Тени Лордэна

Глава XIV-II

Остановившись в маленьком городишке подальше от границы, я стал размышлять о том, куда же мне теперь податься. Проще всего было вернуться к своей прежней жизни вора, ведь за время своей службы убийцей я не только сохранил все необходимые навыки, но и в значительной степени их преумножил, вот только чутьё мне подсказывало, что если я снова вступлю на воровскую дорожку, то она в очередной раз, рано или поздно, но таки подведёт меня под монастырь. Работать в поле я отродясь не умел, шить ботинки или куртки тоже, а с моим тёмным прошлым идти во служение к феодалам, точившим зуб на Императорский трон, было опасно для жизни. Тогда же в одном захудалом трактирчике я подслушал разговор двух торгашей, решивших вечерком промочить глотку. Они поведали мне, что в столицу королевства приехали какие-то шишки из ордена «Лучезарных» и ордена «Белого пламени» и при содействии тамошнего архиепископа Церкви Старшей Звезды со всего королевства созывали к себе молодых рыцарей для торжественной присяги и простой люд для набора в пехоту да в разведчики. Мне стало любопытно, и я пошёл в городской храм, чтобы расспросить настоятеля о службе.

Он знал не слишком много, всё же его дело — красноречиво читать старую книгу и чутко выслушать жалобы прихожан, пришедших к нему с бедой и за советом, а не скакать по диким мирам с мечом и пикой наперевес, ища стычек с демонами, но так или иначе из моей с ним беседы я смог понять, что жизнь орденского разведчика подходила мне как ничто иное. Уж в тени далёких гор и под сенью диких лесов меня наверняка никто не признает во мне бывшего слугу Длани и не станет разыскивать, да и соблазнов украсть чего-нибудь сверкающего и ценного встретить не получится, а к опасности для жизни я уже давно привык. Забегая вперёд, открою тебе секрет, что большинство разведчиков — беглые преступники всех мастей. Работёнка эта самоубийственная, так что мало кто другой согласится её выполнять, пускай что и за хорошую плату, а потому даже помешанные на чистоте души и благочестивости рыцари священных орденов готовы сквозь пальцы смотреть на прошлые заслуги расходного человеческого материала.

Следуя словам настоятеля, я добрался на своём осле до столицы Лиамфоля и направился искать вербовочный пункт, который должен был располагаться в одном из храмов, которых там за прошедшие века построили великое множество, начиная от малых и неприметных церквушек до огромных и роскошных соборов, пронзающих своими острыми шпилями небеса. Цванфиттеру бы там точно пришлось не по душе, хе-хе. Оказавшись перед старшим рыцарем ордена, седовласым стариком с десятком шрамов на лице и без одного уха, я представился Гембелем, простым парнем из деревни, седьмым сыном, обделённым наследством и покинувшим отчий дом в поисках жизненного призвания и пропитания, и заявил ему о своём желании стать разведчиком. Он посмотрел на меня с подозрением и долей неприязни, а затем усомнился в моей пригодности, так как я был слишком худ и невысок, но всё же вписал моё имя в список и приказал через неделю явиться к западным городским воротам, где меня посадят в телегу и увезут в полевой лагерь для обучения и прохождения испытаний.

Жизнь состоит из череды повторений, просто мы порой их не замечаем, а что-то и вовсе забываем. В военном лагере было довольно весело, по крайней мере, мне уж точно. Нас гоняли круглый день, заставляли бегать, прыгать, учили кое-как драться, ориентироваться по карте, мало-мальски скрывать своё присутствие, стрелять из короткого лука, то было единственное, в чём мне не хватало сноровки, и показывали страшные гравюры с демонами. Кто-то переносил всё с лёгкостью, кто-то не выдерживал, сдавался и с позором изгонялся, а для меня, после муштры и издевательств в Штрагендросе, все эти упражнения казались лишь простенькой разминкой, но всё же приходилось изображать усталость и усердие, чтобы не вызвать подозрений. Мои нательные рисунки и так несколько раз привлекали к себе лишнее внимание, и мне задавали вопросы по типу: в какой банде я состоял или на какой-такой каторге чалился. Далеко не у одного меня там были картинки.

Дрючили нас до поздней осени, а затем устроили небольшой экзамен, во время которого маленькие команды должны были по карте преодолеть с десяток лиг через поля, леса и болота, кишевшие всякой злой и голодной живностью, найти и забрать запрятанный где-то в чаще расписной щит, а затем вернуться с ним назад, уложившись в три дня и три ночи. Можешь не сомневаться, что моей команде лихих отщепенцев сопутствовал успех, и мы вернулись назад в лагерь одними из первых.

После лагеря меня отправили на службу в отряд былых разведчиков, звавших себя «Старые Зайцы». Первопричину этого дурацкого названия не помнил уже никто, потому как все свидетели его появления были уже давно мертвы, но, тем не менее, оно всем нравилось, и в знак уважения к храбрым предшественникам, каждый из нас должен был носить на себе хотя бы клочок заячьей шубки, ну или высушенную лапку. Такая вот небольшая и славная традиция. Называть тебе имена всех моих новых соратников я не стану, для моей истории они не имеют особого значения, и ради них не стоит напрягать память; скажу тебе только, что мужики они были по-своему хорошие и между собой весьма дружные, так что и нельзя было сразу сказать, сколь негодную, полную бесчестия и кровопролития жизнь они вели до бегства в разведчики. Мы старались не обсуждать прошлого, собственно, не для того мы раз и навсегда рвали с прошлой жизнью и добровольно шли на столь опасную службу, но иногда с уст таки срывались неосторожные и опрометчивые фразы да характерные, понятные только для своих словечки, которые проливали немного света на запрятанные под ковёр тайны.

Во время приветственной пьянки мне в торжественной обстановке, насколько её можно было сделать таковой в унылом и скромном помещении казармы, вручили новенькую кирасу из варёной кожи с заклёпками, лук и крупный нож, заменившие привычные мне арбалет со стилетом. У меня была целая неделя тихой военной жизни, чтобы мало-мальски со всеми познакомиться, узнать распорядки и прочухать у кого с кем какие были тёрки, куда же без них, а затем нас отправили в мой первый поход.

Тогда же я впервые побывал в городе высших эльфов, смог посмотреть на них вблизи. Мда уж, чистокровные эльфийки в своей красоте, грации и изяществе превосходят любую человеческую красавицу, которую бы трубадуры воспевали сквозь века и славили как богиню любви, но у этих длинноухих див красота холодная, я бы даже сказал, мёртвая, к которой страшно прикоснуться. Но это так, к слову. Я прежде слышал разные мнения насчёт пространственной магии. Кого-то она веселила, иных от неё воротило, я же, пройдя сквозь врата, не ощутил вообще ничего, что меня в немалой степени разочаровало.

Спустя два таких скачка мы очутились в одном из тех миров, где мы, то бишь люди, только начинаем рубить леса, вгрызаться в камень и возводить из добытого свои домишки. Близ одного городка стали исчезать жители, то дровосеки, то охотники, то случайные путники, не успевшие засветло добраться до городских стен, а затем кто-нибудь натыкался на пропитавшуюся кровью землю или побагровевшую траву. Местные решили, что это был непременно демон, и бургомистр послал запрос в орден, отплававший в ответ отряд рыцарей вместе с нами. Здесь я тоже не стану вдаваться в подробности, хотя рассказать есть о чём, но если вкратце, то вместо демона за жителями деревни охотилось чудище, чем-то походившее на лысого волка с длинным хвостом ящерицы. Тем не менее договор есть договор, мы загнали его в западню, где наши рыцари без особых проблем нашинковали его на отбивные. Подобные ошибки — не редкость, особенно в тех случаях, когда переселенцы ещё не успели познакомиться с голодной живностью, обитающей в их новых владениях.

За последующие годы мы ещё не раз выслеживали всяческих опасных, доселе невиданных и неизвестных злобных тварей, временно подменяя охотников на чудовищ. Иногда вместо них нам всё же встречались настоящие демоны, но, как правило, то были отбившиеся от своих стай одиночки, ну а чаще всего мы помогали решить «орочью проблему» там, где у свежепостроенных гарнизонов не хватало для этого своих собственных сил. Не знаю, по какой именно причине благородные гроссмейстеры «Лучезарных» неизменно соглашались на подобную работёнку, но орков они истребляли умело, можно даже сказать, что с неподдельным задором. Мы, разведчики, в этом личного участия никогда не принимали, не наше то было дело. Прогулялся тихонько по лесу, наставил на карту крестиков да чёрточек и пошёл на обед с чувством выполненного долга.

Как-то вот так, вечными походами в диких землях, я и жил, лишь изредка вспоминая свою былую городскую жизнь. В общем и целом, нам везло, и мы очень редко попадали в настоящие, безвыходные передряги, но, тем не менее, без потерь не обходилось и в обычные дни. Кто-то умирал в пасти изголодавшегося хищника или попадал в умело спрятанную под ковром опавшей листвы орочью ловушку из острых, измазанных дерьмом кольев, кто-то после этого выживал, но становился бесполезным калекой, а кто-то просто состаривался и сам уходил на покой. Таким вот нехитрым образом в нашем взводе с завидным постоянством появлялись свободные места, которые быстро занимали зелёные новобранцы, одним из которых стал смуглый, худощавый парень с жиденькой чёрной бородкой по имени Су́х’халам. Он был человек на редкость приятной натуры: улыбчивый, бойкий, озорной, весьма смышленый и, в отличие от большинства разведчиков, крайне болтливый, что стало ясно только тогда, когда он в достаточной степени выучил эльфийский язык. Ещё в нём довольно необычно было то, что из нас всех только у него не было шкафа с хотя бы одним завалящим скелетиком. Собственно по этой причине он единственный из нас не боялся рассказывать всем и каждому о своей прошлой жизни.

Родом он был отсюда, из Форонтиса, из какой-то сухой и жаркой, занесённой жёлтыми песками страны на восточном берегу Тихого моря. Как-как? Игхраш? Да, вроде бы звучит похоже. Он иногда балакал на своём хрипящем языке, чем знатно всех веселил, и на привалах, бывало, пел песни о любви, красиво так, тоскливо и душевно, что порой даже нет-нет, а на слезу пробивало, пускай мы не понимали ни единого слова. Так вот, родился он в самой обычной рыбацкой деревушке, а как подрос, то ушёл по наставлению отца в большой город искать лучшей жизни и стал прислугой во дворце игрхрашского короля, кажется, он называл его султаном. Сух’халам был от природы любопытен, а потому вечно совал свой нос куда не следует. То и дело его застукивали в дворцовой библиотеке за чтением мудрых книг вместо скучной уборки, частенько ловили с набитым ртом рядом с корзинами, в которых хранились заморские сладости для султанского стола, и нередко замечали мечтательно околачивающимся возле окон колоссального и великолепного дворца-гарема. Он называл его садом тысячи благоуханных роз, домом грёз и сказок, ларцом драгоценных жемчужин и, по всей видимости, ему всё же удалось скоротать там пару полных радости и блаженства часов. И всё же, несмотря на все свои многочисленные провинности, за которые можно было поплатиться рукой или головой, на протяжении нескольких лет ему каждый раз удавалось улизнуть с места преступления незамеченным или же придумать такое ловкое и хитрое оправдание, что его отпускали как невиновного. Однако если бы всю оставшуюся жизнь ему бы и дальше так везло, то и всей этой истории бы не случилось.

Конец его придворной жизни наступил в тот день, когда он ненароком подглядел, как его господин вопреки божьему закону делит ложе с парой нежных, юных мальчиков. Сух’халам не был дураком, а потому поклялся самому себе держать язык за зубами и сохранить открывшуюся ему тайну, чтобы не навлечь на себя страшной беды, но, увы, близ спальни султана он встретился с его визирем, который мигом догадался обо всём по стыдливому и ошарашенному взгляду слуги. Без лишних расспросов и суда его схватили, унесли в самое глубокое подземелье султанского дворца и посадили в темницу за шестеро замков, но при том не оставив стражи у дверей его тесной камеры, дабы он не смог сквозь щели разболтать тюремщикам о содомских пристрастиях их многоуважаемого, великомудрого и непогрешимого правителя.

Сам понимаешь, его ждала верная смерть. Может быть милостивая и быстрая от удара меча, а может медленная и мучительная от голода и жажды в затхлой, тёмной конуре, но Боги всё же решили послать ему спасение, и в одну из ночей к нему на выручку пришла султанская наложница, черноокая красавица с толстыми косами, гибким станом, пышными бёдрами и лёгкой, пританцовывающей походкой. То ли девка была в него по уши влюблена, о чём Сух’халам нам учтиво не рассказывал, но на что он всем своим видом как бы намекал, то ли она попросту хотела от женской обиды насолить своему господину-мужеложцу, а потому она открыла дверь его темницы украденными ключами и переоделась в его одежду, а он нацепил на себя её платье и скрыл свою харю за узорчатым платком. В таком вот нелепом виде, неумело виляя по-женски задом, он под покровом ночи миновал стражу, сбежал из дворца, купил на подаренные девушкой деньги горбатого коня и, без оглядки помчал его в сторону моря. Там, опасаясь преследования, Сух’халам вскочил на корабль, уже отдавший швартовы и готовившийся раскрыть белоснежные крылья парусов, и с помощью десятка серебряников уговорил возмущённого его нахальством капитана не выкидывать горемычного беглеца за борт к акулам.

Зловещая рука султанского возмездия больше не могла до него дотянуться, и его жизнь оказалась спасена, вот только его опрометчивое решение привело к тому, что спустя недели плавания он оказался в далёких и совершенно чужих краях, где всё было иным, непривычным и по-своему враждебным к одинокому и не знающему местного языка иноземцу. Оставшиеся после бегства деньги он вскоре проел, и ему пришлось побираться, так как в подмастерья или в батраки его никто брать не хотел. Возможно, что рано или поздно он бы попался на глаза какому-нибудь богатому дворянину, и тот взял бы его в качестве домовой прислуги, чтобы показывать друзьям и знакомым, как забавную, смуглую обезьянку, но, прежде чем это случилось, он заглянул в тамошний храм Старейшей Звезды, где священники временами подкармливали нищенствующих и обездоленных.

Они были рады возможности обратить несчастного и грешного чужестранца-еретика в свою единственно правильную веру, а он был не прочь получить еды за бездумный, но преисполненный фальшивого уважения поклон красивой статуе. Чтобы иметь возможность три раза в день есть постную кашу на воде он стал подметать церковный двор, за что ещё получил спальное место на узкой церковной скамье, а спустя месяц-другой его заприметил проезжавший через город рыцарь из священного ордена Лучезарных. Он сам был родом с юга, а потому говорил на схожем, пускай местами и довольно-таки отличном от игрхрашского языке, так что они смогли разговориться.

