Темная сила Вселенной

ГЛАВА 41

Наверное, Боумен и ее констебли искренне желали мне добра. Я — по некотором размышлении — решила, что хватила через край в своем настойчивом желании немедленно остаться одной, чтобы присоединиться к Гвидо и выяснить, где Морган. Но все мы крепки задним умом.

Интересно, от ресторана вообще хоть что-нибудь осталось?

— Поторопись, Сийра! — пророкотал каресианин, который трусил рядом со мной, дребезжа как телега, груженная пустыми кастрюлями.

— Надеюсь, никого не ранило, — уныло сказала я и оглянулась на языки пламени, рвущиеся к небу с поразительным энтузиазмом, несмотря на проливной дождь, вечно отсыревшие стены и усилия нескольких пожарных, уже появившихся на сцене.

Честное слово, я неожидала, что всего одна бутылка бренди, телепортированная в зажженную духовку — дверь кухни весьма кстати оказалась приоткрытой, так что я смогла как следует все рассмотреть, — окажет такое разрушительное воздействие. Это дало мне желанную возможность ускользнуть от Боумен с 'Виксом, которые бросились к центру «аварии» с той же скоростью, с какой все остальные поспешили покинуть место происшествия. Гвидо, поджидавший на улице, клешней ухватил меня за локоть, когда я выбежала наружу с толпой охваченных паникой посетителей.

— А я надеюсь, что мы сматываемся по той дороге, которая приведет нас в какое-нибудь укромное местечко, — проворчал мой спутник.

Он не попросил меня перенести нас — я-то знала, что причиной тому была не его нелюбовь к м'хиру, а нежелание привлекать к себе лишнее внимание. После наших прошлых совместных похождений, когда я только и делала, что таскала его туда-сюда по этому измерению, каресианин незыблемо утвердился во мнении, будто это из-за м'хира он потом еще несколько недель не мог демонстрировать в утехах в пруду былые чудеса неутомимости. У меня не возникло никакого желания обсуждать с ним эту досадную неприятность, но Морган тогда, помнится, чрезвычайно забавлялся.

Должна признаться, что в этом бегстве через запруженный пешеходами и транспортом город тоже можно было при желании выискать забавные стороны. Практически не находилось ретиан, впрочем, и любых других существ тоже, настроенных ни за что не отступать перед прущим прямо на них бронированным страшилищем, которое вдобавок хаотически клацало клешнями в воздухе и бешено вращало глазами во всех направлениях. Аборигенов, приспособленных к безмятежной жизни на своей родной болотистой планете, даже с самой большой натяжкой нельзя было бы назвать проворными и грациозными созданиями, но надо было видеть, с какой скоростью и изобретательностью они разбегались, отскакивали и откатывались с нашего пути! Проливной дождь в сочетании с моментально образовавшимися огромными грязными лужами только усугубляли это впечатление.

Как ни стыдно мне в этом признаться, зрелище было невероятно уморительное.

Колесный транспорт, само собой, представлял собой несколько большее затруднение. Не для меня, поскольку водители маленьких и средних машин, которым было позволено передвигаться в этой части города, незначительно уступали пешеходам в стремлении как можно скорее убраться с дороги каресианина — возможно, потому, что он был куда массивнее большинства из них, — но для других пешеходов, которым приходилось в этой давке еще и уворачиваться из-под колес. Если Гвидо желал оповестить о нашем маршруте блюстителей, он едва ли мог справиться с этим лучше, даже если бы у него было несколько недель на предварительную подготовку.

— Давай сюда!

Мой спутник-исполин не стал задерживаться, чтобы взглянуть, успеваю ли я за ним. Собственно, это было совершенно излишне, поскольку он не разжимал клешни, крепко обхватывающей мою кисть, с самого ресторана. Здоровенного синяка на память мне было не миновать, это уж как пить дать.

