Тени Лордэна

Глава IX «Лис и Волк — Волк и Лис»

Во всём Лордэне нельзя было сыскать места веселее и привлекательнее, опаснее и отвратительнее, чем Квартал Страстей. Духи похоти, азарта, чревоугодия и праздности всегда витали в воздухе, подталкивая людей на всё новые свершения и помогая пасть им столь низко, что даже большие любительницы всяческого дерьма и гнили — мухи не стали бы садиться на их гнусные рожи. Половина домов была занята борделями и банями, полными выпивки, дурманов и шлюх на любой вкус, готовых сделать что угодно за соответствующую плату, а вторая половина занята игорными домами, где никогда не стихал звон проигрываемых монет. Были здесь и небольшие театры, где давались представления весьма пикантного и развратного, но не лишённого чёрного юмора, содержания, а для тех особ, кто предпочитал более жестокие и кровавые развлечения, в Квартале Страстей имелась пара арен для кулачных боёв, на которые мог записаться любой бедолага, остро нуждавшийся в деньгах. Нередко случалось так, что в ходе схватки один из бойцов случайно или же намеренно, для своего удовольствия или на потеху толпе, забивал неудачливого оппонента до смерти. Вид покрытого синяками и кровоподтёками трупа вызывал взрыв хищнической радости и иступленного восторга у кровожадных зрителей, и они с хвалебными криками на устах осыпали новоиспечённого, но неподсудного убийцу пригоршнями меди и серебра. В тех случаях, когда борцов не хватало, на арену выпускали ополоумевших от постоянных побоев и издевательств псов или больших, цветастых петухов с подвязанными к лапам стальными шпорами, чтобы кровавое зрелище ни за что не прекращалось.

Разумеется, что Квартал Страстей далеко не всегда был обителью разврата и жестокости, и прежде он носил совершенно иное имя. Начиналось всё куда более прилично, по языческим меркам, разумеется. Когда-то в этой части города было воздвигнуто святилище Веклиа́ды, Богини Плодородия и Покровительницы молодожёнов. Два раза в год в начале апреля и в конце сентября под открытым небом проводились недельные празднования; весной жрецы молили богиню ниспослать им богатый урожай, а осенью народ щедро благодарил свою покровительницу и нес ей дары с полей, садов и приводил лучших быков и коней из стада, чтобы жрецы принесли зверей в жертву и оросили ноги Божества свежей кровью. Параллельно с подношениями жрецы проводили свадебные ритуалы, ведь среди верующих господствовало убеждение, что обручившиеся в дни празднеств молодожёны в первую брачную ночь, которая нередко происходила в каком-нибудь укромном закоулке того же святилища, обязательно зачнут здоровых и сильных детей, а последующие роды пройдут для матери легко и почти что безболезненно, ведь богиня сбережёт её от всяческих напастей.

Народные гулянки редко обходятся без хмельных напитков, и кто-то должен подливать нектара богов в пустеющие кружки. Вокруг храма Веклиады, как грибы после летнего дождя, стали вырастать пивнушки и кабачки, а рядом с ними и в них самих поселились десятки напёрсточников, картёжников, обездоленных женщин и простых карманников с ворами, за которыми подтянулись и более крупные преступники. Теперь народ приходил за весельем, не только в дни религиозных торжеств, а вообще в любое время дня и года, будь то морозная декабрьская ночь или промозглое осеннее утро. Бесноватый фестиваль более никогда не завершался и не сбавлял оборотов. Хотя жрецы Велкиады и слыли весьма фривольными людьми, которым была чужда ханжеская мораль воздержания в любви и пище, но тот всеобщий разгул разврата, одурманивания и преступности, окруживший святилище их любимого божества, сумел вызвать возмущение и отторжение даже у них. Священники пытались бороться с напастью, проклинали гуляк и проституток, судились с трактирщиками, писали жалобы в Сенат и даже пытались подкупить некоторые банды, чтобы те силой и страхом выдворили неугодных хозяйчиков, но ничего не помогало, ведь к тому моменту Лордэн расцвел как торговая жемчужина запада, торговля и ремесло вытеснили земледелие, тем самым лишив культ Велкиады былого значения и влияния, а вот трактирщики, сводники и устроители боёв исправно платили налоги в казну, чем и подкупали расположение алчных и расчётливых властей.

Ещё со времён первого дешёвого кабачка, обслуживавшего народные гуляния в честь сбора урожая, у каждого увеселительного заведения в квартале кроме законного владельца был ещё теневой, не чуравшийся грязных методов ведения бизнеса крышеватель, имевший в свою очередь знатных и многоуважаемых покровителей среди аристократии и городских чиновников, вечно грызшихся между собой за доходную территорию. Чаще всего их ожесточённые конфликты и разборки происходили где-то в стороне от глаз обывателей, но бывали редкие случаи, когда всё выходило из-под контроля, и улицы захлёстывала безбашенная резня всех со всеми; взаимных обид и предъяв всегда было в достатке, нужна была только хорошая искра. В подобных случаях стражи предпочитали не вмешиваться в поножовщину, прибывая лишь под самый конец, чтобы подсчитать трупы и повязать уцелевших, пока те не разбежались по тёмным углам.

Единственное место, всегда сохранявшее независимость и не платившее кому-либо дань, была Ивла’аршийская гильдия работорговцев. Сколь бы то ни было крупных латифундий, рудников или копий подле Лордэна не существовало, так что рабская сила подобного толка не была востребована, а грошовой прислуги для обслуживания особняков хватало и среди местного населения, так что гильдейские купцы выставляли на продажу исключительно рабынь для любовных утех, покупая и излавливая их во всех уголках света. Живой товар был поистине первосортным; совсем молоденькие и невинные, красивые на лицо и возбуждающие фигурой их продавали за чистое золото равное их собственному весу, а самых прелестных и обворожительных, обладавших необычной внешностью выставляли на аукцион, на который рассылали приглашения всем богатеям города.

Особенно ценились заморские девушки с тёмной, эбонитовой кожей и низшие эльфийки, но с последними всегда было очень много проблем, так как они, невзирая на страх пыток и казни, норовили сбегать от хозяев, а все попытки сломить их волю в одиноком заточении, чтобы те смирились с новой судьбой и приняли рабское существование, приводило только к тому, что эти гордые и непреклонные девушки предпочитали расстаться жизнью, чем жить в качестве чьей-то безвольной собственности. Причём в этом деле они проявляли недюжинные усердие и смекалку, от чего их приходилось держать взаперти, подальше от окон, острых предметов, раздев догола и обрив налысо, так как они исхищрялись повесится даже на собственных полосах. Разумеется, что подобные условия жизни крайне негативно сказывались на здоровье и внешнем виде эльфиек, от чего товар быстро портился и сильно терял в цене, делая всё трудоёмкое и рискованное предприятие крайне невыгодным.

Что же до девушек, которые не решались на этот отчаянный шаг, то после покупки их дальнейшая судьба складывалась по-всякому, в зависимости от характера и плотских пристрастий владельца, но, как правило, где-то через год-другой сытой и даже в чём-то роскошной жизни в дворцовых спальнях наскучившие и хорошенько поистрепавшиеся игрушки оказывались выброшенными на улицу, чтобы освободить место и время для новых. Не обученные иному ремеслу и не имея крова над головой, им приходилось идти в бордели, чтобы заработать себе на хлеб, если только им до того не удавалось охмурить и утащить под венец какого-нибудь лавочника средней руки, который ради их заморской красоты, был готов закрыть глаза на их неприглядное прошлое, взять на попечение чужого бастарда, а заодно до конца жизни терпеть насмешки.