Сух’халам ему понравился, и рыцарь предложил ему отправиться в путь вместе с тем, чтобы беглый арап присоединиться к ордену. Более не имевший ни дома, ни семьи паренёк без особых раздумий согласился на заманчивое предложение, сулившие приключение и дальние странствия и покинул строгий в своём быту храм, успевший ему порядком наскучить.

Таким вот бесхитростным образом таинственные перипетии судьбы и привели его в ряды Старых Зайцев. По какой-то причине Сух’халам избрал именно меня своим наставником и первым другом, а я не стал отталкивать от себя жизнерадостного парнишку и постарался хорошенько его обучить всем тонкостям нашего дела, добавив лично от себя пару премудростей. В каком-то роде я заботился о нём как о младшем брате; пускай он уже не был глупым мальчишкой, а молодым мужчиной, да ещё и чужаком по вере и крови, но я считал его своим братом.

Мы побывали с ним в нескольких походах, где он показал себя настоящим храбрецом и ловким лазутчиком. А затем нас отправили в отдалённую крепость «Грозный», что стоит среди холмистых лесов Мизе́риса и охраняет город с пространственными вратами… Дельце вроде было обычным, не сулившим ничего худого. На наши плечи легла обязанность обойти и углубиться в ранее не исследованные части густых, девственных лесов, чтобы подыскать в нём места для новых охотничьих деревушек, фортов или найти неизвестные поселения зеленокожих дикарей, способных в будущем создать проблемы для переселенцев.

После каждого такого похода мы возвращались в крепость, чтобы передать командирам грубо нарисованную карту и рассказать об увиденном в пути, после чего нам давали денёк-другой на отдых и восстановление сил. В одну из таких ночей, когда мы спали в установленной для нас близ крепостных стен большой походной палатке, меня разбудил Сух’халам и тайком показал вот это. Да, сейчас он выглядит, как кусочек самого что ни на есть обычного кварца, который горняки находят в своих шахтах, но в ту ночь он светился изнутри мягким и тусклым, белым светом. Когда Сух’халам уходил из отчего дома в столицу, его дед снял со своей шеи подвеску вот с этим самым камушком и вручил ему с напутствием, что этот издавна передаваемый в его семье амулет должен будет защитить его от порчи и злых духов. Думается мне, что старик сам не знал, что камень может светиться подобным образом, иначе бы непременно рассказал об этом любимому внучку.

Парниша был необычайно встревожен и даже напуган. Его разум охватила вздорная, а от того ещё более въедливая и пагубная мысль, что это злопамятный султан своей властью послал за ним каких-то там ифритов и шайтанов, чтобы свершить наконец свою гадкую месть, но я взял у него подвеску и, не внимая его испуганным причитаниям, покинул палатку. Камень стал светиться чуть ярче и я, покружившись на месте, пошёл в сторону, где сияние камня становилось сильнее и начинало как-то таинственно мерцать и пульсировать, точно в нём было что-то живое, и вскоре я понял, что побрякушка ведёт меня прямиком к крепостной цитадели. Однако добраться до главного укрепления и тем более пробраться внутрь я тогда не сумел, меня заметили патрульные, остановили и стали расспрашивать чего это я брожу один в ночи. Посвящать их в мистическое и весьма туманное событие мне не хотелось, могли принять за полоумного или просто отнять побрякушку, так что пришлось соврать, что я искал место для справления малой нужды и впотьмах забрел куда-то не туда. Отмазка глуповатая, но они её проглотили. После этого я вернулся к своей палатке и отдал камень Сух’халаму, который словно испуганный, но верный пёс, кружился вокруг льняных стен. Он был рад, что всесильные духи не унесли меня за тридевять земель в свои подземные дворцы или не забросили меня на самый высокий горный пик, не утопили в морских пучинах. Он дивился моей храбрости, но при том был на меня обижен из-за того, что я оставил его одного. Впрочем, я ведь не запрещал ему идти за мной, так что моей вины в том быть не могло.

На следующее утро его камень всё ещё продолжал таинственно светиться, но довольно тускло, так что при солнечном свете оно становилось почти что незаметным. Я решил не беспокоить Сух’халама, который и так казался уставшим и малость больным из-за бессонной ночки, так что я не стал выпрашивать у него подвеску, а пошёл немножечко покумекать с местными старожилами о том, что они знают о цитадели и не происходило ли чего странного в последние месяцы.

Времени у меня было совсем немного, так как мы должны были подготовиться к новому походу, к тому же далеко не все горели желанием разговаривать с бывшим преступником, но всё же от одного мужика я услышал, что где-то за пару недель до моего прибытия в «Грозный» у них проездом был караван строителей с повозками, набитыми инструментами и провизией. Они остановились на несколько дней дней, а потом, получив отряд охотников и небольшой взвод солдат, укатили на юг, чтобы за пару лиг от крепости расчистить часть леса и возвести на том месте аванпост. Разумеется, что в том не было ничего необычного, но на следующую неделю жизнь в «Грозном» сильно изменилась. Под страхом кнута и дыбы запретили малейшее пьянство, приказали подметать двор в три раза чаще, увеличили число караульных и приказали им следить за порядком пуще прежнего, везде развесили полотнища с гербами, а братья-рыцари ордена заставляли своих малолеток-оруженосцев начищать их доспехи до зеркального блеска так, что глядя в них можно было запросто бриться.

Происходившая в те дни вакханалия больше напоминала приготовления к рыцарскому турниру, на который собирались пожаловать королевские особы, но никто и ничего о подобном не слышал, да и толка в том было мало. Затем всё резко прекратилось, вернулся прежний быт, но по «Грозному» медленно расползлись слухи, что в одной из комнат цитадели поселилась пара блаженных монахов, прибывших в Мизерис с тем, чтобы осветить благодатью Старшей Звезды те дикие места и может даже подыскать место для нового монастыря. Это конечно объясняло, почему Лучезарные были столь взбудоражены, но ещё тогда меня смутило то небольшое, но крайне важное обстоятельство, что почти никто из солдат этих монахов в глаза не видел. Они просто отсиживались в своей комнатушке и даже не думали выходить к пастве с тем, чтобы прочесть им вдохновенную проповедь, потрясти перед ними золочёнными крестами или же облить всех из ведёрка освящённой водой. Тогда я решил, что камешек мог отзываться свечением на их магию света, которой они с очень большой долей вероятности обладали, и на том успокоился, ибо проверить своей догадки я не мог, но, оглядываясь с бременем знания в прошлое, понимаю, что зря.

Наш новый поход произошёл без особых событий, не считая нападения на нас стаи каких-то злобных насекомых, больно уж походивших на крупных пчёл, только не жёлтых, а тёмно-красных. По возвращению в «Грозный» Сух’халам камень мне не показывал, а я его не спрашивал, хотя желания взглянуть было. А вот уже в следующем походе начались странности.

Нас направили в недалёкую, однако весьма труднопроходимую часть леса, и дело было отнюдь не в густой растительности, её там было даже поменьше, чем в других местах, но вот сам рельеф земли был складчатым, изобилующим ущельями, оврагами и обрывами, а также монолитными скалами, выраставшими из земли, словно пухлые каменные сосны. Но и это было лишь полбеды. В тех местах раскинулось немало укромных и незаметных пещерок, облюбованных всякими хищниками, готовыми полакомиться нами при первой удобной возможности. К такому положению дел мы были в целом привычны, но всё же идти приходилось крайне осторожно, не ослабляя бдительность ни на секунду. Несколько раз мы натыкались на крупных зверей, но то ли они так боялись огня и наших грозных воплей, то ли уже были сыты, но нам удавалось отогнать их прочь и идти дальше, делая попутно свои записи. И вот на коротком привале ко мне подошёл Сух’халам и украдкой отодвинул ворот своей куртки. Я увидел, как из-под одежды на его шею и подбородок изливались белые волны света, похожего на серебристое мерцание полной луны. В тот раз уже струхнул и я. Он не знал, когда именно загорелся амулет, но светился он куда сильнее, чем в «Грозном».

Пройдя пару сотен шагов с места стоянки, кристалл потух, и Сух’халам думал забыть о нём, как о страшном сне, но я настоял на том, чтобы он продолжал посматривать на него и немедля сообщал мне о всякой перемене в его поведении. Уже в тот момент мне начало казаться, что за нами кто-то следил, но не зверь, а кто-то не обделённый разумом и волей. И действительно, спустя где-то пол лиги пути Сух’халам приблизился ко мне и заговорщицки шепнул на ухо, что амулет зажёгся вновь, но теперь горел куда более тускло.

Сколько раз я был незримым охотником, и вот я сам стал добычей, чего-то неизведанного и непостижимого. На душе скреблись кошки, желудок ныл, а сердце отстукивало корявый ритм, как перебравший дешёвого вина барабанщик. Звучит странно, если вспомнить, как часто холодные и цепкие лапы смерти пытались обвиться вокруг моей шеи, но таинственная и гнетущая неопределённость наделяет страх могучим оружием воображения, бьющего в твои самые уязвимые точки. Как сказал тебе это, так тут же вспомнил Майдриха… М-да, если бы он в тот момент выскочил из-за деревьев, то я бы мигом навалил в штаны и испустил дух… хах!

Однако мы спокойно себе шли дальше, огибая канавы и овражки, и, достаточно исписав клочок бумаги нашими смешными каракулями, побрели обратно к «Грозному». Проходя недалеко от того места, где Сух’халам в первый раз показал мне амулет, камень засиял вновь, возможно, что даже сильнее прежнего, но в этом я не уверен. Тогда во мне затеплилась крошечная надежда на то, что свечение было вызвано какой-то странной особенностью той части леса, за чертой которой всё непеременно вернётся на круги своя. И да, вскоре свечение вновь пошло на убыль, но оно не собиралось совсем уж исчезать до тех пор, пока мы не подошли к самой крепости, а дальше произошло что-то не совсем понятное. Стоило нам пройти под крепостными воротами и очутиться во дворе, как хрусталь вновь оживился. Сперва свечение было довольно тусклым, но камушек очень быстро распалился, так что в один короткий момент яркость его света сравнялась с пламенем сальной свечи, но потом он столь же стремительно потух и далее молчал до самого вечера.

Пускай я порядком и устал в том походе, как телом, так и духом, но за столом я не мог впихнуть в себя ни кусочка пищи, а затем переворачивался в постели с бока на бок, безуспешно пытаясь провалиться в сон. Всё шло своим привычным, тихим и обыденным чередом, но меня всё не покидало дурное предчувствие, нет, не так… твёрдое понимание того, что той ночью в «Грозном» должно было свершиться нечто страшное и притом совершенно неотвратимое и неизбежное. Единственное, что я бы мог тогда сделать, так это выбежать из палатки и, истошно вопя «караул», побежать сквозь гарнизон, рассчитывая поднять ки́пишь и тем самым спугнуть тёмные силы. Но, думаю, что, скорее всего, меня бы быстренько схватили и привязали к позорному столбу возле хлева с кляпом во рту, чтобы я впредь просто так не мешал людям спать, а дурные дела всё одно бы свершились. Ну, так вот…

Уже глубокой ночью, когда все видели тридцатый сон и обе стороны горизонта были черны словно душонка сельского ростовщика, раздался то ли пронзительный звон, то ли гулкий скрежет, а вместе с ним цитадель залил слепящий белый свет, на несколько мгновений превративший ночь в ясный день. Сон со всех как рукой сняло, и встревоженные защитники крепости помчались с оружием наперевес смотреть, в чём же было дело. Когда же и я подбежал к месту происшествия, то увидел полыхающую на втором этаже замка комнату. Языки пламени вырывались через пару маленьких узких оконцев, облизывали стену и покрывали её чёрной плёнкой копоти и сажи. Горела та самая комнатушка, в которой по слухам обитали скрытные монахи. Люди сменили копья на вёдра и стали вереницами, подобно трудягам-муравьям, бегать к колодцу и реке, чтобы как можно скорее побороть пламя и не дать ему поглотить весь замок целиком. В начавшихся возне и суматохе мы не сразу заметили, что в коридорах цитадели лежали несколько трупов караульных со свёрнутыми шеями и пробитыми головами. Поглощённые мыслями о пожаре люди пробегали мимо лежавших на полу мёртвых товарищей, не замечая их, а иногда даже топча их хладеющие тела. Я же, как и все прочие разведчики, стоял в стороне и просто наблюдал за тушением пожара, молчаливо терзаясь догадками о первопричинах несчастья.

Ключевую роль в борьбе с бесчинствующим пламенем сыграл один из рыцарей братства, умевший использовать огненные чары. Он прибежал к полыхающему замку в одних подштанниках и в несколько протяжных глотков выпил пламя, словно воду. Ну да, ну да, для такого чародеешки как ты, это вещь сама собой разумеющаяся и совершенно обыденная. Так вот, после того как пожар был остановлен, мы вошли в комнату и обнаружили там, среди превратившихся в пепел мебели и одежд, обгоревшие останки. Я видел, как их выносили через ворота цитадели. Видимо жар в комнатушке ничем не уступал пылу доменной печи, потому что четверо из бывших там людей успели обгореть до состояния чёрных скелетов и только один из них смог сохранить на себе достаточное количество обуглившейся плоти, чтобы не рассыпаться на части, а застыть в полной агонии позе. Их перенесли в небольшое зданье при крепостной кузне, чтобы держать подальше от спящих людей и съестного. Выискивать что-то в ночной мгле было трудно, а потому командиры приняли решение дождаться рассвета, выставили больше караульных и приказали им держать ухо востро, чтобы остаток ночи прошёл без новых происшествий. Но куда уж там.

Через пару часов после второго отбоя в нашу палатку вошёл брат-рыцарь Тейлендорф и приказал всем разведчикам как можно скорее собрать вещи и явиться к крепостным воротам. Мы без лишних слов оделись, покидали манатки в рюкзаки, захватили луки, колчаны стрел и явились в обозначенное место, где нас уже поджидали псари с гончими. Наверняка никто и ничего не знал, но всё прекрасно понимали, что причина нашего сборища была как-то связана с недавним пожаром. Ожидать и томиться в неведении пришлось недолго. На коне к нам выехал сам комендант, старший рыцарь ордена Лучезарных — Гилеано́р Антестил, которого за глаза все звали папа Гил. Он рассказал нам, что караул, пришедший сменить своих товарищей, дежуривших возле кузни, обнаружил их разрубленными на куски, а дверь, за которой хранились останки погорельцев, распахнутой настежь. Четверо скелетов были на месте, а вот пятый, полупрожаренный исчез. Кое-что напоминает правда? Хах. Тогда мы решили, что какая-то очередная дикая тварь, соблазнившись вкусным запашком, сумела скрытно пробраться внутрь, перебила охрану, забрала или же сожрала тело и убежала прочь никем не замеченная. Звучит малость глуповато, но в неизведанных мирах порой можно встретить таких созданий, чьё строение и образ мысли совершенно отличны от всего того, к чему мы привыкли. Может ей жаренная плоть нравится в сто крат больше сырой? После произошедшего пожара папа Гил принял это очередное бедствие слишком близко к сердцу, или же он предчувствовал нечто недоброе, а потому решил сам возглавить ночную охоту.