«Сюда» каресианина оказалось узким проходом или, скорее, сточной канавой между зданиями, где в данный момент как раз оказалось полно воды, стекающей с крыш — и с улицы, которая осталась у нас за спиной, тоже. Губчатые ступни Гвидо без труда находили опору. Он, похоже, вспомнил, что представители моего вида по сравнению с ним отличаются хрупкостью, потому что любезно разжал клешни и отпустил меня, но я обнаружила, что мне приходится цепляться за него обеими руками, в то время как он продолжал как ни в чем не бывало галопом нестись вперед, обдавая меня с ног до головы маслянистой грязной водой.

«Ни одна живая душа, — думала я, — не узнает меня в таком виде». Имелась, однако, одна маленькая закавыка. Ни одна живая душа, если только она не была совсем слепа, не могла не заметить каресианина. С побегами, как я уже успела заметить, вечно так: что-нибудь да упустишь.

За нами никто не гнался, поняла я миг спустя, отчаянно хватая ртом воздух. Канава круто повернула налево, затем снова направо. В нее то и дело впадали другие, более мелкие, где и я едва-то могла бы развернуться, и поток с каждым разом становился все более и более глубоким. Деваться нам из нее было некуда, во всяком случае пока.

— Помедленнее, Гвидо, — отплевываясь, крикнула я, чтобы перекрыть грохот дождя. — Да стой же!

Я поставила ногу на дно ручья, доходившего мне до щиколотки, и уперлась изо всех сил.

Мой спутник остановился. Три стебельчатых глаза обернулись в мою сторону, створки его головы были почти сомкнуты, чтобы защититься от дождя. Я вспомнила: вроде бы Джейсон говорил, что Гвидо не в восторге от пресной воды.

— Где он? — прокричала я, придвинувшись почти вплотную к нему, чтобы он расслышал меня. — Где Морган?

Послышался глухой лязг: каресианин повернул свой массивный корпус, стебельчатые глаза заглянули мне в лицо — мерцающая цепочка в темноте.

— Я надеялся, — низким подавленным басом пробормотал он, — что ты знаешь.

Бесконечно долгий миг я смотрела на Гвидо, чувствуя, как надежда покидает меня — дрожащую, опустошенную. Потом слизнула с губ дождевые капли, не слишком удивленная их соленым вкусом.

— Ладно, — сказала я устало. — Значит, будем продолжать поиски.

Вытащив из кармана маленький приборчик, я включила его и не подняла головы ни на жужжание над нашими головами, ни на удивленное бормотание Гвидо, ни на радостные приветствия полудюжины промокших до нитки драпсков, вывешивающихся из открытых дверей прибывшего аэрокара, который сама велела им взять в аренду.

Мне оставалось только надеяться, что мы сейчас отправимся не на «Макмору» и что у драпсков есть для меня лучшие новости, чем полное их отсутствие.

Как выяснилось, нам действительно предстояло отправиться не на «Макмору». Гвидо рассказал мне, что Морган разыскивал Балтира — это имя помнилось хорошо, даже чересчур хорошо, — и я немедленно велела драпскам по переговорнику на аэрокаре связаться с «Макморой». Хотя вышеупомянутый ретианин не был обнаружен ни в одном документе, они тем не менее отыскали достаточно, чтобы мы решили направиться совершенно на другой корабль. Кроме всего прочего, это позволяло нам укрыться от дождя и не насторожить ни одну из потенциально заинтересованных сторон.

— Я в полном порядке, спасибо, Мака. Свяжусь с вами, если нам понадобится что-нибудь еще.

Драпск склонил хохолки, один раз в мою сторону, другой раз в сторону Гвидо, — только на этот раз они странно трепетали. Каресианин ответил приглушенным щелчком клешни. Я не стала ни о чем расспрашивать.

Равно как и Гвидо тактично не задал ни единого из тысячи вопросов, которые несомненно должны были у него возникнуть, лишь уклончиво заметив, когда мы под покровом пелены дождя поднимались на борт «Нокрауда»:

— Неплохой кораблик.

