Тени Лордэна

Глава XII «Вальс Огней»

Из обители магов Хромос тайком сбежал через ворота безлюдных складских помещений. Сделал он это по указке Ольмиры, решившей сокрыть визит капитана и его беседу с заносчивым эльфом от остальных членов гильдии. У неё не было и малейшей тени сомнений в том, что, едва очухавшись, Афаэндр тут же побежит жаловаться на неё магистру, станет разыгрывать перед ним трагическое, полное пролитием крокодильих слёз представление, будет грозиться подать жалобу Собранию магистров гильдии и пообещает рассказать об этом унизительном пришествии своим честолюбивым и крайне мстительным сородичам. Сложно вообразить, к сколь громкому и гнусному скандалу могла привести один единственный, вполне заслуженный удар по морде высокомерного подонка, и напуганный седобородый старик, позабыв о достоинстве и чести, будет вынужден ползать в ногах эльфа, моля его о милости и снисхождении и предлагая ему в утешение наказать дерзкого капитана самым унизительным образом, возможно даже добиться разрешения у Сента предать его смертной казни, тем самым предотвратив политическую катастрофу. Однако, у чародейки наготове уже был ловкий и верный план, как выставить все его слова за пьяные бредни. Она догадывалась, что сонный студент уже успел напрочь позабыть подозрительного гостя, точно знала, что Роди был всецело на ей стороне и ни за что бы не упустил возможности насолить столь ненавистному господину, а ночных полуодетых и еле стоявших на ногах тружениц пришлось в спешке выводить на улицу вместе с капитаном Нейдуэном.

Перед расставанием Ольмира ещё раз крепко обняла Хромоса и поцеловала его в щёку. По счастливому блеску в глазах, ласковой улыбке и полному отсутствию гневных морщин на лбу можно было заподозрить, что она с самого начала надеялась на подобный исход, так сказать, переложив осуществление сокровенного, но запретного желания на другого человека. Впрочем, Хромос тоже ни о чём не жалел и даже ощущал общий подъём душевных и телесных сил. На короткий миг он позволил скопившемуся в его душе негативу взять над собой верх, дал ему кипящей струёй выплеснуться во внешний мир, благо, что единственной его жертвой стал редкостный подонок, который заслуживал и куда большего. Натянутые струны нервов вновь расслабились, от чего тело стало чувствоваться свободнее и покорнее, а приятное осознание свершения справедливости, возможно даже по указке незримого, таинственного и всеобъемлющего проведения, придавало капитану особое чувство бодрости и вернула подточенную веру в успешный результат его стараний. Увы, но окрыляющее воодушевление не могло длиться вечно; перья поспешно осыпались, и Хромос вновь опустился на преисполненную тягостями и сомнениями землю. К нему стало приходить удручающее осознание того, что эльф не столько помог ему отыскать ему ключи от волновавших его разум и душу тайн, сколько указал на то, что капитан всё это время вёл поиски в неверном направлении, да и искомые ключи были зарыты куда глубже, чем он представлял себе ранее. В такие моменты человек порой задумывается: предала ли его своенравная и переменчивая Госпожа Удача или же это он — дурак, возомнивший, что сможет прыгнуть выше собственной головы.

В подобном настроении стоящие мысли редко приходят на ум, от чего снежный ком сомнений и неуверенности лишь прибавляет в размерах и весе, намереваясь стать неудержимой лавиной отчаяния, загребающей всё, что попадётся ей на пути, и срывающейся пышным каскадом в тёмную горную лощину безнадежности. Более опасного и коварного врага, чем ты, сам придумать сложно; всегда рядом, всегда бдит, всегда бьёт без промаха в самые уязвимые места. По всей видимости, наш герой это понимал, пускай лишь интуитивно, а потому постарался на время отделаться от гнетущих мыслей и переключиться на что-то иное, и подходящий повод быстро нашёлся в виде вновь заурчавшего живота (очередные проделки провидения, не иначе). Аппетитные и ароматные наваждения наполнили беспокойную голову, и ведомый ими капитан удалился из района белокаменных дворцов и величавых храмов в сторону небольших городских улочек, где вас точно не оберут до нитки за одну единственную кружку молока, поданную тремя лакеями на золотом подносе по всем правилам высокого этикета. Всё же далеко не коровы имеют удовольствие слушать по утрам выступления скрипичного квартета, а ведь это главный секрет в приготовлении нежнейших сливок. Но знайте, что разницу между ними и самыми обычными деревенскими сливками могут почувствовать и оценить по достоинству только богачи, ведь золото в кошельке каким-то непостижимым и чудодейственным образом влияет на тонкость восприятия вкуса и на чувство прекрасного, а беднякам всё едино, что свежая дичь, что варёная репа, так что зачем переводить на них хорошие продукты?

Заказав в знакомом кабаке миску варёной с морской солью картошки и запечённую с дикими, душистыми травами сельдь на вертеле, Хромос занял стол у открытого настежь окна. Оно было обращено в сторону берега, и капитан мог степенно рассматривать крыши и шпили домов, наблюдать за пикирующими с высоты чайками, увидевшими брошенный объедок или зазевавшуюся мышь, изредка ощущая на лице порывы прохладного ветерка. Кроме капитана на обед в таверну сбежалось немало купцов и прочих торговцев, создававших деловыми разговорами легкий гам, который совершенно не раздражал, а скорее даже успокаивал и создавал ощущение человеческой общности и житейской простоты.

Принесённая на самой обычной доске рыба своими внушительными размерами превзошла ожидания капитана, а густой, но всё же приятный рыбный запах, исходивший от её золотистой шкуры, подсказывал, что ещё прошлым вечером селёдка рассекала серебристым, вытянутым и похожим на гладиус телом бескрайние морские просторы. Для разделки тушки дали дурно заточенный нож, но вот брать горячее мясо приходилось уже пальцами, измазывая их в рыбьем соку; картошку же можно было кушать с острия. Блюдо было чрезвычайно простым и непритязательным, но оно казалось невероятно вкусным по причине своей свежести и нагулянного аппетита.

Когда от сельди не осталось ничего, кроме башки, груды полупрозрачных костей и растрепавшихся плавников, капитан, вертя нож в руках, попытался прикинуть дальнейший план действий, но рабочие перспективы казались весьма туманными. Убийца обычно действовал не раньше заката солнца, до которого оставалось ещё много времени, а бегать по городу, вылавливая и допрашивая всех низкорослых мужчин с тёмными волосами, при том не знавших местного языка, но говоривших на эльфийском с необычным акцентом, или надеясь вновь наткнуться на Феомира с его компанией, — было бы поиском иголки в гороподобном стоге сена. Когда же убийца наконец-то сделает следующий шаг, то капитану не составит узнать об этом из слухов, что стремительно и неудержимо расползутся среди горожан, либо расспросив о происшествии рядовых стражей; благо, что остановить патрульных и устроить им допрос он мог и без особого разрешения от Хейндира. Вероятно, что имевший множество ушей по всему городу Иклос узнает обо всём чуть ли не вперёд господина Командующего, но идти второй день подряд за советом к вору в законе было означало бы признание своей несостоятельности, беспомощности и с последующим предложением союза, готовностью предоставить встречную услугу; пойти на такое капитан решительно не мог. Было необходимо занять чем-то ближайшие часы, и вид голубых океанских далей подал Хромосу хорошую идею.

Капитан вышел из кабака, вымыл руки в ближайшем фонтанчике и пошёл по улицам, напевая про себя песенку, которую частенько горланил с товарищами во времена своего отрочества.

Песнь о сире Эдоле

Жил да был однажды рыцарь

Сердцем вольный будто птица,

Статный воин громкой славы,

Мастер лука и булавы,

Бил друзей и бил врагов,

Не жалея кулаков,

В рыло, в пузо и в бочину,

За малейшую причину,

Больно скверен был натурой,

Но при том велик фигурой.

Всем хорош, как гном богат,

Но вот только не женат.

Чтоб развеять грусть-тоску

По девичьему теплу,

К королю поехал рыцарь,

На принцессе чтоб жениться,

Только выкрал её змей

И унёс за сто морей.

Но наш рыцарь не страшится,

Засучивши рукавицы,

Взял волшебный, древний меч,

Чтоб дракону бошку с плеч,

Сбить одним лихим ударом,

Не поддавшись страха чарам,

Да уплыл за океан,

Через страшный ураган,

К страшным пикам Тум-Агара

В земли древнего кошмара,

Там он бросил вызов змею

Похитителю-злодею.

Бились день и бились два,

Бились в ночь и до утра,

И сразил его наш воин,

Доказав, что был достоин,

Взять принцессу в оборот

И продолжить с нею род.

Но, увидев её рожу,

Безобразнейшую кожу,

Поросячий пятачок

И волос худой клочок,

В миг убёг, забыв о свадьбе,

Об обещанной награде,

И вернувшись в дом родной,

Погрузился в злой запой,

Ну а после выбрал в жёны

Дочь крестьянина Ароны.

Не богата, не знатна

Но красою хороша,

И здоровьем пышет тело,

Да в любви весьма умела.

Так вот счастье приобрёл

Наш могучий сир Эдол.

Шаг стал легче и быстрее, взгляд прояснился, и сама его душа чудеснейшим образом преобразилась и очистилась от всех дурных чувств. Предавшись блаженному помешательству, Хромос вскоре дошёл до двухэтажного дома, стоявшего неподалёку от главной городской улицы. Над входной дверью висела широкая доска с вырезанной и подкрашенной надписью «Аптека Пульдиуса» и парой нарисованных чаш с яркими каплями киноваревой крови. Стоя у порога, капитан быстро поправил одежду, открыл дверь и, положив руку на навершие меча, вошёл в помещение, вытянувшись по струнке и надувшись как на параде. Однако же приготовления оказались напрасными. В приёмной зале, уставленной шкафами с горшочками и увешанной вениками сушёных целебных трав, оказались лишь продавец, пара лакеев-покупателей да прилично одетый старичок, всё выбиравший себе самый ароматный пучок для заварки целебного чая, конкретные свойства которого его совершенно не интересовали.

