Тёмные Воды. Зимний апокалипсис

Глава первая

…и тут раздался стук в дверь.

Мы со Стасом подумали об одном и том же: не было на свете людей, способных провести хотя бы час на том адском морозе, который сейчас стоял снаружи. Выходя из дома всего на 5-7 минут, — например, за дровами, мы упаковывались так, чтобы не оставалось ни одного открытого сантиметра кожи.

Однако там кто-то был, и, поскольку все наши были дома, это мог быть только кто-то посторонний, пришедший издалека.

Я надел тёплую куртку, шапку, защитные очки, прошёл по короткому коридору и открыл первую дверь. Мы со Стасом поставили их три — создавая некое подобие шлюзовых камер, чтобы не заносить в дом космический холод с улицы.

Закрыл первую, открыл вторую, закрыл вторую. Здесь, между второй и последней дверьми было уже минимум минус пятьдесят — это несмотря на электроподогрев, который в таких «предбанниках» устроил Денис.

«Кто там» я спрашивать не стал, понимая, что на таком морозе никто и рта не раскроет. Двинул щеколду и приоткрыл дверь на длину цепочки. Выглянул. Перед дверью стоял заиндевевший с ног до головы человек с замотанным лицом. Я быстро открыл дверь, впустил его и тут же захлопнул.

Через полминуты человек снимал тёплые северные унты в коридоре и снимал тулуп. Когда он повернулся к нам, мы его узнали:

— Сергей Иванович! — вскочил Стас и бросился обниматься.

Тот широко улыбнулся и раскинул руки навстречу.

Тут же из стратегического запаса были извлечены две бутылки водки, девчонки собрали нам закуску, и мы наперебой рассказывали Иванычу как устроились. Тот сидел, слушал, изредка поддакивал и кивал головой, улыбался, нахваливал водку и закуску, говорил, что уже сто лет не сидел ни с кем вот так по-свойски:

— Да, вот как та жизнь закончилась, с тех пор и не сидел, — говорил Иваныч и опрокидывал в себя очередную рюмочку.

Заговорили о конце «той жизни».

— Холодно тут у вас, — констатировал Иваныч.

— Да не только у нас, — хохотнул Стас. — Везде, однако, холодно.

— Не везде… — сказал Иваныч, отправляя в рот здоровенный кусок тушёнки. — У Игорька всё окей, стабильно выше плюс десяти.

Мы со Стасом онемели.

— Да, — заметив наше недоумение, подтвердил Иваныч. — Всё у него хорошо — крепкий дом, красивая жена, охота, тепло… только света маловато и нет электричества, как здесь.

— А ты его когда и где видел? — спросил Стас.

— Я видел его полгода назад в Каюжном — это в Рязанской области, километров триста отсюда. Он живёт в двухэтажном кирпичном доме неподалёку от деревни. Я внутрь не заходил, но снаружи было где-то плюс пятнадцать.

— Да ладно… — недоверчиво прогудел Стас.

— Точно, — кивнул Иваныч. — Плюс пятнадцать. У них там рядом — природный термоядерный реактор, он обогревает местность в радиусе километров пятидесяти. Конечно, в ста километрах, там уже где-то минус пятьдесят. Но там и людей нет. А у Игорька хорошо. Травка зеленела бы, будь побольше света.

— Что за реактор? — спросил я. — Откуда?

Иваныч посмотрел на меня исподлобья. Затем взял со стола пробирки с тем, что Полина определила как бактериальные культуры.

— Знаешь, что это?

— Как раз выясняем. К нам тут, знаешь, забрёл один чудик…

— Знаю, — кивнул Иваныч. — Это Юхым. Он вам это и принёс. А собрал это для вас Игорёк в прошлом году.

Мы со Стасом вскинули глаза на него. Иваныч явно знал что-то, что нам неизвестно.

— А может быть, ты знаешь, что это такое? — спросил Стас, протягивая Иванычу «пуговицу» Немо.

Иваныч покрутил её в руках.

— Он жив?

— Днём был жив, — ответил я. — Но тяжело болеет, девчонки сомневаются, что он дотянет до завтра.

Иваныч кивнул.

— Это анх, что-то, вроде аккумулятора, — он достал из кармана похожий предмет, который слегка подсвечивался. — Он давал Юхыму жизнь. Теперь этот источник иссяк, кончилась и жизненная сила в Юхыме. Этот такой же, и он помог мне не замёрзнуть по пути сюда.

— А откуда у тебя это? — спросил Стас.

— Дали… — неопределённо сказал Иваныч, глядя в сторону. — Но сейчас не об этом. Давайте о реакторе. В трёхстах километрах отсюда, только в другую сторону, десять месяцев назад упал астероид. — Иваныч встал, достал из внутреннего кармана своего тулупа карту и положил на стол. — Это примерно здесь, — он нарисовал на карте кружок. — Астероид пробил верхний слой в земной коре. В этом слое есть месторождение урана. После взрыва воронка заполнилась водой, и в ней были посеяны вот такие культуры, — Иваныч указал на наши пробирки. — В зелёной живут бактерии, которые умеют извлекать энергию из атомных ядер при контакте с ураном. В красной — бактерии, которые работают как реле: при одних условиях активируют зелёных, при других блокируют их жизненные процессы, и реактор заглушается. У вас же здесь было что-то, вроде оттепели?

— Да, — сказал я. — Мы даже гуляли каждый день. А потом снова похолодало.

— Наливай, — сказал Иваныч, подвинув к Стасу рюмку и продолжил:

— Что-то пошло не так. С самого начала этот реактор не давал нужной мощности. А потом, похоже, что бактерии по какой-то причине погибли, и всё замёрзло. Игорь собрал этот грунт в своём реакторе, передал Юхыму, а он принёс его сюда. Содержимое этих пробирок нужно отнести в ваше замёрзшее озеро.

