Своенравная рабыня

Глава 20

Через арочные окна на черный каменный пол длинного коридора падал яркий свет великого ша-ах. Шаги звучали эхом под высоким сводчатым потолком, украшенным мозаикой разноцветных пластин. Множество ниш с незажженными светильниками выглядели, как множество глазниц, из темноты которых наблюдают невидимые существа. По коридору быстрым шагом двигались две молодые женщины, обе одетые в черное, длинные платья с широкими поясами, закрывали тела практически полностью, оставляя на показ лишь кисти рук и шею. Но лишь одежда была схожа, в остальном они были, словно день и ночь, совершенно разные. Двери в противоположном конце коридора распахнулись еще до того, как обе женщины достигли их.

– Миори Багаро, вас ждут в светлом зале, – произнес тихо пожилой мужчина, встретивший гостей; тонкий ошейник из зеленоватого металла указывал на его статус – раб – и объяснял, почему мужчина, да еще и скорее всего годящийся обеим женщинам в отцы, не смеет поднимать глаз и говорит осторожно и практически шепотом.

– Ве́рус! – женщина, к которой раб обратился по имени, вначале обрадовалась, встретив знакомое лицо, ускорила шаг, но заметив, что он испуганно отводит взгляд в сторону, да и выглядит очень плохо, снова замедлилась. – Мой дядя дома?

– Да. Он вас и дожидается, – раб посторонился, пропуская женщин, но не удержался и поднял глаза. Его сухих губ коснулась слабая улыбка. Он закрыл высокие тяжелые двери и присел на низкий стульчик за шторой, дабы не смущать взор хозяев или их гостей своим никчемным присутствием.

Еще недавно он был одним из любимейших рабов своего хозяина, ему доверяли самое ценное – ухаживать за единственным ребенком, дочерью ныне покойного хозяина – Миори Багаро. Теперь, изможденный злобой новых хозяев и их ненавистью к таким как он, мужчина едва держался на ногах и мог мечтать лишь об одном – в одно прекрасное утро он больше не увидит света великого ша-ах на небе. Но он был рад, что смог увидеть еще раз малышку Миори. Конечно, она уже давно молодая красивая женщина, но для старика Веруса всегда останется ребенком. Прелестным, добрым ребенком, чью судьбу от доли старика уберег сам ша-ах, даровав ей силу ша-ахкая.

Старик-раб сидел за шторой и, прислонившись к стене, дремал. Сколько прошло времени, он не мог бы сказать, даже если бы попытался вспомнить или посчитать, но он надолго запомнит звон разбившегося… зеркала. О том, что это именно зеркало разбилось, причем огромное, Верус узнал чуть позже. А когда из дремы вырывает столь страшный звук, то ноги едва справляются, чтобы встать и идти.

В светлом зале, кроме того, что ничего разбитого раб не обнаружил, но и хозяин с гостьями тоже отсутствовали. По дому доносились быстрые шаги – работники и рабы осматривали каждый угол. Все не без причины опасались, что им влетит за порчу имущества, пускай они и не виноваты.

Первым нашел то, что еще недавно было красивым огромным зеркалом в оправе из белого металла на изогнутых ножках, Верус, догадавшись на свой страх и риск заглянуть в комнату старшего хозяина и нынешнего владельца дома. Осколки лежали на полу, создавая причудливый узор, рамка на ножках была похожа на окно в никуда, а в центре всего безобразия на карачках перед обеими женщинами стоял сам хозяин, спешно что-то записывая на листе темно-бежевой бумаги, лежащей перед ним на полу. Миори Багаро стояла напротив своего дяди, а ее спутница около него, касаясь пальчиками его плеча.

Старик не верил своим глазам. Возможно, ему снился непозволительно удивительный сон. Он потер глаза пальцами, но видение не исчезло, и он не проснулся. Что же происходило?

Вскоре Верус узнал, что Миори Багаро вернула свое право на наследство отца, заняв место по праву рождения. А ее дядя, чуть не тронувшись рассудка, спешно сбежал из Киреи. Остальные родственники больше не смели оспаривать права законной наследницы, и поговаривают, что каждый раз, как Миори Багаро встречалась с каждым из них, ее сопровождала светловолосая женщина.