Хромосу пришлось подождать своей очереди, пока продавец не отмерил на чашах весов три порции лекарств и рассыпал их по заготовленным склянкам. Делал он это по-черепашьи медленно, при помощи пинцета отнимая и добавляя к лежавшим на чашах весов кучкам по мельчайшей крупинке, добиваясь идеального равновесия, которое, правда, существовало в одном только его воображении. Когда лакеи, отсыпав в кассу серебра, убежали назад к захворавшим господам, дедок всё продолжал метаться между пучками, обнюхивая сухие листья, не в силах сделать окончательный выбор, капитан подошёл к прилавку.

— Добрый день.

— Добрый, — протяжно ответил продавец с широким и узким, словно у лягушки, ртом. — Чем я могу быть вам… полезен?

— Я капитан стражи Хромос Нейдуэн, — в доказательство он коротко сверкнул бронзовой бляхой, — пришёл поговорить с твоим хозяином насчёт недавней кражи. Он ведь сейчас здесь?

— Да, он наверху... работает… но вас, несомненно… примет. Прошу вас пройти вон в ту дверь… затем поверните на лестницу… его лаборатория… в комнате над нами, — казалось, что он обдумывал каждое слово и даже отдельные звуки.

— Благодарю, — ответил капитан и юркнул в коридор, в котором тут же наткнулся на весьма хорошенькую юную девушку, но совсем не на ту, с которой он ожидал встречи. У неё было округлое личико с широкими, розовыми губками, а в руках она держала плетёную корзину с вымытыми склянками, воронками и алхимическими колбами. Помощница впала в ступор при виде незнакомого мужчины в подсобных помещениях, но, едва заметив меч в ножнах, опомнилась, присмотрелась к лицу гостя и, коротко поклонившись, побежала дальше по коридору, радостно улыбаясь и страшно гремя несчастной посудой. Капитан пожал плечами и пошёл к лестнице.

Аптекарь был весьма удивлён столь внезапным визитом высокопоставленного стража и едва не опрокинул на пол склянку с зеленоватой, мутной жидкостью, над получением которой он работал последние шестнадцать дней, израсходовав несусветную уйму ингредиентов. По его гениальной задумке и всем предварительным расчётам полученная микстура должна была лечить всевозможные расстройства пищеварения, омолаживать кожу, улучшать сон, восстанавливать зрение и память, возвращать мужскую силу и лечить женское бесплодие, а также продлевать жизнь на пару десятилетий, но это всё неточно. За прошедшие два дня алхимик уже успел примириться с фактом хищения имущества, с горечью в сердце списав всё в счёт непредвиденных убытков, и больше не ожидал каких бы то ни было новостей от блюстителей закона и уже тем более перестал надеяться на возвращения украденного. Собственно, Хромос пришёл у нему с пустыми руками, ведь расследование кражи не продвинулось ни на йоту, если не считать смутной догадки о связи похищения ингредиентов с жестоким убийцей, а потому весь их короткий диалог свёлся к обмену формальными фразами, повторением уже известных фактов и неловким паузам между ними. Алхимик даже забеспокоился, что капитан стражи пришёл к нему с недвусмысленным намёком, мол: «Помоги сыскному делу звонкой монетой, тогда вмиг всё отыщем». Отказывать обличённому властью самодуру было крайне опасно для торгового дела, так что старик в мыслях уже открыл заветный сундучок и отсчитывал из откупную сумму, роняя скупые слёзы за каждый золотой круглешок, но стоило капитану упомянуть его синеглазую работницу, как Пульдиуса посетила очень дельная и, что главное, крайне бесстыдная и бесчестная мысль. В миг всё поняв и трижды переврав, он с сальной ухмылкой и хитрым прищуром сам предложил освободить полуэльфку от работы для последующего «допроса с пристрастием». Капитану очень не понравилось это гаденькое выражение лица, но дарёному коню в зубы не смотрят, и он принял предложение алхимика, правда с несколько иной целью.

Распрощавшись с довольным своей проницательностью и ловкостью мещанином, Хромос спустился на первый этаж, где за поворотом его уже ожидала девушка в лёгком бордово-кремовом платье, туго зашнурованном вдоль живота, что удачно подчёркивало её и без того узкую талию. Рядом с ней стояла та самая полнощёкая девушка, нёсшая корзину, и сбивчиво тараторила что-то на ухо подруге, от чего Иннелия звонко посмеивалась и иногда закатывала глаза, легонько пихая её локтем в бок. При появлении капитана девушка снова сбежала и неумело спряталась за дверным проёмом, не в силах побороть дурное желание всё подсмотреть и всё подслушать.

— Здравствуй, Иннелия, — сказал Хромос и сделал короткий поклон.

— И вам доброго дня, капитан, — полуэльфка ответила книксеном.

— Я сейчас не на службе, так что ни к чему подобные формальности, можешь звать меня просто по имени и обращаться на «ты».

— Хорошо. А ты пришёл к господину Пульдиусу?

— Ну, мы с ним уже переговорили о делах, но, луквать не стану, я пришёл сюда повидаться с тобой, а не с ним.

— Вот как, — у Иннелии на щеках появился лёгкий румянец, — только повидаться или для чего-то ещё?

— Вообще-то я подумывал забрать тебя отсюда и пройтись вместе по городу, заглянуть в какое-нибудь славное местечко. Так сказать — хорошо провести время.

— Это… можно, однако, у меня ещё остались некоторые дела, и господин Пульдиус будет зол, если я их не закончу прежде, чем уйду.

— Об этом можешь не беспокоиться, он уже освободил тебя от всей оставшейся работы и разрешил уйти, если ты этого захочешь.

— Вон он как! Уже обо всём сговорились. Что же…дай мне немного времени собраться, и можно будет отправляться.

Иннелия оставила капитана в коридоре, а сама отошла в комнату, где пряталась Йова. Послышался громкий и пронзительный взвизг, а за ним сбивчивая череда оправданий и обвинений. Полуэльфка привычно пропустила их мимо ушей и, поцеловав на прощание подругу в щёку, вернулась с расшитой красной нитью кожаной сумкой на длинной лямке с пришитыми к низу цветастыми кисточками.

— Всё, я готова.

— Тогда в путь?

— Ага, но давай лучше выйдем через заднюю дверь. Йова, запри за нами.

Покинув аптеку, пара двинулась по маленьким, уединённым улочкам в сторону главной набережной, с которой открывался замечательный вид на бескрайние синие просторы, на чьих волнах пошатывались белые пятнышки каракков и каравелл. Хромос до неприличия явно и самозабвенно любовался выразительным лицом Иннелии, искренне умиляясь движению её губ и бровей, как на её щеках появлялись и исчезали ямочки, а девушка наигранно делала вид, что вовсе не замечает столь пристального к себе внимания, хотя внутри её всю распирало от радости и удовольствия. Под глазами и на носу у девушки была заметна россыпь мелких, светло-коричневых веснушек.

— А вообще, я уже стала думать, что ты к нам так и не заглянешь.

— Я же тебе обещал, что мы снова встретимся, и я всегда держу своё слово. Так что тебе не стоило об этом переживать.

— И вовсе я не пережива-ала, — лукаво протянула Иннелия. — Кстати, тебе удалось узнать, кто нас обчистил?

— Пока что нет, но до меня дошёл один слушок на этот счёт. Если повезёт, что скоро мы его поймаем, — уверенно и грозно заявил Хромос, словно преступник уже висел у него на крючке. — Я немного успел осмотреться и должен сказать, что местечко у вас весьма симпатичное, только от запаха трав в носу всё чешется.

— Я уже принюхалась, так что не особо чувствую, но прежде могла, не переставая, чихать, вплоть до отхода ко сну. Мне тётка советует от этого недуга заговор читать, чтобы какой-то там чихальный дух оставил меня в покое. У неё почти в любой мелочи духи и призраки виноваты.

— Хах, да, знаю такое. У нас похожую песню ворьё поёт, когда мы их ловим с рукой в чужом кармане. Заверяют, что это их нечистый надоумил, а сами они бы никогда так не поступили; говорят, что вот окропи их святой водой, повесь оберег на шею, и тогда они больше никогда не станут воровать и впредь будут честными людьми. Одно время аббат из Церкви Старейшей Звезды пошёл у них на поводу или же хотел утвердится перед Сенатом и пытался лечить их таким вот чудодейственным образом. Приходил в тюрьму, церемонии всяческие устраивал, а потом просил отпускать очистившихся грешников на волю, но затем обереги терялись, святая вода высыхала, ну а благодать в сердцах воришек выветривалась как-то сама собой, и эти голубчики после каждого причащения неминуемо возвращались в наши клетки, так что священник быстро прекратил эти бестолковые потуги. Впрочем, по своему опыту могу сказать, что одними только ударами батогов человеческую душу переделать тоже не получается.

— Мда, весёлая у тебя работёнка.

— Весьма, — ответил Хромос, скорчив кровожадную гримасу. — А ты давно в аптеку устроилась подмастерьем?

— Где-то в конце весны. Я уже прежде немного обучалась этому ремеслу на корабле и думала, что Пульдиус научит меня, как готовить здешние лекарства и мази, но все свои рецепты он обсуждает только с сыновьями, а на нас с Йовой взвалил всю мелкую, муторную и самую скучную работу. Только и делаем, что целыми днями напролёт моем склянки да в ступах травы с семенами перетираем. Это дело, несомненно нужно, и в нём тоже навык необходим, но его приобретаешь довольно-таки быстро, и хочется чего-то большего. По крайней мере, мне; Йову вроде бы и такое положение дел полностью устраивает.