— Это мы поняли как раз перед твоим приходом, — сказал я. — Правда, не поняли, зачем. А ты откуда всё это знаешь?

— Рассказали… — снова неопределённо ответил Иваныч.

Больше комментариев не последовало. Мы знали, что Иваныч всегда говорит ровно столько, сколько считает нужным, дальнейшие расспросы не имели смысла.

Накидавшись изрядно, мы разошлись по постелям. Зойку с Асей на сегодня отселили к Томке, а мы втроём — я, Стас и Иваныч устроились у Стаса, мне пришлось прилечь на полу. Ещё с полчаса разговаривали, потом Иваныч громко захрапел, следом уснул Стас, а тут и меня сморило.

Засыпая, я подумал, что мы даже не расспросили Иваныча, откуда он пришёл, как к нам добрался, и где жил почти два года.

Утро было тяжелым, я даже глаза не пытался открыть, пока об меня не споткнулись по очереди Стас и Иваныч.

— Подъём! — заорал Иваныч, и я вспомнил, что он командовал взводом, в котором служил Игорь.

— Не ори, Иваныч, — взмолился я.

— Что — водка глаза слепит? — захохотал он, толкая меня ногой.

Я разодрал веки, повернулся и укоризненно посмотрел на него.

— Давай-ка, вставай, — сказал Иваныч. — Будем вчерашний разговор заканчивать.

Недовольно бурча, я поднялся с пола и пошёл умываться. В доме который уже день было очень холодно. С недавних пор мы завели ночного дежурного. Он должен был с помощью электрических обогревателей подтапливать там, где становилось совсем холодно. У нас был один дом относительно беспроблемный — «татарская секция», как мы его называли. Там жили наши переселенцы из Гавриловки и перебравшиеся к ним Полина с Катей. Благодаря русской печке там удавалось поддерживать приемлемую температуру.

В остальных домах было холодно. Наши маленькие дровяные печурки жрали кислород, и отопить дома ими мы не могли. Электрообогревателей было мало, да и солярка уже подходила к концу — при нынешнем расходе оставалось максимум на год-полтора, и мы её берегли как могли.

А в санузлах у нас вообще была зима. Мы не имели возможности полноценно отапливать эти закутки, так как не хватало тепла на жилые комнаты. Поэтому температура здесь была уже давно около нуля, иногда даже вода в тазике покрывалась льдом.

Я умылся ледяной водой, и в голове стало проясняться. Многие подробности вчерашнего вечера так и остались в тумане, но главное я сумел вспомнить. Накануне Иваныч говорил что-то о реакторе, который надо запустить. Реактор — это замёрзшее озеро в трёхстах километрах отсюда, образовавшееся после падения астероида. И туда нужно отнести пробирки нашего Немо или Юхыма, как его назвал Иваныч. Откуда он, кстати, знает его и вообще все эти подробности?

Долго я в замороженном туалете находиться не мог и выскочил оттуда греться в наши хоть и двенадцать, но всё-таки выше нуля.

Не успел я перестать дрожать, как подбежала Полина:

— Немо умер.

Этого следовало ожидать. Нужно было его вынести и закопать в снег, других похорон при минус сотне с лишним за бортом провести было невозможно.

Иваныч уже был у постели Юхыма. Он стоял на коленях возле кровати. Когда я вошёл, он повернулся ко мне, и глаза его подозрительно блестели.

— Он своё дело сделал, — сказал Иваныч. — Важнее этого дела ничего не было. И смертию смерть попрал, — с неожиданным пафосом закончил он.

Подошёл Денис.

— Так. Артём с Денисом — лопаты в руки и идите выкопайте быстренько яму в сугробе, да поглубже, — распорядился я. — Только смотрите, не обморозьтесь. Почувствуете холод, сразу назад, мы со Стасом вас сменим.

Сменили мы их через десять минут, а спустя час тело Юхыма было погребено в сугробе и присыпано сверху метром снега.

Гражданскую панихиду в полумраке на морозе устраивать не стали, вернулись в дом и устроили короткие поминки. Иваныч всё время молчал, а потом сказал только, что Юхыма он знал последние полтора года и именно благодаря ему сидит сейчас с нами за одним столом.

Мы ждали подробностей, но Иваныч их не сообщил.

Потом перешли к насущным делам. Иваныч сообщил, что готов участвовать в экспедиции к озеру, но, кроме него, может отправиться только один человек.

— Больше и не нужно, — пояснил он. — Ведь задача только в том, чтобы бросить на лёд содержимое двух пробирок, тут толпа не нужна. Но триста километров пройти пешком по такому морозу невозможно. Ведь у вас есть какой-нибудь транспорт?

И он вопросительно оглядел нас.

— Трактор, — сказал я. — Но есть два момента: во-первых, я не уверен, что он сейчас на ходу. Не знаю, как отреагировал металл на такие морозы. Я, конечно, прогревал там, насколько возможно, но… в общем, уверенности нет. И даже важнее во-вторых — а с какой стати вообще нужно ехать куда-то к чёрту на кулички? Ты, Иваныч, всю эту сказку про озёра, реакторы и каких-то удивительных бактерий, где услышал?

Иваныч помолчал немного. Затем продолжил, как будто не услышал моего «во-вторых»:

— Заделать все щели в тракторе, взять печку, — коротко прокомментировал Иваныч. — На ходу или нет, пойдём сейчас выяснять. Далеко это?

— Нет, через пару домов.