Но одна новость сменяет другую, так и новость о таинственной спутнице Миори Багаро быстро потонула под ворохом других, некоторые из которых всё еще касались наследницы семьи Багаро – ее союз с семьей Арх.

– Хозяйка Миори, вам письмо, – дверь немного приоткрылась и в комнату заглянул старик.

Разговор произошел десять дней спустя.

– Сколько раз повторять, Верус, я тебе не хозяйка. Ты вольный мужчина, – девушка притворно нахмурилась, но уже буквально в следующее мгновение улыбалась.

– Простите старика, сложно привыкнуть. И сложно поверить, что вы всё еще держите меня рядом. Проку от меня мало.

– Кроме вас у меня больше никого не осталось.

Взяв из рук старика темно-синий конверт, бывшая хозяйка заволновалась, и ее волнение не скрылось от наблюдательных глаз старика.

– Нуа-Миори, – обратился он уважительно к своей уже не хозяйке, – вас что-то беспокоит? Плохие новости?

– Не совсем. Это послание значит лишь одно – моего друга выпустили. Но… но это означает, что скоро я стану его супругой.

– Но ведь это хорошая новость, моя нуа-Миори. Почему же вы не радуетесь?

– Сердце молчит, – ответила она и отвернулась, распечатывая конверт.

– Вы богаты и свободны, почему не откажетесь?

– Потому что иначе нельзя.

Старик с грустью посмотрел на свою девочку, но помочь он не мог. В этот же момент без предупреждения открылась дверь и в комнату вошла та самая светловолосая незнакомка, появившаяся в доме Багаро в день, когда наследнице вернули ее статус и имущество. Верас до сих пор не мог определиться, как же к ней обращаться и как себя вести рядом: с одной стороны, молодая женщина не выказывала отвращения к нему, да и вела себя так, словно ей чужды любые рамки приличий в богатом доме, но с другой стороны, ее пусть и дорогой ошейник – неоспоримый факт. Уточнить у нуа-Миори Верас пока не осмеливался.

– Я весь дом оббегала, пока нашла тебя. О, доброго вам дня, Верас. Как ваше здоровье с утра? – женщина улыбалась.

– Хорошо. Благодарен за ваше участие, – стушевался старик.

– Миори, что там у тебя? – женщина заметила бумагу в руках хозяйки дома и подбежала.

– Дэмияна сегодня выпускают из подземелий Са-ах. Я должна ехать к нему, потом к его отцу.

– Выпускают? – радость от первой новости сменилась на холодное выражение лица, да и голос, дрогнув, превратился в серьезный или даже скорее уж равнодушный. – Поздравляю. Значит и мое время пришло. Я еду с тобой. Пусть уже снимет с меня это проклятое «украшение», – женщина дернула ошейник и скривилась, причинив себе же боль. – Хотя нет! Я передумала. Отсижусь у тебя. Заберешь у него копию моей освободительной бумажки и пришлешь.

– Не хочешь его увидеть?

– Зачем?

– Но Арияр говорил…

– Хватит! – женщина взмахнула рукой, останавливая. – Что бы там наследничек Архов не говорил – это глупости. У меня одно желание – скорее избавиться от всего, что держит меня в Киреи. И от всех! Ладно. Я пошла, а ты не затягивай, – и развернулась, собираясь покинуть комнату.

– Эля, ты исчезнешь и не попрощаешься со мной?

– Письмо оставлю. Длинное-предлинное, – помахала она ладошкой, не оборачиваясь и не сбавляя ход, пока не скрылась за дверью. И только когда рядом никого не оказалось, она остановилась, глубоко вдохнула и медленно выдохнула, прижимая ладони к животу. – Ничего, ничего. Я справлюсь, – и снова пошла вперед, по залитому дневным светом коридору.

А спустя несколько часов Миори Багаро сидела на лошади, ее провожал Верас и управляющий домом, пришедший получить последние распоряжения. Управляющий пожелал хорошей дороги и ушел в дом, а старик все никак не мог отпустить поводья, боялся, что стоит нуа-Миори скрыться за горизонтом и реальность окажется сном.

– Верас, не переживайте, я скоро вернусь. И вы свободны. Сколько я могу вам еще повторять одно и то же?

– Я стар и оттого переживаю сильнее. Но что прикажете делать, когда вы уедете в дом своего супруга?