— В этих краях за просто так никто и ничему тебя учить не станет, так уж тут издревле заведено. Хочешь приобщиться к сокровенным знаниям — будь готова выставить на стол пару столбиков золотых монет.

— Угу, это я уже успела заметить. Есть у меня такое стойкое ощущение, что старик больше заботится о самочувствии своего кошелька, чем о состоянии пациентов. Могу тебе точно сказать, что все цены в аптеке можно спокойно поделить на три; с голоду Пульдиус с сынками не помрёт и даже нисколечко не похудеет, а вот в аптеку за лекарствами смогли бы прийти куда больше людей. Но скорее город полностью уйдет под воду, чем он сделает кому-то мало-мальскую скидку. Грустно всё это.

— Ты ведь привыкла к другой жизни?

— Да… — Иннелия всмотрелась в лицо капитана и улыбнулась. — Давно ты меня раскусил?

— Ещё при первой встрече. Твои острые уши и этот замечательный цвет глаз так и кричат о твоём близком родстве с эльфами «новой крови», — капитан заглянул в сиявшие любопытством синие глубины, — ну а твой говор и твои суждения дают подсказку на то, что росла ты не среди местных людей. Alа́i, velrа́d y sultrа́no[1] — так ведь у вас говорят?

— Это был первый из девизов восстания. Откуда ты его знаешь?

— Ну как же… Вашего старшего брата тут в избытке. Если знаешь язык и у тебя есть пара кружек пива, то можно много чего разузнать. Главное потом с табурета не свалиться. Так почему ты решила перебраться к нам в город?

— Да так, из чистого интереса. Как ты уже верно подметил, я — полукровка; чего-чего, а этого кота в мешке не утаишь, как не старайся. Мой отец из эльфов, а мама родилась и выросла здесь. Меня с братом она родила в вольном городе посреди Моря Ва́лграса на острове, который мы называем Тали́нодрас, а как мы достаточно подросли, то вышли в океан под парусом. Мама частенько рассказывала нам о её прежней жизни на большой земле, среди людей, а потому мне с самого детства хотелось в полной мере вкусить прелестей человеческой жизни.

— Мне казалось, что вы никогда не были отшельниками. Неужели ты прежде не общалась с людьми на стоянках в порту, не гуляла по улицам?

— Да, конечно, общалась и не раз, но это всё не то. За пару дней у причала, как не старайся, а всё равно не выйдет узнать ни городскую жизнь, ни, что главное, образ мыли вас, людей. Для этого я и осталась пожить у маминой сестры. У них домик небольшой, семеро по лавкам, но мне много места не нужно. Между судовыми палубами его тоже не сильно много; я вообще в гамаке привыкла спать, так что мне и кровать ни к чему.

— Прости что спрашиваю, но твоя мама плавала на корабле вместе с отцом?

— Да, так оно и было.

— Я чаще слышал истории, в которых полукровки рождались у женщин, зачавших от залётного матроса.

— Да-а, есть такая неприятность, что многие из нас растут без отцов, но моей маме всё же повезло чуточку больше остальных.

— О, и как же это было?

— Началось всё, разумеется, с того, что много лет назад отец на корабле зашёл в эту самую гавань. Спустился по трапу на сушу, чтобы шататься с друзьями по городу в поиске интересных товаров и хорошей пивнушки. Тогда в одной из лавок он встретил мою маму и тут же влюбился в неё во всю длину ушей. Подскочил к ней весь такой красавец-мужчина, расцеловал обе руки по самые плечи, пообещал ей роскошных нарядов с каждого континента, самую большую жемчужину с морского дна и предложил стать его женой. Сражённая его обаянием и напором, она тут же согласилась на предложение остроухого сердцееда, запрыгнула к нему на руки и в страстном поцелуе они уплыли в закат. По крайней мере, такую историю мне рассказывал отец, а вот со слов мамы всё было ну са-а-амую чуточку иначе.

Они действительно встретились в лавке её отца, и он правда полез целовать ей руки и клясться в любви, вот только она отказала ему по той самой причине, которую ты ранее упомянул. На наших кораблях женщины, конечно, присутствуют в достатке, но не всегда у каждого члена экипажа имеется пара, и некоторые молодые ребята от одиночества начинают… шалеть, а кому-то просто хочется мимолётного романа втайне от жены. Как раз через день-другой корабль отчалит, и благоверная точно не встретиться с любовницей; весьма-а удобно. Мама была об этом хорошенько наслышана, у неё одна знакомая таким вот образом понесла, и думала, что мой отец после её отказа тут же улетит к другой девице, как оно обычно и бывает в подобных случаях, но следующие три дня он упорно следовал за ней по пятам, повторяя свои клятвы и не желая принимать её решительный отказ. Несколько раз члены экипажа отлавливали его, силком утаскивали назад на корабль и сажали в трюм, но каждый раз он каким-то образом сбегал и возвращался просить у неё руки и сердца. Он всегда был тем ещё своенравным смутьяном.

Сам понимаешь, что вольное судно не может долго стоять на одном месте. Продав все старые товары и прикупив новых, пополнив запасы еды и воды, капитан Фалиа́нес, мой двоюродный дед, приказал следующим утром, с отливом, поднять якорь и отправиться дальше на север. На это отец ему заявил, что никуда дальше не поплывёт и под удивлённые взгляды всей команды сошёл с корабля на берег с мешком пожитков за плечами. Подобная выходка боцмана повергла в шок всю «семью», и теперь уже они, даже дедушка Фа́лиа, пошли просить маму выйти за этого упрямого барана. Общими усилиями им удалось уговорить её на короткое плавание, в конце которого они бы вернули её в Лордэн, если бы она того захотела. На рассвете следующего дня она взошла на борт и впервые в жизни вышла в открытый океан. Не думаю, что тебе будет интересно слушать о том, как он за ней ухаживал, но спустя месяц совместных плаваний она всё же решила остаться с ним, но напоследок вернулась в отчий дом, чтобы получить родительское благословение и проститься с ними.

— Весёлый у тебя отец. А где твои родители сейчас?

— Мда, более чудаковатого самодура, чем мой папаша, найти вряд ли получится, но эльф он хороший, в морском деле он знает толк, и уж поверь мне, на него всегда можно положиться. Где они сейчас, я точно не знаю. Как меня здесь высадили, так отправились на юг к Разбитым Берегам, а оттуда они собирались двинуться на восток, но вполне могут передумать и поплыть в любую другую часть света.

— Уже хочешь снова с ними повидаться?

— Эх, — Иннелия чуточку помрачнела и направила взгляд в небеса. — Да, хочу, но ещё больше я скучаю по хлопанью парусов и постоянной качке. Кого-то от неё воротит, а я себя только бодрее чувствую и петь хочется, что-нибудь залихватское, пока лезешь по вантам к вороньему гнезду. А там… красота! Не знаю, сколько я ещё смогу здесь пробыть, перед тем как море позовёт меня назад.

— И как же ты собираешься вернуться на родительский корабль, если не знаешь, где именно он находится?

— С этим особых проблем не будет. Как решу покинуть город — приду в порт и найду кого-нибудь из наших, кто собирается плыть в сторону Валграса. Эльфийские суда заходят сюда почти каждый день, и я даже пару раз встречала дальних родственников по отцу и одну давнюю подругу. К тому же у нас за такие маленькие услуги денег брать не принято, только придётся немножечко потрудиться на реях, но мне к такому не привыкать. А твои родители, должно быть, живут где-то в старой части города?

— Нет, они в Лордэне бывали только проездом, не более того.

— А ты разве не местный?

— Тоже нет, — ответил Хромос, едва сдерживая смех от вида удивлённого лица девушки. — Я такой же пришелец, как и ты, только живу здесь уже одиннадцать лет, а от того меня иногда принимают за местного. Впрочем, знающие люди без особого труда обличают моё неумелое притворство и с первого взгляда улавливают чужеземность моей хари.

— Ну, меня тебе всё же удалось обхитрить. Так откуда ты родом?

— Из Королевства Стагроз, может тебе приходилось прежде бывать в порту Гросфальда?

— Да, припоминаю такое название, но, кажется, что тогда мне было лет восемь или девять, так что я мало чего помню, разве что… Это не у вас на такой отвесной скале возле города вырезаны огромные бегущие кони? Тёмно-красные такие?

— Да, это у нас. Дедушка нашего нынешнего короля обожал скачки, верховую охоту, рыцарские турниры, короче всё, что связано с лошадьми, и заказал вырезать скульптуру любимых зверей напротив окна его дворцовой спальни, чтобы, едва открыв утром глаза, он мог любоваться их видом, не вставая с постели. Так вот есть у нас расхожая легенда, что на той скале он сперва хотел выточить вовсе не коней, а сцену утех сладострастного сатира с десятком голых нимф, и наверняка бы притворил свой каприз в жизнь, если бы его вовремя не остановили священники, предрекшие ему немилости Богов. Не знаю, правда ли это или вымысел злых языков, но ещё при жизни всё королевство знало его как «Монэрий V Развратник», и до сих пор его все зовут только так и никак иначе.

— Ха-ха! Подозреваю, что при таком короле в городе всегда был праздник.

— Сам не жил, судить не могу, но оба моих деда говорят, что он уж точно был не худшим правителем в своей династии. По крайней мере, никто из родственников не пытался подсыпать ему яда в вино или тихонечко заколоть во сне, и помер он своей смертью. А это уже говорит о многом.

— Понятно… а тебе сколько лет?

— Двадцать семь.

— То есть ты приехал сюда в шестнадцать? Совсем один, в незнакомую страну?