Мне даже и в голову не пришло, что драпски в мое отсутствие продолжат выполнять задачи, которые я поставила перед ними еще на Плексис, а именно разыскивать любые сведения обо всем, что имело даже самое отдаленное отношение к Клану, телепатам, а также Моргану. А должно было бы, ведь мои маленькие приятели всегда отличались некоторой инертностью. Но на этот раз это их качество пришлось мне как нельзя кстати. Вдобавок ко всему, о чем я их просила, они связались со всеми источниками, которые смогли разыскать, включая, похоже, и этот пиратский корабль.

Блюстители определенно наблюдали за «Макморой». Они безусловно наблюдали за «Лисом». Но, как радостно доложили драпски, пираты по прибытии подали жалобу на Боумен и ее команду за притеснения, поскольку были совершенно убеждены, что блюстители прилетели на Рет-VII за ними. В данное время против пиратского корабля и его экипажа не было выдвинуто ни одного обвинения, поэтому жалобу приняли за чистую монету и портовая администрация любезно разместила «Нокрауд» в самом дальнем конце космопорта, далеко за пределами досягаемости датчиков корабля блюстителей.

Само по себе это не давало нам оснований идти на поклон к этим хапугам — они лишь выкатили бы нам астрономический счет, если не что-нибудь похуже. Но что-то в информационном запросе драпсков, видимо, всколыхнуло память капитана Рек. До нее дошли слухи о секретных исследованиях, которые велись на Рете-VII. Причем об исследованиях такого рода, которые блюстители совсем не одобрили бы. Согласны ли драпски заплатить, чтобы узнать об этом побольше?

Ради Непостижимой? Они не пожалеют никаких денег — если можно будет немного поторговаться.

К счастью, Гвидо настолько очаровал всех драпсков в аэрокаре, что они даже не пикнули, когда я приказала им везти меня прямиком на «Нокрауд», чтобы я лично могла заняться этим делом, лишь настояли на том, чтобы связаться с «Макморой» и предупредить находящихся на ее борту о наших намерениях.

Результаты, думала я, оглядываясь по сторонам, оказались ошеломляющими даже для драпсков. Еще прежде, чем наш аэрокар добрался до космопорта и окольными путями приблизился к «Нокрауду», экипаж «Макморы» в полном составе уже переместился на пиратский корабль. Не знаю уж, чем именно: взятками (вполне возможно), угрозами (не исключено) или вымогательством (весьма вероятно) — но они умудрились рассовать своих по всем ключевым постам «Нокрауда» без видимого возражения со стороны скатов.

Я даже была несколько разочарована видеть, как Грекик и Рек ходят едва ли не на задних лапках перед десятками малышей-драпсков, наводнивших их палубы.

Я закутала одеялом продрогшие до костей, но зато сухие ноги и огляделась вокруг. Именно в этом зале драпски одержали верх над скатами. Несмотря на все принятые драпсками меры предосторожности и самоуверенность, я бы на их месте не стала ставить на то, что хозяева «Нокрауда» проглотят это унижение — какую бы выгоду это им ни сулило.

Но в качестве временного укрытия от дождя, блюстителей и всего Рета-VII этот корабль меня определенно устраивал.

— Еще пива, Гвидо? — спросила я.

Драпски отодрали от одного из диванов спинку и соорудили из нее что-то наподобие мягкой скамьи, которая, по-видимому, пришлась каресианину по вкусу. Две его массивные клешни лежали на полу, а менее крупные беспокойно перемещались с места на место с шуршанием, похожим на шелест листьев под дождем. Я разделяла нетерпение великана.

Я попросила и драпсков, и пиратов ненадолго оставить нас одних. Пока я беседовала с Рек, Гвидо не издал ни звука, с ног до головы буквально обвешанный восхищенными драпсками. По всей видимости, их тянула к нему какая-то необоримая сила. Каресианина же, в свою очередь, похоже, совершенно не раздражали эти малыши, копошившиеся на его клешнях, руках, ногах, теле и голове. Пошевелился он лишь тогда, когда в зале неожиданно появилась Грекик, но потом снова затих.

