернулось спокойствие – Роберт Карлович – гроссмейстер почище самого Петрова, и ошибок никогда не допускает. Скорее всего он здесь вместо Петрова выступает в качестве спонсора проекта. Администратор представил нас друг другу. Моего наставника он почему-то назвал членом правления известного банка, хотя мне доподлинно известно, что он – единоличный владелец всей немаленькой банковской империи, впрочем, старающийся не рекламировать этот факт. Роберт Карлович улыбнулся (кажется, это примерно его пятая улыбка, которую я сподобился лицезреть с момента нашего знакомства, состоявшегося года четыре назад) и на своем прекрасном английском выразил радость по поводу знакомства со столь одаренным, знаменитым, и тому подобное, литератором. При этом он с видимой неохотой встал, убедительно продемонстрировав доброжелательную барскую снисходительность к заезжему сценаристу. Удивительный он всё-таки актер – более воспитанного и деликатного человека я, пожалуй, в жизни не встречал, а тут безо всякого труда произвел впечатление осознающего свою значительность начальника ЖЭКа, а то и помощника депутата. Пока мы обменивались рукопожатием, Хоев за его спиной корчил рожи, подмигивал и показывал большой палец, приветствуя нарождающуюся дружбу между мастером слова и олигархическим капиталом. Потом меня представили Алёне, нашему композитору. Алёна была очень хороша в строгом вечернем платье, держала себя молодцом и мило улыбалась, никак не давая понять, что мы уже знакомы, причем знает она меня под совсем другим именем. Мне выделили место прямо рядом с ней. Когда я его занял, то обнаружил неподалеку от себя знакомых – Коваленко и всех четырех Барбарисок. Места за звездной перекладинкой им, правда, не досталось, и сидели они за общим столом, хотя и в непосредственной близости от нашего президиума.

Обед продолжался чуть больше часа. Было вкусно и немного скучно, хотя Хоев, самоотверженно взвалив на свои широкие пухлые плечи бремя тамады и души компании, в меру таланта пытался развлекать честную публику тостами и шутками. Честная публика и основной адресат Хоевского красноречия – Роберт Карлович вежливо внимали, а я всё не мог дождаться момента, когда смогу побеседовать с наставником один на один.

– Не желаете ли, Андрей, поделиться своими впечатлениями? – поинтересовался Роберт Карлович после того как мы уединились в моем номере и удобно расположились в креслах инопланетного вида подле стола с подсвеченной снизу стеклянной крышкой.

– Всенепременнейше поделюсь, – я попытался поддержать куртуазный тон, но не выдержал и сорвался, – неужели вы с Петровым, а теперь и я, будем принимать участие в этом китче? Это же надо придумать – пригласить на главную роль это чудовище Хоева! Предполагаю, что за его гонорар можно было бы взять и Брюса Виллиса!

– Успокойтесь, Андрей. Нам необходимо привлечь как можно больше зрителей, а у Хоева своя очень обширная аудитория. Давайте поговорим о другом. Я внимательно изучил ваш отчет – как вы полагаете, где вам, точнее, вашей копии, удалось побывать?

Я стал рассказывать, что сначала воспринял это как путешествие во времени, но теперь начал сомневаться – не может реальное далекое прошлое настолько совпадать с книжным, а затем добавил свое предположение о намеренной фальсификации со стороны неизвестных лиц, не упоминая о своих подозрениях относительно Петрова.

– Я тоже не думаю, что это настоящее прошлое, но с идеей о фальсификации не согласен.

– Так что же это было?

– Похоже, что это некий мир, сформированный нашим представлением об истории.

– Чьим это – «нашим»? Есть вы, есть я, есть люди, не слышавшие про Артура, а есть серьезные специалисты, изучающие ту эпоху.

– «Нашим» – значит неким осредненным общественным мнением.

– То есть, если общественное мнение изменится, это повлечет изменение того мира?

– В определенном смысле, да, – подтвердил Роберт Карлович, – но я предполагаю, что ситуация на деле более сложная. Тот мир не является ни первичным, ни вторичным по отношению к нашему, и он точно так же, с помощью своего общественного мнения воздействует на нас, как мы на них.