— Как бы да, да не совсем. Меня принял к себе друг отца, что тогда служил здесь в звании капитана. Может ты слышала такую фамилию Уонлинг? Нет? Ну да ладно, сейчас это не суть важно. В те годы я мечтал вступить в рыцарский орден, один из тех, что отбивают нашествия демонов из иных миров, и меня отправили на «обучение» к Хейнду. Помню, как лежал в обнимку с мечом на кровати в корабельной каюте и рисовал себе картины, как после пары лет тренировок, на моё восемнадцатилетие мы вместе отправимся в поход, будем плечом к плечу крошить этих тварей, как некогда он делал это с мои отцом, да… Думал, что мама смирилась с моими желаниями и решила меня отпустить, но оказалось, что вся моя семья и сам Хейнд тайком сговорились сослать меня туда, где я не смогу встретить чудовищ, по крайней мере до тех пор, пока моё желание не будет задушено жизненной рутиной, ну или пока не оставлю достаточно наследников рода, чтобы спокойно помереть с чувством выполненного долга. Что же… во многом у них это получилось.

— Ты за это на них сердишься?

— Нет, ничуть, вернее… раскуси я их план тогда, то конечно бы пришёл в ярость и неминуемо натворил бы всяких глупостей поверх предыдущих. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что, если бы они не пошли на ту хитрость, не решили бы мне малость подыграть, то рано или поздно я бы всё же сбежал и присоединился к очередному Крестовому походу в один конец. Горячая голова — дурная голова. Не знаю, направили ли они меня по самому лучшему жизненному пути из уготованных мне Богами, но, по крайней мере, они не дали мне ступить на самый худший и самый короткий из них.

— А что по этому поводу думал твой отец? Он тоже был против твоего вступления в орден?

— Нет, он погиб.

— Прости, не стоило тебя о нём спрашивать.

— Ничего страшного, это произошло давно, когда мне было ещё десять лет. Так что раны успели затянуться.

— Но шрамы остаются навсегда.

— С этим уже ничего не поделаешь.

— Да, ничего, — Иннелия почувствовала, что их беседа затронула тему, которая не слишком подходила для беззаботной прогулки вдоль морского берега. Они должны были смеяться над всяческими глупостями, ловить взгляды друг друга и прерываться н неловкие, но столь трепетные для души паузы, а не говорить о смерти. Однако она хотела узнать историю этого старого шрама, этой глубокой отметины, неизгладимой и неисправимой, открывающей прямую дорогу к самым глубинам души человека. — Как это произошло? Он ведь был рыцарем, верно?

— Хм, да, он был рыцарем, — взгляд Хромоса немного потупился, он барабанил пальцами по навершию рукояти и ждал, когда же в его голове ветра воспоминаний откроют нужный разворот в пожелтевшем за давностью лет томе с десятками потерянных страниц. — Испокон веков члены нашей семьи служили в рядах армии королевства, но по некоторым личным причинам отец был вынужден отказаться от службы под его знамёнами. Когда сын получает по наследству земли отца, то он должен дать клятву верности королю и стать его верным мечом, в противном случае король может не пожаловать ему эти земли, однако есть один выход. Взамен охраны границ королевства или участия в завоевательных походах рыцарь, если он не является старшим или единственным сыном у отца, может вступить в один из орденов борцов с демонами и отправиться защищать рубежи мира людей, гномов, лесовиков, ну или эльфов «старой крови», чтоб их…

Мой отец присоединился к тогда ещё существовавшему вольному ордену «Двух Лун», который в отличие от священных орденов, вроде «Лучезарных» или «Золотой Сотни», не подчинялся напрямую Церкви Старейшей Звезды. Точно не знаю в чём там дело, но за последние годы всё больше вольных орденов переходят под их контроль, сливаются друг с другом, меняя свои многовековые традиции и переписывая кодексы, и это одна из причин, по которым я больше не стремлюсь туда так, как рвался прежде. Они всё меньше отличаются от Инквизиции — чтут только Свет Старейшей Звезды, не терпя любую ересь и отступничество, ревностно отвергая всех прочих Богов, точно также не жалуют эльфов «новой крови», но ещё сильнее ненавидят полукровок, причём любых. Я подозреваю, что отец давал тебе наставления на этот счёт, но он живёт в море и мыслит иными временными промежутками, потому может запросто не заметить, как скоро у нас всё успело перемениться. Ради самой себя услышь и запомни мои слова на всю оставшуюся жизнь и держись от них подальше.

Так о чём это я… ах да. Отец отправлялся защищать иные миры, сколько я себя помню, и всегда возвращался с триумфом и ссадинами, половину из которых получал на бурном празднестве после одержанных побед. Мне, как ребёнку, казалось, что он непобедим, что он всегда вернётся к нам целым, улыбающимся и расскажет очередную захватывающую историю; я даже не мог представить себе, что в следующий раз он может сгинуть на поле брани, ведь он — ОТЕЦ. Эх, хотелось бы спросить его, что он сам чувствовал всякий раз, как покидал домашний очаг, чтобы встретиться лицом к лицу с бешенным зверем и заглянуть в его налитые кровью глаза. Хотелось бы…

И вот, когда мне было десять лет, орден отца получил заказ на защиту гномьего королевства на Джартасе. Работёнка обещала быть не самой простой, но всё же не должна была выйти за рамки привычных неприятностей, так думали все. Они поселились в гномьих подземельях и ждали новостей от посланных во все стороны разведчиков, но всё было спокойно. Они стали думать, что беда всё же прошла мимо них, и готовились бороться с недовольными гномами за положенную им по договору неустойку, но затем два отряда разведчиков не вернулись в лагерь в уговоренный срок, и ещё один прислал с голубем весточку, что они слышали в каньонах далёкое эхо треска и хриплого воя, непохожего на голоса тамошних зверей. Все эти тревожные вести пришли с севера-востока, и на военном совете было принято решение отправить в том направлении группу из опытных бойцов для выяснения обстоятельств их исчезновения. В тот злосчастный отряд вошли мой отец и его друг, тот самый Хейндир Уонлинг, которого я ранее уже упоминал. Их посылали на разведку, а не на битву, но все они ясно представляли себе, что именно поджидает их среди горных расщелин, вернее, они думали, что знают.

На третий день пути они нашли последнюю стоянку разведчиков, благо, что те двигались по известным, заранее оговоренным маршрутам. Почти всё было на своих местах: вещевые мешки, пара матрацев, клетка с умершим голубем и потухшее кострище; по всей видимости, они были застигнуты врасплох, но всё же смогли сбежать, бросив всю поклажу. Там же отряд отца решил разбить лагерь, чтобы переночевать. Когда время было далеко за полночь, караульные услышали во мраке ночи далёкие вопли, то был человеческий голос, полный боли и страха. Бродить по горным склонам во тьме, даже с факелами — занятие опасное, и они были вынуждены ждать до рассвета, а тот человек всё продолжал кричать, замолкая лишь на несколько минут, чтобы после завопить с новой силой.

К утру всех переполняла решимость во что бы то ни стало спасти бедолагу, тем более, что демоны предпочитают не оставлять мясо на потом и съедают всё и сразу, потому-то они думали, что ему удалось скрыться от них или же на них и вовсе напали орки или какие звери. Они предполагали, что в своём поспешном бегстве парень свалился с какого-нибудь обрыва, и теперь лежал на камнях со сломанными ногами, отчаянно зовя людей на помощь. Эти самые крики, они затуманили их рассудок, заставили их позабыть про осторожность, не позволили им задуматься и вспомнить об одной важной вещи.

Они пошли в ту сторону, откуда ночью доносились крики, но после рассвета тот притих, и уже спасатели стали его звать. Вскоре он им ответил, застонал слабее, чем ночью, но он всё же был ещё жив. Это их обрадовало, но затем с востока до них долетел тот самый гнусавый вой, о котором докладывали другие разведчики. Он звучал далеко, в полудне пути, но демоны при необходимости могут быть чрезвычайно шустрыми; тогда они прибавили шагу и, следуя за криками, зашли в лощину между двух горных хребтов, по которой протекала тихая горная речка. Там они увидели старое сухое дерево, на чьи обломанные ветви были густо нанизаны мёртвые и растерзанные в труху тела разведчиков, и посреди этого кровавого убранства сидела уродливая тварь — лысый, многоглазый нетопырь с огромными ушами и орлиными лапами. Он сидел на ветви с измазанной в крови мордой и стонал, словно человек. Заметив прибытие отряда, он оглушительно завопил, так что со скал посыпались камни и взмыл в небо. Ему тотчас ответили громким рыком, и из пещер высыпали демоны, крупные, каждый не меньше коня или медведя, и взяли отряд в кольцо.

Если бы на эту миссию отобрали не повидавших всяческое дерьмо ветеранов, а обычных пехотинцев, то они бы ещё не успели отойти от шока, как их бы уже смели и растоптали. А так, рыцари ордена сумели сдержать первую атаку и занять некое подобие круговой обороны. Ты должно быть сейчас недоумеваешь, как же они попали в подобную детскую ловушку? По глазам вижу, что да. Ответ здесь очень прост и кроется в самой природе демонических тварей. Ими руководят жажда крови и ярость, отупляющая их до состояния зверей, но то низшие демоны, с которыми нам чаще всего и приходится вступать в бой. У их старших собратьев уже хватает воли, чтобы подавить животные порывы, и тогда у них обнаруживается разум, извращённый и хаотичный, но непревзойдённый в плане хитрости и коварства. Благо таких демонов — меньшинство и они не особо любят покидать захваченные ими осквернённые миры, но при помощи страха они подчиняют себе демонический молодняк, и из движимой неутолимым голодом орды они превращаются в самую дисциплинированную армию на свете, не знающую ни усталости, ни страха, ни милосердия. И в той лощине был такой демон; мерзкое, лишённое кожи, окружённое ореолом тьмы создание, принявшее по своей воле и желанию человекоподобную форму. Он вышел из теней и уселся на высокой скале, стал смеяться, хлопать в ладоши и петь, если только пением можно назвать протяжные, скрежещущие вопли проклятого наречия. Ублюдок.