Обитатели и работники квартала предпочитали носить яркие и броские наряды, обильно украшенные пуговицами, перьями, бубенцами и бахромой. Выискивавшие себе клиентов девицы были столь развязными и лихими, что нередко расхаживали по улицам в одних только юбках или чулках, потрясая обнажёнными грудями на радость подпитым гостям. Кстати, о них. Некоторые горожане, перед тем как войти в царство греха и наслаждения, имели привычку прятать благостные лица под цветастыми масками разных фасонов. Особенно скрытными и осторожными были те посетители, чьи фантазии были уж слишком необычными или откровенно больными.

То тут, то там среди праздной толпы любителей кутежа можно было встретить угрюмых, неприметно одетых мужиков с увесистыми дубинками на поясах, подменявших в Квартале Страстей городскую стражу. Это были люди образцовой выдержки и силы воли, способные устоять перед калейдоскопом соблазнов и искушений, за что их за глаза называли евнухами и голубками, но никто из остроумных шутников никогда бы н осмелился сказать им это в лицо, ведь тогда бы им самим пришлось распрощаться с мужским достоинством. Главной задачей хладнокровных надзирателей была охрана жриц любви, от перепивших гуляк, помощь во взимании платы, и усмирение смутьянов, но ещё они следили за всеми подозрительными чужаками, что осмеливались зайти на их территорию. Одним из таких нежелательных пришельцев был капитан Нейдуэн, быстро пробиравшийся через нескончаемый карнавал.

Капитану уже прежде доводилось бывать в этом злачном местечке, занимаясь расследованием нескольких убийств и одного поджога, в результате которого сгорели полторы дюжины людей, находившихся под сильнейшим воздействием выпивки и дурмана. Даже в те короткие визиты ему было до глубины души отвратительно находится в теле Храма человеческого упадка, разложения, торжества всего животного и низкого над разумным и высоким. В свободные от работы часы он никогда сюда не возвращался. Тем не менее, Хромос точно знал, где располагался бордель «Логово Суккуба». Дело было в громкой и невероятно дурной славе, которая выделяла данное заведение среди всех прочих публичных домов. Постоянные крики и сладострастные вопли истязаемых мужчин заставляли всех прохожих мужского пола почувствовать ноющую боль в паху и пробежать мимо дома как можно скорее, и только самые отважные или безумные мученики решались переступить через его порог. Стараясь не думать о творившихся там вещах, капитан свернул в соседний со зданием борделя переулок.

Здесь было сыро, грязно и пахло смесью подсохшей рвоты, скопившихся испражнений и сгнивших помоев. Вдоль домов, имевших красивые и ухоженные фасады, валялись кучи разорванного тряпья, разбитых бутылок и объедков, которыми довольно пировали банды разжиревших крыс. Среди сырого хлама капитан увидел сладко сопевшего мужчину в одних порванных кальсонах. Украденная одежда и грядущая простуда были лишь маленькой неприятностью в сравнение с наглыми грызунами, что принюхивались к аппетитным, пропахших копчённым салом пальцам и покрасневшему носу бессознательного пьянчужки. Хромос прошёл немного дальше по переулку, перешагивая через мутные лужи, и вот по правую руку из-за угла показался угрюмый и чутка покосившийся на бок дом. Он был старым и казался совершенно заброшенным; все окна были заколочены изнутри, а карниз и гурты покрывал толстый слой птичьего помёта и прилипших к нему перьев. Капитан трижды обошёл здание, внимательно прислушиваясь к каждому шороху, и тихонько постучал костяшками о зелёную дверь. Ждать долго не пришлось. Уши капитана уловили приглушенный звук шагов, и в двери открылось небольшое окошко.

— За чем пожаловал? — прогудел сиплый бас.

— Я принёс письмо от лысого эльфа, — спокойно ответил капитан, похлопав себя по карману.

Болезненно жёлтые глаза медленно осмотрели Хромоса, а затем окинули взглядом всё, что было за ним и вокруг него. Затянувшееся молчание стало беспокоить капитана, но спустя ещё пару мгновений окошко захлопнулось, и послышался скрип отодвигаемого засова.

— Отдавай меч и тогда можешь спускаться к остальным, — сказал коренастый мужчина, закрывавший бочкообразным телом всю ширину дверного проёма. На одной из его щербатых и скверно выбритых щёк розовели четыре выпуклых полоски шрамов, оставшихся после взмаха разбитой бутылки.

— Как скажешь, — спокойно и даже малость дружелюбно ответил Хромос и отстегнул ножны от ремня.

Привратник принял оружие и молча отступил в сторону, давая капитану пройти к лестнице и провожая его недобрым взглядом. У Хромоса не было ни капли сомнения, что бандит сразу признал в нём капитана городской стражи и что он непременно побежит доложить об этом хозяину, так что стоило вести себя осторожно и не слишком торопить события, а потому он одёрнул край дублета и пошёл вниз по каменным ступеням.

Под заброшенным домом скрывался на удивление просторный и недурно обставленный подвал, освещённый десятками свечей, чья копоть смешивалась у самого потолка с густыми клубами табачного дыма, покрывая деревянные балки тёмным налётом. В дальнем углу на высоком табурете восседал лютнист в шутовском колпаке и тихо наигрывал какую-то гнусавую, но при том довольно бойкую мелодию, и тихо бубнил себе под нос слова, то ли репетируя, то ли придумывая новую залихватскую песню о нелёгкой разбойничьей доле. За расставленными вдоль стен столами сидела на удивление разношёрстная публика: крепкие головорезы, грязные оборванцы, мелкие дворяне, мужиковатые тётки и тощие старики с белёсыми ожогами на пальцах и лицах, оставшимися после неоднократного клеймения, что выдавало в них бывших каторжников. Каждый из них был по-своему нечист на руку и давно позабыл о таких бесполезных вещах, как совесть, честь и сострадание. Они собирались в тайном кабаке, чтобы найти подельников или исполнителей для грядущего преступления, предложить свои услуги тем, кто не желал самостоятельно пачкать руки или был больно уж трусоват, сбыть краденное добро или же просто распить пару кружечек дрянного пойла и похвалиться грязными свершениями с такими же подонками. Впрочем, появление незваного, но небезызвестного гостя заставило всех притихнуть и потянуть руки к запрятанному средь одежд оружию.

— Сука, — буркнул кто-то и бесцеремонно сорвал с соседа шляпу, чтобы прикрыть ею лицо.

Силуэт этого человека напомнил Хромосу одного из подчинённых ему капралов, который никогда не вызывал к него и капли доверия, но капитан не стал подходить к нему, чтобы проверить возникшую догадку, и вместо того коротким жестом заказал кружку пива у четырёхпалого трактирщика и, чувствуя, что во всём заведении не найдётся человека, который будет рад пригласить его присесть за свою поляну, пошёл к одному из столов для игры кости. Кроме крупье в игре участвовала бледнолицая женщина, в одеждах хас-наажцев, а в центре стола уже лежала кучка монет ценой где-то в три с половиной серебряника, и шла очередь последнего переброса. До этого лидерство держал ловкорукий парнишка, с первого раза выбросивший три шестёрки, но на этот раз удача всё же улыбнулась хас-наажке. Перевернув стакан, она выбросила на стол ещё две тройки, и вместе с отложенными их теперь было четыре.

— Ххха! Вот так надо их’рать, ло’ртенс-ские сос-сунки! — сказала она, сгребая к себе кучку потёртых монет. Хотя её знание эрсумского было на весьма неплохом уровне, но из-за ужаснейшего акцента её почти никто не понял. Слишком уж шепелявой, свистящей и картавой была её речь. — Ейс, ты! Тафай с’атис-сь, я и тепья опых’раю!