В ангаре постоянно горели две печки, из-за них я ходил сюда дважды в сутки и столько же Денис. Бензин в баках автомобилей и в канистрах оставался жидким, но солярка всё равно замерзала. Это значило, что температура в ангаре была между минус десятью и минус шестьюдесятью. Как-то раз я пришёл сюда с термометром, и здесь было минус двадцать восемь. Сегодня мы собирались завести трактор, поэтому я зажёг и третью печку, чтобы поднять температуру ещё хотя бы градусов на десять.

Полчаса мы ждали, пока потеплеет, потом ещё полчаса размораживали солярку специальной жидкостью и ещё полчаса заводили остывший мотор. В конце концов, двигатель заурчал. Мы хорошенько прогрели его, и уже через пятнадцать минут в ангаре стало тяжело дышать из-за выхлопных газов.

— Ехать нужно сегодня, — сказал Иваныч, заглушив мотор. — В кабину придётся ставить печку, иначе не доедем. Ты со мной?

И Иваныч пристально на меня посмотрел.

— Никто никуда не поедет, Иваныч, — сказал я. — Рисковать людьми из-за какой-то фантазии…

— Гена, это не фантазия, — сказал Иваныч. — Это единственная возможность выжить.

— Нет, — отрезал я и повторил: — Никто никуда не поедет.

Я заглушил мотор, погасил третью печку и пошёл к двери. Иваныч тронул меня за плечо:

— Не очкуй, Гена. Всё будет путём. Смотри — вот эта штука, — он достал свою светящуюся «пуговицу», — нам поможет. Это анх, он меня, вроде как подзаряжает, это я тебе потом объясню. Но и на твою долю хватит. Вот третий уже будет лишний. Нам до места примерно километров двести по сугробам, по ним мы поедем медленно, пара суток точно уйдёт. А дальше там снега нет и оставшиеся сотню-полторы мы проедем часов за пять. Обратно по проторенной дорожке меньше суток. Итого за трое… ну четверо суток уложимся. На это время нам заряда хватит, она и тебя подогреет, если что. Так что прорвёмся!

Я посмотрел на него удивлённо:

— Ты что, Иваныч, не слышишь меня?

— Ген, ты пойми: нельзя не ехать. Обязательно нужно. Да, риск, да, можно не доехать. Но ведь можно и доехать! — он развернул меня к себе лицом и упулился прямо в глаза. — Ну сколько вы тут протяните в этих домиках при таком морозе? А это шанс! Сделаем дело, и всё наладится.

— Нет, Иваныч, — ответил я. — Проехать триста кэмэ в таком климате нереально. И ради чего? Чтобы убедиться, что это сказки? Нет, давай-ка лучше в баньку сегодня. Погреемся.

С этими словами я замотал лицо, надел очки и вышел из ангара, вытянув за собой Иваныча. Закрыл плотно двери, и мы направились к дому. По дороге говорить было невозможно, поэтому шли молча.

Затем я сходил к Егорычу, попросил его натопить баньку:

— Вчера немного перестарались, Егорыч. Спасай, башка гудит!

— Гена, попозже, — ответил Егорыч. — Мы с девчонками сейчас на ферме поработаем, а после обеда — банька.

До обеда оставалось часа два, пришлось потерпеть.

Покушав, Егорыч взял с собой Дениса и они отправились растапливать баню. При нынешних морозах она прогревалась не меньше часа, да и то до температуры чуть выше тридцати градусов. Даже горячий пар не помогал хорошо пропотеть. Поэтому мы стали втихаря от Егорыча добавлять побольше чурок, чтобы пламя было посильнее. Это помогало добраться почти до нужных пятидесяти градусов. Помогало то, что баня у Егорыча была небольшая, но из-за этого впятером в ней было уже тесно. Ситуация усугублялась тем, что приходилось оставлять ещё закуток для верхней одежды: баня утеплённым коридорчиком была соединена с домом Егорыча, но по нему всё равно можно было ходить только в тулупах или пуховиках.

Первыми попарились я с Томкой и Стас с Зойкой. Иваныч куда-то пропал, видимо, обиделся, что я не повёлся на его фантазии. Мы неплохо прогрелись и вернулись в дом. После нас пошли Денис с Мариной, и Гульнара с Тимуром. Остальные ждали своей очереди — нас было много, и банный «день» обычно делился на два дня.

После бани головная боль отпустила, я расслабился. Улёгся на постель прямо в одежде и задремал. Но тут пришёл Стас и сказал, что на улице тает снег и быстро испаряется. Я встал, и мы с ним вышли на улицу. Действительно, внезапно пришло тепло, откуда-то струился мягкий свет, снег таял буквально на глазах, и от земли поднимался пар. На улицу вышли все. Даже те, кто мылись в бане, выскочили наружу, в чём мать родила, прикрываясь простынками и полотенцами. Непонятна была причина такого потепления, но это было безразлично — важно, что закончились морозы. К нам подошёл Иваныч, и я сказал ему: «Ну, видишь, Иваныч, и не нужно никуда ехать — тепло само пришло к нам». Иваныч посмотрел на меня странно и указал рукой на горизонт, где появился и стал быстро подниматься огромный красный шар. Через пару минут на нас дыхнуло сильным жаром, и вся радость мгновенно улетучилась. Пламя, которым это новое солнце поливало нас, было таким горячим, что мы все бросились искать тень, чтобы укрыться от него. Всей толпой забежали за дом, где оказалось сравнительно прохладно, а некоторые бросились в баню. Красное солнце всходило очень быстро, и спустя ещё несколько минут лучи его коснулись бани. Вспыхнул коридорчик, который вёл из бани в дом Егорыча, и мы со Стасом бросились его ломать, чтобы спасти дом от пожара. Затем огонь перекинулся на саму баню, и мы стали кричать спрятавшимся в ней выходить, пока не сгорели. Тем временем красное солнце поднялось ещё выше и вспыхнули крыши наших домов. «Пожар!», «Пожар!» — кричали все вокруг, а я растерялся и не знал, что делать. Кинулся было с вёдрами к реке, чтобы тушить пожар, но вода на моих глазах закипела и стала быстро испаряться. Вокруг продолжались крики «Пожар!», «Генка, пожар!», я вздрогнул и… проснулся. Надо мной стояла Томка с расширившимися от ужаса глазами, толкала меня и кричала:

— Генка, пожар! Вставай скорее, баня горит!