Повинуясь его приказу, демоны кружили вдоль ощетинившихся рыцарей, но толком не пытались их атаковать. Видимо их предводитель желал измотать людей и насладиться их отчаянием, перед тем как вкусить их плоти. Как рассказывал мне Хейнд, они понимали, что на сей раз им не победить, что та лощина станет их могилой, но попавший в капкан волк всё равно может отгрызть себе лапу; терять им было уже нечего. Самые опытные и сильные бойцы собрались в кулак и в самоубийственной атаке пошли на прорыв. Это был неравный бой… страшный бой, где ты видел, как твоих боевых товарищей и друзей разрывали пополам и тут же сжирали, пока от гор отражался мерзкий, глумливый хохот. Ценой огромных жертв им всё же удалось отойти назад, но это не избавило бы их от погони, а до ближайшей заставы было два дня пути. Мой отец был одним из тех, кто до последнего прикрывали отход раненых, а затем при помощи магии и ценой своих жизней они обрушили скалы и завалили выход из лощины, отрезав демонов от небольшой кучки уцелевших. Он погиб, чтобы другие смогли выжить.

— Смерть достойная героя, — Иннелия взяла помрачневшего капитана за руку и их пальцы переплелись.

— Да, героя, — Хромос посмотрел в глаза растроганной девушки, на губах появилась грустная улыбка, и он сжал её кисть чуть крепче. — Извини, если рассказал лишнего.

— Нет, ты рассказал всё, как оно и было, не замалчивая. Я думаю, что в таких вещах всегда нужно говорить правду, а не пытаться оставить человека в блаженном неведении. Рано или поздно каждый из нас в своей жизни должен будет столкнуться с тем или иным кошмаром, и человек должен знать, что они существуют, и должен быть готов к такой встрече.

— Иначе можно лишиться рассудка, — пробормотал капитан и на мгновение вновь очутился во вчерашнем дне, окружённый подрагивавшими человеческими обрубками, а из мрака подземелья на него взирал закованный в броню лич. Его глаза горели багровым пламенем, а кго костлявая рука ласково и властно поглаживала головы ослеплённых Киданса, Элатиэль и того безымянного парня. Наваждение исчезло столь же быстро и внезапно, как и появилось, и перед глазами снова было прелестное девичье личико с бездонными синими глазами. — Думаю, что хватит на сегодня разговоров о мрачном. Мне вот интересно стало сколько тебе лет? Случайно не сорок пять?

— Ах-хах, нет, что ты, меньше!

— Тогда двадцать один?

— Неа!

— Двадцать четыре?

— Чу-уточку поменьше, — Иннелия лукаво улыбнулась.

— Значит двадцать три.

— Ага, двадцать три, но ты прав, я к сорока годам практически не изменюсь.

— Всё же есть свои преимущества в том, чтобы быть полукровкой.

— Есть, но сильно меньше, чем ты думаешь. Нам, полуэльфам, дан долгий век, но отнюдь не такой же длинный как нашим родителям. Со столь чудесным даром, что среди людей, что среди эльфов мы всегда остаёмся не такими, как все остальные, чуточку чужими, так что рано или поздно начинаем держаться друг друга, ну или гномов. Но это всё в будущем. Мне тут Йова перед выходом много чего нашептала, и насоветовала и мне теперь любопытно, ты и правда умеешь колдовать?

Хромос показал девушке несколько простеньких, но весьма зрелищных трюков, которыми его развлекал в детстве отец и выученными позже у деда на первом этапе его обучения магии. Иннелия пришла в восторг от вида разлетавшихся вокруг искр и синих электрических змеек, шустро ползавших по пальцам и ладоням, и вместе с другими прохожими, заметившими проделки чародея, захлопала в ладоши. Капитан довольно ухмыльнулся и на радость быстро собравшейся толпе показал ещё пару неопасных, но чертовски зрелищных заклятия, не требуя ничего взамен кроме восторженных вздохов. Ему просто хотелось покрасоваться перед девушкой.

Тем временем солнце, давно покинувшее головокружительную высь зенита, всё стремительнее летело навстречу зубастым скалам на востоке, окрашивая голубое небо в благородное золото, а белые облака в коралловые, сиреневые и светло-красные оттенки нежной пастели. Изо дня в день, в этот дивный предзакатный час в одной из частей огромного порта разгоралась грандиозная суматоха. Это была не та часть, где к прямым и широким каменным причалам пришвартовывались грузовые корабли, чьи пузатые трюмы были забиты бесчисленными тюками, бочками и ящиками, и не та его часть, где по ступенчатым трапам с сундуками в руках и мешками за спинами спускались купцы и наёмники, прибывшие в город по своим делам; суматоха происходила в отдалении от морских мастодонтов, среди запутанного лабиринта хлипких помостов на покрытых чёрными мидиями и желтоватыми морскими желудями деревянных сваях. Это были причалы, облюбованные ловцами жемчуга, уплывавшими ранним утром на ялах в сторону богатых моллюсками мелководий и возвращавшимися назад только под вечер, когда под водой становилось уж слишком темно, чтобы продолжать поиски. Подавляющее число ныряльщиков были теми самими детьми девушек, принявших любовь синеглазых эльфийских матросов. Полукровки могли дольше задерживать дыхание и погружаться глубже обычных людей, а потому они быстро вытеснили их из этой тяжёлой профессии.

Так в чём же кроется причина ежедневной шумихи? А дело было в чёрном жемчуге, особенно в том, что имел синеватый отблеск. Прибывшие домой ловцы стаскивали тяжёлые корзины на берег и в присутствие толпы товарищей очищали и вскрывали короткими, походившими на акульи зубы ножами густо поросшие водорослями створки моллюсков. С затаённым дыханием все собравшиеся ждали, что в одной из раковин, среди светлого и нежного мяса они увидят заветный чёрный шарик, и порой делали ставки, кому же сегодня повезёт заполучить столь желанное сокровище, и искренне праздновали каждую, даже чужую находку. На рынке эти жемчужины стоили в десять раз дороже любых других, но ныряльщики крайне редко несли их на стол к ювелирам и чаще всего оставляли их себе. Помните ли вы, что чёрный жемчуг — один из священных символов Бога Морей Аквидона? Так вот Лордэнские моряки искренне верили, что если носить жемчужину на шее в качестве оберега, то он даровал им божественное благословение и защиту. Обладавший подобным амулетом человек мог больше не бояться утонуть, так как вода сама вытолкнет его на поверхность и не даст захлебнуться, а голодные хищные твари проплывут мимо, отказавшись закусить божьим избранником. Главное — ни в коем случае не делать в жемчужине дырку для шнурка, это сулило десять лет несчастий, вплоть до мучительной смерти среди волн. Вместо сверления отверстия надо было поместить жемчужину в особый узел, связанный из толстой бечевы, или же скрутить небольшую клеточку из проволоки.

Эта традиция появилась ещё в те далёкие времена, когда ныряльщиками за жемчугом были исключительно люди, и никто никогда не слышал об остроухих созданиях, превосходивших людей в любом отношении, разве что кроме плодовитости. В те нынче позабытые годы у людей было лишь два соседа — орки и гномы. Не слишком смышлёных, но сильных и храбрых зеленокжих дикарей, некогда наводивших ужас на людские деревни и воевавших с гномами за право владения горными пещерами, за прошедшие века технического прогресса либо истребили, либо увели в рабство для каторжных работ в рудниках, карьерах и шахтах, где большинство из них встречало скорую смерть от истощения. Те же племена орков, что сумели избежать этого тотальных истребления и непосильного рабства, были вынуждены забиться в самые глухие и тёмные уголки Форонтиса, став лишь бледной тенью грозных предков. С гномами люди жили довольно-таки мирно, но не по причине искренней, братской любви, а потому, что осаждать гномьи подземелья, имевшие крепкие стены, мощную артиллерию и пару десятков секретных выходов — было пустой тратой времени и средств. В свою очередь коренастые гномы не любили слишком долгие прогулки, предпочитали плотно поесть и хорошенько поспать, так что дальние военные походы вдали от дома и щедрого стола совершенно их не привлекали.

Однако весь многовековой жизненный уклад в одночасье рухнул, когда более чем тысячу лет назад на холме, где прежде стоял древний магический алтарь, а ныне распростерся город Эрадуис, впервые открылись пространственные врата, и из них вышли стройные, прекрасные люди с ярко светившимися глазами. Они мнили себя полубогами, прирождёнными властителями всего и вся и, едва ознакомившись с коренными обитателями, некоторые из которых были похищены и подвергнуты всевозможным экспериментам, приводившим в итоге к медленной и мучительной смерти, приняли решение покорить новый мир и превратить его в одну большую колонию, чьё варварское население будет принуждено обеспечивать ресурсами благородных представителей Вечной Империи. Высшие эльфы видели, что, хотя враг кратно превосходил их числом, но при том заметно отставал в техническом развитии и сильно уступал в магических искусствах, и с этим расчётом они составили план скоротечной войны. В его основе лежала тактика запугивания через тотальное уничтожение нескольких королевств, при котором города не захватывались, а полностью стирались с лица земли вместе со всеми его обитателями.

Так оно и произошло, по крайней мере, в самом начале Великой войны. В первые четыре недели при помощи могущественных заклятий, недоступных сильнейшим из людских чародеев, эльфы играючи разгромили в пух и прах объединённую армию всех соседствовавших с вратами княжеств и успели разрушить до основания две столицы. Они обрушивали с небес на головы противника град, размером с пушечное ядро, вызывали десятки ревущих смерчей, подбрасывавших рыцарей к облакам, сыпали бесконечными молниями, разверзали земные недра, поглощавшие крепостные стены и башни, и поливали поля синим, живым огнём. Они уже ощущали себя новыми властителями планеты, рисовали в воображении роскошные поместья посреди бескрайних латифундий и длинные вереницы закованных в цепи рабов, но внезапно у ворот Уобрух Карак-Зума им дали решительный отпор и ход войны переломился, ибо у гномов, никогда не обладавших магическими способностями, для противостояния чародеям был припрятан смертоносный туз в рукаве. Не терпевшие презрительного и высокомерного отношения к себе бородачи заключили с людьми военный альянс и стали пядь за пядью отвоёвывать у эльфов захваченные земли, пока не оттеснили их назад к плацдарму.