— Какова начальная ставка? — спокойно спросил капитан, не обратив внимания на злорадное шипение девушки.

— Десять малых медных. Играешь?

— Да, — ответил Хромос и, получив стакан с пятью мелкими костями, положил на стол кожаный кошель.

Капитан играл осторожно, то пасуя, то проигрывая маленькие горстки медяков, иногда один серебряник, в то время как хас-наажка выигрывала почти каждый кон, всё больше погружаясь в бездонную и коварную пучину азарта. Словно королевская кобра, гордо расправившая великолепный чешуйчатый капюшон, она смотрела на других игроков свысока, не считая их хоть сколько-нибудь достойными соперниками. Периодически она отпускала в их сторону всяческие обидные шутки и язвительные насмешки, но капитан невозмутимо пропускал все её колкости мимо ушей, внимательно следя за окружением. Кроме выхода к зелёной двери, в стенах зала было ещё три прохода. Из одного слуги то и дело выносили подносы с едой, включая большую кружку пенного напитка для стража, а из двух других в залу постепенно заходили крепкие мордовороты с каменными рожами и молча рассаживались за свободные стулья и лавки, не требуя себя ни еды, ни выпивки.

Тем временем хас-наажка выбросила пару шестёрок и три двойки и, предвкушая очередную победу, поставила все выигранные за день монеты и в добавок вывернула каждый карман. Хромос ожидаемо спасовал, получив за это очередную насмешку в трусливости и укор в отсутствии мужества, а вот крупье внезапно поддержал ставку, хотя у него и было только две единицы. Хас-наажка самоуверенно отказалась от переброса, а крупье сгрёб три кости и с лёгкой улыбкой на устах и озорными огоньками в глазах бросил их в стакан. Парнишка встряхнул им пару раз и громко опрокинул его на стол. На всех трёх костях выпали единицы; абсолютная победа!

Бледная кожа на лице девушки стала алой от прилившей крови, а тело мелко затряслось от гнева. Она подскочила со стула и стала громко ругаться на непонятной смеси нескольких языков.

— Мива́ш гнис у́нхок[1]! — прокричала она, швырнув игральный стакан в ближайшую стену.

Ей очень хотелось впиться острыми ногтями в лицо ненавистного победителя и расцарапать его в кровь, но стоило ей попытаться реализовать это намерение, как за её спиной появился один из вышибал и схватил её тонкую талию своими здоровыми и сильными ручищами. Взбешённая девушка отчаянно извивалась, размахивала руками, брыкалась ногами и шипела, словно настоящая змея, но мужик без особых усилий поднял её в воздух и, перекинув через плечо, понёс, как мешок картошки, в сторону лестницы, чтобы вышвырнуть бузотёрку на улицу. Во время этого действия Хромос держал под носом полную и ни разу не отпитую кружку пива и молча переглядывался с крупье.

С самого начала капитан был уверен, что перед ним сидел колдун, правда очень и очень слабый, способный только показывать маленькие, безобидные фокусы, да на манипуляцию крошечными объектами, какими и являлись игральные кости. Подобные умельцы не были такой уж большой редкостью благодаря распутству многих аристократов, невольно плодивших бастардов-простолюдинов, наследовавших лишь долю силы своих отцов, которая в последствии разжижалась ещё сильнее. Хромос тоже мог проделывать нечто подобное, притягивая и отталкивая окружавшие его предметы, однако попытайся он со всей своей магической мощью повторить этот шулерский трюк, то, скорее всего, заставил бы кубики хаотично летать по стакану, как песок в бурю, или же просто разломал его в щепки первым же усилием. Тут требовалась филигранная работа, которой он никогда не тренировался.

Всё что было необходимо игроку, так это играть в поддавки, позволяя жертве проглотить наживку, и когда та окажется у него на крючке и потеряет всякую бдительность, то помочь кости выпасть нужной гранью, обчистив лопуха до нитки. Разумеется, что если подобное мошенничество раскрывалось, то за него можно было поплатиться жизнью, если только ценный шулер не соглашался впредь работать под надёжной крышей.

Умело разыграв этот спектакль, парень сидел и радостно пересчитывал выигрыш, высчитывая полагавшуюся ему долю. Впрочем, закончить подсчёты он не успел. Пятеро верзил, переглянувшись между собой, дружно поднялись с мест и пошли в сторону игрального стола. Почуяв приближение грозы, шулер ссыпал монеты в оттопыренный карман к запрятанным костям и быстренько слинял в безопасное место.

— Ей, вставай, — прорычал один из бандитов, но капитан продолжил сидеть, принюхиваясь к пиву. — Ты что оглох?

Разозлившейся бычара положил тяжёлую кисть на плечо Хромосу, намереваясь силой оттащить его от стола, но капитан резко подскочил со стула, словно получившая свободу пружина, и с размаху засадил своему обидчику в висок ребром кружки, расплескав пиво во все стороны. Мужика зашатало, и он повалился в руки стоявших позади товарищей. В тот же момент к капитану подскочил ещё один бугай, нацелившись на то, чтобы сломать ему челюсть пудовым кулачищем, в котором он сжимал продолговатый кусок свинца, но Хромос сумел в распоследний момент увернуться от размашистого удара и на выходе нанёс короткий и сильный тычок в мясистый бок. Тучный громила только поморщился и без промедлений вновь замахал кулаками, но точный и подлый удар угловатого каблука сапога по больному колену всё же заставил его взвыть от боли и повалиться в пивную лужу. Однако преимущество первого хода быстро уступило силе численного превосходства; в благородство здесь никто не играл, и Хромос, не уследив за тылом, был схвачен. Толстые и шершавые пальцы обвились вокруг шеи, перекрыв путь воздуху и крови. Лицо капитана побагровело, глаза выкатились из орбит, а вены на шее и лбе вздулись; он не мог сделать ни единого вдоха. Другого выхода не было и страж, схватив душителя за кисть, пустил в его тело разряд тока. Бандита тут же перекорёжило, и он в бешеных конвульсиях рухнул на пол, выпуская из-под одежды прозрачные струйки дыма.

Времени отдышаться не было, и Хромос, почти не целясь, сразил молнией ещё двух вышибал, не успевших отбежать подальше. Остальные участники драки и посетители вытянулись вдоль стен, попрятались под столы, уступая место прибывшему подкреплению. Семеро арбалетчиков выстроились широким полукругом и нацелили взведённое оружие на откашливавшегося капитана, у которого всё ещё кружилась голова. Ситуация была патовая; увернуться не то, что от семи, а хотя бы от одного выстрела с близкого расстояния Хромос был неспособен, а единственным способом сохранить свою жизнь было разом убить мощной магической атакой всех стрелков, а вместе с ними ещё и половину посетителей воровской малины. Противники напряжённо смотрели друг на друга, пытаясь уловить малейшее движение, чтобы сделать ход первым, и каждый из них чувствовал, как костлявая рука смерти высоко занесла над их головами зубастую, покрытую пятнами ржавчины косу, но за мгновение до катастрофы в комнате раздались звонкие, одинокие аплодисменты.