Скаты действовали поразительно, пугающе слаженно: передали диски с документами Маке и рассказали мне то, что знали — по слухам, разумеется, — о ретианских экспериментах в области биологии инопланетных видов. Поскольку Торговый пакт запрещал проводить эксперименты на разумных существах, ретиане рассчитывали на добровольцев, готовых пожертвовать собой ради будущего.

Грекик сопроводила эти слова свойственным ее расе леденящим смешком, от которого на губах у нее вспухла едкая пена, и она аккуратно подобрала ее длинным гибким языком.

Они утверждали, что не знают ретианина по имени Балтир. Однако я почему-то не сомневалась, что некоторые из этих так называемых добровольцев прибыли на Рет-VII в контейнерах для перевозки в темных трюмах «Нокрауда».

Что ж, коль скоро наши хозяйки были столь любезны, что оказывали нам гостеприимство, я решила воспользоваться им, подумав, что почти сотня вооруженных драпсков на корабле всяко какое-то время сможет с ними справляться.

После нашей беседы, завершившейся бессовестной торговлей со стороны моих маленьких товарищей (а надо сказать, что драпскам удалось бы усовестить даже денебианина), «Макмора» согласилась заплатить частью своего груза и пообещала скатам кое-какие выгодные сделки в будущем за всю информацию, которая была получена или будет получена в дальнейшем, а также за возможность использовать их корабль как временное убежище. Скаты казались довольными, даже отослали значительную часть команды в увольнительную в город — не слишком радужная перспектива для любого чужака на Рете-VII, — чтобы освободить часть кают. Похоже, их корабль на время перешел в наше распоряжение.

Я все гадала, когда же нам станет известно, что они затевают, но не хотела донимать драпсков своими подозрениями, которые, уверена, те вполне разделяли. Зато мне предстояло разбираться с целым ворохом чужих подозрений.

Но сначала нужно было кое-что прояснить.

— Гвидо, — начала я, как только нас оставили вдвоем. — Ты, похоже, пришелся очень по душе драпскам.

Великан полыценно ухмыльнулся.

— У них хороший вкус.

— Я очень тебя люблю, — возразила я. — И Морган тоже. Но мы не взбираемся на тебя, чтобы выразить свои чувства.

— Это хорошо. Вы слишком тяжелые.

— Мне хотелось бы услышать объяснения, — настаивала я. — У наших маленьких друзей и без тебя полно тайн.

Каресианин пожал плечами, и это движение отозвалось почти мелодичным звоном двух половинок его массивной головы.

— У нашего народа мой солод считается очень притягательным — мне крайне жаль, что ты физически не в состоянии оценить его, Сийра, — многозначительно на мекнул он. — Драпски же, напротив, исключительно восприимчивы к подобным вещам.

— То есть?

— Они не могут не любить меня. Это как наваждение, но совсем безобидное. Пускай это тебя не тревожит.

— Понятно, — протянула я.

Потом взглянула на своего товарища, похожего скорее на груду металлолома, чем на живое существо, и не стала даже пытаться представить, что чувствуют драпски. По крайней мере, подумала я, они счастливы.

— Гвидо, — проговорила я ровно, и еще несколько стебельчатых глаз тотчас же устремились в моем направлении — каресианин уловил перемену в моем тоне. — Пора поговорить о Плексис. Мне известно, как вы с Барэком спрятали тело Луамера. И почему.

— В самом деле? — Он издал дребезжащий вздох. — Это все мои работнички, верно? Всех уволю.

Я попыталась вложить в свой голос всю силу убеждения:

— Гвидо, Морган не убивал клановца.

— Ну разумеется, нет. — Теперь каресианин смотрел на меня во все глаза. Массивная клешня приподнялась, но щелкать ею он раздумал.

Мне следовало бы это понять. Но это совершенно ничего не объясняло.