Тогда Имперский Совет, не желавший мириться с позорным поражением от никчёмных букашек, проголосовал за смену боевой тактики. На передовую взамен небольших, мобильных отрядов во главе с архимагами отправили купные подразделения пехоты и кавалерии, состоявшие из молодых эльфов, с самого рождения лишённых магических сил. Людское оружие и доспехи смотрелись на фоне эльфийской экипировки, как неотёсанная дубина возле покрытой узорами булавы, а пара сотен лет боевой подготовки и муштры в совокупности с ещё не растерявшими молодость телами позволяли почти каждому из пришельцев сражаться наравне с лучшими из лучших фехтовальщиками королевств. Эльфийское командование, высоко оценив результаты первых стычек, решило, что им удалось вернуть стратегическую инициативу, и приступило к разработке плана нового наступления, когда те самые «пустышки», как они их презрительно называли, стали стихийно брататься с противниками и переходить на сторону Альянса, и в то же самое время в их собственном тылу разразились повсеместные беспорядки и произошёл ряд крупных диверсий, парализовавших всю хозяйственную жизнь страны. Внезапно на их шее сомкнулись клеши.

После утраты исторической родины началась вторая эпоха, получившая говорящее название Тёмной. Главной напастью того ещё более давнего времени стала отнюдь не гибель большей части населения, не утеря былых колоний, не колоссальный откат научного прогресса и даже не первая встреча с кровожадными и ненасытными демонами, а то ранее невиданное явление, при котором среди нового поколения благородных эльфов стали появляться дети, заметно уступавшие родителям в магических способностях, а вскоре и вовсе их лишённые. Однако и это было лишь половиной беды, потому что вместе с упадком сил пришло и старение. Никогда прежде эльфы не знали смерти от старости, лишь гибель в бою или кончину от выпитой чаши яда, и проживали целые тысячелетия, не замечая тех мельчайших изменений, которые неумолимо толкали их в могилу, и только скоротечная, по их меркам, жизнь ослабших потомков заставила их раскрыть глаза на нелицеприятную истину об их собственной смертной природе.

Это стало сущей трагедией для всех эльфов, разрушившей весь их прежний образ мыслей и смысл жизни, но великие и горделивые умы не стали так просто сдаваться и вознамерились во что бы то ни стало вернуть то, что они считали своим по праву. Львиная доля сил Бессмертного народа, как они настойчиво продолжили себя называть, была брошена на поиски ответов, и они были получены, только вместо сплочения общества, они привели к его размежеванию.

Издавна науке было известно, что продолжительность жизни любого существа, будь то зверь или гуманоид, зависела от его магической силы, из чего был сделан единственный логичный вывод, что истинное бессмертие могло быть обретено только через увеличение этой самой силы до той отметки, какой некогда обладали Перворождённые, однако главное препятствие к воплощению этой задумки было заложенное с самого рождения ограничение на развитие магического потенциала. Неудивительно, что идеи чистоты крови и направленной селекции завладели умами великих родов пуще прежнего, что вылилось в непрерывную череду актов инцеста между кровными братьями и сёстрами, родителями и детьми. Эти порочные, расчётливые связи порой приносили желаемые результаты, но куда чаще порождённые ими плоды оказывались настолько прогнившими, что на их фоне выкидыш или мертворождение начинали казаться наименьшим злом, в котором просвечивало божественное милосердие.

В то же самое время, младшие, уже успевшие растерять былую мощь ветви, недопущенные до высокородного кровосмешения, были вынуждены искать источники возвышения в иных, прежде сокрытых сферах знания, не видя перед собой никаких моральных преград. Это было время смелейших, порой шарлатанских, но зачастую фантастичных экспериментов, погубивших множество невинных жизней, среди которых особенно выделились три случая. Про первый, самый провальный из них, про гибельный союз с демонами, вам уже довелось услышать из уст болтливого Афаэндра, про сомнительные успехи второго — элексира Феникса, обрекшего своего создателя на бесконечные и непрекращающиеся ни на секунду адские муки самосожжения и возрождения, вам расскажут со злорадной улыбкой на губах в любой магической гильдии, так что я сложу с себя этот долг, но вот про последнее — третье изыскание, единственно достигшее поставленной цели, знают суще единицы и не желают делиться этой страшной тайной, в то время как его последствия известны во всех мирах.

Это была трагичная, достойная быть воспетой в самых трогательных стихах история, в которой нашлось место и великой любви, и вероломному предательству, и бескорыстной жертве, которые породили настоящее чудовище, ныне несущие страх и отчаяние всему живому. Не получивший при рождении громкого имени и ужасающей силы, но одаренный гениальным умом и необычайно мягким для высшего эльфа сердцем Илтарио́н стал тем, кто, желая исцелить тело, первым приоткрыл завесу над таинственной природой души, над теми силами, что она скрывала в себе, и над той тьмой что желала её поглотить. Увиденное ужаснуло молодого исследователя, и он навеки зарёкся возвращаться к своему открытию и непременно бы исполнил своё намерение, даже если бы ему пришлось поплатиться за это собственной жизнью, но одно событие, одна кровавая и совершенно заурядная дворцовая интрига, забравшая у него самое дорогое, заставила юного эльфа отбросить все сомнения и моральные дилеммы и перешагнуть запретную черту, из-за которой не бывает возврата. Он стал отцом некромантии, колдовства, не требовавшего магической энергии, но манипулировавшего самой жизнью через её отрицание — смерть.

За свои преступления ему, более не живому и не мёртвому, пришлось бежать на край света в бесплодные пустоши, и все решили, что он канул в небытие, пока однажды он не вернулся во главе свиты преданных последователей, получив новое, запретное к произношению имя Рак’хши-Х’асур, чтобы сеять среди народов хвори и пожинать их богатый урожай, накапливая силы к грядущему светопреставлению, когда всю вселенную должна будет охватить непроглядная тьма, за которой придёт мертвенный холод, установив его вечное царство.

Однако оставим знать с её беспокойными метаниями и обратим наши взоры на участь тех эльфов, кто не по своей вине, но по воле злого и беспощадного рока, был рождён без магии. В жестоком, иерархическом, рассечённым на касты обществе, где положение его членов раз и навсегда определялось силой их колдовства, эти дети в лучшем случае изгонялись из семьи и, если природа не совсем уж обделила их достоинствами, отправлялись в казармы, где их превращали в непревзойдённых охотников для уничтожения агрессивной фауны в новых мирах, иные же оказывались в нищенских приютах, где из них готовили домашнюю прислугу и чернорабочих, а худшем случае младенцы умерщвлялись, едва покинув утробу матери, чтобы одним своим существованием они не навлекали позор на весь род.

Отношение к таким детям было самое отвратительное, в них видели не разумных созданий со сложными чувствами и глубокими переживаниями, а рабочий скот, который можно было без сожалений пустить в расход, и этого никто не пытался скрывать. Те, кто не ломался под напором ежедневных страданий, кто не сходил с ума от осознания того, что подобная недостойная жизнь продлится столетиями, кто не накладывал на себя руки и не обращался бесчувственной машиной, вырастали озлобленными и ожесточёнными и жили только мечтой о свободе и жаждой мести своим угнетателям. Наиболее смышлёные мятежники отлично понимали могущество своего противника и тихо плели паутину, вовлекая в свои ряды недовольных, терпеливо выжидая того заветного момента, когда же им предоставится заветный шанс нанести Империи решительный, смертоносный удар, который она не сможет отбить и от которого она более не сможет отправиться. Впрочем, регулярно, то тут, то там вспыхивали небольшие восстания, но их сурово и беспощадно подавляли преданные войска Совета, после чего без лишних разбирательств вырезали всех, кто был хотя бы самую малость был связан с заговорщиками, дабы не позволить мятежной заразе и дальше распространяться по стране. И при этом не проходило и месяца, чтобы очередная шайка безродных не решалась на отчаянный побег в леса, надеясь улизнуть от карательных отрядов, которые пускали им вслед. Большинство неминуемо попадались и предавались изуверским казням перед собратьями, а те избранные судьбой счастливчики, которым всё же удалось улизнуть, до конца своих дней отсиживались в чащах, где под влиянием первобытных сил природы они преобразились в нынешних лесовиков, а некоторые даже заново приобрели новые мистические способности.

Так они и жили на протяжении веков, влача своё безрадостное существование, но всё переменилось, когда люди и гномы не дали отпор высокомерным поработителям, оспорив их право сильнейшего, и от этой искры, словно сухая трава в знойный день, вспыхнуло и разлетелось во все концы Вечной Империи пламя революции. Останавливались мануфактуры, обваливались шахты, фермеры сжигали урожай, а столицу днём и ночи озаряли кострища пожаров на крышах дворцов. Ситуация на передовой с каждым днём становилось всё плачевнее, а в городах стали появляться первые признаки голода. Во избежание катастрофы Имперский Совет, был вынужден, скрипя зубами и заламывая руки, пойти на мирные переговоры с Альянсом и лидерами мятежа, прозвавших себя «новой кровью». С «пустышками» всё было просто и ясно. Они отлично знали нравы старших братьев и понимали, что равного и справедливого отношения к себе им никогда не добиться, а потому основным их требованием стало право любого эльфа по его желанию покинуть ненавистное государство без откупа и без преследований. Это было волне приемлемо, но вот нахальные людишки требовали поделиться с ними всеми знаниями и научными достижениями, плодами непревзойдённых разумов. Особенно сильно их интересовали магические тайны высших эльфов. Подобное требование Совет принять никак не мог, но прямой отказ означал бы возобновление войны, а потому эльфы прибегли к всевозможным уловкам и демагогии, растянувшей переговоры почти на десять лет, за которые они сумели перенаправить помыслы людей с магических тайн на жгучее желание экспансии в иные миры.