— Браво! Браво, капитан Нейдуэн! Это было просто великолепно! — вслед за глубоким, сиплым голосом между стрелками появился мужчина средних лет, одетый в белую рубаху с пышными рукавами и в красно-коричневую жилетку, расшитую серебряными нитями, изображавшими какой-то густой растительный узор. Его длинные каштановые волосы с проседью были собраны в тугой конский хвост и перевязаны узкой чёрной лентой. Что же до его фигуры, то она была хотя и крепкой на вид, но весьма странно сложенной. Чутка сутулый, одно плечо выше другого, слегка выпирающий, но всё же не обвисший живот, покоившихся на коротких мускулистых ногах, и правый глаз, застывший в неизменном, тонком прищуре, словно бы стягивающий всё лицо в одну точку. Казалось, что изобразивший его художник разочаровался в своём творении и в эмоциональном порыве скомкал и измял лист с рисунком, но затем остыл, передумал и попытался расправить лист, но так и не сумел вернуть ему изначальную гладкость. Проще говоря — мужичок был кривоватый. — Конечно, это не сравниться теми представлениями, которые вы прежде давали на Арене. Всё же приятно снова увидеть вас в действии. Как никак я — ваш самый большой поклонник. Хотя я не знал, что, приходя в гости, в ваших родных краях сперва заведено бить хозяевам морды.

— Тогда должно быть в ваших родных краях принято подмешивать дурман в напитки гостей? Да, Иклос? — спросил Хромос, всматриваясь в бесстыжие серые глаза.

— Ха-а! — вновь рассмеялся мужчина, потрясая указательным пальцем с крупным серебряным перстнем. — А у вас неожиданно тонкий нюх, капитан. Впрочем, что-то мы неправильно начали наше знакомство. Вы ведь пришли сюда не за тем, чтобы увести меня и всех этих почтеннейших людей в тюремные казематы?

— Нет, мне надо с вами переговорить по одному особому делу.

— Хвала Богам, у меня прямо гора с плеч свалилась, — Иклос наигранно вознёс руки к небесам, состроив блаженную гримасу. — Тогда, может, забудем это крошечное недоразумение и поднимемся в мой кабинет? А то здесь что-то слишком много лишних ушей, чтобы обсуждать важные вопросы.

— Раз вы предлагаете, то я не откажусь, — ответил капитан, выходя из боевой стойки, но не теряя бдительности.

— Всё мужики, расходимся, — приказал Иклос, и бандиты синхронно, словно вымуштрованные солдаты, опустили арбалеты. — Капитан Нейдуэн, прошу, идёмте за мной.

Из подсобки прибежали несколько слуг и стали приводить поверженных капитаном товарищей в чувства. Хромос был практически уверен, что они все были живы и вскоре оклемаются. Своим первым ударом кружкой он рассёк мужику бровь, и теперь половина его лица была густо заляпана темнеющей и подсыхающей кровью. Подобные раны неизменно сопутствовали бандитскому образу жизни, были чем-то недостойным внимания и переживаний, но Иклос не стал бы беспокоиться, даже если бы по итогу драки капитан всё же отправил его прислужников в загробный мир. На то они и были обычными шестёрками.

Следуя за малость прихрамывавшим законником, Хромос вышел на лестницу, чьи ступени были освещены тонкими полосками света заходящего солнца, сумевшими протиснутся сквозь щели между плотно подогнанными досками на окнах. Там же капитан заметил, что под стянутыми на затылок волосами Иклос прятал небольшую плешь на макушке, но она всё равно проглядывала меж прядями, позоря хозяина. Придерживаясь за перила, они прошли мимо закрытой на цепи двери первого этажа и поднялись ещё выше.

На втором этаже было гораздо светлее благодаря зажжённым свечам в настенных канделябрах, а расстеленный на полу ковёр создавал ощущение домашнего комфорта и уюта, отсутствовавшие в весьма скудной подвальной зале. Следуя по коридору за Иклосом, Хромос то и дело слышал из-за стен щебечущие женские голоса. Их было не меньше пяти или шести, а в воздухе витали запахи дорогих благовоний и цветочных духов. Другой человек подумал бы, что в здании скрывался очередной бордель, но капитан, знавший некоторые особенности местных увеселительных заведений и все повадки теневых авторитетов, догадывался, что эти девушки были любовницами Иклоса, которых он предпочитал держать под боком.

За поворотом Т-образного коридора Хромоса ожидал большой сюрприз. Напротив двери кабинета одной задницей на двух стульях сидел огромный богатырь с глубокими морщинами на угловатом лице и стругал ножом полено, предавая ему форму звериного идола. Одет он был в такую же рубаху и жилетку, что и у Иклоса, только из тёмно-зелёного атласа без узоров. Подобный элегантный наряд смотрелся на его громоздкой фигуре весьма комично и нелепо. Заслышав шаги, он оторвался от своего занятия и одарил пришельцев недовольным взглядом.

— Зар у вокла, — сказал ему Иклос и здоровяк, гулко хмыкнув, продолжил заботливо вырезать маленького божка. — Простите, он почти ничего не понимает по-эрсумски, хотя проживает в городе уже далеко не первый год. Прошу, заходите.

— А что это был за… — Хромос попытался задать вопрос, но, едва переступив через порог, проглотил язык.

Внутри кабинета напротив входа на диване сидел ещё один исполин, как две капли воды похожий на первого. У них были одинаково огромные носы, выпирающие надбровные дуги и широкие вытянутые челюсти с характерной ямкой на массивном подбородке. Капитан машинально обернулся, чтобы проверить, не померещилось ли ему, но всё было взаправду.

— Знакомьтесь, капитан. Это Норг, а это Чорг. Они мои телохранители и самые доверенные лица на всём белом свете. Ну, не стойте в дверях. Проходите и присаживайтесь вон на то кресло.

— Да, — отрешённо ответил Хромос, всё продолжая таращиться на могучих близнецов.

По знаку Иклоса Чорг поднялся с дивана, издавшего полный страдания плаксивый скрип, и пошёл в сторону двери. Он был на две головы выше капитана, а при каждом его шаге содержимое стоявшей на столе чернильницы вздрагивало, покрываясь дрожащими кругами.

— Ну не красавцы ли?! — с гордостью спросил Иклос, закрывая за Чоргом дверь, в которую он едва поместился.

— Крепкие ребята, хорошо, что с ними драться не пришлось, — ответил Хромос усаживаясь в кресло, обитое мягкой красной кожей. Кабинет у Иклоса был великолепным и больше напоминал комнату из герцогского дворца, чем берлогу бандита, за тем маленьким исключением, что здесь не было ни единой крохи золота. Вместо него комната была заставлена изделиями из серебра, украшенными гранатами и рубинами. — Где вы их наняли?

— Это было давно. По некоторым причинам я был вынужден странствовать в далёких краях, и наши пути пересеклись в небольшом, захолустном городке, чьё название я позабыл за бесполезностью и давностью лет. Они тогда отчасти по неосторожности, но в большей степени из-за незнания тамошних обычаев и законов влипли в одну крайне неприятную историю с очень тяжёлыми и непоправимыми последствиями. Сидя в тюрьме, они дожидались суда местного феодала, который бы непременно приговорил их к пожизненной каторге в самых суровых условиях или же к смерти, а я, услышав их трогательную историю, решил, что не гоже растрачивать юные дарования таким глупым и бесплодным образом, так что по доброте душевной помог им выйти сухими из воды и предложил непыльную работёнку в уплату их долга.

— Да вы само благородство, но они вообще люди? — спросил капитан, в то время как Иклос стоял перед шкафом, заставленным причудливыми бутылками.

— Только на три четверти, — атаман взял бутыль из тёмно-синего стекла и пару шестигранных бокалов, выточенных из увесистых кусков мутного горного хрусталя. — Их бабка была тун’мандской орчихой. Вообще история крайне занятная. Вам сколько налить?

— Пожалуй, я откажусь, — в голосе Хромоса сквозила наигранная благодарность.

— Капитан, неужели вы думаете, что я стану травить своего дражайшего гостя по второму разу? Когда же я успел опуститься в ваших глазах так низко? — Иклос трагично положил руку на грудь и попытался изобразить печаль, но кривая ухмылка не покинула его лица. Актёр из него был никудышный, но зато игрок он был отменный. — Давайте вы сами выберите себе бокал, а я первым выпью из оставленного мне. Вас это устроит?