— Тогда к чему было избавляться от… от тела? Что побудило вас с Барэком поступить таким образом?

Пластины панциря с ужасающим скрежетом зашли одна на другую.

— То, что убийца оставил труп не только затем, чтобы осквернить мою кухню. Возможно, он хотел, чтобы расследование задержало Моргана. Возможно, считал, что восстановит против него Клан. — Исполин помолчал, вращая глазами. — Или, возможно, убийца просто промахнулся мимо истинной цели. Мне не нравится, в какую картинку это все складывается, Сийра. Сначала Луамер эазговаривает с Джейсоном и погибает. Теперь Малакан Сер…

— Мала… — Я запнулась, припоминая имя, которое слышала, казалось, сто лет назад. — А, это человек с Рета-VII, экспортер, которого Боумен использует как свои глаза и уши на этой планете. А что с ним?

Голос каресианина помрачнел:

— Убит тем же способом, что и Луамер. Всего три стандартных дня назад. Морган собирался с ним встретиться.

— Ты думаешь, что убийца преследует Джейсона, — проговорила я непослушными губами. — А блюстительница здесь как раз затем, чтобы отыскать Моргана. Боуден должна знать о Малакане, даже если о Луамере ей ничего не известно. Но не может же она подозревать Джейсона…

— Почему? Твой никчемный родственничек считает, что это сделал он, — с досадой отозвался каресианин. — Он был так уверен в виновности Моргана, что бросил меня при первой же возможности.

— Барэк не знает Джейсона так, как мы, — возразила я. Точка зрения моего кузена была вполне мне понятна, хотя я ее и не оправдывала. — А если бы знал, то понял бы, что Морган никого не убивал.

Каресианин всплеснул обеими массивными клешнями, сомкнув их с не предвещающим ничего хорошего звоном.

— Пока что, — пророкотал он мрачно.

Я выпрямилась и спустила ноги на пол, комкая одеяло.

— О чем ты? Джейсон будет защищаться, если его к этому вынудят…

— Отвечать на насилие или искать его самому — две разные вещи. — Голова Гвидо склонилась вперед, глаза бесцельно завертелись по сторонам. — После того, что ты сделала с моим побратимом, он может переступить эту черту в любой миг. Если уже не переступил. — Великан вдруг впал в подавленное состояние, тем более необъяснимое, что всего секунду назад он горел воодушевлением. Сердце у меня гулко бухнуло, как будто собралось заколотиться. Но следующие слова каресианина показались мне вполне безобидными. — Морган не говорил тебе, как мы познакомились? Не рассказывал о своей юности?

— Нет. Но какое отношение это имеет к настоящему?

Две более мелких руки Гвидо взлетели вверх, как будто набирая воздух, потом сошлись вместе.

— Мы настоящие берем начало в прошлом, Сийра Морган. Сийра ди Сарк. Уж кому-кому, а тебе следовало бы это знать.

Я обуздала свое нетерпение, как бы сильно мне ни хотелось броситься на поиски Джейсона. Если драпски чему-то меня и научили, так это тому, что никогда не следует недооценивать то, что другие считают важным. И возможно, именно потому, что Барэк покинул каресианина без предупреждения, мне, как члену Клана, сейчас следовало выслушать его.

— Так расскажи мне.

Морган, начал свой рассказ Гвидо, был младшим ребенком в семье фермеров, жившей в предгорьях рядом с только что отстроенным космопортом Каролуса — яркие огни были видны из окон. Его Дар проявился в самом раннем возрасте, и мальчик рос нелюдимым, любил долгие одинокие прогулки по глухим местам, подальше от скопления поглощенных повседневными заботами разумов домашних и соседей.

Детство кончилось быстро. Незадолго до двенадцатого дня рождения Джейсона Каролус оказался вовлеченным в гражданскую войну между соседними планетами, и его современный космопорт стал лакомым кусочком для обеих воюющих сторон.