– Заберу вас с собой, если вы сами этого пожелаете. И не бойтесь. Дэмиян хороший.

– Главное, чтобы он был хорошим с вами, добрым и берег вас.

Миори Багаро улыбнулась и мягко высвободила поводья из худых старческих пальцев. Она уже собиралась направить лошадь к воротам, но глянув на окна дома, произнесла:

– Для вас у меня отдельная задача. Присмотрите за моей гостьей. И как только я пришлю для нее письмо, не медлите и несите его ей, даже посреди ночи.

– О, что вы! Как я посмею, – запротестовал старик. – Ночью?

– Лучше сделайте, как я говорю, – улыбнулась она. – И не забудьте. Я оставляю ее под вашей опёкой.

– Да-да, непременно всё выполню. И лекаря для нее сегодня же приведу.

– Лекаря? Зачем? – хозяйка была удивлена, ведь она и не подозревала, что ее гостье нездоровится.

– Не думаю, что что-то серьезное. Но ее утром тошнило. Бедная девочка едва от тазика отползла. Я зашел узнать о завтраке и … – Верас замялся. – Ваша гостья меня немного напугала. На ней лица не было. Бледненькая. Но как видите, сейчас она выглядит здоровой.

– Может, съела что-то ни то, – призадумалась девушка, но откладывать поездку, уже не было времени. – Хорошо. Проследите за ее питанием и, если что-то серьезное, сообщите мне.

Путь до таху Са-ах занял три дня. Раньше Миори, преодолевая его, думала, что дорога очень длинная и время будто бы замедляется, но не в этот раз. Ее сердце разрывалось на две части, одна половина умоляла время остановиться, другая – подталкивала спешить. Убедиться в том, что Дэмиян будет жить. Что ее статус и их союз спасли его. Ведь по законам Киреи будущий супруг имел полное право разделаться с обидчиком своей пары, как и любой другой член ее или его семьи.

«Жизнь снова связывает их. Так желают предки?» – думала Миори, подъезжая к воротам Са-ах. Осталось недолго. И как назло на ее пути встал тот, кто мог заставить передумать.

– Миори! – наследник семьи Арх, брат ее будущего супруга.

– Арияр, я спешила, как могла.

– Ты одна?

– Эля … не захотела ехать.

Мужчине ее слова не понравились.

– Почему?

– А ты как думаешь? Арияр! – Миори вспылила, но взяла себя в руки, мысленно сославшись на долгое ожидание, да еще и дорогу. – Арияр, – повторила она мягче, – ты ошибся. Что бы ты ни увидел в тот день, – говорила она о дне, когда Дэмияна забрали стражи, – забудь. Я передам вольную с посыльным, стану супрругой твоего брата и … мы должны отпустить ее. Или ты все еще мечтаешь заполучить адания-шая? – Миори снова чувствовала, как темные эмоции вырываются наружу из нее.

Но как бы она себя не чувствовала, не знала того, что на самом деле думает наследник Архов.

Он смотрел на нее с некой долей удивления, не верил, что хрупкая молодая женщина, которая сейчас смотрела на него сверху вниз, сидя на лошади, и возмущалась, злилась, выглядела уставшей, обеспокоенной и в то же время раздраженной – это та самая девчонка, которую он защищал в детстве, та самая девушка, которая успела похорошеть настолько, что он пропустил момент, когда же она превратилась в женщину. Арияр пропустил всё, даже стук собственного сердца. И уже не впервые. Что же останавливало его раньше? Официальный союз двух семей, Багаро и его, когда отцы договорились связать двух детей? И, конечно же, его отец даже и не думал выбирать в супруги наследнику дочь рабыни. Но и сам Арияр тогда не задумывался о паре. Еще хотелось погулять. Или его останавливало тщеславие семьи, передавшееся с кровью отца? Зачем ему женщина, лишенная всего после смерти отца? Нет. Это не было правдой. Он никогда так не думал. Он просто привык, что она всегда рядом и никуда не денется. Жил в свое удовольствие. И вот всё изменилось. Или вскоре изменится. Отец утром сообщил, что узаконит союз Дэмияна и Миори на восходе ша-ах, то есть уже завтра.

– Миори, – произнес он имя той, что, наконец, признал своей, – ты выберешь меня?