Хромос одобрительно махнул рукой, и Иклос, присев на противоположное кресло, поставил стаканы на круглый стол и ловко разлил по ним душистый, пахнущий карамелью и черносливом напиток.

— Так вот о близнецах. Их дед был картографом и входил в состав разведывательного отряда, который занимался поиском ресурсов и новых мест для постов и деревень. Во время одной из таких экспедиций на них внезапно напала стая хищников и разорвала в клочья почти всех участников, а те, кто сумел убежать, были обречены скитаться по бескрайним просторам жестокой и бесплодной тундры. Кто-то умер от голода, кто-то в пасти хищников или на рогах травоядных зверей, зато их деду посчастливилось наткнуться на кочующее вслед за волосатыми слонами племя орков. Тамошние орки не чета нашим, они больше и сильнее, но при том гораздо спокойнее и рассудительнее, а кожа у них не зелёная, а желтовато-коричневая. Их языка он не знал, но при помощи жестов и рисунков, он смог с ними кое-как объясниться, и они приняли его к себе, накормили и пообещали доставить его к людям, если он в ответ поможет им выторговать лучшую цену за добытые ими шкуры и бивни. Тогда же он и приглянулся одной из молоденьких орчих. Вот представьте себе, капитан, что здоровенная деваха, выше вас на голову, а то и две, с руками толще вашей ноги и полным ртом острых клыков, которыми можно запросто перекусить телячью ногу, влюбилась в какого-то человеческого задохлика! И ведь такой отказать невозможно! Прибьёт от душевного расстройства и будет полностью права. Так что ему там было очень весело, правда я до сих пор удивляюсь, как она ему все кости в постели не переломала. Затем он долго странствовал с ними, пока племя наконец не добралось до краёв, где обитают люди. Тогда он выполнил свою часть уговора, а после покинул племя, но уже вместе с беременной орчихой. Тихонечко свалить в одиночку шансов не было! Впрочем, она оказалась очень хорошей хозяйкой и матерью, а временами могла подменить волов на пашне, если тем нездоровилось.

— И теперь дети её детей прислуживают вам?

— Всё верно, — подтвердил Иклос и выпил сразу треть стакана, — но довольно отвлекаться, вы ведь пришли ко мне по какому-то делу, а не ради пустой болтавни. Хотите что-нибудь купить или продать, а может нанять кого-нибудь или предложить свои услуги? Я знаю много людей, заинтересованных в сотрудничестве со стражами вашего ранга, а некоторые предпочтут именно вас всем остальным.

— Нет, я пришёл сюда не работу искать, а чтобы прикупить быстродействующего яда. У вас ведь наверняка найдётся что-нибудь подходящее?

— Ну, разумеется! Есть соки растений, свежие яды заморских змей, подоенных этим утром, и, конечно же, чёртова уйма кантареллы и мышьяка, хоть горстями жуй! Могу помочь вам с выбором средства убийства, но прошу поделиться, как именно вы бы хотели отравить свою жертву и сколь мучительную или же сколь скорую кончину вы ей желаете учинить.

— Благодарю, но мне нужен один конкретный яд.

— И какой же? — Иклос прищурил второй глаз, а тембр его голоса потерял былую теплоту.

— Яд Туманных Островов, — твёрдо и медленно произнёс Хромос, отодвигая от себя предложенный ему стакан, — надеюсь, вы подскажите, где я могу им разжиться?

— Капитан, вы же как никто другой должны быть осведомлены, что он в городе больше не продаётся. Спрос превысил предложение и почти все морские зверушки, из которых его делали, теперь исчезли, а выжившие прячутся в самых глубоких и тёмных расщелинах, куда не рискнёт погружаться даже самый опытный выносливый ныряльщик. Потому нынче его изготавливают считанные капли, и до наших краёв попросту ничего не доходит.

— Тогда почему пару дней назад одна эльфийка была убита оружием, смазанным этим самым ядом. Неужели вы об этом не слышали?

— Хгм, конечно же, я слышал об этом убийстве и ещё об одном очень похожем, — Иклос почесал пышные, топорщившиеся бакенбарды, предававшие его округлому лицу более ромбовидную форму. — В нашей среде подобные слухи разносятся со скоростью лесного пожара, особенно когда жертв ещё и… свежуют. Можете мне не верить, но я готов поклясться перед лицами всех Богов, могилою моей любимой матушки и моей собственной жизнью, что я совершенно не причастен к этим смертям.

— Если бы подозревали вас в этих убийствах, то я бы не стал приходить в ваше заведение один, не стал бы сдавать на входе оружие, и мы бы сейчас вот так не сидели за одним столом, — ответил капитан, ни капли не поверив в искренность клятвы прожжённого лжеца, — но, по полученным нами сведениям, раньше именно вы занимались продажей этого яда.

— Ммм… так значит, это ваши ребята вчера шатались по городу, избивая до полусмерти всех, кто подвернётся под руку?

— Вы это о чём?

— Сегодня утром ко мне забежали друзья-товарищи и рассказали, что весь вчерашний день кучка доселе никому неизвестных и наглухо отбитых отморозков заваливалась к достойнейшим людям и расспрашивала их сперва о яде, а потом уже обо и мне. При этом они совершенно не брезговали ломать носы, рёбра, пальцы и выбивать зубы, топить людей в бочонках или держать их над горящим костром, иначе говоря, они делали всё чтобы расположить собеседников к откровенному и доверительному разговору. Это было бы вполне обычным делом, если бы при этом дознаватели были облачены в форменные доспехи или тыкали всем в рыло свои затёртые, наделяющие их всеобъемлющей и вседозволяющей властью бляхи городской стражи, но никаких таких вещей у них при себе не имелось.

— Насколько мне известно, в этот раз сведения собирали по-тихому, без насилия. К тому же наши ребята кого-нибудь уж точно утащили бы за решётку. Так что это кто-то ещё.

— Да, эти-то просто оставляли своих несчастных жертв истекать кровью на холодном полу, а ваши бравые солдатики до такого никогда не опустились. Знаю, что на вас регулярно клевещут, но я продолжаю верить в ваше… благородство и… человеколюбие? Хе-хе. — Иклос сделал паузу и приложился к стакану. — Кончено, это могли быть всего лишь юные хулиганы, возомнившие о себе слишком многое, но на сердце у меня всё равно было как-то неспокойно. Я был полон странных предчувствий и дурных мыслей. И вот в это тревожное и беззаконное время ко мне прибегает охранник с докладом, что в мою святую обитель явился капитан стражи с самой скверной и паскудной репутацией из всех двенадцати! Скажу честно, я был очень близок к тому, чтобы отдать приказ расстрелять вас безо всяких приветствий.

— Почему же так не сделали?

— Ваша смерть на моём пороге обошлась бы слишком дорого, ведь в Крепости наверняка знают, куда вы сегодня пошли выпить кружечку хмельного, не так ли? К тому же моё чутьё подсказывало, что мы с вами таки сможем найти общий язык, и, видимо, оно всё же не ошиблось. Выпьем за мир!

— За мир, — буркнул Хромос и, легонько чокнувшись, к большому неудовольствию Иклоса поставил стакан назад, не приложившись к нему губами. — А у вас есть идеи, кем ещё могли быть эти молодчики, кроме стражей?

— Пока что никаких конкретных догадок у меня, увы, нет. Избитые не смогли толком описать тех подонков, видимо сказались многочисленные удары по голове, хотя подобная забывчивость у каждого из них кажется мне больно уж подозрительной. Между прочим, должен сказать, что я крайне высоко ценю слухи, сплетни и всяческого рода толки; всегда стараюсь разузнать как можно больше о людях, с которыми веду дела или которые внезапно могут в них вмешаться, а потому я знаю почти все крупные события в городе наперёд — кто, где, когда и что сделает. Однако то, что сейчас творится в нашей славной долине, выходит за все рамки моих ожиданий.