На Мизерисе дни куда длиннее здешних, и ночи тоже отличаются своей продолжительностью. Когда мы покинул Грозный, вся природа была погружена в непроглядную тьму, и нам приходилось двигаться при свете фонарей. Добравшись до леса, ехавшие верхом рыцари спешились и пошли дальше на своих двоих, гремя латами на всю округу, вспугивая всяких птиц и мелкое зверьё. Охотничьи собаки хорошо взяли след и вели нас меж древесных стволов и густых зарослей кустов. Они шли впереди всех вместе со своими псарями, а мы, разведчики, шли сразу за ними широким клином, держа луки наизготве и внимательно высматривая всё вокруг, чтобы по неосторожности не угодить в западню, а позади нас двигались рыцари со своими оруженосцами. Всего нас было человек под тридцать опытных бойцов и бесстрашных исследователей, но если бы мы знали, что нас ожидало впереди, то вероятно остались бы в своих постелях, спрятавши головы под подушки.

Точно не знаю, сколько мы бродили по лесу, но, когда край неба покрыло золото рассвета, собаки громко залаяли и натянули поводки. Наша цель была близко. Тогда папа Гил отдал приказ, и псари спустили собак. Почуяв свободу, гончии понеслись навстречу своей добыче, а мы, полные решимости к бою, ринулись за ними следом, но внезапно грозный лай сменился испуганным и жалким скулежом. Спустя пару мгновений собаки выскочили из кустов и пробежали мимо нас с низко опущенными хвостами и прижатыми ушами, всё продолжая пищать и поскуливать, точно новорождённые щенки. А ведь они были из тех псов, что без тени страха бросаются на свирепых медведей. Наш боевой запал заметно поубавился, но всё же мы продолжали идти вперёд, пока не вышли на лесную поляну, поросшую высокой травой. И вот, в первых лучах восходящего солнца мы увидели его — восставшего из мёртвых.

Он стоял голышом посреди длинных мокрых листьев; он был худ, совершенно лыс, местами у него недоставало целых лоскутов кожи, а в щеке зияла огромная дыра, оголявшая зубы. И я помню этот пронзительный взгляд, полный ненависти, ярости и презрения к нам. Хриплым голосом он приказал проваливать ко всем чертям, если нам была дорога жизнь. Его вид пугал и отвращал, но он всё же выглядел хилым и побитым, а потому был неспособен вот так просто обратить нас в бегство. Храбрый дурак Тейледнорф засмеялся в голосину и уверенным шагом двинулся к нему навстречу, чтобы без дальнейших разговоров повалить недавнего мертвеца на землю и связать, но стоило ему подойти поближе и протянуть к нему руку, как тот сделал внезапный выпад, и предплечье, облачённое в латные доспехи, отделилось от тела. Брат-рыцарь сперва даже не понял, что же случилось, но вместе с осознанием пришли боль и ужас. Он истошно завопил, словно свинья в руках неумелого забойщика, но второй молниеносный удар отсёк ему уже голову, и фонтан крови поднялся над срубом его шеи, оросив алым дождём всё вокруг. В руках восставший держал сотворённое магией оружие — чёрный клинок с тонкой белой кромкой лезвия.

Мы все быстро смекнули, что столкнулись с чем-то доселе неведомым и весьма могущественным. Одним словом — дело дрянь, но сдаться и позволить этой твари скрыться мы не собирались. Пользуясь численным преимуществом, мы окружили его и приготовились сдерживать его попытки прорвать оцепление. Однако он тоже не горел желанием первым бросаться в бой и стоял на месте, злобно зыркая на нас. То ли ждал, что его скрывавшиеся где-то в лесу товарищи придут к нему на помощь, то ли ждал, пока его раны получше затянутся, и силы вернуться в тело. В любом случае, время было на его стороне и делать первый ход пришлось нам.

Мы предприняли попытку расстрелять его из луков, и, хотя нас разделяло всего два десятка шагов, но это по-кошачьи ловкое и изворотливое чудовище сумело увернуться от большинства стрел, и лишь парочка из них ранили его в бедро и плечо. Однако его лицо не выказало никаких признаков боли, и он мигом выдернул стрелы, словно крошечные занозы, даже не опасаясь того, что наконечники могли остаться в ранах. Вслед за этим его чёрный меч развалился на одинаковые куски, чем-то походившие на вытянутые игральные карты, и он стал со страшной силой и поразительной меткостью швырять их в лучников, пробивая тела навылет. Мне повезло не попасть под его смертоносный обстрел, но вот бедняга Сух’халам получил ранение в грудь и в считанные мгновения истёк кровью.

После этого гибельного расстрела Папа Гил приказал всем рыцарям и копейщикам пойти на него в атаку со всех сторон с тем, чтобы кто-нибудь подобраться к нему со спины. Решение опрометчивое, во многом безрассудное и крайне рискованное, но в сложившихся обстоятельствах мы ничего другого поделать не могли. Это был сущая бойня. Худощавый мертвец двигался быстро и решительно, мечась из стороны в сторону, проскакивая между сплотившихся воинов и нанося им смертельные удары, от которых не могли защитить даже самые тяжёлые латные доспехи. В считанные мгновения половина наших бойцов оказалась убита, и тогда потерявшие самообладание братья-рыцари стали бросаться в него боевыми заклинаниями, совершенно не заботясь о том, что магические атаки могли ранить кого-то из своих, однако ни колдовское пламя, ни молнии не смогли нанести ему существенного урона, но зато его кожа побелела, и тогда я впервые увидел ту печать, что они носят на своей груди.

Большая часть отряда погибла смертью храбрых, иные же побросали оружие и сбежали, навалив в штаны и обмочив портки, так что в итоге нас осталось всего пятеро человек, включая меня и папу Гила, против бешеной твари. Наш командир отдал приказ к отступлению, но сам не собирался покидать поле брани, то ли думал задержать демона, то ли рыцарская честь не позволяла броситься в трусливое бегство. Мы, чувствуя его решимость драться до самого конца, единодушно отвергли мысли о бесчестном спасении собственных шкур и остались подле него. Папа Гил, отбросив тяжёлый и совершенно бесполезный в том бою щит, сблизился с чудовищем, ну а мы держались немного подальше и своими слаженными атаками отвлекали исчадие от нашего командира, в слабой надежде выкроить ему момент для судьбоносного удара. Должен отдать Гилу должное, он был весьма хорош, но без солидного опыта и большой щепотки везения он бы умер столь же быстро, как и все остальные.

Мы бы наверняка сложили головы в том лесу, если бы в какой-то момент чудовищу не стало дурно. Не знаю, как именно это описать, но я заметил, что его движения стали более скованными и что он перестал столь усердно наседать на Гилеанора, который к слову тоже начал к тому времени выдыхаться. Изменение было небольшим и не особо очевидным, но моё чутьё дало понять, что наступила единственная возможность нанести контрудар, переломить ход битвы, и её ни в коем случае нельзя было упускать. Я натянул лук, затаил дыхание и в тот момент, когда тварь сделала выпад в противоположную от меня сторону и ненадолго отвлеклась на второго выжившего разведчика, спустил тетиву. Стрела вонзилась ему прямиком в глаз и вошла на половину в черепушку. Чудище остановилось и, точно двигаясь в полузабытьи, попыталось судорожно трясущейся и непослушной рукой ухватиться за торчавшее древко, но папа Гил подскочил к нему и двумя взмахами отсёк ему голову. Только тогда эта тварь обмякла и повалилась на землю, но на этом наш командир не остановился и, отшвырнув пинком башку подальше от тела, отрубил ему руки и ноги.

Победа стоила нам двух дюжин добрых мужчин, но вместо того, чтобы воздать им почести или проронить горькую слезу, каждый из нас, выживших, взвалил на плечи по куску вновь убитого погорельца, и скорбным маршем мы отправились в крепость, оставив наших павших товарищей на пир диким зверям. Потом мы отправили людей, чтобы их забрали и достойно похоронили, но большинство из наших павших братьев оказались в желудках падальщиков. Назад мы вернулись ближе к полудню, и Гилеанор приказал разнести части мертвеца по разным комнатам цитадели и выставить у каждого из них круглосуточную охрану на случай, если скотина попытается воскреснуть вновь. Думаю, что если бы он тогда полностью перевоплотился, как сделал этой ночью Сентин, то он бы расправился со всеми нами в считанные мгновения, но что-то не позволило ему провернуть это. Может быть, что он был для этого слишком немощен.

Совсем забыл это упомянуть, но, когда мы уходили с той проклятой опушки, я улучил момент, чтобы подойти и попрощаться с Сух’халамом. Тогда же я заметил сияние из-под его воротника. Всё это время подаренный дедом амулет указывал именно на присутствие этих тварей, а не на тех монахов, что жили в цитадели. Тем же днём в Грозном провели пересчёт бойцов и всей прислуги, и обнаружилось, что пропал один из младших поваров. Я имею в виду, что его не было ни среди живых, ни среди мёртвых, и никто другой подобным образом не исчез. Тогда же его сотоварищи по кулинарному делу стали копаться в своих воспоминаниях, и вскоре они сошлись на том, что пропавший парень был покладистым и весьма дружелюбным, но всё же довольно-таки отрешённым и замкнутым человеком. Никогда не болтал лишнего, в разговорах чаще всего молчал и внимательно всех слушал, а в последние недели стал малость беспокойным и каким-то пугливо настороженным. Впрочем, работал он исправно, ни с кем не ругался и пьяным в грязи ни разу не валялся, а потому все закрывали глаза на его лёгкую чудаковатость, тем более что она никому не делала беспокойства. Стоит ещё упомянуть, что он был из местных жителей, по крайней мере, он так всем говорил, а потому нередко отправлялся в лес на поиски ягод и грибов, не особо опасаясь встречи с дикой живностью, чьи повадки он хорошо знал. Папа Гил решил показать поварам отрубленную голову мертвеца, но тот оказался им незнаком. Я тогда промолчал, но думается мне, что угрюмый повар сгорел дотла в том пожаре, а воскресший хмырь был его дружком, которого мы принесли на своём хвосте из последнего разведывательного похода.

Перед нами встала задача — прикончить ублюдка наверняка, чтоб больше уже ни за что не поднялся, однако это оказалось неимоверно трудным делом. Начали с самого простого и очевидного; навалили огромную кучу дров во дворе, от души полили всё сверху смолой, распалили огонь и бросили в него одну руку. По первой, она вновь побелела и ни в какую не хотела обгорать, но спустя какое-то время белизна сошла, кожа стала чернеть, трескаться и слезать с плоти. Когда костёр догорел, из пепла мы достали закоптившиеся кости, перемололи их в труху, после чего орденский капеллан прочёл над ним с десяток молитв и развеял прах по ветру. Другие конечности и голову поочерёдно спалили в кузнечном горне, после чего снова отнесли их к капеллану для освящения, а вот с туловищем происходило нечто непонятное. Оно исцелялось. Все те ожоги и мелкие раны, что монстр получил во время сражения, полностью заросли, а прежде тощая фигура заметно укрепилась, нарастив мяса. Сторожившие его мужики рассказывали, будто бы оно иногда подергивалось и пыталось извиваться, но удерживавшее его тугие ремни не давали ему свалиться со стола. Ну а когда сама тушка стала выглядеть совершенно здоровой, она начала отращивать утерянные части. Ох, я не шучу. Караульные даже сделали мелком отметки на досках; одну утром и одну вечером, и так установили, что тварь росла на длину пяти больших пальцев в сутки. Она даже успела отрастить заново шею и уже готовилась вернуть свою нижнюю челюсть. Зрелище было весьма мерзкое. Тогда Гилеанор, не желая больше продолжать рискованные наблюдения за неизвестным и диковинным демоном, приказал развести новый костёр и сжечь тело, но, вот в чём загвоздка, оно не горело, как другие части. Да, оно побелело, но оставалось таким до тех пор, пока не истлело последнее полено.

Затем папа Гил приказал любыми средствами измельчить тушу и вновь предать её огню. Мы одолжили у строителей большую двуручную пилу и отняли заново отросшие культи. Не сказал бы, что это было очень трудно, но мне казалось, что человеческие плоть и кости должны были пилиться куда легче и быстрее, если сравнивать со всеми иными нехорошими вещами, что мне приходилось делать на службе у императора, да и к тому же крови из ран вытекало как-то маловато. Да, всё верно, я постоянно участвовал в распиле мертвяка. После битвы Гилеаонр лично воздал хвалу моей стойкости и заявил, что все оставшиеся в живых бойцы в своём спасении были обязаны именно моему меткому выстрелу. Этим подвигом я завоевал его симпатию и безграничное уважение и стал его главным помощником в деле окончательного уничтожения демона. Так вот. Бёдра плечи отпилили, затем распилили его пополам, немного выше пупа, и вот здесь пила уже заметно вязла, плоть слипалась, а временами и вовсе казалось, что нечто пыталось изнутри вытолкнуть инструмент. После мы хотели сразу же приняться за распил грудной клетки, но это нам сделать не удалось. Рёбра оказались чертовски прочными, а потому прорезаться дальше кожи и мышц у нас не выходило, а стоило нам снять пилу с раны, как она затягивалась в считанные минуты, не оставляя за собой ни единого рубца. Увидев нашу неудачу, Гилеанор взялся за меч и попробовал разрубить тело, но лезвие тоже не смогло глубоко проникнуть и отскочило назад. Тогда он приказал приставить тело к стене и нанёс серию сильных уколов, но безрезультатно. Затем Гил попытался вонзить меч в обход рёбер, просовывал острие меча в обрубок шеи или пробовал проникнуть внутрь со стороны желудка, но плоть будто бы становилась каменной и не позволяла стали проникнуть к нему — сердцу! Источнику и хранителю их жизни. Разок мы взяли рогатину и попробовали впятером навалиться на обрубок туши, но и это не помогло. Мы словно бы пытались гнилыми зубами раскусить стальной орех.

Но ведь должен был быть способ его убить? Как-никак двое его дружков, если они в своей сущности были подобны ему, сгинули в том пожаре. Я подозревал, что дело было в той самой вспышке, что произошла перед ним, но наш боевой капеллан, умевший применять кое-какие простенькие заклинания света, увы, не был подлинным паладином. Он, конечно, пробовал освятить или прожечь хиленьким лучом проклятое тело, но особого эффекта это не возымело, а возникшие мелкие раны заживали буквально на глазах. Казалось, что мы зашли в тупик и что нам придётся до конца дней отрезать куски мяса от бесконечно растущего мертвеца. Были бы мы каннибалами, то нам более никогда бы не пришлось голодать. Однако же всё переменилось в то утро, когда я с ещё несколькими людьми отлучился к протекавшей мимо Грозного небольшой речушке чтобы мальца освежиться. Раздевшись догола, я по какой-то причине засмотрелся на свои отметины, к виду которых я, разумеется, давно привык, и в тот момент меня осенило. Осенило так, что я едва не бросился назад в крепость с голым задом.