Однажды мальчик прибежал домой, в разгар своей прогулки охваченный ужасным предчувствием, и обнаружил, что дом разграблен, его родные кто убит, кто исчез, а поля объяты пламенем. С неба на космопорт низвергались потоки ослепительного огня — обе стороны пытались не дать противнику захватить его.

Дар Моргана, хотя тогда он еще не понимал, что это такое, привел его в лагерь в холмах, где вместе с остатками всего взрослого населения долины укрылись его дядья. Упрямые колонисты, привыкшие сражаться с природой и ударами судьбы, принялись столь же безыскусно отстаивать свой мир.

Потянулись годы партизанской войны, усугублявшейся тем, что у них не было четкого врага. Победа над одним противником просто открывала дорогу другому; оказавшийся между двух огней Каролус медленно агонизировал, а мирное население с одинаковой частотой гибло от случайных обстрелов и от спланированных атак. Джейсон пережил своих дядьев и приобрел славу удачливого и искусного диверсанта. Тогда он и его товарищи мерили свой успех каждым следующим прожитым днем.

Наступил день, когда одна из двух воюющих планет объявила о своей полной победе, а другая сторона передала ей свои военные базы на Каролусе как часть военной добычи. О колонистах никто уже почти и не вспоминал, а их малоэффективные вылазки сваливали на поверженного врага. Но теперь победители сосредоточились исключительно на них.

Морган и его товарищи смертельно устали от этой войны, которую невозможно было выиграть. Они были готовы сдаться, и, возможно, это им даже удалось бы, если бы не внезапный поворот в политике победителей. Взятых в плен колонистов, неважно, принимали они участие в боях или нет, продолжали убивать. Со скоростью лесного пожара начали распространяться слухи о творящихся зверствах, о том, что уцелевших ловят и собираются продавать в рабство на другие планеты. Для этой цели где-то за пределами системы были наняты охотники, в чьи задачи входило раз и навсегда избавить Каролус от несговорчивых колонистов. Именно в это время в пещерах, где со своим сильно поредевшим отрядом скрывался Джейсон, появился незнакомец, обладавший удивительной харизмой человек, которого привели представители двух других семей. Прирожденный командир, говорили о нем. Способный разглядеть вражеские укрепления в темноте. Удачливый, как Морган, похвастался кто-то. При этих словах новый командир безошибочно выделил Джейсона, стоявшего поодаль от других, потянулся к нему мыслью, прикоснулся — и хаос и смятение, царившие в душе юноши, бывшие его Даром, ищущим какого-то выхода, выражения, улеглись. Такое было под силу только другому телепату. Обученному телепату.

Мне знакомо его имя, с тошнотворной уверенностью поняла я еще прежде, чем Гвидо назвал его. Рен Саймон.

Саймон был из тех командиров, что способны увлечь за собой практически кого угодно, дерзкий и непредсказуемый, отважный, причем заинтересованный скорее в результатах своих действий, нежели в славе. Многие уцелевшие колонисты прибились к нему, подобно Моргану, подпав под его обаяние. Он давал надежду вопреки тому, что с каждым днем пропадало и погибало все больше и больше их товарищей. Джейсона Саймон явно выделял из других. Опытный телепат, он научил юношу по желанию отгораживаться от мыслей других людей или читать их, правильно истолковывать предчувствия, при необходимости заимствовать силу у других.

Каресианин не мог представить, каково пришлось Моргану, но я это знала. Обрести власть над голосами в твоем мозгу, научиться воспринимать их не как проклятие, а как дар — и прежде всего получить способность свободно общаться с чужим разумом, черпать из него и столь же щедро отдавать. Это было лучшее из того, что мы могли. И одновременно — худшее.

Иногда Саймон оставлял их, чтобы возглавить вылазку другого отряда. Джейсона он никогда с собой не брал: Дар юноши, позволявший узнавать об опасности, когда она была еще совсем далеко, был слишком ценным для горстки уцелевших, чтобы им рисковать.