— Жаль, я-то надеялся, что человек ваших-то возможностей и талантов смог бы приоткрыть завесу над тайной всего происходящего. Но, может быть, вы всё же знаете, где убийца мог достать столь редкий ныне яд?

— От меня, — нехотя признался Иклос, — но я его никому не продавал.

— Это как?

— Меня обокрали. Можете мне не верить, но такое тоже бывает. Три дня назад ночью кто-то проник сюда и порылся в моей сокровищнице. Запрятана она надёжно, а единственный ключ я всегда ношу при себе, — Иклос расстегнул пуговицу на воротнике и показал толстую серебристую цепочку. — Он стащил у меня мешок золотых крон, несколько карт с городскими секретами и последний флакон с ядом, который я приберегал для личного использования в… особых случаях. Сами понимаете, что я не стал оповещать стражу об этом происшествии.

— А как он это провернул? У вас тут вроде, и охраны полно, и окна заколочены, и двери все заперты.

— Без малейшего понятия. Ночью никто ничего не видел и не слышал, а утром все двери и замки были отперты. Никаких следов или свидетелей мы не нашли, хотя дважды перетрясли всю округу. У меня есть все основания полагать, что это был кто-то неместный, в противном случае он бы знал, что бывает с теми, кто смеет у меня красть, — в глазах Иклоса вспыхнуло ледяное пламя. В этом трепещущем огне виднелись отрывки кровавых событий, память о которых он столь бережно хранил в голове.

— А есть что-то кроме этого, что заставило вас так думать?

— Есть кое-что, — Иклос хитро прищурился, постучав пальцем по краю стакана. — Хотите знать?

— Разумеется.

— Тогда как насчёт небольшой сделки? Вы расскажете то, что хочу знать я, а я расскажу о моих догадках и подозрениях насчёт этого человека. Заметьте, до этого я отвечал на ваши вопросы совершенно бесплатно, и даже теперь не прошу денег!

— Ха, для такого человека, как вы, это поистине щедрое предложение. Так какой вопрос вы хотите мне задать? —спросил Хромос, предчувствуя подвох.

— Позвольте начать мне немного издалека, чтобы вы смогли лучше понять, что же именно я хочу узнать, — Иклос сделал небольшую паузу и наполнил свой бокал. — Уверен вы не раз слышали, что Лордэн это город, где исполняются мечты, где бедняк может стать королём, надо лишь очень сильно этого захотеть и приложить хотя бы капельку усилий, но я и вы, мы-то точно знаем, что это всё сказки для дурачков-простачков, с которых хотят стрясти всё до последней монеты и выжать их силы до суха. Конкурентов здесь не терпят, особенно иноземцев, и нам, пришлым чужакам, приходится искать себе властных покровителей и быть покорными, чтобы просто выжить в этом славном городишке. Они есть у меня, они есть и у вас…

— Хотите знать, перед кем я выслуживаюсь? — перебил его уязвлённый капитан.

— Нет-нет, я и так уже давно знаю, с кем вы дружите, ну или дружили. Впрочем, отнюдь не семья Алуэстро помогла вам закрепиться и подняться по службе. Вам не приходилось вечно лебезить и угождать сенаторам и их родственникам, потому что от всей этой придворной мерзости и гнили вас отгородил господин Командующий городской стражей — суровый и великодушный Хейндир Уонлинг.

— Вы хотите знать, что меня с ним связывает?

— И эта история мне уже давно известна, как и всякой лордэнской дворняге. В ней нет никакого секрета, — скучающе отмахнулся Иклос. — Он — боевой товарищ вашего покойного отца, он был тем, кто привёз вас сюда, и он тот, кто бережёт вас от бесконечных интриг и склок, принимая весь удар на себя. Я знаю про вас всё, что может быть хоть чуточку полезным и много ещё такого, о чём даже вы сами не знаете или боитесь себе в том признаться, но вот господин Уонлинг… Он остаётся для меня великой загадкой за семью печатями.

— В каком это смысле?

— Кому он служит? Как он сумел занять столь высокий пост?

— Он получил эту должность за свой боевой опыт и непревзойдённое мастерство, что здесь непонятного?

— Неужели вы столь наивны, что верите в эту сказку? Что же, капитан, видимо я существенно переоценил вашу проницательность, либо вы слишком редко бываете на светских приёмах. Позвольте я вам растолкую.

Да, ваш друг силён и опытен, когда-то он был уважаемым рыцарем в ордене и у него весьма знатное происхождение, как-никак он младший сын ярла, но даже со всеми этими достоинствами он смог бы стать только капитаном, уткнувшись в непреодолимый потолок. Сенат на протяжении веков вбирал начальника стражи из числа капитанов, принадлежавших к старым лордэнским семьям, а тут внезапно сделал такое исключение, хотя достойных претендентов на этот пост было хоть отбавляй. Если я правильно помню, то после поражения второй кандидат с горя постригся в монахи и ушёл в крестовый поход, из которого уже не вернулся, а третий не выдержал подобного унижения и пустил себе кровь. Место одного из них вскоре заняли вы, хоть и не сразу были повышены, а…

— Мне вверили командовать корпусами, что прежде подчинялись Хейндиру, так что не путайте.

— Ах, простите, видимо кто-то намеренно старался вас очернить, — стушевал Иклос, видя, как побагровел капитан. — В любом случае, я долго пытался разузнать тайну его небывалого успеха, но все мои усилия оказывались тщетными. Каждый человек неизменно повторял мне одну и туже же пошленькую басенку про воина столь великого и прославленного, что ему удалось разбить многолетние устои. Поэтому я прошу вас открыть мне запретную истину.

— Я только знаю, что у него тоже были хорошие отношения с семьёй Алуэстро, ещё с Ка́льгорами, кланом Загриз-Анруг и к нему крайне благосклонен сенатор Валтир Минрифф. Врагов у него как таковых нет.

— Это-то и есть самое странное, — ответил Иклос, всматриваясь в глаза Хромоса. У него была поразительная способность по движению глаз, тону речи и малейшим изменениям в мимике лица понимать, когда люди врали ему или же пытались что-то скрыть. Сейчас он этого не чувствовал. — Я удивлён, что даже вы, самый близкий к господину Уонлингу человек, не знаете ответ на вопрос, мучающий меня и не дающий спокойно спать по ночам. Хотя это тоже в своём роде информация, дающая мне новую пищу для размышлений. Ладно… По уговору теперь настала моя очередь делиться.

Хромос немного подался вперёд, готовясь ловить каждое слово прохиндея.

— За день до похищения яда в моё заведение пришёл чужеземец в широкополой шляпе; вшивый, нищий оборванец, какого можно встретить у любого храма или дешёвого кабака. Я сам его не видел, гостей много, а я всего один такой, но мне позже рассказали о нём мои слуги. Он провёл здесь где-то с час-полтора, про себя самого не проронил и слова, зато беспрестанно расспрашивал о самых важных местах, о вас, стражах, капитанах, попросил дать адреса пары аптек или торговцев-алхимиков и в конце спросил, не происходило ли в последнее время чего странного в городе.

— И вы рассказали ему то, что он хотел? — поинтересовался Хромос, вспоминая о краже в аптеке, где работала прелестная полуэльфка.

— Да, мы продали ему те сведения, о которых он просил. Ну, конечно, кроме его последнего запроса, там мы ему ничем помочь не смогли.