– Что? С ума сошел? Арияр, ты опять всю ночь где-то гулял и с головой не дружишь?

– Нет. Я был слеп.

– Тогда будь слеп и дальше, а мне надо ехать за твоим братом.

Миори разозлилась еще сильнее и пришпорила лошадь, бросив наследника Архов позади. Поверила бы она в другое время и при другой ситуации? Нет.

– Нуа-Миори и сын семьи Арх узаконили союз, скоро она вернется.

– Союз?

«Долгожданная новость добралась и до нас», – съязвила я мысленно и впилась зубами в кислый фрукт. Распахнув дверь на кухню, где шушукались повариха и кухонные работницы, осмотрела присмиревших в миг барышень всех возрастов.

– О чем разговариваете? Нуа-Миори возвращается?

– Да, … адания-шая.

Я глянула на девушку, осмелившуюся открыть рот. Ну, хоть кто-то язык не проглотил. Меня побаивались после того, как узнали, что я непростая гостья. Изначально косились все. Рабский ошейник, а веду себя, как равная их хозяйке. Но адания-шая – это объяснение для всех.

– От нее письмо пришло?

– Нет, адания-шая, – вспомнила устную речь и сама повариха.

Знатная, замечу, повариха, я на ее пирогах к концу пары-тройки месяцев в дверь не пролезу.

– Уважаемая Фиория, а вы мне вкусненького чего-нибудь не дадите? – разулыбалась я, прислушиваясь к урчащему животу, и повариха сразу же подобрела. Я уже знала, как ее в чувства привести при каждом своем появление на кухне. – А то я ж без вашей еды уснуть не смогу.

– Скоро ужин. Потерпите немного, – повариха подбоченилась, довольно улыбнулась, но порцию вкусняшек раньше ужина мне выделила.

– А можно я тут посижу? В доме скучно. Верас где-то запропастился, от управляющего лишнего слова не дождешься… – продолжала я подлизываться, а заодно и облизываться, положив недоеденный фрукт на стол и выбирая с чего бы начать поедание вкусненького.

– Сидите, сидите. Вас никто не гонит, – подобревшая повариха принялась гонять своих подчиненных, а мне на тарелку перепала еще парочка сдобных вредностей.

Через некоторое время, когда тело приятно согрело от огня и сытости, я вспомнила о новостях и поинтересовалась, правда ли то, что говорят. На что получила ответ, мол официальных известий пока не доставляли, но похоже на правду.

– Так значит-с… Миори с супругом скоро приедут?

– Видимо, да.

Я прикусила щеку изнутри и посмотрела на окна – снаружи двор погружался в сиреневые сумерки.

– А вы уж и заждались. Документ важный ждете? – повариха лукаво глянула.

Все уже знали и что за документ, и для чего. Но хочется ж с первых уст обо всем услышать.

– Заждалась. Пора бы мне избавиться от ненужного веса, – подергала я ошейник.

– Потерпите. Недолго осталось.

– Потерплю, – а про себя добавила: «Куда ж я денусь без заветной бумаженции и ключика от увесистого предмета на своей шее. И впредь буду осмотрительней!» – вспомнила пакость одного злобного старикана.

– Вы кушайте-кушайте, – пододвинули ко мне поднос с сухофруктами. – Вам надо хорошо питаться.

Я уже успела подцепить сморщенный фрукт, когда до меня дошел завуалированный смысл ее слов. Аж есть перехотелось.

– Наелась. Благодарю. Еще ж ужинать.

– Да вы не бойтесь, хватит, – повариха не догадывалась, что ее слова скорее пугают, чем кажутся заботой. – И от лекаря бы вам не отказываться. Верас переживает, что вы не согласились показаться местному лекарю.

– А незачем. Я превосходно себя чувствую.

– Это хорошо. Позже покажетесь. Организм молодой, можно не переживать.

Ни я, ни она ни слова лишнего не сказали, но будь я проклята, повариха догадалась. А ведь мне самой еще не полностью верилось. Я хотела думать, что ошибаюсь. И тошнит меня из-за жирной пищи или сдобного на ночь. Но чувство, что обманываю себя же, нарастало, как снежный ком.

– Гость! Сын семьи Арх! – услышали мы.