Ещё в Штрагендросе во время обучения нам наказали следить за сохранностью наших магических рисунков, потому что если их слишком сильно повредить, к примеру случайно содрать кожу или нечаянно обгореть, то они перестанут действовать, и вся наша магия безвозвратно исчезнет. Вспомнив это, я подумал, что раз я, лишившись пары лоскутов кожи, потеряю все свои способности, то может быть если лишить чудовища той мистической печати, что проявлялась на его груди, то и оно ослабнет и станет беспомощным? Папа Гил внимательно выслушал мою идею. Вполне очевидно, что часть с моей личной историей я опустил за ненадобностью. Никаких других идей в запасе не было, а потому Гилеанор без лишних препираний дал мне полный карт-бланш на эксперименты с телом.

Вместе мы спустились в покрытую кровавыми пятнами с прошлых отсечений комнату, где возле тела дежурило четверо солдат и один брат-рыцарь, отмерявший рост конечностей и отдававший приказ для очередного распила. При себе у меня был охотничий нож. Припоминая, где именно проходил край сокрытого рисунка, я вонзил мясницкий крюк около подмышки и оттянул кожу, а затем сделал надрез ножом немногим ниже левой ключицы. Или правой? Не-не, всё верно, ниже левой. За время походов в дикие земли я неплохо поднаторел в свежевании, но подобную дичь я свежевал впервые. Вернее будет сказать, что в самом начале процесс не сильно отличался от свежевания оленя, но чем дальше я продвигался, те сильнее труп проявлял свою нечеловеческую, противоестественную сущность. Кожа начинала сжиматься, точно живая, тянула крюк из рук и прилипала обратно к телу, да так, что её приходилось заново подрезать. Когда я дошёл до середины, она побелела и на ней стали проявляться чёрные линии, кожа стала ещё грубее, тело принялось мелко дёргаться и брыкаться, так что все столпившиеся вокруг стола люди помогали прижимать его, а один из сторожей перехватил у меня ручку крюка, чтобы мне было сподручнее орудовать ножом. Не знаю, как бы мы справились, не зайди я к нашим поварам за этим самым крюком.

Пришлось изрядно попотеть, но как только я совершил последний надрез, и кожа с печатью отсоединилась от тела, оно прекратило шевелиться и расслабилось. Не теряя ни минуты, Гилеанор выхватил меч из ножен и вогнал его прямо центр груди, проломив кость, а затем ещё и ещё раз. В его глазах засверкали безумные огоньки, и знаешь что? Мы тоже ухватились за оружие и, поддавшись групповому сумасшествию, стали яростно и безудержно кромсать безжизненный обрубок. Вот представь себе картину, как семеро измазанных от пят и до макушки в крови мужчин стоят у стола, на котором лежит бесформенная гора мясного фарша из человеческих останков, и радостно вопят, улыбаясь и обнимая друг друга. Хорошо, что за этим празднеством нас не застал капеллан, не то бы он наверняка решил, что демон покинул тело и переселился в нас. Через час мы бы уже жарились на костре под дружное чтение молитв о спасении наших пропащих душ. Впрочем, то был поистине благостный момент!

Наконец-то тварь была мертва, что подтвердил мой новый камешек, но мы всё же перестраховались и сожгли в горне всё до последнего кусочка. Гилеанор был в восторге от успеха моей идеи и обещал замолвить за меня словечко перед высшими чинами ордена. Говорил, что негоже такому смышлёному и ловкому мужику бегать в простых разведчиках, что меня необходимо сделать полноценным членом ордена, невзирая на моё низкое происхождение, и назначить главным тренером новых поколений разведчиков. Это было весьма лестно и крайне приятно, как-никак похвала была действительно заслуженной, но вот становиться начальником в мои планы не входило. Будь на моём месте кто-то иной, то он бы непременно согласился и распрощался с полными опасностей буднями, однако же я ни за что не желал с ними расставаться. Должен признаться, что в них я видел искупление за прошлые деяния; не монашество конечно, но всё же лучше, чем ничего, а смерть Сух’халама легла ещё одним грехом на мою душу. Пускай он умер не от моей руки и это не я отправил его в роковую погоню, но всё же мой внутренний голос настойчиво твердил, что это я не уберёг парня. Он до сих пор это мне нашёптывает. Тихонечко, но столь ясно и проницательно… вот сейчас… да-а-а… Гилеанор принял мою волю остаться рядовым, но вот опять же я сижу тут, перед тобой, так что на этом история закончиться не могла.

На четвёртый день после злосчастного пожара и через день после окончательного убийства проклятого демона, к Грозному приехала пара крупных карет. Из первой выскочил мужчина в полном облачении священника Старшей Звезды и именем верховного божества приказал открыть ворота и пропустить путников. Дело было после заката, мне что-то не спалось, и я без дела шатался по двору. После бойни нас осталось всего два старых зайца, так что в разведку нас отправлять было нельзя, а потому я мог лично наблюдать за прибытием странных карет. Два мрачных конных экипажа неспешно пересекли двор и остановились у самого порога цитадели. Кареты больше напоминали большие чёрные гробы на колёсиках, никаких изысков или излишеств, но вот запряжённые кони были потрясающими. Серые в белое яблоко с лоснящейся на свете шерстью, рослые и мускулистые, с благородной походкой и бесстрашным взглядом. Прямо кони из детских сказок! Дверца открылась, из кареты вновь выпрыгнул худощавый викарий, а может это был аббат, уронил свою белоснежную митру в пыль и, наступив на неё сапогом, понёсся мимо стражей в недра замка, едва не спотыкаясь о полы своей мантии. В этот момент я почуял что-то неладное и решил не высовывать носа, пока ситуация не проясниться. Вскоре раскрасневшийся от бега священник вернулся, а вместе с ним к главным дверям цитадели прибежал разбуженный и одетый в одну ночную рубаху Гилеанор в сопровождении капеллана и ещё двух братьев-рыцарей. Когда они построились в ровную шеренгу, викарий постучался в рамочное окошко и, получив тихий ответ, торжественно открыл дверь и припал на одно колено. Из тёмных недр экипажа вышли два рослых и крепких на вид мужчины в длинных чёрных мантиях с капюшонами и с полуторными мечами на поясах.

При их виде наш капеллан рухнул на колени, а вслед за ним приклонились и рыцари ордена. Чёрные фигуры неспешно огляделись по сторонам, затем жестом приказали всем подняться с колен и по-хозяйски вошли в цитадель. Церковные шишки, не иначе, думаешь ты. Вот только где их пышная и богатая свита из прислуги, где отряд конной охраны? Так не бывает. Это только святые в старинных книгах путешествуют меж городов пешком или верхом на блохастых ишаках, а в жизни аббаты да кардиналы в своих повадках уже давно сравнялись с герцогами и кронпринцами. К тому же мало кто из кардиналов предпочитает утомительные тренировки третьему обеду. Так кем же были эти богатыри? Сейчас узнаешь, только погоди немного.

Я наблюдал за этой церемонией издалека, так что не мог их так сразу разглядеть и окончательно убедиться в своей догадке. Хотя я и имел возможность спокойно пройти за ними в цитадель, куда по распоряжению Гила меня пропускали без вопросов, и встретиться с ними лицом к лицу, однако же если они действительно были теми, о ком я думал, то делать этого мне было категорически нельзя. Шестое чувство подсказало мне, что они могут захотеть взглянуть на те обгоревшие тела, что всё ещё хранились в кузне. Под покровом темноты я осторожно прокрался мимо сторожа в опустевшее здание, притаился возле ещё тёплого горна, где заодно измазал лицо и руки в саже для лучшей маскировки, и принялся ждать.

Не знаю, как долго я там просидел, могу только сказать, что к тому моменту, когда на пороге кузницы заслышались шаги, свой зад и стопы я уже не чувствовал. Первыми в кузню вошёл Гил, следом за ним сановники, больше с ними никого не было. Гилеанор отпер дверь в подсобку и удалился, оставив их наедине с четырьмя мертвецами. Они внимательно осмотрели каждого покойника, тихо переговариваясь между собой на чистейшем авеосте[1], затем голыми руками раскрошили черепа двух погорельцев, а оставшихся взяли на руки и бережно понесли к каретам. Тогда же в свете оставленного Гилом фонаря я сумел хорошенько разглядеть золочёные эфесы их мечей. На месте обычных наверший у них были небольшие округлые розы из чистейшего хрусталя, а может быть что и из алмаза. Вот тогда развеялись мои последние сомнения — в Грозный прибыли «Апостолы».

Ну, разумеется, что ты про них никогда раньше не слышал. Это тебе не Лучезарные и не Сыны Восхода, чтобы трубить о себе на каждом шагу. Не-е-ет. Апостолы Старшей Звезды живут не ради громкой славы, а предпочитают теряться среди теней этого мира. Я знаю тайну их существования только потому, что прежде и сам был тенью. Нет, до той ночи я их никогда прежде не встречал. Про них мне рассказал Цванфиттер. Конечно же, он это делал не ради моего просвещения, а из страха. Только их одних он боялся на всём белом свете и строго наказывал мне и всем прочим убийцам, чтобы мы никогда и ни за что не вставали на пути у апостолов и уж тем более не пытались им навредить. И это при том, что только меня одного он дважды отправлял за головами своевольных епископов, и была ещё весьма подозрительная история с младшим братом нашего имперского кардинала. Он внезапно пропал, а спустя месяц его тело нашли на дне выгребной ямы. Что-то мне подсказывает, что там не обошлось без руки Майдриха.

Цванфиттер никогда не говорил нам, чем таким мы можем помешать апостолам или чем они вообще могут быть заняты. Думается мне, что он и сам про них толком ничего не знал, но он был уверен, что ежели кто-то обратит на себя их гнев, то его ничто уже не спасёт. Они — самые страшные инквизиторы из всех, кто когда-либо ходил по грешной земле. Да, они не жгут ведьм, да, они не топят звездочётов и, да, они не режут эльфам ушей, но им неведомы ни людские благодетели, навроде милосердия и прощения, ни человеческие пороки, типа алчности или похоти. Их нельзя ни умолить, ни подкупить. Апостолы делают только то, что велят им Небеса, а они, как мы теперь с тобой знаем, велят им охотиться на этих самых тварей.

До сих пор задаюсь вопросом, знал ли папа Гил об апостолах прежде, стали они ему хоть что-то объяснять, или же он просто принял их власть, ведь достопочтимый викарий был готов валяться у них в ногах и радостно слизывать пыль с их подошв, а ведь он стоит куда выше рыцаря. Немного выждав, я покинул кузню и стал раздумывать, где бы мне лучше провести ночь, когда увидел, как отряд солдат покинул цитадель и разделился. Кто-то пошёл к палаткам охотников, а парочка человек пошла к моему обиталищу. Они разбудили моего последнего товарища-разведчика и повели его в цитадель. Дело было серьёзным, так что я сделался невидимым, чтобы подкрасться к ним поближе и услышал, как они спорили, где же я могу пропадать в столь поздний час. Не нужно быть семи пядей во лбу, дабы понять, что апостолы созвали к себе всех, кто видел того белого демона. Эта поспешность показалась мне подозрительной, и я решил пока что не показываться им на глаза. Должен признаться, что, покинув Империю я зарёкся использовать дарованные Дланью силы, даже если моя жизнь находилась под угрозой, и в тот день я впервые за шесть лет использовал их вновь.

Они продолжали искать меня ещё треть ночи, я к тому времени уже успел захватить из палатки все свои пожитки, обнести склад с провизией и скрыться в ближайшем перелеске. Я видел, как пара солдат с фонарями в руках отправилась к реке. Видимо решили проверить, не пошёл ли я при свете луны ловить русалок на живца. Сам понимаешь, что найти меня шансов у них не было никаких, пускай они бы и взяли с собой самых лучших сыскных собак. Вскоре после рассвета я увидел, как оба апостола в сопровождении одного только старого зайца и гружёного ишака покинули Грозный и на своих двоих отправились по тропинкам в чащу. Я за ними не пошёл, но сдаётся мне, что они двинулись по нашему последнему маршруту, к тем местам, где сиял камень.

Конечно, я мог сразу же побежать назад в крепость, но всё же снова решил не рисковать и дождаться темноты и только тогда покинул своё лесное убежище. Сейчас я понимаю, что поступал неимоверно глупо, но тогда мне очень хотелось переговорить с папой Гилом, вызнать у него апостольские секреты. Я без особого труда прокрался мимо всей стражи прямиком в его покои, к самой кровати и осторожно разбудил его. Как только он открыл глаза, так тут же изо всех сил оттолкнул меня и вскочил на ноги… он меня не узнал. И дело здесь было не в темноте. Он не узнал ни моего голоса и не вспомнил моего имени или лица. Теперь я был для него совершенным чужаком, а ты сам понимаешь, что сделает любой рыцарь с прокравшимся к нему в ночи незнакомцем. Да, он не стал слушать мои оправдания и со всей решительностью набросился на меня с кулаками, но я оказался для него слишком ловким. Увернулся от удара, тут же подскочил к нему вплотную и вогнал нож в шею, так что из неё хлынула алая кровь, а затем ударил ещё раз и ещё раз и ещё… Снова этот взгляд. Думаешь, что мне самому хотелось его убивать? Будь он ребёнком или женщиной, то я бы смог без лишнего шума его забороть, обездвижить, засунуть кляп в рот или мальца придушить, а затем слинять, но Гилеанор был для меня слишком могучим противником, с которым нельзя ограничиваться полумерами. Тем более что все его воспоминания обо мне были начисто стёрты, а посему назвать мой поступок в полной мере предательством никак нельзя. Кстати, я до сих пор ломаю голову над вопросом, как именно они смогли залезть в его память. Да, ты прав, я тоже не слышал, чтобы кто-нибудь кроме чернокнижников был способен на такое, но в таком случае это значит, что самые непогрешимые люди церкви совсем не гнушаются тёмного колдовства. Впрочем, их младшим собратьям лицемерия не занимать, так что возможно, что тут и нет большой загадки.

Я больше не был братом ордена Лучезарных, я снова стал неприкаянным Янсом из Штильзенбурга. Стерев кровь с рук простынями Гила, я миновал стражу, взвалил на плечи оставленный в лесу мешок с пожитками и отправился к городишке с вратами. Приходилось избегать дорог, чтобы не наткнуться на один из наших конвоев. На мне была уставная одежда разведчика, так что меня легко могли узнать и силой возвратить в Грозный, а там бы меня наверняка вздёрнули за дезертирство.