Я со сна ничего не соображал, а когда до меня дошло, что сон кончился, и это уже наяву горит баня, вскочил и бросился в коридор:

— Как горит? Почему?

Томка только развела руками.

Баня стояла в стороне от дома, на берегу реки, из окон она была не видна, когда загорелась, никто не видел. Окна были плотно закрыты, поэтому даже дым в дом не проник. Люда с Витей заметили в окне красноватый свет, затем отблески на снегу и поняли, что случилась беда.

Я быстро оделся и выскочил наружу. Баня была вся — от пола до крыши — объята огнём. Витя с Артёмом топорами рубили коридор, ведущий из бани к дому Егорыча и отбрасывали вырубленные доски в сторону. Стас бегал вокруг бани, но пламя не давало ему к ней даже приблизиться. Я бросился к нему и отшатнулся: взгляд у Стаса был затравленный, бешеный, он подвывал и, несмотря на мороз, выкрикивал:

— Зоя, Зоя! Ты где?

Его голос в морозном воздухе звучал приглушённо, словно издали.

Я окунул в снег шарф, замотал им голову и бросился к двери в баню. Я сумел её даже вышибить, благо, она уже обгорела. Ворвался внутрь, увидел разбросанную в предбаннике одежду, но тут же на лице вскипела растаявшая вода, и я инстинктивно сбросил с себя шарф. Жар опалил мне лицо, и я снова выскочил наружу, где в лицо вцепился острыми иглами мороз.

Ко мне подбежал кто-то с замотанным лицом, как-то я понял, что это была Томка. Она обернула моё лицо полотенцем и прижала к себе.

Через пару минут всё было кончено. Баня обрушилась вниз, и мы нашли тела наших товарищей. Их тела лежали у двери, выводящей на мостки. Кто-то из них даже сумел выбраться наружу.

Зойка, похоже, первой увидела пожар и бросилась спасать людей. Это было так на неё похоже: совершать дерзкие, авантюрные поступки, ни с кем не советуясь. Она промчалась сквозь коридор, увидела, что там огонь и бросилась к двери со стороны реки, чтобы выпустить людей через неё. Дверь была забита, Егорыч сделал это, чтобы сберечь тепло внутри. Зойка вырывала доски, когда пламя перекинулось на неё и сожгло её вместе с одеждой. А Денис, Марина, Гульнара и Тимур были умерли от космического холода. Их тела были обожжены, но погибли они явно не от огня.

Если бы не этот ужасный холод межпланетного пространства, то ни они, ни Зойка, скорее всего, даже не пострадали бы.

Нам и раньше было понятно, насколько мы беззащитны перед стихией, мы уже несколько недель замерзали в наших плохоньких жилищах, но только теперь я понял, что мы обречены. Нас убьёт любое ЧП. Необязательно пожар. Ураган, подземный толчок — любой природный катаклизм, который оставит бы нас хотя бы без одного окна, убьёт нас всех и сразу.

Иваныч говорил, что был у Игоря, и у Игоря было тепло. Действительно ли это так? Я не поверил ему, но ведь Иваныч не был балаболом. Он никогда не бросал слов на ветер.

На самом деле, я ему поверил. Но, называя вещи своими именами, мне не хотелось идти туда не знаю куда и, рискуя жизнью, делать то не знаю что. Поэтому я искал для себя оправдание этому бездействию и нашёл его в недоверии к словам Иваныча.

Стас был просто раздавлен. Я оставил с ним Томку, а сам пошёл искать Иваныча. Его нигде не было. Нигде, он словно провалился. Внезапно появился, внезапно исчез.

Я вернулся на кухню и нашёл под столом карту, на которой Иваныч отметил место падения астероида. Затем я снова оделся и отправился в ангар. С утра там так и горели две печки, благо, стены были металлическими, и пожара я не опасался. Я осмотрел усиленные оргстеклом окна трактора, проверил все щели, убедился, что нигде не дует. Затем поставил в кабину несколько канистр солярки и вернулся домой.

Ночью, когда все уснули, я встал и прошёл в комнату к Стасу. Он сидел на кровати рядом со спящей Асей и не спал. Я сел рядом с ним, положил руку ему на плечо.

— Ты знаешь, Стас… — начал я, но он оборвал меня.

— Знаю. Всё проходит, и это пройдёт. Я со вчерашнего дня только эту фразу и слышу ото всех.

— Понимаю, — ответил я. — И утешительного мне тебе сообщить нечего. Мне и самому горько: я Зойку знаю двадцать пять лет. Она была такая боевая… за справедливость в драку лезла наравне с пацанами. Она и остальные погибли не по нашей вине, Стас. Нам себя не в чем упрекнуть, хотя это и не утешает, конечно.

Стас посмотрел на меня.

— Я сейчас уезжаю, Стас.

— Куда?

— Куда Иваныч сказал. Помоги собраться.

— А я? А я как же? — зарычал на меня Стас и схватил меня за шиворот.