Некоторым людским магам прежде удавалось совершать «скачки» через места силы, но это был весьма сложный и нестабильный процесс, так что о полноценном переселении народов и последующей торговле мечтать не приходилось. Впрочем, в нынче совсем уж далёкие и позабытые времена одному талантливому и опередившему свою эпоху на сотни лет чародею, не без помощи удачи, удалось открыть небольшой пролом в пространстве и переправить в неизведанные земли себя и своих преданных последователей. Иной мир поразил их красотой дивных и непривычных пейзажей, тёплым климатом и плодородной почвой, но вот крайне агрессивная и не менее живучая фауна разом обесценила все эти блага. Хотя волшебник и был гением, но то редкое явление в магических полях, которое позволило ему перейти в новый мир уже прошло, проход не открылся, так что им пришлось остаться и учиться выживать. Так было положено начало самобытной и загадочной человеческой цивилизации на Учтолане.

Для высших эльфов пространственные туннели были ничуть не сложнее ямы для деревенского сортира, так что они смогли пообещать людским правителям свою помощь в обмен на скромную долю в добытых на новых местах ресурсах. Короли соблазнились столь щедрым предложением и набросились на новые территории, словно свора голодных волков, но они не забывали вероломства и жестокости своих новых «союзников» и регулярно напоминали им о позорном проигрыше, чтобы те не зазнавались.

Однако годы шли, героические короли-победители умирали, а на трон взамен них сажались сыны и внуки, знавшие о прошлых свершениях лишь по сказаниям, зато Имперский Совет высших эльфов оставался в прежнем составе, и позор не был забыт. Шаг за шагом, через засланных учителей и советников они повышали своё влияние на первых лиц государств, стравливали их друг с другом, забирали назад розданные привилегии и повышали плату за проход сквозь врата. Спустя три коротких сотни лет они всё же обзавелись столь вожделенными «колониями», хотя и в более убогом виде, чем хотелось. Первая эпоха закончилась Великой Катастрофой, Вторая эпоха закончилась позорным Гекалийским Мирным Соглашением, и, как иногда шутили эльфы-мятежники, Третья эпоха должна завершиться вместе с долгожданной кончиной самой Вечной Империи.

Но где же во всей этой запутанной и эпохальной истории место эльфам теней? Увы, но среди мятежников они никогда не числились, да и во всех прочих знаковых событиях они не принимали участия, предпочитая оставаться молчаливыми наблюдателями. Им приписывали совершенно невероятные способности, об их внешности ходили сотни легенд, а многие люди и вовсе сомневались в существовании таинственных и нелюдимых отшельников, не покидавших секретных убежищ под далёкими, запретными горами. Некоторые купцы, правда, утверждали, что им удавалось торговать с эльфами теней, пускай те и не показывались им на глаза. В доказательство они показывали белоснежный шёлк, прочный, но столь тонкий и лёгкий, что его полоски могли лететь в воздухе словно пёрышки. И вот такую вот диковинку они выторговали за сухофрукты и халву! Враньё всё это, не иначе.

— О! Взгляни на эти серьги! — Иннелия взяла со стола украшение и показала их стоявшему рядом Хромосу. Это были светло-фиолетовые прямоугольные камни на серебрённых крючках, изображавшие птичьи головы, только распухшие и немного угловатые. — Я так понимаю, что это орлы или попугаи.

— Панклочи́ти, — краснолицая женщина сложила ладоньи вместе и помахала растопыренными пальцами, — панклотичи.

— Поняла-поняла, пан-клу-течи.

— Ке но! Панклотичи, — поправила её индианка, и девушки рассмеялись.

Пока Иннелия продолжала увлечённо перебирать разноцветные каменные украшения, усердно повторяя за болтливой продавщицей диковинные слова, Хромос молча обменивался взглядами с обритым мужчиной.

— Всё, я решила! Хочу вот этих сиреневых Тичи и вон тот браслет, да-да, тот белый. А ты себе что-нибудь взять хочешь?

— Не, я не очень-то люблю всякие побрякушки.

— Правда? Хм, а что насчёт вот такой подвести? Вон, какая злая и зубастая.

— Хах, это вообще, что за зверина? На василиска чем-то похож, рогатый только.

— Элйано́тч! — подтвердила девушка, приставив указательные пальцы к вискам и высунув язык между оскалившихся зубов.

— Думаю, что он тебе подойдёт.

— Ну, раз ты так считаешь, то, пожалуй, возьму, — ответил капитан, всматриваясь в амулет из красного камня с тонкими белыми прожилками, и полез в кошелёк. — Сколько с нас?

— Пять серебряных, — уже на эльфийском ответила торговка, но краснокожий мужчина положил руку на её плечо.

— Четыре, — перебил её индеец, многозначительно улыбнувшись Хромосу, оголив причудливо подточенные, точно у крокодила зубы с толстым слоя жёлтого налёта у десны. Память на лица у него была хоть куда.

— Ну, что? Пойдём дальше? — спросила девушка, спрятав серьги в сумку и довольно рассматривая выпуклые узоры на шариках, по всей видимости вырезанных не из камня, а из кости или бивня.

Покинув рынок, они пошли дальше по набережной, болтая о всяком, пока полуэльфка не заметила у одного из причалов широкую лодку с необычным грузом. Матросы с величайшей осторожностью передавали из рук в руки и расставляли по скамейкам открытые ящики, из которых торчали стройные ряды разнокалиберных деревянных трубок с тонкими бумажными крышечками. Их работой руководил смуглый мужчина в темно-синем тюрбане и завитыми усами длиной в две ладони. Он словно горный козёл скакал вдоль бортов лодки и покрытыми шрамами от ожогов пальцами связывал вместе пропитанные селитрой фитили, точно отмеряя длины и что-то считая в голове.

— Что они там делают? — спросила Иннелия, облокотившись о каменные перила.

— Если ты про того бородатого мужчину в халате, то это Суалахим подготавливается к огненному представлению.

— Да-да-да, я недавно слышала о чём-то подобном от соседских мальчишек. Он, как и ты, владеет магией?

— Нет, но изо всех сил делает вид, что да. Впрочем, его фокусы куда красивее моих.

— Даже так, хм… В таком случае я просто должна их увидеть! Он ведь здесь будет это делать?

— Нет, сперва отплывёт подальше, чтобы ненароком не сжечь пару кораблей. Такое уже бывало, — капитан немного призадумался. — Они ещё немного повозятся на берегу, да и раньше заката он их запускать не станет, так что время в запасе у нас ещё есть. Мы можем посмотреть их и отсюда, но я знаю одно местечко, откуда будет открываться самый лучший вид на гавань. Если пойдём прямо сейчас, то успеем аккурат к началу. Ты не устала ходить?

— Нет, с этим полный порядок, — Иннелия ухватилась за платье и приподняла подол. Вместо небольших туфелек на ногах сидели её любимые сапоги, мало чем отличавшиеся от мужских. — В них я хоть до края света дойду.

— Тогда нам в ту сторону, — Хромос взял девушку под руку, и, пока праздные зрители стекались к набережной, он вёл её от берега вглубь города. Преодолев несколько пологих лестниц, они вышли на узкую, мощённую улицу, вдоль которой тянулись высокие заборы старых особнячков, и остановились у небольшой, обитой железом двери, верхнюю половину которой закрывали тёмные лапы плюща. — Подожди меня тут, я перелезу через забор и отопру калитку с той стороны.

— А разве хозяева не будут против?

— Об этом можешь не беспокоиться. Предыдущий владелец умер в начале этого года. Озорной дядька был, кстати говоря. Хоть был уже и не молодым, но вечно устраивал гулянки в саду, — говоря это, Хромос отошёл немного в сторону, засунул руку под листву и стал нащупывать знакомые ниши. — После похорон его дети, коих он успел немало наплодить, так и не смогли прийти к соглашению, кому же достанется дом. Продать его и поделить деньги они не решаются, но тем не менее успели растащить из него всё, что только не было намертво прибито. Теперь там живёт только сторож, но к этому времени дня он уже должен быть пьяным в стельку. Ага, вот оно.

Капитан просунул пальцы в зазор между камнями в кладке, подтянулся наверх и нащупал ещё одно место для хвата. Об этом пути он узнал от воришки, который однажды пытался пробраться в дом, но был схвачен сторожевыми псами, успевшими откусить ему половину носа. Взбирался он небыстро, и пару раз сапоги чуть было не соскальзывали с попавших под них листьев, но он всё же добрался до самой вершины, размашисто перебросил ногу на ту сторону, перевалил тело, повис на пальцах и спрыгнул вниз, мягко приземлившись на траву. Немного отряхнувшись, Хромос пошёл открывать калитку, и когда проржавевший засов уже начал скрипеть и поддаваться, капитан услышал шелест листьев. Над краем стены появилась сперва тёмная макушка, а затем и вся Иннелия. Подтянувшись и развернувшись, она уселась на подушку из зелёных листьев и, немного осмотревшись, спрыгнула вниз. В полёте её платье поднялось, оголив стройные ноги по самое колено, и девушка тут же прижала его рукой, чтобы не показать чего лишнего. Из-за этого при приземлении она потеряла равновесие, и её повело вперёд, но успевший вовремя подбежать Хромос схватил её за плечо, не дав упасть.

— Спасибо, — Иннелия шаловливо улыбнулась, — в штанах живётся куда проще.

— Мне сравнивать не с чем, так что поверю тебе на слова.