Добравшись до Элабвера, я в ночи выкрал себе новую одёжку, стащил рубаху с верёвки, штаны умыкнул из бани, а пару новеньких сапог спёр прямиком из мастерской, и разжился кое-какими деньжишками в маленьком отделении торговой гильдии, так что утром я уже обычным путником вошёл в город и сытно позавтракал в одной пивнушке. Затем я снял худую коморку в доме одного мещанина, и лёжа на соломенном матрасе, стал размышлять, что же мне делать со своей треклятой жизнью дальше. Подозреваю, что ни один другой человек за всю историю не задавался этим вопросом столько же раз, сколько пришлось это сделать мне. Тем более что это были не пустые раздумья и нелепые мечтания о переменах.

Знаю, что прозвучит это странно, а потому не ожидаю, что ты меня поймёшь, но всей своей душой я почувствовал, что хочу убить ещё парочку таких тварей. Они лишили меня моей новой, честной жизни, но это ещё ерунда, я всегда был грешным бродягой, человеком дороги, мне не привыкать и некуда падать, но они убили Сух’халама, а у парнишки ведь ещё вся жизнь была впереди. Мы его всем нашим малым братством убеждали не сорить деньгами, сохранить жалование, чтобы покинуть службу, купить кусок земли и обзавестись семьёй. У него бы это получилось, я в этом уверен… Месть — вот моя цель, прирезать их как можно больше, стать их ночным кошмаров. Да… это я умею… фиттер…

Я размышлял и над таким вариантом — попроситься на службу к апостолам, раз уж они и сами ищут белых демонов, но, судя по стиранию памяти, они не особо жалуют к себе добровольцев, да и за убийство Гила пришлось бы перед ними отвечать. Вот так оно и вышло, что свою охоту против невиданных чудовищ я начал совсем в одиночку, и, как видишь, на моём счету уже двое и было бы ещё столько же, если бы ты не мешался. Хотя, возможно, что теперь дела могут пойти в гору, но если только ты будешь во всём слушаться меня. Сам видел, прав на ошибку в этом деле нет, прихлопнут точно комарика, а сбежать как сегодня больше не выйдет.

Оставаться слишком долго в городе я не мог, меня могли начать искать, как дезертира, так что я напросился в свиту одного купца в качестве охотника, пообещав добывать ему в пути дичь, и покинул Мизерис через врата. Заодно мне не пришлось платить эльфам за проход, не то бы пришлось ещё пару ночей собирать серебро по домам.

Первым делом я направился на свою родину, в Гештайдес, ну а точнее в то, что от неё осталось. Ту самую войну с южными землями они, конечно же, с треском проиграли, Император был убит в своём дворце, а его обнажённый труп проволокли по дрогам столицы и сбросили в реку. Победители в качестве трофеев откусили себе несколько графств вдоль границ, а на трон посадили постриженного в монахи четвероюродного брата Багариса по сестре его прадеда, к тому же бастарда, так как от всех ближайших родственников Длань заблаговременно избавилась. Сам понимаешь, сколь слабы были его притязания на трон, но, что ещё хуже, сам он был человек недалёкий, совершенно бесхребетный, при этом невероятно капризный ну или, как это ещё называют, блаженный, и никто из бывших подданных имперской короны не стал ему присягать на верность. За трапезой ему дали подавиться рыбьей костью, от чего он скоропостижно скончался, а вслед за этим между королями и князьями вспыхнула кровавая междоусобица за императорский престол. Прошлые правители не стесняли себя в любовных интригах, так что в жилах многих дворян текла голубая кровь, а менее везучие ублюдки без толики застенчивости приписывали себе высочайшее происхождение. Хоть в кой-то веки кто-то на всю страну гордо и радостно заявлял, что его прапрабабка или мамаша была слабенькой на передок блудницей и вероломной изменщицей. Но это было только полбеды, ведь и без того обогатившиеся соседи не побрезговали снова напасть на империю, чтобы преумножить прошлые завоевания. Желали они это под благовидным предлогом защиты истинной веры, быстренько приписав воевавшим королькам всевозможные ереси. Обычное дело.

Новая война продолжалась несколько лет, замки разрушались, поля сжигались, всё разворовывалось, а крестьяне целыми деревнями мёрли с голоду, но никто так и не смог взять верх и объединить всех силой, а потому Империя Гештайдес развалилась на отдельные королевства. На четыре, если мне память не изменяет. Я направился в Нильзендо́рф, так теперь называются земли вокруг бывшей имперской столицы. Двигаясь по сильно опустевшим, поросшим сорной травой, старым трактам я оглядывался вокруг и не мог узнать своей родины. Нет, леса, поля и реки были теми же самыми, а вот люди изменились. Лица осунулись, в потупившихся глазах виднелись только голод и злоба, там, где прежде стояли города из каменных домов и звенели колокола церквей, меня встречали покосившиеся избы и грязные мазанки. Люди стали куда более подозрительными и неприветливыми, благо, что они признавали во мне земляка и всё же пускали переночевать, но только за пару медяков. Впрочем, без приключений в дороге не обошлось. Прежде чем я добрался до столицы, на меня успели дважды напасть разбойники. С одними я сумел по-своему договориться, парни не ожидали наткнуться на куда более отпетого негодяя, чем они сами, и попросту струхнули, а других, менее сговорчивых и более смелых, пришлось прирезать. Ну и ещё с десяток раз мне пришлось отбиваться от волков, причём не ночью, а днём. За время войны зверюги расплодились, пожирая стада коров вместе с молоденькими пастушками. Дать им толковый отпор не могли, так как многие мужчины ушли на войну, а потому волки совсем перестали бояться людей. На моей родине они не слишком большие, но очень тихие, скрытные и к тому же чертовски умные. Так что устраивать засады они настоящие мастера.

Прежде чем ступить в ворота Бренденхейма я сошёл с большака и по лесным тропинкам вышел к заброшенному монастырю с обвалившейся крышей и покрытыми старой копотью стенами. По всей видимости, во время войны он подвергся разграблению и сожжению, после чего про него все успешно забыли, ибо среди обломков я нашёл останки убитых священников, до которых не смогли добраться вороны и прочее зверьё. Никто не пришёл, чтобы их похоронить, сплошное святотатство, но я уверен, что своё отпущение грехов от иного святоши грабители таки получили. К моей немалой удаче монастырское кладбище осталось в сохранности. Точнее будет сказать, что налётчики ради веселья, иначе зачем ещё им это делать, поломали надгробные плиты, но сами могилы раскапывать не стали. Монастырь был не особо богатым, так что в захоронениях вряд ли бы нашлось много ценностей. При себе у меня была купленная в одной деревушке старая тяпка. Своровать её было бы плёвым делом, но мне стало совестно забирать у нищих людей то, чем они добывают свой хлеб. Да, порой даже моя совесть пробуждается от мёртвого сна.

Как я уже упоминал, многие надгробия были разрушены, и камня с именем моего дьячка я при первом обходе не нашёл, но благо, что в то моё посещение кладбища я ещё запомнил имена на паре соседних камней, так что со второй попытки я всё же отрыл правильный гроб. Когда я очистил доски от земли, то почувствовал, что за ними кто-то есть. Нет, что ты, труп того монаха я ещё в тот далёкий год унёс и оставил где-то в лесу на радость диким зверям, так что внутри гроба его быть точно не могло. Но под крышкой всё же был человек, и этот человек — я. Стоя над разрытой могилой, я чувствовал, что под тёмными, сырыми и прогнившими досками лежало в заточении моё прошлое, от которого я хотел навечно избавиться. Клянусь Старшей Звездой, я слышал скрежет ногтей о рыхлое дерево… я слышал его тихий шёпот, исходивший из-под земли… Да… этот мерзкий, холодный голос… насмехающийся надо мной… повелевающий… хи… хи-и-ха…

Что это я… видимо, то дьявольское наваждение настигло меня вновь. Помниться, что, когда злые чары спали с меня, солнце уже успело уплыть за горизонт, окрасив его в багряный цвет, а ведь свои раскопки я начал около полудня, и сырая земля копалась быстро, без особых усилий. С помощью ножа я отодрал приколоченную крышку, и из мрака могилы на меня уставилась пара чёрных глаз. Ох уж этот пронзительный, бездушный взгляд и эта кривая улыбка, правда ведь похоже на улыбку, не так ли? А может это гримаса боли? Моя старая маска лежала в голове гроба и приветствовала меня, словно отец, к которому вернулся за помощью его мятежный, но потерпевший сокрушительную неудачу сынок. Повинуясь внезапному порыву души, я без лишних раздумий схватил эту проклятую деревяшку, прислонил её к лицу и почувствовал, какое-то странное облегчение и долгожданное освобождение, но в тот же самый момент чёрная тень окутала мой разум. Мне захотелось… захотелось… хм. Да, на короткое мгновение мне захотелось найти Длань, найти каждого магистра и расправиться с ними самым изощрённым и жестоким образом из тех, коими они же сами меня и обучили, но мёртвых по второму разу не прикончишь, а эти чернокнижные сволочи были точно мертвы. Странное дело, как начинаю вспоминать о магистрах, так тотчас начинает болеть башка, и чем больше я стараюсь, тем сильнее эта пытка.

Не знаю, кому и сколько заплатили магистры за экипировку, но, пролежав шесть лет под слоем земли, она на удивление хорошо сохранилась. Одежда слегка отсырела, куда ж без этого, но простая сушка на верёвке вернула ей былую форму, а на стилетах не появилось и малейшего намёка на ржавчину. Тут была и моя заслуга, ведь перед нашим расставанием я не забыл покрыть их толстым слоем густого масла и обернул их вырванными страницами из украденного в монастыре псалтыря. Ага, на Небеса мне путь заказан.

Покинув монастырь, я ненадолго заглянул в Бренденхейм, чтобы пополнить прохудившиеся в пути карманы. Пускай деревня сильно обнищала, но богатеи в столице не перевелись, и, хотя они были неровня своим отцам-имперцам, но всё же золотишко у них водилось в достатке. Сколько же в столице было калек–попрошаек и малолетних беспризорников — убогое наследие войны. Столько чумазых, голодных детских лиц с полным ненависти взглядом. Не нужно ни магических карт, ни птичьих костей, сгорающих в пламени, чтобы прочитать их судьбу — пьяницы, воры, проститутки, налётчики. Может кому из них и повезёт умереть раньше, в студёную зиму или попасть под колёса барской кареты; иногда ранняя смерть лучше длинной, мучительной и бесславной жизни. Что же до того особняка, в котором меня поймал за руку Цванфиттер, то я его не нашёл. Думается мне, что во время мятежа горожане сравняли эту мрачную халупу с землёй из чувства ненависти и желания мести. Всё же его владелец был в определённой степени известен, как приближённый Кроварого Императора. Впрочем, если бы я обнаружил его дом целым и невредимым, то наверняка бы не удержался и сам устроил поджог, так, чисто забавы ради. Но всё же я бродил по столице не просто так. Я искал их — демонов. Сновал туда-сюда и внимательно следил за тем, станет ли сиять хрусталь, но он предательски молчал. Точно так же, как он молчал на всём моём пути от форта Грозный до родных пенатов. Из-за этого меня стали одолевать сомнения, что я не сумею снова найти этих белых тварей и свершить возмездие, ведь я сам про них ничего толком не знал, а расспросить мне было некого. Ведь могло быть и так, что подобные демоны обитают только в диких мирах или на одном лишь Мизерисе, на который мне путь заказан? Сейчас я уже знаю, что это не так, но в те дни эти вопросы довлели надо мной, и я всё не мог решиться, откуда мне начать свою охоту.

Раз сведений у меня было не больше, чем у попа совести, то я решил понадеяться на милостивое проведение и госпожу удачу и побрёл куда глаза глядят, держа ухо востро до всяких странных сплетен. Двигался по большакам, останавливался в трактирах, обнюхивал всякий городишко, в который меня заносила судьба. Деньгами я больше не сорил как в былые годы, так что с каждого обнесённого двора я мог кормиться месяц или более. За этим делом я провёл всё лето, вновь пересёк границу Лиамфоля, где после продолжительных поисков мне довелось подслушать один очень любопытный разговор двух монахов. Один из них приехал из другого города и за бочоночком церковного вина жаловался своему товарищу, что в их собор приехали очень важные шишки, из-за чего им временно пришлось оставить свою распутную и греховную жизнь и вспомнить о воздержании. Пускай он и был по-свински пьян, видимо неделя трезвости далась ему с большим трудом и оставила в его душе глубокую рану, которая требовала долгого лечения, но он всё же умело придерживал язык и говорил лишь полунамёками, когда речь заходила непосредственно о таинственных гостях. Другие бы на моём месте ничегошеньки бы не поняли, но мне его слов хватило с лихвой. К столь суровой аскезе этих толстощёких дармоедов могли принудить лишь Апостолы. Я решил, что они смогут навести меня на белых, и отправился в город Флиошо́н, где остановились святоши, однако добраться до него я так и не сумел. Кратчайший путь пролегал через провинцию, в которой вспыхнул крупный бунт изголодавшихся и натерпевшихся барских розг крестьян, и мне пришлось идти в обход, чтобы случайно не стать жертвой разгневанной толпы. К тому моменту я успел обзавестись неплохим конём, чтобы не таскать всё своё добро на горбу, а заодно не торговаться с извозчиками, чтобы они подвезли меня вместе с грузом.

В пути я заехал в ещё один крошечный городишко, живший скотоводством, от чего он весь провонял ароматами свежего навоза, и остановился на ночлег в трактире «Рыжий Пёс». Кормили там вполне недурно, пиво тоже было славным, так что я засиделся за общим столом. Народа было много, все пили и веселились, празднуя сбор урожая. В такие дни чужаков принимают гораздо радушнее, так что и я смог влиться в озорную компашку мясников и показал профанам, как надо играть с ножом и пальцами. Именно в этот вечер, когда я решил расслабиться, позабыть обо всём и маленечко покутить, как в старые-добрые времена, в дверях появились трое путников. Двое слуг в простых рубахах, потёртых жилетах из воловьей шкуры, грязных шароварах и вещевыми мешками за плечами и купец в дорогом одеянии и с прилизанной бородой. Да, это был Киданс со своими дружками — Сентином и Эртелом, этого ты ещё не встречал, но он сейчас тоже ошивается где-то в Лордэне. Я сразу заприметил, как они воровато оглядываются по сторонам и держатся так, словно готовы в любой момент броситься в смертельную драку, и при том у них не было при себе оружия, даже худого ножа. К тому же они были слишком легко одеты для той ветреной и промозглой осенней погодки, что только усилило мои подозрения.