— Тихо, дружище, всех перебудишь. Я должен уехать потихоньку. Здесь триста километров, если повезёт, я через пару суток вернусь.

— А если не повезёт? — спросил Стас.

— А если не… — я сделал паузу, — то не повезёт нам всем, Стас. Мы долго в этих халупах не протянем. Помнишь Гавриловку? Их там было три сотни человек, а в живых остались шестеро. И жидкий кислород тогда с неба не лился… Зато если Иваныч прав, и ситуацию можно изменить, то будем жить долго и счастливо…

— Я с тобой поеду, — сказал Стас.

— Нет, Стас. Со мной ты не поедешь. Во-первых, тебе нужно заботиться об Аське, Томка тебе поможет. Во-вторых, что там делать толпой? Там нужен один человек.

Стас промолчал.

— А вот собраться ты мне помоги: я пойду заводить трактор, а ты собери мне еды и воды на несколько дней.

В ангаре я поставил в трактор печку и положил пару вязанок дров. Вспомнилась детская сказка про Емелю с самоходной печкой, только вот в кабине трактора было вовсе не так вольготно, как на печи. Я был одет в тулуп, а под ним в «полярный» комбинезон, в котором пришёл к нам от Игоря Юхым.

Подъехав к дому, я увидел, что Томка встала. Она молча стояла на пороге нашей комнаты и укоризненно смотрела на меня. Потом подошла ко мне и, положив мне голову на грудь, заплакала.

— Ну что ты, Том… — обнял я её. — Я вернусь, всё пройдёт хорошо.

Она подняла глаза и… перекрестила меня.

Подошёл Стас с котомками.

Меньше, чем через час фары трактора разгоняли сгустившийся над планетой полумрак. Ехал я медленно, продираясь через метровые, а кое-где и выше нагромождения снега и льда. По дороге размышлял, куда мог исчезнуть Иваныч. Он всю жизнь провёл в армии, но дослужился только до майора из-за каких-то «тёрок с начальством», как он говорил, не уточняя. Игорь рассказывал, что во время его службы, когда Иваныч был ещё капитаном, у него был затяжной, хотя и в холодной фазе, конфликт с командованием части из-за хронической нелюбви к штурмовщине и бессмысленности армейского бытия в его крайних проявлениях.

Как бы то ни было, солдатом Иваныч был отличным, поучаствовал в куче войн, был комиссован из-за серьёзного ранения и потом работал с Игорем в какой-то коммерческой конторе в службе безопасности.

Иваныч не любил вспоминать о своих командировках, только при упоминании какого-нибудь своего приятеля, который «уже в земле», он иногда коротко указывал обстоятельства своего с ним знакомства, и почти всегда они были связаны с какими-то локальными войнушками.

И вот он таинственно появился у нас и таинственно исчез.

Из Полян я выехал около часа дня и к полуночи преодолел первую сотню километров. Вся местность, сквозь которую я ехал, представляла собой непрерывный пейзаж после боёв. Я и не думал, что меньше, чем за два года всё вокруг может прийти в такое запустение — у многих домов, попадавшихся по пути, были обрушены крыши, а то и несущие балки, дорожные указатели почти сплошь либо покосились, либо валялись на земле. Выходить из трактора на мороз я не мог, при необходимости останавливался и пытался рассмотреть надписи из кабины, светя фонарём. Иногда это удавалось, но чаще нет, так как указатели почти всегда были не только повалены, но и засыпаны снегом.

Так я ехал, частично разгребая, а частично трамбуя снежные сугробы. Над горизонтом поднялась Немезида, и я решил немного вздремнуть, но мотор глушить не стал. Кое-как, полусидя, расположился, достал термос и стал пить кофе. В кабине было не холодно, я был тепло одет и даже немного разомлел.

Глотая ароматный и тёплый ещё кофе, я заметил впереди движение. Кто-то приближался к трактору. Я придвинул поближе автомат, недоумевая, кого можно было встретить в такой глуши, да при этаком морозе. Зажёг фары, и яркий свет выхватил из темноты фигуру человека в тулупе. «Это ж Иваныч», — подумал я, не веря своим глазам.

Иваныч подошёл к дверце, я открыл её. Он влез в кабину и посмотрел на меня.

— Осмелился всё ж?

— Иваныч, ты откуда? Ты как сюда попал? А из Полян куда исчез?

Иваныч молча посмотрел на меня. Потом почмокал губами, как делал всегда, когда задумывался о чём-нибудь. Наконец, сказал:

— Гена, а ты, действительно, хочешь это узнать?

— Нет, — быстро ответил я. Потом подумал и сказал: — Да, хочу.

И вопросительно посмотрел на Иваныча. Тот взял с пола термос, налил себе кофе в крышку и начал его пить. Не спеша, небольшими глотками. А я испытывал смятение. Хотел ли я, действительно, знать? Скорее всего, правда меня ошарашит — Иваныч оказался более, чем в сотне километров от Полян раньше меня, а я ехал на тракторе. Пока я ехал, я не видел ни одного следа, значит, он не мог сюда не только приехать, но и прийти. Но Иваныч находился здесь. В ужасный, убийственный, несущий смерть мороз, он каким-то образом преодолел многие десятки километров и остался жив. Иваныч словно подслушал мои мысли:

— Анх мне помогает, я же объяснял… — он снял с шеи уже знакомую мне «пуговицу». — Это как батарейка — она и греет, и даёт жизнь. Правда, не бесконечно, подзаряжать требуется, а тут негде.

В темноте «пуговица» испускала еле заметный свет.

— Как это получается, Иваныч? — спросил я.

— В нём сила многих поколений, как сказать-то… — Иваныч снова пошевелил губами. — Можно сказать, сила святых, или святая сила.