– Не понимаю, как они могут воздействовать на нас – на свое будущее, пускай искаженное, не имея о будущем связного представления?

– На нас воздействует не только та эпоха, где вы побывали. У них тоже есть свое будущее, для которого наше настоящее является их воображаемым прошлым. Думаю, вы скоро свыкнитесь с этой мыслью.

Отлично сказано, но совсем непонятно. Закурив, я поднялся и начал расхаживать по комнате. Похоже, мне предъявили очередную модель истинного устройства мира. Когда пару лет назад наставник познакомил меня с секвенциями, я был преизрядно шокирован, но на удивление быстро смирился с тем, что причинно-следственные связи, к которым все так привыкли, являются лишь частным проявлением более сложных законов. Неужели он прав, и через некоторое время я буду относиться к факту существования другого мира, формирующего наш собственный, так же привычно, как сейчас отношусь к секвенциям? Внезапно мне пришла в голову мысль:

– А откуда вы это знаете? У вас есть какие-то материалы или свидетельства, подтверждающие ваше предположение?

– У вас они тоже есть, Андрей. Просто ранее вы их не замечали.

Я закурил еще одну сигарету. Заниматься прямо сейчас поисками известных мне свидетельств я был не в состоянии, поэтому просто попросил:

– Расскажите мне то, чего я не знаю.

– У меня самого только предположения, – отрицательно покачал головой наставник, – но вполне определенно можно сказать, что существует по меньшей мере два способа перемещаться между этими мирами с помощью секвенций. Первым из них вы уже один раз воспользовались. Этого рецепта я не знал еще два дня назад, но твердо был уверен в его существовании. Условно я называю это «секвенция демона». Теперь, благодаря вам, мы знаем ее рецепт.

– Я назвал ее «секвенция Артура», – поделился я, – а почему – демона?

– Мне кажется, что многократно описанные вызовы всякого рода нечистой силы, это и есть наша секвенция. Вы же наверняка читали и про джиннов, и про Мефистофеля.

– Значит ли это, что я, точнее, моя копия, в том мире обладает какими-то особыми умениями в стиле джиннов? Ну, там, построить дворец, разрушить город и так далее?

– Полагаю, что да, но как это делать, не имею представления – это предстоит выяснить вам. А что до предположительных особенностей этой секвенции, согласно многочисленным свидетельствам, демон в чужом мире не может задержаться надолго. Кстати, это подтверждается вашим небольшим опытом.

– А какой второй путь перемещения между мирами?

– Я предполагаю, что существует некая «секвенция героя». Герой приходит в чужой мир в нужный момент, вершит всякого рода благие дела и остается там навсегда. Точнее, вплоть до своей кончины. Примеры привести?

– Да нет, пожалуй, не нужно. Интересно, а какой рецепт секвенции героя?

– Не знаю, – задумчиво произнес Роберт Карлович, – подозреваю, что это нечто похожее на секвенцию демона, точнее, на секвенцию Артура, – и иронически посмотрел на меня.

– А вы бы пошли на это? Согласились, чтобы ваша копия оказалась в неизвестном мире и никогда к вам не вернулась? Ведь это, по существу, будете вы сам. Во всяком случае, копия будет ощущать себя вами.

– Я бы хорошо подумал, – осторожно ответил Роберт Карлович, – а вот Ричард просто мечтает о таком приключении.

– Не понимаю, почему вы часто называете Петрова Ричардом?

– Так сложилось, – непонятно ответил наставник и поднялся с кресла. – Я, пожалуй, уже буду уходить. Вот возьмите, там – тетраэдры, – и протянул мне небольшую кожаную сумку, напоминающую пухлый чехол для ноутбука. – Если помните, вам предстоит ими воспользоваться через четыре дня.

– Постойте, еще два вопроса. Почему через четыре дня, а не через десять? Кто будет поджигать золото? И где сейчас Петров? – добавил я, вспомнив, что ожидал встретиться здесь со своим другом.

– Отвечаю по порядку, – похоже, наставник не заметил, что вопросов не два, а три, – дней четыре потому, что там время движется в два раза быстрее. С белой пирамидкой и золотом будете работать сами – всё в этой сумке, а где находится сейчас Петров, я не знаю.