Однажды ночью Морган не смог усидеть в стороне. Он задремал на дежурстве, но вдруг очнулся, разбуженный страшным предчувствием катастрофы. Он даже не успел осознать этого намерения, как уже брел в темноте по следам Саймона. Значит, так тому и быть, подумал юноша. Если их командиру грозит опасность, он придет ему на помощь.

Джейсон смог незамеченным пробраться вслед за Саймоном через всю долину, до самых развалин космопорта, где спрятался за обломки какого-то звездолета. Если бы он мог крикнуть, предупредить своих, не боясь быть услышанным, то непременно сделал бы это. Какой-то инстинкт удержал юношу от того, чтобы попытаться вступить с командиром в мысленный контакт.

Как оказалось, этот инстинкт его спас. Несколько минут спустя он, не веря своим глазам, увидел, как Саймон появился вновь в сопровождении вражеского офицера, взял у него какой-то мешок и небрежно козырнул.

Морган умел принимать поражение — у него был солидный опыт. Он безжалостно подавил все чувства, все эмоции, кроме холодного любопытства, и продолжил следить за командиром, полный решимости выяснить правду. Путешествие оказалось недолгим. Саймон прошел мимо многочисленных обломков туда, где силовое поле обозначало границу лагеря. Джейсон не осмелился подобраться поближе — по периметру непременно должны были быть установлены детекторы.

Но был другой способ — способ, которому его научил Саймон. Морган нашел место, где можно было спрятаться, свернулся в клубок и закрыл глаза. Он приоткрыл свое сознание, очень осторожно, так же осторожно выпустил наружу испытующую мысль, тщательно обходя знакомое сияние разума Саймона, ища кого-нибудь другого. Кого угодно.

Есть. Доступный разум. Глаза Джейсона потрясенно распахнулись. Это была молоденькая девушка, пленница. Она была не одна. Ее глазами он видел десятки колонистов, скованных друг с другом, — некоторые были ранены, но большинство не пострадало. Сбоку были свалены контейнеры, готовые принять свой груз. Вокруг рыскал скат, из стороны в сторону шевеля уродливой мордой, как будто нюхал воздух. «Роракк, — пронзила мозг Моргана мысль девчонки. — Это его корабль».

По лагерю сновали темные фигуры, все до единой вооруженные, большинство из них — люди. Вражеский отряд зачистки, понял Джейсон. На него накатила волна ярости, ненависти настолько жгучей, что он поразился. Это была не только его ярость, но и этой девчонки тоже. И всего их мира.

Как такое возможно?

Ушами пленницы Морган услышал знакомый голос:

— Ну, вы готовы или как? Они же не будут вечно спать — если мы им не поможем!

Лагерь взорвался грубым хохотом.

Это был Саймон, вооруженный до зубов, с хищным выражением предвкушения на лице. Он сделал знак остальным следовать за ним. Он командует и ими тоже, понял Джейсон потрясенно, и это потрясение передалось девчонке, заставив ее ахнуть. Он покинул ее сознание, оставив обещание отомстить.

Каким-то образом Моргану удалось обогнать быстро движущийся отряд. Он пустил в ход все свои знания об этих местах, чтобы выгадать шаг здесь, обойти стороной предательскую скалу там. Его преследовала не только угроза, которую они представляли. Их вел Саймон, и его эмоции просачивались сквозь ментальную защиту, почти неразличимо, но Джейсон ощущал их, как ледяное дыхание кошмара в затылок: кровожадное предвкушение, жажда власти, ядовитое желание насладиться чужими страданиями. И этот разум Морган впустил в свое сознание, позволил ему лепить и наставлять его.

«Предатель!» — звенело в мыслях у Джейсона. Его вырвало на бегу, и он, не останавливаясь, зажал рот руками, чтобы заглушить звуки.

Чем ближе они были к цели, тем ярче, отчетливее становились мысли Саймона. Морган разобрал в них свое имя — не призыв, но откровение об участи, которую командир ему уготовил. Нет, он не собирался делиться им с работорговцами, ни в коем случае. Ему предстояло навечно остаться с Саймоном, стать для того источником силы, если он будет покладист, — и самой сладостной из жертв, если нет.