Он посмотрел на меня и вздохнул:

— Понимаешь, Ген… не объясняльщик я. Тем более, и сам не всё понимаю. Угодил как кур в ощип… А это смотри — вешаешь на шею светлым к телу, — он показал как надевать амулет.

— Иваныч, а Юхым — он кто такой был? Откуда? Говорил на каком-то странном языке…

Иваныч вздохнул тяжело…

— Не знаю, как тебе сказать… Он как раз вот… святой, понимаешь? Он для спасения вам послан.

— Кем послан? Что значит святой? Почему нам? А ты не с нами, что ли?

Иваныч снова зашуршал в темноте.

— Значит, пришёл, когда был нужен. Принёс то, что было необходимо. Ушёл, когда всё сделал, — Иваныч замолчал, и я понимал, что он собирается с мыслями.

— Он из ваших нужд появился, как это объяснить-то… Вот передаются по наследству от матери с отцом глаза, характер. А это то, что передаётся от общества, от века… а в то же время и существовало до века. Это весь накопленный опыт прошлых поколений и тех, что были до них. Когда человечеству трудно, это посылает вам героев. Ты понимаешь… Немезида рвёт ткань мира, а такие, как Юхым, её сшивают.

Потом он долго молчал, я уже решил, что он уснул, когда он снова заговорил:

— Он ваш, местный, полянский. Там жил, там его убили… да у вас все эту историю знают. Егорыч мне раз пять рассказывал. Забыл вот, как вы его называете…

— Ничего я не понял, — сказал я. — Правда, ты не объясняльщик.

— Не объясняльщик, — вздохнул Иваныч. — Вот что происходит, Гена: сначала вы начинаете видеть друг друга сквозь пространство. Затем встречаетесь с тенями из прошлого и снова находите своих мертвецов. Потом вы ощущаете пространство и время как ворота… но ворота эти то открыты, то закрыты. Потом приходят мифы. И вот когда они придут, знай — Тёмные воды стали частью вашей жизни, и больше она никогда не станет прежней…

— Тёмные воды? — переспросил я.

— Да, это то самое, о чём я говорю тебе… откуда пришёл Юхым.

— А почему нам-то, Иваныч? А тебе?

— Потому что я уже часть этих вод, Гена, — устало сказал Иваныч. — Немезида привела в движение скрытые силы, которые вызывают явления, вам непонятные.

— Это какие, например, Иваныч?

— Например, Зоя встретила маму с папой. Стас увидел Игоря, который за тридевять земель. Кто-то угодил в прошлое ненадолго… Это всё Немезида. Знаешь, Генка, магнитное поле невидимо, но тянет к себе железки, гравитация тянет всё вообще, то, сё… Так и тут: есть среда, в которой находятся боги, герои — всё ваше… наше, — поправился он, — состоявшееся и несостоявшееся прошлое. Обычно это всё никак себя не проявляет, разве что через людей с особыми способностями, сильно развитой интуицией, например. А сейчас Немезида привела всё это в движение, разворошила и в мир идут герои и боги…

Я сидел, переваривая услышанное.

— И ещё послушай меня, — продолжил Иваныч. — Ты до кратера не доедешь, не надо тебе. Со мной бы доехал, а без меня нет, не надо. Ты возвращайся обратно, там ждут тебя.

Он опять помолчал и добавил:

— И ещё: ад — он не только мороз, но и пекло. Будет пекло, готовьтесь…

Последнюю фразу я пропустил мимо ушей, запечатлев её где-то на подкорочке. Больше меня взволновало, что надо возвращаться.

— Да как же? — удивился я. — А кто пробирки отвезёт?

— Витя отвезёт, — ответил Иваныч.

— Витя?! — удивился я. — Да откуда ему взяться? И что значит «без тебя»? Ты же здесь…

— Всё, спим, — отрезал Иваныч.

И я проснулся. В кабине, кроме меня, никого не было, термос стоял на полу, а крышка, в которую я наливал кофе, валялась рядом. Немного кофе пролилось на пол.

— Ну, блин… — пробормотал я. — Недопил, пролил. Сон какой-то дурацкий…

И тут мой взгляд упал на слабо светящийся предмет возле термоса. Я поднял его. Это был тот самый амулет, который показывал Иваныч, анх.

— Чертовщина какая-то… — пробубнил я. — Ну вот откуда это?

Теоретически, Иваныч мог эту штуку обронить, когда мы с ним прогревали трактор. Но почему я её не видел? Опять вопросы…

Я снова задремал. Проснулся от внезапно наступившей тишины. Вдруг стало так тихо, что стали слышны порывы ветра за плотно закрытым окном.

«Движок заглох», — шарахнуло по мозгам.

Я вскочил и начал судорожно крутить ключ в замке зажигания. Стартер жужжал, напрягался, но мотор не заводился. Похоже, что всё-таки замёрзла солярка в баке. Бак у меня был хорошо утеплён, но я не был уверен, что эта термоизоляция поможет выдержать такой холод. Всё-таки в «ангаре» он у меня стоял в сравнительно тёплых условиях, а солярка всё равно замерзала. Перед выездом я добавил в топливо керосин, это снижало температуру замерзания градусов до минус пятидесяти, но уверенности в бесперебойной работе у меня не было.

— Хм… — сказал я себе, запахнулся, схватил канистру с топливом и фонарь и выскочил из кабины.

Нужно было очень быстро налить в бак тёплой солярки из кабины. Как назло заело крышку. Точнее, она, похоже, просто примёрзла к горловине. «Паяльной лампой погреть», — мелькнула было мысль, но тут же была отвергнута — не хватало только поджечь трактор.