– Нет, подождите, не уходите. Чем мне сейчас следует заняться? Писать сценарий про Артура?

– Почему про Артура? – удивился Роберт Карлович.

Я рассказал о своих встречах с коллегами по сериалу. Наставник был явно удивлен. Он присел обратно в кресло и задумался.

– Давайте кофе попьем, – предложил я и, не дожидаясь ответа, поднял телефонную трубку – мне очень не хотелось расставаться.

Прошло около получаса. Мы уже успели опустошить большой кофейник, а Роберт Карлович продолжал о чём-то молча размышлять. Наконец он пришел к какому-то решению и бодро произнес:

– Конечно, Андрей. Пишите об Артуре.

– А что писать-то? Чей заказ выполнять? Все ведь разного хотят!

– Андрей, вы ведь крупный литератор с мировой известностью, – улыбнулся Роберт Карлович, – придумайте что-нибудь. И еще, я бы вам не советовал читать Беливука. Вы ведь его еще не читали?

– Не читал, – признался я. – Три раза принимался, но всё как-то не складывалось. А почему не советуете – вам тоже не нравится?

– Нет, отчего же, очень нравится. Но вам его лучше не читать. Скажем так: чтобы сохранить оригинальность стиля.

Из принципа прочитаю, пообещал я себе, а мой гость тем временем, попросил рассказать про живую паутину, покрывающую весь мир и помогающую перенестись в другой мир.

Я рассказал всё, что вспомнил и изложил свою новую теорию, которая пришла мне в голову лишь совсем недавно, несмотря на свою очевидность. На мой взгляд, эта идея была куда правдоподобнее, чем те, что я успел высказать Петрову. В самом деле – почему, когда я рассказывал про этот элемент Петрову, первыми же ассоциациями были сеть и паутина? Что носит такое название и покрывает всю планету? – ну, конечно же, интернет. Пока интернет представлял собой сотню компьютеров, связанных проводами, это была просто компьютерная сеть, подчиняющаяся известным законам. А теперь, когда число пользователей интернета перевалило за два с половиной миллиарда (эти сведения я почерпнул всё из того же интернета), мировая паутина приобрела новое качество и по числу внутренних связей превзошла человеческий мозг. Почувствовав заинтересованность собеседника, я вкратце изложил содержание нескольких книжек легкого жанра, в которых излагались сходные идеи, и добавил пару своих собственных соображений. К концу выступления я уверился, что разгадал тайну загадочной мировой паутины, поэтому сдержанная реакция Роберта Карловича меня неприятно удивила – он сказал, что всякая идея имеет право на существование, и принялся собираться.

Проводив наставника до двери, я вернулся в комнату, прилег на не расстеленную постель и принялся размышлять. Про мировую паутину думать расхотелось, поэтому я начал рассуждать про следующее выполнение секвенции Артура.

В прошлый раз золото возле белой пирамидки зажигал Петров, а переносу подверглось то, что находилось внутри треугольника, то есть, я. Если в следующий раз я буду зажигать золото сам, то, по меньшей мере, мои руки будут за пределами треугольника. Означает ли это, что мой двойник отправится в тот мир безруким? Такое и представить страшно. Золото должен будет зажечь кто-то другой. Кто? Решение пришло быстро – Алёна. Как помнится, в своё время, когда в ее распоряжении по случайности оказались пирамидки и рецепт секвенции удвоения, ей удалось ее выполнить. В тот раз, если не ошибаюсь, она стала обладательницей тощей пачки тысячных купюр, правда, купюры оказались зеркальными и практической ценности не имели. Тем самым, попросив Алёну помочь мне в этом деле, я не расширяю круг посвященных в факт существования секвенций. Значит, так и сделаю, решено.

Я прикрыл глаза и начал думать о сценарии, – каким образом можно выполнить противоречивые пожелания моих новых коллег-заказчиков? Понемногу сюжет стал прорисовываться. Оставалась, правда, пара темных моментов, но я решил, что придумаю что-нибудь в процессе. Подгоняемый творческим зудом (приятнейшее ощущение!), я поднялся со своего ложа и неспешно, растягивая удовольствие, двинулся к компьютеру.