Под липовым предлогом я оставил свою прошлую компашку и тайком от всех гостей трактира взглянул на хрусталь. Он светился пульсирующим белым светом, и стоило мне сделать шаг навстречу этой троицы, как камешек начинал сиять ярче. Демонические отродья сами пришли ко мне в руки. Тем временем они перетёрли с подбежавшим к ним бодрой рысцой тучным трактирщиком, который при виде блеска золочёных одеяний понадеялся на большой заказ и щедрую плату, и забились в дальний, тихий угол. Я тогда даже подумал подойти к ним и перекинуться парой слов, прикинувшись сельским простофилей, но быстро отказался от этой опасной, навеянной пивным дурманом затеи. Вместо того я подсел за ближайшую к их столу лавку и завёл разговор с сидевшим по правую от меня руку старичком, который, обрадовавшись внезапной компании, стал без устали рассказывать всё, о чём только мог вспомнить, ну а я, участливо кивая и притворно потягивая пенное, внимательно прислушивался к разговорам одержимой троицы.

Было довольно шумно, говорили они тихо, так ещё и на неизвестном мне языке, который, правда, мне уже доводилось слышать на базарах от заморских купцов, потому из их речи я смог уяснить только их иена, да название ещё одного города, через который они по всей видимости проехали парой днями ранее. Зато сколько же они пили. Прислуга только и успевала приносить им новые кружки, как они опустошали их и требовали принести ещё. За вечер каждый выжрал в одно рыло не менее пятнадцати пинт и это только пива, а ведь ещё были сивуха, медовуха и какие-то настойки на ягодах. Они то и дело отлучались во двор, чтобы освободить место для нового пойла, но вместо того, чтобы ползти по полу, как и полагается после подобной пьянки, хотя там уже в пору валяться мёртвым, они шли твёрдым и уверенным шагом, словно отродясь ничего кроме чистой, родниковой воды в рот не брали. Порой я замечал на их лицах неподдельную досаду и завистливые взгляды, обращённые на пьяный люд, так что подобная трезвость может быть и им самим не шибко в радость.

Когда за окнами совсем стемнело, и весёлые гости стали расходиться по домам, мои будущие жертвы тоже покинули общую залу и отправились в снятую комнату, куда слуги прежде отнесли пару дорожных сундуков купца. Я решил немного обождать, когда они заснут покрепче, и наведаться к ним, чтобы аккуратно осмотреть их вещички. Не будь они такими живучими и свирепыми демонюгами, то я бы бесшумно прикончил в постели Сентина и Эртела, а затем похитил Киданса и утащил подальше от домов, чтобы проникновенно поболтать с ним там, где никто не услышит его истошных воплей и криков о помощи. Эх, если бы всё было так просто.

Я выжидал на улице, в тени деревьев. Они ещё долго не ложились спать, обсуждая что-то тайное, и я мог видеть свет лучины меж щелей ставней. Когда же свет погас и прошло достаточно времени, то я, сделавшись невидимым, прокрался через двор, вскарабкался ко окну, цепляясь за щели между брёвнами, и осторожно заглянул в небольшую щель, чтобы убедиться в безопасности. И знаешь что? Эртел сидел на табурете, прислонившись спиною к двери, и смотрел в окно немигающими глазами. Я чуть было не свалился вниз, испугавшись, что он меня заметил, настолько был пронзителен его холодный взгляд, но это было ошибкой. Они поступили весьма мудро, выставив караул, так что пришлось изменить свои планы и отступить. И вот что странно. Той ночью я ещё трижды наведывался к ним и каждый раз из них троих бодрствовал Эртел. Они не сменяли друг друга, как это делают нормальные люди, а каждый отсиживал всю вахту от захода до рассвета. В следующие дни я в этом смог убедиться. Каждую ночь караулил кто-то один, а другие спали до самого рассвета. Подозреваю, что они могут подолгу обходиться без сна, так как следующим днём караульные не казались хоть самую малость сонными или же вялыми.

В том городке они провели всего один день, большую часть которого они проторчали в своей комнате, лишь разок спустившись вниз, чтобы набить брюхо. Держались они исключительно вместе, не упуская друг друга из виду, так что мне оставалось только бездейственно и смиренно изучать их повадки и поджидать удобного момента. Честно говоря, их поведение от обычного людского почти ничем не отличается, так же ходят, так же говорят, так же жрут и точно так же гадят. Если у тебя при себе нет вот такого камушка, или если ты не попробуешь напоить его до состояния безвольного тюфяка, то от обычного человека и не отличишь. Хотя, можешь попробовать его пырнуть чем-нибудь в бок или слегка оцарапать, если рана быстро затянется, то перед тобой одержимый и тебе нужно срочно делать ноги.

На следующее утро они наняли экипаж и двинулись дальше на восток, ну а я последовал за ними. Впредь я не останавливался в том же месте, где и они, и не ходил туда принимать пищу, чтобы они не стали меня подозревать, но следить за ними приходилось и днём, так что я подворовывал одежду и носил шляпу наподобие той, что сейчас лежит в углу. Только её одну я купил у старьёвщика, причём уже тут. Да, да, знаю, этот белобрысый Сентин всё же улавливал моё присутствие, но найти меня им не удавалось. Это было всё равно, что играть в салочки с едва научившимися ходить детьми. Такие наивные и неуклюжие, что даже смех берёт.

Мы достигли практически самой границы Лиамфоля, и там, остановившись в каком-то захолустье, они стали по вечерам тайком от хозяина постоялого двора уходить в чащобу и торчали там до самого утра. Признаюсь, что в эти дни следить за ними было довольно трудно, так как мне всё-таки требовалось хоть немного поспать, а они продолжали шастать по округе и днём. На третий день их ночных прогулок, к ним пришла ещё пара одержимых, и они передали им чёрный ларец, в котором лежало нечто светящееся. Как ты говоришь? Лавовые опалы? Вот о них уже я никогда прежде не слышал. Должно быть ценная штука не так ли? Не, ну а что, мне просто любопытно. Ладно-ладно, расскажешь позже, но я сам видел, как ты таскался с этой чёрной шкатулкой, так что не отвертишься, ты точно должен знать им цену.

В общем, после той встречи они отправились в ближайший городок, где купили себе простецкую телегу с парой лошадей и по окольным дорогам, стараясь держаться подальше от крупных поселений, поехали в королевство Ронхель, в пределах которого расположен город высших эльфов Шинаэ́р. Обычно ехать по большим дорогам вместе с прочими купцами куда более сохранно, чем маленькой компашкой с ценным грузом путешествовать по недобрым захолустьям, но для этих хлопчиков обычные разбойники представляли наименьшую из возможных угроз. Более того, я сам стал свидетелем того, как на них напала довольно-таки большая, вооружённая копьями и топорами шайка, но Эртел и Сентин в одну минуту уложили их всех голыми руками, причём оставшись в своей человеческой форме. Когда они отъехали подальше, я осмотрел трупы и, если бы точно не знал, что там произошло, то, глядя на переломанные черепа и конечности, наверняка бы решил, что их отдубасил разъярённый, но не шибко голодный тролль.

В Шинаэре они провели целую неделю, пока ждали открытия нужных врат. За два дня до того, как отбыть в Форонтис, они в ночи прошил в верхний город, где обитают сами высшие эльфы и куда обычно не допускают людей не королевских кровей. Для меня это стало неожиданностью, так что я не смог толком подготовиться, а к высшим эльфам вот так с наскока лучше не соваться. Никогда не знаешь, куда они ухитрились запихнуть магическую ловушку. Но я тебе могу сказать, что порой, проходя возле стен верхнего города, я замечал, как хрусталик легонько вспыхивал. Должно быть, и высшие эльфы не могут устоять от этой заразы, или они одного такого в плену держат, с них то станется.

По истечению недели, когда звёзды наконец-то встали в нужном порядке, или чего там эти остроухие сволочи столько выжидали, мировые врата были наконец-то открыты, и демоны со своей поклажей направились к ним. Для меня этот момент был довольно опасный, так как эльфы не любят держать проход открытым сверх необходимого и отправляют всех одной толпой. Если бы я подошёл к Сентину слишком близко, то поганец мог меня узнать. Из-за этого мне пришлось полностью сменить одежду на более приличную и прикупить дурацкий парик, а затем дать на лапу одному купцу, чтобы он взял меня в свою карету. Пришлось неплохо раскошелиться, но ночью того же дня в Эрадуисе я прогулялся по гостиницам и поправил своё положение. Обычное дело.

В новом городе они тоже пробыли несколько дней, снова в ночи ходили в верхний город, Киданс отправил куда-то очередное письмецо, а Сентин совсем свихнулся на желании меня найти и в одну из ночей оставил своих маловерных товарищей, чтобы отыскать мои следы. Ходил одни-одинёшенек по тёмным улицам, среди мрачных домов. Я тогда еле удержался, чтобы не напасть на него. Очень хотелось приступить к делу, старая сталь требовала свежей крови, но я понимал, что если прирежу его там, то выдам себя раньше положенного срока, и самая жирная рыба выскользнет из моих рук. Но я всё же самую малость с ним позабавился, заставив побегать, а заодно выяснил, что и выносливость у этих тварей в разы превосходит человеческую.

На четвёртый день мы покинули Эрадуис и направились в Лордэн вместе с большим караваном. Видимо, что они решили тоже затесаться среди толпы. Перед выездом я поспрашивал знающих людей, и они мне рассказали, как ваши стражи любят кошмарить простой люд на въезде в город, ища любой повод влепить пошлину или конфисковать товар, а раз я не рыцарь, не охотник на чудищ и не охранник какого-нибудь гильдейского торговца, то с моим арсеналом могли возникнуть некоторые проблемы. Однако что-то придумывать мне не пришлось, так как меня быстро навели на нужных людей, которые пообещали мне провезти через таможню что угодно за соответствующую плату. Таким вот нехитрым образом вся моя незаконная поклажа оказалась надёжно спрятанной в бочонке с молодыми яблоками.

О нашем пути до Лордэна мне рассказать нечего, всё прошло тихо, а вот интересные дела начались сразу после въезда за городские ворота. Когда караван остановили для досмотра и подсчёта пошлины, твой белобрысый дружок, капитан Тисдо, подскочил к телегам и увёл Киданса куда-то в сторону казарм. Чем они там именно занимались, я не знаю, пришлось сидеть смирно и ждать, но когда Киданс вернулся, то кроме чёрного ларца у него в руках была ещё небольшая стопка бумаг, среди которых была ещё вот эта карта. Да, я забрал её после его убийства и нашёл помеченное здание. Это старый двухэтажный дом, немного западнее Квартала Страстей. Впрочем, я и до этого уже разок бывал возле него, последовав за свечением хрусталя. И, судя по яркости свечения, этих тварей там немало, так что соваться туда крайне опасно.

После таможни демоны пошли к конюшням, чтобы нанять небольшую повозку для своей поклажи, ну, а я, не дожидаясь, когда караван прибудет до рынка, тайком вытащил своё оружие из бочонка и сбежал, пока с меня не стали требовать дополнительной платы, просто потому что могут. Втроём они доехали до того постоялого двора — «Золотого тельца», где они разделились, причём Сентин с Эртелом были явно недовольны таким поступком купца. Я, конечно же, не мог слышать их слов, так как наблюдал издалека, но их лица и позы в достаточной передавали смысл их речей. Подозреваю, что дело было в его демонической подружке-эльфийке; мужик хотел шикануть перед девицей и провести с ней ночь на мягких перинах, а не на колючей соломенной подстилке. В общем, пока прислуга затаскивала сундук с его шмотьём по лестнице, а сам Киданс сторговывался за номер, я тихонько зашёл во двор и дал одному из мальчишек на конюшне пяток медяков, чтобы он мне потом сказал, в какую именно комнату заселился этот бородатый дьявол. Я сперва побаивался, что вообще не смогу с ним поговорить, но парнишка вполне себе говорил на ломаном эльфийском, по всей видимости, нахватавшись от заезжих гостей. Так ещё я надеялся подкупить его лишь наливным яблоком, но паренёк как-то да смекнул всю важность дела и понял, что сможет стрясти с меня больше чем кислый фрукт. Он ведь не стал признаваться хозяину, что подозрительный незнакомец выспрашивал его об убитом? Нет? Значит, что он достаточно умён, чтобы держать язык за зубами. Далёко пойдёт, паршивец.

Мне казалось, что после долгого пути купец захочет немного отдохнуть, посидеть на заднице в кресле или поваляться в кровати в компании бутылки вина и с набитым до отвала брюхом, мне самому этого ох как хотелось, но едва я успел обойти постоялый двор со всех сторон и приглядеться к его зданию, как эта сволочь вышел из дверей гостиницы с чёрным ларцом подмышкой и направился в гномий банк. Что же мне ещё оставалось делать? Пришлось со всей своей поклажей вновь переться вслед за ним, а затем ждать у ворот, так как меня бы туда точно не пустили за отсутствием приличных одежд и толстого кошелька. Зато ему гномы были очень рады, если зашёл он туда в унылом и жалком одиночестве, то выпроваживала его целая свита, будто бы он был каким корольком. Наперебой тараторили ему что-то, кланялись как умалишённые, а он всё лыбился и неохотно отмахивался от их внезапной любви. Чёрный ларчик он оставил у них, а сам забежал на рынок, где прикупил брошь для волос, вроде бы это была лилия, и словно маленькая радостная собачонка помчался к вашему театру. Там он долго бродил под окнами, по какой-то причине не решаясь войти, пока его наконец-то не заприметила эта лесовичка. Подозреваю, что эти отродья каким-то образом могут чувствовать друг друга на расстоянии. Это бы многое объяснило.

Вероятно, что в тот момент в театре проходила какая-то репетиция, потому что эта зеленоглазая бестия совсем ненадолго выскочила на улицу только для того, чтобы упасть в объятия Вольлфуда. Я наблюдал за их мимолётным свиданием от начала и самого конца, и в моей голове всё никак не укладывалось, как эти проклятые твари могли быть столь неподдельно, столь искренне и так по-человечески влюблены. Поговаривают, что нередко одержимых одолевает неудержимая похоть, переплетённая с жаждой насилия, от чего их собрания принимают вид диких кровавых оргий, но эти двое… Они были просто счастливы… вот и всё. Нет, конечно же они как следует прилипли друг к другу, невинностью и робостью там точно не пахло, но ничего действительно грязного и тёмного в том не было. В тот момент я даже усомнился в правильности того, что намеревался с ними сделать. Я увидел в них обычных людей, а не кровожадных чудовищ… Но свет покоившегося под рубахой хрусталя быстро напомнил мне всё былое, и я ожесточил своё сердце, чтобы не дать им себя обмануть. Кому как не мне знать, сколь сильно может перемениться грозный, безжалостный, проливший реки невинной крови душегуб, попав в руки любимой женщины. К тому же демоны не жалеют нас, мы в ответ не станем жалеть их, о чём тут ещё можно думать?

Как у них закончилось свидание, то я решил оставить слежку за Вольфудом и немного понаблюдать за эльфийкой. Мне всё же хотелось удостоверится, что она тоже была демоном, так как, пока купец был рядом, хрусталь не мог дать мне ясный ответ. Тогда же я разузнал, где была её собственная комнатка в здании театра, и прикинул то, как её можно будет прикончить. Я даже подумывал начать именно с неё, чтобы немного сбить с толку демонов и заставить Киданса охотится на меня, но мне слишком уж хотелось покопаться в его вещах и может быть разузнать, что же было в том ларце, так что я всё же решил сделать именно его своей первой жертвой.