— Зато теперь странностей хоть отбавляй.

— Это уж точно.

—Какими деньгами он заплатил?

— Серебряниками Эрсума, а вот говорил он на эльфийском. Хорошо в целом, но с таким едва заметным грубоватым акцентом. Не в смысле, что плохим, но некоторые буквы говорил более твёрдо и звонко, чем этого требует классическое произношение или то, на котором общаются образованные люди в нашем крае.

— А он называл своё имя?

— Мы здесь не спрашиваем имён. Всё равно те, кто хочет остаться неузнанным, назовут другое, а возможности проверить правдивость заявлений у нас в большинстве случаев нет.

— Тогда как он выглядел? Ваши работники должны были запомнить его лицо.

— Вот тут вот есть небольшая загвоздка. Он большую часть времени закрывал низ лица шарфом и лишь пару раз опускал его. Мой слуга смог его разглядеть, но вот описать его или нарисовать он решительно не может. Говорит, что оно никакое! Самая что ни на есть обычная харя. Чёрт. Знал бы, что дело обернётся подобным образом, то обязательно бы сам его принял. Уж я бы его хорошенько запомнил. Единственные приметы, которые мой подопечный смог точно назвать: глаза карие, волосы тёмные, без бороды и усов, ростом невысокий. Ах да… ещё одна небольшая деталь. Он был в перчатках из толстой кожи. Быть может, что он скрывает на них какую-то отметину.

— Для скорейших поисков было бы недурно знать это наверняка, а то как-то негусто выходит. И всё же вы уверены, что этот посетитель и ночной вор это один и тот же, а не два разных человека?

— Почти полностью. Думаю, вам известен факт, что большинство воров любят разведать местность, перед тем как идти на дело, чтобы не двигаться как слепой котёнок. В подвале пивнушка, на этом этаже обитаю и работаю я, а с обычными клиентами работают на этаже под нами. Туда же отвели и его для обсуждения цены. Думаю, чужеземец успел неплохо осмотреться, когда его ненадолго оставили без присмотра в одной из комнате для обсуждения и свершения сделок. Да, в тот день были и другие клиенты, но с ними мы уже прежде имели дело, так что они люди более-менее проверенные.

— Вы говорили, что он, кроме всего прочего, украл у вас какие-то карты. Что на них?

— Ну, одна из них не особо ценная; на ней обозначены места вроде этого: пара чёрных лавок с особыми товарами, молчаливые скупщики краденного, дома, где можно надёжно спрятаться от розыска. А вот вторая — это карта системы всех подземных ходов в городе, с местами выходов и выходов. При желании можно спокойно добраться почти до любого места незамеченным, если вас не вывернет наизнанку от царящего там смрада.

— Не представляю себе, что кто-то сунется туда по доброй воле, — Хромос почесал висок, стараясь припомнить подобные случаи. — Мне подчинённые рассказали, как однажды загнанный в угол вор от отчаяния спрыгнул в стоявший рядом колодец канализации. Разумеется, что никто не захотел прыгать за ним следом, да и нужды в том не было никакой. Через день его размокшее тело вынесло в речной канал, вместе с прочими отходами. Кажется, он сломал себе обе ноги при падении, а затем захлебнулся нечистотами.

— Люблю такие истории, — Иклос поднял стакан в воздух. — А теперь позвольте мне спросить, что вы будете делать с этим человеком, когда его поймаете?

— Если мы сможем взять его живым, то он будет отдан под суд, который непременно приговорит его к смертной казни.

— К какой?

— Повешение.

— Скукота! Вот всё мне в этом городе нравится; так много способов поразвлечься и повеселиться в компании славных парней, но вот публичные мероприятия — сплошное разочарование и смертельная тоска! Вот от чего же здесь не рубят голов топорами, не четвертуют члены конями, не режут животов пилами и не сжигают ведьм под благочестивые завывания попов?! Где шествия колон с факелами, где погони за неверными с дубинами, где, в конце концов, их полёт мысли и фантазии!? Так жить попросту нельзя!

— Голову рубят лишь благородным, но свои прегрешения они чаще искупают золотом. А со всем остальным вы и сами прекрасно справляетесь, без помощи городских властей.

— Ха, вы это, конечно, верно подметили, но хотелось бы какого-нибудь общего праздника, чувства единства со всеми, слияния с толпой, орущей и беснующейся в кровожадном исступлении, прямо как это бывало в детстве, — тут Иклос призадумался, отхлебнул напитка, и его в его глазах появилось озарение. — Мне эти разговоры тут напомнили слова одного бродяги-мудреца, с которым мне посчастливилось однажды повстречаться в дороге. «За золото простят грехи жрецы и в путь отправят с добрым словом, но коль захочешь милости Богов, то преподнеси им кровь; неважно чью», — так он мне сказал.

— Видимо этот мудрец слишком много общался с адептами тёмных культов.

— О нет, капитан, вот тут вы ошибаетесь. Вся разница между Тёмными и Светлыми Богами заключена в тех дарах, которые они преподносят людям за их преданность, но эти самые дары не так уж отличны между собой. Одни боги больше всего жаждут крови животных, а другие человеческой, отдавая предпочтение юным девственницам, законченным грешникам или доблестным воинам. В остальном они все одинаково капризны, мстительны и переменчивы в своих решениях.

— Но на посмертном суде мы будем держать ответ именно перед ними.

— Хо-хо, думаю, что мой приговор уже давно вынесен. Изменить его я не сумею, даже если постригусь в монахи самого сурового толка и до конца моих дней буду пробивать подножие каменного алтаря лбом, питаться одной лишь холодной водой с пеплом и носить смердящую ветошь, отказавшись не только от злых деяний и мирских страстей, но и если более никогда не посмею противиться чужому злу и насилию, даже если это будет означать мою собственную погибель. До сих пор удивляюсь, как некоторые люди готовы рискнуть всеми земными благами ради призрачного шанса, обещанного древними, полузабытыми и вероятно умалишёнными изгоями, получить все блаженства загробного царства, — Иклос улыбнулся ещё шире прежнего и одним махом опустошил стакан. — Хах! Годы идут, а я всё тот же нахальный еретик что и в юные годы, может даже ещё более опасный и злостный чем прежде! Иногда мне кажется, что того дивного места и вовсе не существует или же что нам, смертным, туда путь навеки закрыт. Да, мне самому доводилось воочию видеть сияющих ангелов, паривших над шпилями храмов Старейшей Звезды, слышать полуночные завывания призраков на старых, заброшенных кладбищах, и лицезреть одержимых и бесноватых дев да юнцов, перед тем как инквизиторы прерывали их муки священным огнём, но ещё я точно знаю, что даже самые добрые и сострадательные люди, вернувшись с той стороны, теряли человечность и неотвратимо становились кровожадными чудовищами. Мда… Может быть, что это суровое наказание за неповиновение воле Богов, даже если возвращённые к жизни сами того вовсе не желали, а были насильственно вырваны из вечного сна чёрным колдовством, но сдаётся мне, что они видели там не зелёные луга посреди плодовых деревьев и не чистые пруды с водой, вкусной словно нектар, в которой плещутся и кружат свои танцы сверкающие золотые рыбки. Это всего лишь наша фантазия, образ лучшего мира, который мы полностью перерисовали с самых красивых и благодатных уголков нашего собственного; заветный карай покоя и блаженства, уготованный для страждущих и обделённых, а также праведных и правоверных. Разе загробный мир, мир Богов и духов должен быть хоть чем-то похожим н наш? Ведь он находится за пределами нашего мира, а значит, что и может выходить за пределы всякого нашего понимания, наших чувств и быть чем-то, что мы никогда не сможем найти в нашей действительности, что мы никогда не сможем себе вообразить и представить в самых смелых и безумных фантазиях. Я знаю, что там наверняка что-то есть, но это точно не то, чему мы возводим мраморные лачуги с расписными потолками и в чью честь мы отливаем золотые безделушки. Зачем величайшему и первозданному, всесильному и всезнающему существу тратить хоть мгновение своей вечности на кого-то столь жалкого и никчёмного, бессильного и мимолётного, глупого и тщедушного как презренная человеческая тварь? Мы возводим храмы не во славу Творцов и Столпов Мироздания, а во имя маленьких царьков, которых мы сами же своими молитвами и подношениями возносим и наделяем властью над нами, а затем молим их о снисхождении и благословении. Но все эти Божества, наши добродетели, — ничто перед Ним… сокрытым в необъятном мраке тысячелетий…