Я попробовал лить на крышку воду, но это было бесполезно — она осы́палась льдинками, даже не долетев до крышки.

Счёт шёл на минуты. Движок, вроде, был ещё тёплым, это означало, что заглох он только что. Но если он остынет, то завести его мне уже не удастся. От Полян я отъехал на сотню километров, пешком назад не дойти. До озера и того дальше. Если не получится завести трактор, то я обречён остаться здесь, в чистом поле, и через несколько дней замёрзнуть или умереть от голода.

Открутить крышку в рукавицах не удавалось — рукавицы скользили по металлу, и крышка не сдвигалась ни на миллиметр. Какое-то отчаяние охватило меня. Я решительно сорвал с руки рукавицу, и схватился за металл голой рукой. Мгновенно острая боль пронзила ладонь, но я крепко сжал крышку и изо всех сил начал крутить. Когда я уже решил, что напрасно пожертвовал рукой, крышка поддалась. Ещё одно резкое усилие, и… крышка накрепко приварилась к коже, поэтому открутить я её всё равно не мог. Отрывая её от пальцев вместе с кожей, боли я не чувствовал. Мелькнула мысль, что руку уже не спасти. Я натянул на неё рукавицу, снял, наконец, крышку и, подняв канистру, начал заливать тёплую солярку в бак в надежде, что она не замерзнет на лету, как вода.

Опустошив канистру и закрутив крышку, я бросился назад в трактор. С третьей-четвёртой попытки удалось завести мотор, и я с облегчением занялся рукой. Она совершенно потеряла чувствительность и выглядела как окровавленная сосулька. Левой рукой я достал из аптечки мазь Вишневского, и просто вывалил её на ладонь. Размазал по поверхности, потом достал бинт и намотал на руку.

Я очень боялся лишиться руки и прислушивался к ощущениям — не возникнет ли в руке обнадёживающая боль, жжение, хоть что-то? Взгляд упал на анх. Я поднял его и прижал светлой стороной к пострадавшей ладони. Сразу же ощутил сильный прилив сил, тело наполнила бодрость. Спустя пару минут я почувствовал в ладони покалывание, а затем трение о ткань бинта обнажённой плоти, лишённой кожи. Стало очень больно, и я внутренне расслабился.

Я достал карту, отметил карандашом точку, где, по моим расчётам, находился, и медленно тронулся…

Километров через двадцать степь закончилась, и начался лес. С дорожными указателями здесь было ещё хуже, их попросту не было. Но зато дорога была виднее — снега стало меньше, и только кое-где появились небольшие деревца и кустики, которые я просто переезжал гусеницами.

Однако лафа была недолгой. Через десять километров всё чаще и чаще стали попадаться поваленные деревья, а потом стволов на шоссе стало столько, что проехать было невозможно. Пришлось разворачиваться и ехать назад.

«Можно было догадаться, — думал я. — Взрывом повалило лес в округе. Проехать через лес нечего было и пытаться. Придётся объезжать…»

Какой получится крюк? Как далеко тянется этот лес?

Тем не менее, других вариантов не было. Ехать вдоль опушки мне показалось авантюрным, следовало искать путь поровнее. Так я вернулся километров на тридцать назад в поисках другой дороги. К тому времени, как нашёлся поворот, уже наступило утро, и тусклое Солнце поднялось довольно высоко. Теперь предстояло искать новый поворот — к месту падения астероида. Я свернул и покатил по степи к небосводу.

Снова я продирался сквозь снег и лёд, продвигаясь вперёд в час по чайной ложке. Только к вечеру, наконец, нашёлся поворот, который, пожалуй, должен был вести туда, куда мне надо. Ориентироваться в сплошь занесённой степи было непросто, но к счастью, здесь вдоль дорог стояли столбы. Свернул и, проехав ещё километров тридцать, убедился, что лес остался далеко в стороне. Когда в небе снова взошла Немезида, я остановился на ночлег.

На этот раз меня разбудила не тишина, а громкий сигнал. Я открыл глаза и посмотрел назад. Позади стояла Стасова «Нива», кто был за рулём я не разобрал. Я несколько раз включил и выключил фонарь, «Нива» в ответ мигнула фарами. Затем дверь открылась, и из машины вышел мужчина. Он подошёл к трактору, я впустил его. Мужчина открыл лицо и оказался Витей.

— Генка, тебе нужно срочно возвращаться в Поляны, — сходу заявил он. И посмотрел на меня так, что стало понятно, что случилось нечто необычайное.

— А что там? — удивился я.

Оказалось, что вскоре после моего отъезда в Полянах внезапно появилась женщина. Когда Тома вошла в кухню, эта женщина просто сидела на табуретке. Она сходу объявила, что ей нужен я. На вопрос Томки, кто она, она ответила: «Я его мать, он мне срочно нужен».

— Мать?! — изумился я. — Да она лет двадцать как… — и осёкся.

«Затем встречаетесь с тенями из прошлого и снова находите своих мертвецов», — вспомнил я.

Женщина, пришедшая в Поляны, выглядела моложаво, на мою мать не тянула просто по возрасту, поэтому Томка позвала Стаса, Витю, и они устроили гостье форменный допрос. Но та ни на что не отвечала, твердила только: «Зовите сына, мне нужен Гена».

— И вот меня отправили за тобой. Пришлось бензобак в салон переставлять, полдня с ним провозился. Зато теперь машинка готова хоть на северный полюс, — Витя довольно засмеялся.

— Да куда я сейчас поеду? — возразил я. — Нужно до кратера добраться, а я, похоже, от него пока только удаляюсь.

Витя достал карту из кармана, развернул.