Я ненадолго вернулся к «Золотому Тельцу», чтобы получить от мальчишки сведения и без лишней спешки наметить парочку путей для проникновения. Обычно я бы последил за ними ещё пару деньков, а потом бы пробрался к нему глубокой ночью, но что-то мне подсказывало, что времени у меня было в обрез; в любой момент он переехать на хату к своим рогатым товарищам или же помчаться дальше в путь. Хотя, даже если бы он ещё целый месяц провёл в Тельце, пока рядом с ним была эта остроухая демонша, попытка тихого убийства весьма вероятно закончилась именно что моей смертью. А перспектива каждый день караулить у постоялого двора в надежде, что именно этой ночью им после долгой разлуки всё же надоест ласкаться, и они захотят поспать раздельно, мне не шибко нравилась. Действовать стоило решительно и без промедлений, но для этого мне не хватало кое-какого снаряжения, которое я не смог сохранить в гробу.

Тут мне снова помогли те бессовестные умельцы, с которыми я снюхался в Эрадуисе. Подсказали, куда же в городе податься безродному бродяге с ловкими руками, где ему помогут добрым словом и подыщут какую-нибудь скверную работёнку, под стать его дрянной душонке. Так я оказался на пороге бандитского притона в самом сердце Квартала Страстей. Ну надо же, ты там тоже побывал. Неужели по запаху меня и нашёл или за мной тянулся след из старых хлебных крошек? А, ты искал продавца яда. Это довольно умно. Знал бы, что это столь редкая и известная вещица, то может быть и не стал её использовать. Хотя… с ней всё проходит куда проще. Жалко, что остатков на дне склянки на убийство ещё одной твари вряд ли хватит. Можно, конечно, попытаться, но не думаю, что от этого будет много проку, так что приготовления себя не оправдают и только замедлят.

В том притоне мне за пару серебряников указали несколько мест, где я мог бы раздобыть все необходимые ингредиенты и алхимическую посуду для изготовления особых пилюль и бодрящего зелья, без него я бы уже копыта откинул от недосыпа. Они у меня вот тут. Попробуй их понюхать, только помаши рукой, да вот так. Что, теперь запах сточных вод не так уж и плох да? Хах, только вот не надо мне тут блевать. Вот так… дыши глубже, давай… Поверь мне, на вкус они ещё отвратительнее. Зачем они мне? Для большей гибкости. Съешь одну такую и сможешь сложиться дважды пополам, уткнуться носом в жопную дырку, ну или пролезть всюду, где пройдёт твоя голова. Очень полезная штука для лазутчика, но только если твоё брюхо привыкло к подобным лакомствам, иначе целый день проведёшь, скрючившись, возле выгребной ямы, беспрестанно блюя и испражняясь. Повезёт, если не помрёшь таким вот позорным образом.

После посещения малины, я прошёл несколько улиц и очутился в ваших трущобах. Я бывал во многих городах и уже давно заметил, сколь часто соседствуют друг с другом дорогие бордели и убогие холупы, в которых ютится всякое ворьё. Видимо одна гниль притягивается к другой гнили. Там я снял комнатку у того самого старика, про которого я тебе уже прежде рассказывал. Его дом насквозь пропитался запахом сгнивших рыбьих потрохов, крысиного помёта и скисшей капусты, что как нельзя лучше подходило для сокрытия моего будущего зельеваренья. Скинув с себя лишнюю ношу и дав немного отдохнуть ногам, с наступлением сумерек я отправился грабить аптеку. Дальнейшие подробности я опущу, так как они к делу не относятся. Скажу только, что к утру следующего дня у меня на руках было всё необходимое для свершения мести.

Едва солнце показалось над горизонтом, как я в своих чёрных одеждах с маской на лице уже лежал на крыше «Золотого Тельца» и внимательно следил за всяким, кто показывался на дворе. Первыми проснулись повара, конюхи, прачки и прочие слуги, затем показались сонные господа, требовавшие подать карету, и вот, наконец, я увидел, как мой купец в золотом облачении вышел из дверей и отправился по своим делам. Не теряя времени, я проглотил одну свою пилюлю и достал пару абордажных крюков с верёвками. Первый крюк я зацепил за трубу и сбросил трос вниз, второй же наоборот, сбросил в дымоход и подтянул на себя, пока верёвка не натянулась, после чего полез в трубу. Эх, как же это было больно. Вот так взять и провалиться вниз я не мог, так что мне пришлось с силой протаскивать себя через этот тесный, покрытый слоем сажи тоннель. Однако это того стоило. Я оказался внутри. Пришлось немного прибраться, чтобы высыпавшаяся на пол чёрная пыль сразу не бросилась в глаза, благо, что дело было не зимой и нагара было совсем немного. Оставалось только ждать и надеяться, что он вернётся один, ну а заодно мне представилась возможность немного покопаться его вещах, но ничего особо примечательного, кроме кошелька с золотыми монетами разных королевств я не нашёл, а всё прочее, что брал, клал обратно точно также, как оно прежде лежало. Иногда сущая мелочь, к примеру, переложенное перо на письменном столе или открытая книга, может зацепить глаз и выдать все твои тайные проделки.

Ждать его пришлось весь день, жрать хотелось неимоверно, благо, что среди его вещей нашлись сухие хлебцы и целёхонькая бутылка вина. Появился он где-то во время заката. Через щели в ставнях я увидел, как Киданс весь такой беззащитный и одинокий, без своих дружков или девицы, прошёл сквозь открытые ворота, удерживая подмышкой заветный ларчик. Что? Какая ещё железная трубка? Может быть, в кармане лежала или он её за пояс заткнул, но я её точно не видел и потом не брал. Должно быть, он успел её кому-нибудь отдать. Но назад к делу.

Госпожа Удача после долгих препирательств и уговоров всё же соизволила повернуться ко мне передком, не было нужды впопыхах спасаться бегством, и я сгорал от нетерпения, предвкушая, как проткну его тушку своим стилетом. Став невидимым, я притаился возле кресла, успокоил свой дух и тело, чтобы случайный хрип дыхания или предательские удары взволнованного сердца, не выдали меня этому чудовищу. Кто знает, насколько чутки их уши? Однако он что-то задерживался, и мой разум стал всё глубже погружаться в пучину беспокойства. Ведь вполне могло быть и так, что он остановился в прихожей, чтобы подождать эту свою эльфийку, и когда они поднимутся в комнаты, то мне придётся жаться по углам, избегая света, словно крыса, возле пары голодных котов, и ждать пока они наконец-то устанут друг от друга и решат вздремнуть, чтобы тихо слинять от них. Или же незамедлительно броситься в окно, слететь с третьего этажа и бежать сломя голову, конечно же если ноги останутся целы. Я почувствовал, как холодный пот выступил у меня на загривке, пальцы изо всех сил впились в рукоять. И вот вдалеке послышался страдальческий скрип ступеней, а вслед за ними раздались тяжёлые, уверенные, но одинокие шаги, ключ туго заскрипел в дверном замке. На пороге, держа свечу в левой руке появился Вольфуд. Он быстро зашёл внутрь, захлопнул дверь, так что воздушный поток едва не задул свечу, и запер замок.

Не успел он достать ключ из скважины, как я уже в полный рост стоял за его спиной. Один точный удар острия под затылок, он мгновенно обмяк, пальцы разжались, и свеча упала на пол, погрузив комнату во мрак. Я дёрнул его за одежды, он повалился назад и всем весом навалился на тыльник эфеса. Стилет вошёл в его тупую башку по самую гарду, да так что треть окровавленного клинка вылезла у него изо рта, словно стальной язык.

Теперь каждое мгновение ценилось на вес золота. Достав из-за пояса охотничий нож, я уселся к нему на живот, точно какая похотливая девка, и разодрал его кафтан. Затем надрезал кожу у левого плеча, достал рыболовный крюк и зацепил им лоскут кожи. Признаюсь, что я несколько переоценил свои силы. Да, я прекрасно понимал, что если в прошлый раз нам всемером было непросто освежевать это чудовище, то для одного человека это должно было стать настоящим подвигом.

Чем больше кожи я отрезал, тем больше было сопротивление существа. Как и в прошлый раз, своевольная плоть стремилась прирасти на своё законное место, руки и ноги дёргались в неуклюжих попытках скинуть меня, но что самое страшное, я видел, как острие стилета медленно, но верно ползло назад в рот, а рукоять напротив вылезала из затылка, как если бы маленькое существо внутри головы старательно выталкивало застрявшую сталь. Недолго думая, я попытался вдавить стилет обратно, но у меня ничего не вышло. Сопротивление было сильно, одной рукой я всё продолжал натягивать крюк, а вторая, измазанная в крови, соскальзывала с его головы. Холодные клещи страха вновь уцепились за мой взбудораженный рассудок, и я парой молниеносных ударов выколол ему глаза. Подумалось, что я всё же не успею закончить своё дело и он очнётся, то хотя бы у меня будет маломальский шанс улизнуть, если он будет ослеплён. Ну и самую чуточку наделся, что дополнительные раны замедлят его исцеление, тем более что глаз — штука вроде как непростая, у обычных смертных вообще не отрастает, так может и для чудища это дело затруднительное?

По всей видимости, страх предал мне колоссальных сил и проворности, потому что я словно умалишённый принялся его иссекать, и лезвие ножа мелькало в воздухе точно мушиные крылья, разбрасывая вокруг мелкие капли крови. Это было самое настоящее чудо, если подобное изуверство можно им назвать. Последний взмах, алые волокна лопнули точно натянутые до предела струны, и я отбросил шмат кожи в сторону, выхватил уже наполовину торчавший из его затылка стилет, высоко занёс его над головой, вцепившись в него обеими дрожащими от напряжения руками, и, что было мочи, ударил его в грудь. Его тело вздрогнуло, с противным хрустом выгнулось подо мной, точно мост, из горла вырвался сиплых хрип, словно он пытался напоследок что-то произнести, быть может, прокричать какое-то проклятие, но силы покинули его, и он сдох.

Не знаю, сколько я потратил на это времени, думается мне, что не слишком много, но устал я как собака, чувствовал себя выжатым и опустошённым. Страх и возбуждение прошли, и меня стало неумолимо клонить в сон, но я всё же отогнал прочь мысли о преждевременном отдыхе и полез к нему в карманы. Во внутренних я нашёл ещё один кошель с деньгами, но уже помельче, ту самую карту города, а в правом наружном нашёлся вот этот странный ключ. Никогда прежде мне подобные не попадались. А, он от странного гномьего сундука в подвале. Была такая мыслишка, я даже думал в другую ночь пробраться на постоялый двор и попробовать найти подходящий замок. Но, раз ты всё равно опустошил хранилище, то от него мне уже проку нет, разве что сохранить его как памятную побрякушку. Никогда не поздно начать новую традицию.

Завершив моё любимейшее и старейшее из занятий, я сперва подумал тут же и скрыться с места моего героического и легендарного свершения, но, оглядев комнату и бросив ещё один взгляд на обезображенное, стынущее тело, я решил, что мне следует внести ещё несколько штрихов в созданную мною картину, дополнить и прояснить моё послание. С этим намерением я стал крушить комнаты, вспарывая подушки, раскидывая бумаги и одежду, но при том избегая всякого серьёзного шума. За этой забавой меня застиг внезапный стук в дверь, хотя скорее это были удары сапога. В очередной раз за этот вечер у меня остановилось сердце, но это оказался всего лишь посыльный того гномьего банка. Я достал ещё одну пилюлю, проглотил её и на цыпочках пошёл к камину, где меня уже давно ожидала смотанная верёвка. Пришлось ещё немного подождать, прежде чем отрава подействовала и связки снова стали мягкими и тягучими, и тогда я принялся карабкаться вверх по трубе. Это было ещё сложнее, чем спускаться вниз, но я всё же выбрался на крышу и, сложив все мои инструменты и награбленное добро в мешок, незаметно спустился на землю и побежал к себе на хату, чтобы малость передохнуть перед новым делом. Что я сделал со срезанной кожей? Да так, остановился по дороге в одном переулочке, бросил её на дно старой бочки вместе с каким-то тряпьём, щепками и поджёг. На кой мне её хранить?

Добравшись до своей вонючей комнатушки, я переоделся, наспех пожрал, вздремнул сперва левым, потом правым глазом, и уже глубокой ночью отправился в Квартал Страстей к той самой воровской малине, которую недавно посещал. Публика там, конечно, весёлая, любящая покутить, но к моменту моего прибытия все гости разошлись, а хозяева в большинстве своём легли спать. Ну, я и пробрался внутрь, посетил как там его… да, Иклоса, подрезал у него ключик, пока он сладко дрых со своими девицами. Что тут сказать, у мужика вкус хороший, да и фантазией по всей видимости он тоже не обделён. Немножечко порыскав по углам, я без особого труда отыскал его тайник, которым, по всей видимости, он очень гордится, но я на своём веку видал и куда больших хитрецов.

Прежде всего, мне требовалось срочно раздобыть деньжат и побольше, так как, пока я следил за купцом с его дружками, у меня не было толковой возможности пополнить карманы, а дорожные расходы ударили по ним ой как нещадно. Возможно, мне стоило чуточку повременить с грабежом, пошататься вечерком по улицам, приглядеться к какому-нибудь особнячку, благо, что их у вас тут как грибов после летнего дождя, но я чувствовал, что именно у подобного бандита я смогу найти ещё что-нибудь действительно стоящее. Собственно, так и случилось. В его тайнике я нашёл пару занимательных карт, стопку бумаг, из которой я ничего не смог прочесть, так как местный язык я не знаю, но я всё же прихватил один листочек из любопытства. Я его прежде никому не показывал, но, если хочешь, то можешь на него взглянуть. Вот… держи… Ага… это весьма занятно… что?! С конём!? Не-не-не, ты должно быть шутишь... Аха-хах! Вот же ж больной ублюдок! А вот конюха действительно жалко. Увидеть подобную мерзость, а потом за это быть забитым плетью до смерти — это же под какой несчастливой звездой нужно было ему родиться!? Значит и вся остальная стопка в тайнике Иклоса полна подобными секретками толстосумов и синекровых пижонов. Что за чудесный городишко! С каждым днём он нравится мне всё больше и больше!

А? Да, делай с ней, что хочешь, мне от неё проку никакого, я — вор, а не вымогатель. Покажи ради смеха своим дружкам, ну или брось её прямо сейчас в огонь. Без разницы. Но вернёмся к нашим баранам.