— Куда дальше?

Держась за руки, они шли по каменной тропинке, между чьими светлыми квадратными плитами успели прорасти длинные листья получивших свободу сорняков. Декоративные кусты, лишившиеся регулярной стрижки, потеряли прежнюю шарообразную форму и раздались ввысь и вширь. На обрамлённых деревянными заборчиками клумбах между благородных пеларгоний и ярких вербен виднелись многочисленные ножки отцветшего одуванчика, чьи живучие семена ветер забросил в эту изнеженную аристократическую компанию цветов. Следующим апрелем весь сад покроет ковёр из маленьких солнышек, которые затем обратятся морем белого пуха. Стоит человеку хоть немного отвлечься от повседневного труда, как ставшая его покорной мастерской природа тут же вторгается в установленный им порядок, разрушая его творения и возвращая ландшафту его первозданный, девственный вид.

В саду росло несколько плодовых деревьев, на одном из которых как раз созрели небольшие, жёлтые груши. Капитан отлучился к согнувшимся под тяжестью плодов ветвям, чтобы сорвать парочку, а когда вернулся, то увидел в волосах Иннелии синюю лилию, замечательно подходившую к её таким же ярким глазам. Из сада они вышли на небольшую площадку, окружённую каменным парапетом. Особняк стоял на возвышении относительно других домов и оттуда открывался потрясающий вид на гавань. Солнце уже скрылось за горизонтом, и голубые воды превратились в густые, тёмные чернила, на которых взошедшая луна вычертила свой растянутый, мерцающий, серебристый силуэт. Хромос с Иннелией сели на массивную каменную скамью, у которой вместо подлокотников были резные статуи скалящихся львов, прижались поближе друг к другу и стали есть груши, ожидая начало представления.

— Ра-Аз, Два-Ас, Трис-с… Стоять! — на ломанном эрсумском скомандовал Суалохим, гордо стоявший на носу вёсельного буксира. Гребцы подняли вёсла, и судно стало медленно тормозить. Привязанная к корме верёвка ослабла и опустилась в воду. Следовавший за ними нагруженный ял тоже затормозил, и сидевший в нём матрос бросил якорь в морскую пучину. Когда крючья зацепились за камни на дне, мужчины на буксире ухватились за пеньковый канат и подтащили шлюп к импровизированной батарее. Едва корма стукнулась о нос яла, матрос перескочил с одного судна на другое и радостно выдохнул; пассажирское место у пороховых зарядов досталось ему по воле коварного жребия. Суалахим перебежал с носа на корму, открыл висевший на крюке фонарь и зажёг от него лучину. Лодки покачивались на волнах, и южный кудесник не сразу смог ухватиться за раскачивавшийся фитиль. Нить вспыхнула, зашипела, задымилась; гребцы тут же опустили вёсла в воду и рванули с места так, что Суалахим точно бы упал за борт, если бы рулевой вовремя не ухватил его за длинную бороду.

И вот раздался первый хлопок. Над водой пронеслось эхо пронзительного и гулкого визга, но стоило ему затихнуть, как прогремел взрыв, и во все стороны разлетелись снопы ярких звёзд. Не успели они потухнуть, как послышались новые взрывы. В тёмном небе возникали и исчезали шары из красных и зелёных огней, их сменяли фиолетовые диски и серебристые спирали, и все они отражались в тёмных водах, словно в огромном зеркале. Люди смотрели на ритмичную смену и игру красочных вспышек, затаив дыхание и легонько вздрагивая, когда до них доносился запоздалый звук хлопков. Всех завораживало это потрясающее и столь непривычное зрелище, и никто не мог в те минуты думать ни о чём другом; никто, кроме одного капитана стражи, смотревшего не на диковинные танцы огней в небе, а на сверкавшие от восторга глаза девушки, сидевшей возле него. Огненное представление увлекло её, словно маленького ребёнка, и вид этого милого личика с чуть приоткрытыми в улыбке губами и удивлённо вскинутыми бровями делали его поистине счастливым человеком.

И вот прозвучал самый громкий взрыв, и гавань на пару мгновений из чернильно-синей стала золотисто-красной. Мириады сверкающих искр взлетели в небеса, словно их выплюнул пробудившийся вулкан, и, описав длинные дуги, они устремились вниз огненным дождём, но потухли, так и не коснувшись подрагивавшего отражения на водной глади. Люди не сразу поверили, что представление окончено, и молча ждали, что из опустевших труб вылетит хотя бы одна маленькая хлопушка, но в дымящемся органе больше не оставалось нот, и публика разразилась оглушительной овацией и радостным свистом. Вторя им, вышедшая из-под огненного гипноза Иннелия встрепенулась и захлопала в ладоши.

— Это было невероятно! Столько цветов, и оно так зрелищно взрывается. Просто восхитительно! — ей хотелось поделиться впечатлениями, излить вскипевшие эмоции, но подходящие слова как-то всё не приходили на ум. — А я ведь могла всё это пропустить! И как он подобное делает без колдовства?! Ты тоже был хорош, но это… это… Поразительно!

— Да, это было красиво, — капитан снова приобнял разволновавшуюся девушку и заглянул в её сверкавшие глаза. — Я рад, что тебе понравилось.

— Да, очень, — Иннелия ласково улыбнулась, и они слились в горячем поцелуе.

Спустя некоторое время они покинули сад и неспешно пошли в обнимку по тёмным улицам. На этот раз полуэльфка не стала демонстрировать свою ловкость и перелезать через забор, а прошла сквозь калитку и подождала возвращения кавалера. За свою недолгую жизнь она успела побывать во многих отдалённых местах и влипнуть в пару передряг, так что занимательных историй у неё было хоть отбавляй; к тому же она была на удивление хорошим рассказчиком. Чего только стоил рассказанный ею случай, когда в одном из плаваний возле небольшого архипелага на их шхуну напал пиратский корабль, но в ходе погони сам же напоролся на подводные скалы и пошёл ко дну. Эльфы всё же проявили сострадание и вытащили из воды невезучих разбойников, но только с тем, чтобы на берегу сдать их в тюрьму. Зато вот спасённого вместе с ними попугая-матерщинника они оставили себе; красноречивая птица обладала поистине великим даром к сочинению трёхэтажных ругательств. Даже Хромос, служивый человек, услышав от девушки один из перлов пернатого грубияна, пришёл в тихий ужас и понял, что ему ещё было куда расти. В свою очередь он поведал ей о том, как жили люди в его родных краях, рассказал о сестре, матери, и о своём первом участии на рыцарском турнире, куда его привезли дедушка с дядей. В тот раз он не победил, разок даже вылетел из седла, получив сильный удар от оппонента, что был старше его на три года, но всё же для первого раза он выступил весьма достойно.

За этими приятными и веселыми разговорами они подошли к белокаменному дому, где жила тётушка Иннелии вместе с мужем и одним из подросших сыновей, который уже успел обзавестись молодой женой и парой любимых спиногрызов. Поцеловавшись на прощание, капитан пообещал позвать её на новое свидание, на что Иннелия ответила, что пускай он сделает это поскорее, а обмана она ему ни за что не простит. Впрочем, подобную гнусность он и сам не смог бы себе простить. И, как это бывает у пар, чья любовь только начинает расцветать, они поцеловались ещё раза три перед тем, как наконец-то разойтись и помахать друг другу рукой.

Довольный Хромос, дыша полной грудью, направился к себе домой, снова напевая в уме ту самую дурацкую песенку и стараясь шагать в такт со славами. Когда твоё сердце преисполнено блаженным теплом, весь окружающий мир выглядит иначе, как-то светлее и лучше, даже если ты идешь один-одинёшенек по тёмным улицам, а твою дорогу перебегает целый табун чёрных котов. К чему внимать дурным и пустым предзнаменованиям, когда ты полон уверенности, что завтрашний день принесёт тебе только счастье и ничего кроме него? Капитан чувствовал себя именно так, и ничто не омрачало его помыслы, словно события последней недели начисто стёрлись в его памяти.

Когда до жилища оставалось всего пару минут пути, капитан увидел впереди, возле одного из домов мужскую фигуру, нервозно осматривавшуюся вокруг. Хромос остановился; от прежнего настроения не осталось и следа, а на душе вмиг стало неспокойно. Он всматривался в этот далёкий силуэт, казавшийся ему чем-то знакомым, но из-за расстояния и темноты у него не получалось увидеть черты его лица. Положив пальцы на рукоятку меча, капитан твёрдым шагом направился к подозрительному человеку, но тот тоже заметил его и, соскочив с бочонка, пошёл прочь, но не слишком быстро, чтобы пытаться убежать.

С каждым шагом, капитан чувствовал, как нарастает тревога и как закручивается его внутренняя пружина; разум без устали твердил, что этот человек ведёт его в западню, но всё же Хромос продолжал идти сквозь переулки и задворки, в тихое место, где никто не сможет за ними подглядеть или прийти на выручку. Теперь он точно видел, что этот мужчина был заметно выше вчерашнего беглеца, а короткие, светлые волосы подсказывали, что впереди него шёл отнюдь не вездесущий Феомир. Они медленно сближались, и Хромос чувствовал жгучее желание рвануть вперёд, ухватить незнакомца за плечо и наконец-то взглянуть ему в лицо, но что-то подсказывало ему не нарушать те негласные правила, по которым они теперь вели игру.

Мужчина замедлился ещё больше и вальяжно прошёл сквозь большую дыру в развалившемся заборе во двор между парой покосившихся домишек. Капитан крепче сжал эфес и последовал за ним. И вот они остановились на крошечной лысой лужайке рядом со старой колодой для колки дров, разбитой телегой без колёс и обломками грязного корыта, пока их пожирали квадратные глазницы пустых лачуг. В молчаливом противостоянии они услышали, как вдалеке часы пробили полночь.

[1] Свобода, честь и братство