— Сейчас мы тут, — он ткнул пальцем в карту. — Где примерно это озеро? — он вопросительно посмотрел на меня.

— Витя, а ты где эту карту взял? — спросил я.

— Да это ещё со службы. Когда уезжали оттуда, я её из стола начштаба забрал.

— И молчал! — возмутился я.

— Да а чего? Она никому не нужна была особо. Сейчас вот поехал тебя догонять, взял с собой. Хорошо, искать-то несложно — ехай себе по проторенному. В одном месте только поворот вышел, но я понял, что ты вернулся, потому что дорожка разошлась надвое, значит, думаю, объезд ищешь. Время там не терял.

— И сколько ты ехал?

— Думаю, где-то часа четыре, может пять. Когда выезжал, ночь была… Так где озеро? — Витя снова посмотрел на меня.

Я ткнул пальцем в карту.

— Примерно тут. Но точно я не знаю.

Витя пальцами померил расстояние.

— Получается, километров двести ещё. Что там с топливом?

Я показал на пять канистр за сидением.

— И в баке полно. Туда точно хватит, обратно, надеюсь, тоже.

— Ну я с собой прихватил пару канистр на всякий случай, — сказал Витя. — В общем ты давай, пересаживайся в «Ниву» и дуй в Поляны, а то там мама твоя ни есть, ни пить не согласна, пока ты не прибудешь.

— Никуда я не поеду! — сказал я. — Это всё фантазии какие-то, а я дело брошу?

Было обидно, что меня снимают с пробега на полпути. С другой стороны, не уникальный же я. Витя справится не хуже. И очень хотелось посмотреть на маму, умершую двадцать лет назад.

Я стал снимать «полярную» одежду.

Богоборец

— Ну-ка, ну-ка, Аретуса… — сказал Алфей, по-хозяйски кладя ладонь на грудь нимфы. — Расскажи-ка ещё раз, что она сказала этому самовлюблённому дурачку.

Аретуса привстала и посмотрела на охотника влюблёнными глазами.

— Она прицелилась в него и говорит: «Ну скачи теперь к своим друзьям, наглец! Расскажи им, как ты превзошёл меня на охоте, убежав от моих стрел!»

— Ой, умора, — засмеялся Алфей. — Да я, пока от него бегал в образе оленя, несколько раз хотел его предупредить, но только мычал да ревел. А когда он смотрел на меня, а я превращался в человека… надо было видеть его лицо. И эти рога, которые вырастали прямо на глазах… Хорошо Артемида над ним подшутила! А когда она превратит его обратно?

— Обратно? — удивилась Аретуса. — В смысле — в человека?

— Ну да! Я понимаю, надо было осадить хвастуна, который бросил ей вызов…

— Да вроде, никогда, — задумчиво сказала нимфа. — А зачем его превращать обратно? Пусть остаётся оленем, он это заслужил.

Алфей нахмурился.

— Я считал, что принимаю участие в розыгрыше, а не в казни!

— Так что ж? Ты бы отказался от этого, если бы знал? — нимфа провела рукой по своему телу.

Алфей заулыбался.

— Ну нет, от этого я бы не отказался. Тем более, что это только меньшая часть награды. А за большей я сейчас пойду.

И охотник, поднявшись с травы, стал одеваться.

— Это за какой наградой ты намылился? — удивилась Аретуса.

— Ну как… За обещанной девственностью!

— Так ты её уже получил, — возмутилась Аретуса. — Вспомни-ка — тебе никто не говорил, что речь идёт о девственности Артемиды! Или ты, безумный, всё ещё мечтаешь о теле богини? Понравилось быть оленем?

Алфей огорчённо махнул рукой и сел на землю. Затем он посмотрел на девушку:

— Аретуса, а ты уверена, что Артемида не намекала тебе…

— Уверена, неблагодарный! — нимфа ударила его кулачком по спине. — Я ради тебя лишилась её благосклонности, а ты всё ещё… — и она заплакала.

Алфей придвинулся поближе и прижал её голову к своей груди.

— Ну, ну… красавица… Ты, конечно, хороша, но она всё-таки богиня. Понимаешь?

— Она богиня, и она гневается, — сквозь слёзы сказала Аретуса.

— Даже так? — задумался Алфей.

— Она сказала, что твоя наглость заслуживает наказания, — продолжала нимфа. — И на меня она гневается тоже — ведь я нарушила обет целомудрия, который дала ей… А в её свите не должно быть таких…

— Интересно… — пробормотал Алфей. — Сама же заварила кашу…

— Только потому, говорит она, она и щадит нас с тобой. Раз уж, говорит, я разрешила тебе отдаться этому наглецу, то убивать вас я не буду. Но поскольку правила всё-таки нарушены…

— Что? — перепугался Алфей.

Аретуса склонила голову.

— Она говорит, что ты не намного лучше Актеона… и тоже заслуживаешь смерти. Но поскольку я, — нимфа указала на себя пальцем и повторила: — Поскольку я за тебя прошу…

— Ну что? — не выдержал Алфей. — Что она сказала?

— В общем, она сказала так: «Раз уж ты, Аретуса, влюбилась в этого прохиндея, который гоняется за каждой девкой, появившейся на горизонте…»

— Не тяни! — взмолился Алфей.

— Она приговорила нас к вечному союзу: ты, Алфей, станешь рекой, текущей к морю. А я — ручьём, который в неё впадает. «Так он никуда от тебя не денется», — сказала богиня.

— Но ты никогда не будешь единственным ручьём, питающим эту реку… — успел пробормотать Алфей, стекая в пойму.

Автор ждёт читателей, желающих задать вопросы, в своей группе в Telegram: Тёмные воды Алексея Черкасова (https://t.me/AlexCherckasov)