С каждым произнесённым словом застывшие глаза Иклоса всё более походили на безжизненные полированные шарики стали, пронзавшие взглядом пространство, время и ту мистическую завесу, что надёжно оберегала тайны Богов и секреты мертвецов от посягательств и потуг величайших мыслителей. Казалось, что он уже видел очертания того хтонического титана, эхо чьего шёпота он изредка слышал в самых прекрасных и красочных снах, которые обычные люди сочли бы ужаснейшими из кошмаров. Нутро капитана содрогнулось. Казалось, что в комнате кроме них двух появился ещё кто-то третий. Он стоял позади кресла Иклоса и держал худые, кривые руки на его плечах, но затем бандит встрепенулся, незримая сущность бесследно растворилась, и он вновь превратился в того улыбчивого и нарочито дружелюбного хозяина жизни, принимавшего дорого гостя.

— А ведь знаете, повешение всё же бывает весёлым, но только в том случае, если палач сделает верёвку покороче и шея не сломается сразу при падении. Они тогда забавно так дрыгают ножками с краснеющими лицами, раскачиваясь из стороны в сторону, пуская изо рта пенную слюну, а ты всё смотришь и гадаешь — наложит ли он кучу в штаны перед тем, как задохнуться или же нет?

— Ну, когда будем казнить убийцу, можете попросить об этой маленькой услуге нашего палача. Уверен, что вы с ним водите дружбу, раз у вас столь схожие увлечения.

— Да, Анри поразительный мужик, столько тонкостей ремесла знает, что прямо диву даёшься, но у меня есть встречное предложение и для вас. Раз уж убийцу всё равно ждёт смерть, то почему бы вам не привести его ко мне, когда вы его поймаете? Я должен поквитаться с ним за его дерзость и проявленное неуважение. Потом я его вам, конечно же, верну… по частям…

— Нет, — отрезал Хромос.

— Ну что вы, капитан, не отказывайтесь так сразу. За эту услугу я вам щедро заплачу деньгами или сведениями. Могу сдать вам пару продажных капралов или может даже капитана… — Иклос лукаво подмигнул. — У нас есть огромные перспективы для продолжительно и крайне плодотворного сотрудничества!

— Чтобы вы мне не предложили, я всё равно отвечу вам отказом.

— Это ваш окончательный ответ?

—Да.

— Эх, вы поистине упёртый и несговорчивый человек и полностью оправдываете свою репутацию, но знайте! Мои дружеские объятия для вас всегда раскрыты, и я всегда буду рад принять вас и предложить… угощение, — Иклос покосился на нетронутый напиток в стакане. — Подозреваю, что у вас ко мне больше нет никаких вопросов?

— Только один. Почему пароль на входе упоминает лысого эльфа?

— А вы за всю свою жизнь хотя бы одного такого видели? Нет? Вот потому-то пароль именно такой; никто случайно его не ляпнет, а запоминается он чрезвычайно легко и просто. Что же, — с этими словами главарь поднялся из кресла, — мне было очень приятно встретиться в вами лично, так сказать наконец-то познать самого человека, а не ходящие о нём толки. Надеюсь, что и вам наша маленькая деловая беседа принесла должное удовольствие.

— Можно сказать, что и так. По крайней мере в вашей компании скучать не приходится.

— Отрадно это слышать, — бандит улыбнулся шире прежнего и в лучших рыцарских манерах протянул Хромосу руку. Капитан ответил ему куда более сдержанной и сухой улыбкой, но всё же скрепил рукопожатие, и сотни погубленных в нескончаемой войне на тесных городских улочках душ мучительно застонали, увидев очередное предательство своих запачканных в крови предводителей, ощутив себя одураченными и униженными, осознав бессмысленность своих трагических кончин. — Как вы надумаете зайти снова, то, попрошу, войдите с другого входа, чтобы лишний раз не тревожить гостей. Присутствие стража портит атмосферу и не даёт им в полной мере расслабиться.

— О, я непременно вернусь, — предостерёг Хромос, поворачиваясь в сторону двери.

— Буду ждать. Чорг вас проводит, — сказал Иклос и выкрикнул приказ на тун’мандском.

За дверью Хромоса встретили близнецы, всю беседу следившие за своим боссом и готовые при первой необходимости прийти к нему на помощь. Норг, у чьих ног успела вырасти целая гора пахучих опилок, всё продолжал вырезать деревянную фигурку, уделяя особое внимание её глазам и клыкастой пасти, а Чорг молча протянул капитану ножны с мечом и указал идти вслед за ним.

Вдвоём они спустились по той же самой лестнице в подвал, но потом свернули в бок и пошли по другому туннелю. Капитан мог слышать, эхо возгласов и хохота гостей, заполонивших подземную залу. С заходом солнца это место только оживало. Пиво пенным потоком разливалось по кружкам, вертела с мясом крутились над углями, а взбодрившийся лютнист на радость распалившимся гостям орал дурным голосом песни о нелёгкой, но полной весёлых злоключений и трагических романов бандитской жизни. Сами же посетители мерились силой, ловкостью рук и искусством метания ножей, делая ставки на победу товарищей или же на их проигрыш.

В конце прохода была ещё одна лестница, а за ней дверь под охраной невзрачного сторожа. Этот выход вёл на другой переулок, но истошные крики из окон дали сразу понять, что он располагался по другую сторону от «Логова Суккубов». На почерневшем небе мерцали звёзды, и Хромос неспешно пошёл на доклад к Хейндиру, обдумывая полученные сведения.

Впервые за всё время он получил портрет предполагаемого убийцы. Хоть он и был неопределённым и размытым, но это был явный прогресс, который не мог не радовать. Однако капитана сильно обеспокоили те люди, о которых ему рассказал Иклос. Ему сразу пришла в голову догадка, что это могла быть друзья Элатиэль, решившие начать собственное расследование после её убийства, однако он решил не делиться с бандитом этой мыслью. Постепенно у него начинали вырисовываться связи между отдельными лицами и событиями. Центральной фигурой, связующей всех воедино являлся вездесущий Феомир, но сведений всё ещё было слишком мало, чтобы сорвать покров тайны с убийцы.

Хромос так бы и шёл до самой Крепости, погружённый в свои мысли, но внезапный грохот и звонкий лязг оторвали его от важных раздумий.

Едва капитан успел повернуться в сторону шума, как чёрный силуэт, пробегая мимо, больно пихнул его в бок, откинув в сторону, и помчался дальше, расталкивая перед собой праздных гуляк и расфуфыренных девиц.

— Хватайте его! Быстрее! — пыхтя и спотыкаясь, кричали стражи не в силах догнать шустрого и юркого беглеца. — Не дайте ему скрыться!

Этих слов капитан уже не слышал. Забыв про боль, он как умалишённый нёсся в сторону переулка, куда свернула фигура в чёрном.

[1] Чтоб вы сдохли! с хас-наажского