Среди жёлтых стопок бумаг, мешочков с деньгами, пары гномьих гранат и прочего добра мой глаз наткнулся на полупрозрачный флакон с чем-то голубым внутри. Я тогда понятия не имел, что это был яд. Понимал лишь, что содержимое бутылочки должно быть очень ценным, раз его хранили в таком надёжном месте, так что решил дать волю своим загребущим ручонкам, и прихватил его с собой. Подобная мелочёвка карман не тяготит.

Забившись под завязку, я быстро свалил оттуда и рысью помчался на встречу с худой постелью. У меня оставалось несколько часов до рассвета, из которых я не желал терять ни единой минуты. Далее я опущу часть бытовых мелочей, которые к нашему делу никакого отношения не имеют, а вот назначение содержимого флакона я узнал при помощи нескольких крыс. Поймал их, не выходя из дома, и провёл пару опытов. Намазывал жижу на кончик ножа и пихал им в рот, царапал лапы и хвосты, и все они, сколь тонко я не мазал острие ядом, скоропостижно испускали дух. Вывод напрашивался сам собой, и я решил, что хорошая порция такой отравы сможет ненадолго утихомирить демонов, сделать их убийство более… сподручным.

Где-то после полудня, я вновь отправился к «Золотому Тельцу», проверить, как переменился их быт после моего нападения и наметить план нового посещения с ключом. По понятным причинам, с дворовыми я больше общаться не мог, так что пришлось пообщаться с соседями, но из-за незнания языка я не мог притвориться местным и, чтобы не вызвать лишних подозрений, врал всем, что я — слуга купца, снимавшего неподалёку комнаты. Говорил, что мой господин обеспокоен дошедшими до него слухами, а потому он отправил меня для того, чтобы разузнать как же на самом деле обстоят дела. Впрочем, ничего интересного и толкового они мне не рассказали, и я уже думал отправляться дальше, но тут в конце улицы показался развевающийся синий плащ. Это был ты. Я далеко не сразу припомнил твою рожу, которая лишь раз мелькнула перед моим взором у городских ворот. И тут у меня возникло подозрение, что и ты — демон в людской оболочке. Но заветный камушек тут же опроверг эту мысль. Нет ничего особенного в том, что страж посещает место убийства, таков ваш долг, но я всё же решил остаться и посмотреть, что же будет дальше. Ну, и сам понимаешь, чутьё меня не подвело. Ты вышел со двора вместе с таинственным ларчиком из чёрного дерева, и я пошёл за тобой.

Да, я видел, как ты оглядывался по сторонам, чувствовал твоё напряжение, но это только распыляло моё любопытство и умножало тягу к действию. Убить тебя? Нет-нет, тогда я думал лишь обобрать тебя, стащить ларец точно так же, как через день я отнял у тебя мой болт. Ну, конечно же это был я. Какие тут могут быть сомнения?!

Я был очень близок к своей заветной цели, ещё пара мгновений и ты бы растянулся на брусчатке, упустив ношу, но появился тот старик-извозчик, и мне пришлось нехотя отступить. Надо было готовиться к очередной ночи.

Спрятав арбалет и ножи под моей заношенной накидкой, я, ныкаясь по переулкам и дворам, добрался до театра и стал высматривать любовницу Вольфуда. Могло случиться и так, что она, будучи сражённой горем или же опасаясь за свою жизнь, отказалась бы выступать, но я нашёл эльфийку в её комнатке. Она тогда как раз переодевалась из своего траурного платья в белое, в котором собиралась выступать. Кажется, что демон наследует привычки бывшего владельца тела, потому что она, как и все лесовики, держала окна открытыми, чтобы избегать духоты. Она была как на ладони; я мог не тянуть кота за яйца и разделаться с ней до представления, но был велик риск, что её хватятся слишком рано, так что мне оставалось только выжидать и смотреть на её грациозное, обнажённое тело. Затем она ушла, а я продолжал лежать на крыше соседнего здания и стал невольным слушателем её пения. Да, стены театра заглушали звук, но её голос… он всё равно был прекрасен, чист, звонок, мелодичен и столь… печален. Должно быть, в нём была какая-то магия, потому как я почувствовал, как тает нутро, как щемит сердце. Мне вспомнилась картина их свидания, их поцелуи, и вернулись прежние сомнения. Я понял, какой чудесный цветок мне предстояло сорвать и втоптать в грязь, и это меня ужаснуло. Прежде мне не раз доводилось убивать женщин, но делал я это не по своей воле, по чужой указке, не имея выбора, а теперь он у меня был… Думаешь, что я слабоват на передок? Что же, вероятно, так оно и есть. Иначе я был бы самым большим чудовищем на белом свете. Может это я тут демон, а?

Солнце клонилось к горизонту, небо окрашивалось в красные цвета, а представление наконец-то подошло к концу. Я узнал об этом по ржанию коней и стуку их подков о каменные плиты. Достопочтимые господа на каретах покидали дворец музыки и притворства. Не вставая на ноги, я натянул плечи арбалета, при помощи небольшой кисточки обильно намазал наконечник болта ядом, положил его на направляющую и стал ожидать появления нашей примы, чуть высунув голову из-за гребня крыши. Сидеть в засаде пришлось совсем недолго. Она резво вбежала в комнатушку, закрыла дверь на крючок и принялась поспешно оттирать с лица пудру, уставившись в полированный металл. Какой же она была простой мишенью. Я опёр цевьё о крышу, и почти не целясь, выпустил снаряд.

Кажется, что в последний момент она услышала щелчок спускового механизма, потому что успела дёрнуть головой в сторону окна, но к тому моменту всё уже было решено. Болт вонзился ей в висок под небольшим углом, и она безвольным мешком рухнула на пол.

Отложив арбалет в сторону, чтобы он не мешался и не тянул меня к земле, я коротко разбежался и прыгнул навстречу окну. К моему глубочайшему стыду, должен признать, что я едва долетел до цели и сумел зацепиться за раму лишь самыми кончиками пальцев, так что чуть было не сорвался вниз. Видимо возраст всё же берёт своё. Повторно описывать известный процесс не стану, только упомяну, что яд хорошо показал себя, и дело прошло куда более гладко. Точнее под самый конец свежевания она всё так же брыкалась и извивалась, но вот болт не вылезал из её черепа так, как это прежде делал стилет. У меня было больше времени и меньше риска. Зачем я тогда выколол ей глаза? Только устрашения ради. Решил сделать это частью «традиции», моей новой меткой.

Хотя… про время я тебе наврал. Не успел я толком отдышаться после борьбы, как в дверь постучали, причём весьма настойчиво. Пришлось отказаться от желания пошарить по углам в поисках зацепок касательно остальных демонов. Перед тем как бежать, я попытался вернуть болт. Всё же у меня их осталось всего четыре штуки, пятая теперь лежит в кармане Феомира, и более таких нигде не добыть. Однако он засел довольно глубоко, древко стало склизким от её телесных жидкостей, а какая-то актрисулька уже не просто стучалась в дверь, а барабанила по ней двумя руками и что-то испуганно кричала, надрываясь до хрипа. Вместо стрелы я вытащил из её волос ту брошь для волос, из расчёта в будущем использовать её как приманку, после чего положил её вместе с отрезанной кожей в какую-то шаль, завязал в её узелок и выбросил в окно, после чего сам выбрался из комнаты, подобрал его, затем снова влез на крышу дома, чтобы не оставлять для вас мой драгоценный арбалет, и вернулся на хату. Очень хотелось немного поспать перед очередной ночной вылазкой.

Куда я собирался пойти? Да так… сперва хотел навестить вашу Крепость, раз ты унёс туда ларец, но с этим как-то не сложилось, и я пошёл искать указанное на карте Киданса место. Тогда же я решил опробовать передвижение по тоннелям, чтобы не бросаться в колодцы наобум, когда нужда припрёт к стенке. Побродил туда-сюда, нашёл выход к рынку, затем к большой арене и дальше к тому месту, где у вас живут гномы. За этим делом я и набрёл на то укромное местечко, в котором мы теперь имеем удовольствие скрываться. Остаток ночи я провёл с тем, что переносил свои скромные пожитки, а потом снова завалился спать, но уже на подольше.

Нет, в день убийства эльфийки я Феомира не видел. Будь он где-то совсем рядом, то он бы мог меня заметить и вмешаться, а тогда я был бы уже мёртвым, так как в свете заходящего солнца я не мог стать невидимым. На этого долговязого я наткнулся совершенно случайно, после того как поужинал в одном хорошем трактирчике. Очень хотелось съесть чего-нибудь тёплого и не сушёного. Чем мне нравятся портовые города, так это своей свежей, крупной рыбой, да и блюда вы солите от души, не то, что в деревнях. Мда. Вернее будет сказать, что наткнулся я не на Феомира, а на моих старых знакомых — на Эртела и Сентина. Из-за них кристалл не мог дать мне ясный ответ, но по тому, как они держались друг друга, как они общались, я всё же рискнул предположить, что он тоже был одним из них, а сегодня мои сомнения были развеяны.

Я думал проследить за ними, посмотреть в какое подозрительное и интересное место они меня приведут, однако по дороге мы встретили тебя. На твоём поясе болтался мешок с чем-то продолговатым, и я решил, что ты снова таскаешь для них что-то интересное. Мне даже почудилось, что ты к ним присоединишься, но, когда ты начал звать его по имени, а он только ускорил свой шаг, я впал в ещё большее замешательство. Думал со стороны посмотреть, чем же окончится это маленькое представление, но твои шансы их нагнать таили прямо на глазах, так что я решил вмешаться и вернуть свою собственность.

Часть следующей ночи я просидел возле их дома, но эти крысы не больно то уж и хотели выходить, а когда это делали, то передвигались не иначе как вдвоём или втроём, а против такой компании у меня нет и единого шанса. При себе у меня была брошь эльфийки, так что я решил воспользоваться старой уловкой, чтобы взбесить их. Всё что нужно, так это подкрасться как можно ближе к их логову и на видном месте оставить вещичку, что принадлежала их товарищу. Подобная наглость всегда взывает прилив пламенного гнева и кипящей ярости, заглушающих голос холодного разума. Это дало свои плоды, так как следующим вечером Сентин, тайком от всех прочих покинул притон и в одиночку пошёл искать встречи со мной. И я дал ему то, что он желал.

Мне даже не пришлось строить хитроумный план, чтобы заманить его в безлюдное место, он сам смело шёл в мои руки, как завороженный светом костра мотылёк летит к огню, пока жар не испепелит его тонкие крылья. Однако… столь многообещающее начало обернулось сокрушительным провалом из-за того болвана-стража, что появился в тёмном закоулке. Сколько их там было, четверо? Я бы мог с ними расправиться и завершить начатое, но что-то мне не хотелось убивать непричастных к моей мести людей, так что мне оставалось только бегство. Это было не трудно, но потом появился ты… Опять! Уже в третий раз, а значит, что это не могло быть простым совпадением. Тогда я и решил взяться за тебя как следует. Кстати, ты неплохо двигаешься, но тебе явно не достаёт лёгкости и прыти.

После побега, я по крышам вернулся к телу Сентина, даже сумел немного обогнать тебя, а после следовал за стражами и их бездыханной демонической ношей. Этот ваш голубенький яд — поистине мощная отрава, раз эта тварь на всём пути не выказала и единого признака жизни. Они оттащили его в тот подвал, я же остался снаружи, прикидывая в уме, сколько у меня ещё оставалось времени, перед тем как Сентин очухается. Я даже надеялся, что после того, как они уйдут, мне выпадет шанс проникнуть внутрь и завершить начатое, но вскоре из-под земли послышались дикие, полные ужаса и отчаяния вопли, и над площадью воцарилась мертвевшая тишина. Кажется, что прошла целая вечность до того, как дверь со крипом открылась и через порог переступили багровые стопы. Всё его тело было покрыто пятнами крови, а в пустом взгляде читалось безумие. Он постоял немного в дверях, видимо пытался понять, куда его притащили, а затем сломя голову и с голым задом помчался к своим дружкам. Я же вновь следовал за ним по пятам, более не пытаясь на него напасть. Затем произошло кое-что, что беспокоит меня до сих пор.

Добравшись до демонического обиталища, он поведал прочим чудищам о своих несчастьях и чудесном спасении, после чего небольшая компашка покинула дом и вместе с ним направилась к месту моего неудавшегося покушения. Возглавляла отряд рыжеволосая девушка, на вид очень молоденькая, красивая, стройная, даже хрупкая, но слишком низкая, чтобы быть лесовичкой. Я думал снова последовать за ними, но в один момент она внезапно обернулась и уставилась точно туда, где я скрывался. Каким-то образом, не взирая на мою колдовскую маскировку, она смогла меня почуять, и мне ради сохранения собственной жизни пришлось позволить им разгуливать без моего присмотра. Может, это было всего лишь случайностью, ведь прежде никто кроме Цванфиттера не мог уловить моё присутствие.

Следующим вечером я снова вышел на охоту, только решил больше не караулить их у самого логова, а попытаться встретить кого-нибудь в городе. Я двигался на юго-восток и вскоре нашёл наших старых знакомых и ещё парочку ваших стражей. Нет, их имён я не знаю, да и лиц их разглядеть я не сумел, но плащей, подобных твоему, у них точно не было, так что они должны быть простыми рядовыми. Ты ведь где-то там живешь, верно? Вернись ты домой пораньше, то они бы заявились к тебе всей толпой, и тогда, даже при всём желании и рвении, я бы ничем не смог тебе помочь. Вернее, в тот момент я почти что убедился в том, что ты с ними заодно, даже подумал, что они стояли там, чтобы защитить тебя от моих происков, но твоя дальнейшая ссора с Сентином всё же меня переубедила, пускай и не до конца. Да ладно тебе… подозрительность не раз спасала мне жизнь, так что иначе я уже жить не смогу.

Собственно, стояли они не одной кучкой, а раздельно, переходя с места на место и сигнализируя друг другу руками, так что, немного понаблюдав за этим действом, я прикинул то небольшое окошко, когда я точно справлюсь со свежеванием. Совей жертвой я избрал этого патлатого — Феомира. При помощи пары брошенных камней и случайных скрипов, я немного увёл его от места его караула и пустил ему ядовитую стрелу в голову, после чего приступил к делу, ну а там… Вдалеке я заметил фигуру Сентина и тебя, следующим за ним в отдалении. Интуиция подсказала, что должно будет произойти нечто чрезвычайно важное, и я, бросив всё, побежал за вами. Оставшееся тебе известно, так что продолжать рассказ мне незачем. Хотя… вот сдаётся мне, что сегодня госпожа Удача как никогда была к нам благосклонна. Ну, а ты сам рассуди. Сентин ведь не местный, город знает плохо, а потому он столь глупо заплутал в лабиринте переулочков и не смог привести тебя к своим друзьям. Встреть ты кого-нибудь другого из их шайки, то наверняка бы пропал…

Что же, надеюсь, что ты всё же не слишком устал от моей болтовни, потому как теперь нам надо поговорить о будущем.

[1] официальный язык Церкви Старшей Звезды, аналог латыни