Совершенно обезумевший, Джейсон не рассчитал прыжок через ручей, неловко приземлился, зашатался, молотя руками в воздухе, и полетел спиной на острый камень. Больше он ничего не помнил.

Когда он открыл глаза, был уже день. Все, чего хотел, чего с таким упоением ожидал Саймон, было совершено. Единственная жертва, которой удалось ускользнуть, Морган лежал, покрытый собственной успевшей уже подсохнуть кровью, и мучительно пытался придумать причину, по которой ему стоило хотя бы попытаться продолжать жить дальше.

Потом, мало-помалу, это стало ему ясно. Такой причиной была ненависть: жгучая, нерассуждающая, всесокрушающая, черная. Саймон за все заплатит. Они все заплатят.

— Я познакомился с ним несколько лет спустя, — закончил свое повествование каресианин. — В конце концов Джейсон сбежал с Каролуса на похищенном корабле-разведчике — с управлением разобрался на ходу. Потом попытался незаконно проникнуть на Плексис в контейнере с партией маринованного кретенга. Моего маринованного кретенга. Я ни разу не видел другого существа, которого сжигал бы такой гнев. Он был как заряд, ждущий только запала. Не встречал я и никого другого, от кого так пахло бы дохлой рыбой. Он… в общем, я избавлю тебя от подробностей, Сийра. Морган решил остаться со мной. — Гвидо, видимо погрузившийся памятью в прошлое, издал протяжный вздох.

— Прошли годы. Он стал торговцем и купил «Лиса». Иногда мы путешествовали вдвоем. Когда мы стали побратимами и рассказали друг другу о своем прошлом, я узнал то, что сейчас рассказал тебе, Сийра. Я не стал спрашивать, что было после того, как он узнал о вероломстве Саймона, а Джейсон никогда мне об этом не рассказывал. В лучшем случае он убил этого мерзавца. Но я думаю, Морган понял, что даже он не может в одиночку выиграть эту войну. Мне кажется, он осознал, что рискует превратиться во второго Саймона, если будет пытаться сделать это. Насколько мне известно, на Каролусе не осталось ни одного из первоначальных колонистов.

Я покачала головой:

— Я могу кое-что тебе сказать, Гвидо. Морган и тогда не был убийцей. Рен Саймон заявился ко мне на Плексис вскоре после того, как вы с Барэком улетели оттуда. Он разыскивал Джейсона. И меня тоже.

Пока великан лязгал клешнями и громогласно изрыгал каресианские ругательства — или это были проклятия? — я раскачивалась взад-вперед, не сопротивляясь охватившему меня чувству. Боль страдания Моргана, перенесенная им в юности, была его частью, но не очень существенной. Я знала взрослого, в которого он превратился. Да, ему пришлось пройти сквозь такое горнило, но результат не стал от этого менее удивительным и безупречным.

Больше всего меня терзало сожаление о том, что сделала с ним я. Гвидо был прав, что рассказал мне все это.

Джейсон научился держать в узде горечь и боль своей юности, отстраняться от этих чувств, и в конце концов они перестали быть частью его сознания.

До тех пор, пока я бездумно не нагрузила его еще и своей яростью, полностью лишив его самообладания. Даже его побратим почувствовал это.

Но значило ли это, что я сделала его убийцей?

Я ощупала свою недостающую часть, то место в моих мыслях, где был Морган. Нет, оно не могло принадлежать злодею или тому, кто мог по доброй воле причинить вред другому — пусть даже доведенный до крайности.

Я взглянула на все еще кипящего каресианина.

— Джейсон не переступит эту черту, Гвидо, — пообещала я ему, от своего имени и от имени Моргана. — Потому что я исправлю то, что причинила ему, — да в конечном итоге и просто потому, что он тот, кто есть.