Я подскочила на ноги, но почувствовала, что они подводят, и присела обратно. Вокруг засуетились. Обо мне благополучно все позабыли. Но я-то о себе не забыла и, собравшись с духом, выскользнула через кухонную дверь во внутренний двор с хозяйскими постройками, оббежала дом по кругу и вышла по тропке к центральному входу, около которого уже собирались домочадцы. Спешили зажечь больше огней. Управляющий, важная птица, выпрямившись, словно генералиссимус, встречал важного гостя.

Дэмияна я заметила сразу. Лучше б не видела, но разве такого легко пропустить? Он даже в толпе будет выделяться. Стоит себе около ворот, лошадь под уздцы держит, пока вокруг него все вьются, и на лице такое выражение, словно суматоха его раздражает. Хозяин всея мира! Я зло выругалась, сразу на трех языках, сжала кулаки и пошла в атаку! Нечего расшаркиваться. Это у него медовый месяц, а мне ехать пора. Или идти. Не важно. Главное, как можно скорее.

Пересекла двор, проигнорировав всех, и встала столбом перед… кэя Дэмиян, хозяин, бывший любовник – как к нему теперь обращаться-то?

– Давай! – откинула я любезности и заморочки и протянула руку.

– Всё, что я услышу?

– Ты живой? Здоровый вроде, – с преувеличенным раздражением осмотрела я его. – Давай! – и снова протянула руку, показывая, что пора бы «позолотить».

Меня чуть изнутри не взорвало – смотрит и молчит. Брови домиком свел. Еще и недовольный.

– Вот только не говори, что слово не держишь. Или передумал? – опустила я руку, да и вообще всё как-то вмиг опустилось.

– Хочешь сказать, что я сын своего отца?

– А разве нет? Он и глазом не моргнул, как снова на мне ошейник клацнул замком.

Вот она – привычная усмешка демона из пустоши. Дэмиян подцепил пальцем ошейник на моей шее.

– Красивая работа. Узнаю отца.

Мне его тон не понравился. Я оттолкнула его руку и повторно потребовала снять его с меня. Но получила в ответ отказ.

– …. До утра подождешь, адания-шая.

– Рехнулся?!

Но меня уже не слушали, Дэмиян ушел с управляющим в хозяйскую часть дома, куда меня не пускали в отсутствие Миори, пусть она и дала распоряжение, заботиться обо мне как о важной гостье, но рабский ошейник ограничивал мое перемещение. Иногда я чувствовала, что будто нахожусь в люксовой тюрьме.

Я мерила шагами отведенную мне комнату, кусала ноготь и мысленно посылала проклятия в ту часть дома, где, по моему мнению, должен был преспокойненько отдыхать приехавший элитный гость, и от которого зависело слишком многое. Грешным делом даже подумала, что лучше бы он сгнил в тюрьме, а я уж как-нибудь и без него смогла бы выбраться. Но мысли, как мотыльки, летали туда-сюда, то подкидывая черные идеи, то осветляя разум и совесть. А еще я до жути злилась на себя, за ревность, за желания, которые надо было гнать прочь, и за надежду…

Когда принесли ужин, я уже так себя накрутила, что кусок в горло не полез. А когда в доме потушили светильники, я едва сдерживала себя от побега. И внезапно распахнувшаяся дверь, без стука, без какого-либо предупреждения, не сильно меня удивила.

Я обернулась и опустила на кровать подушку, которую мгновением ранее собиралась взбить. Или лучше сказать, выместить на ней злость. Расправила складки на платье, проведя ладонями по бедрам, и с вызовом посмотрела на позднего … обнаглевшего… гостя!

– Соизволишь выполнить обещанное раньше рассвета?

– Нет! – Дэмиян не выглядел подобревшим или успокоившимся. Он стоял на входе, упираясь ладонями в дверной косяк и широко расставив ноги, словно боялся, что малейшая лазейка позволит мне сбежать.

– Тогда зачем пришел? – схватила я ни в чем неповинную подушку и отбросила ее на противоположную сторону кровати, но подушка не удержалась и свалилась на пол. Я проследила за ее падением, а в мыслях паника. Мои недавние мотыльки забились о лампочку в последних конвульсиях.

– За тобой, – услышала я ответ.

Я не знаю, о чем конкретном подумала тогда, но отчетливо запомнила звук приближающихся шагов после негромкого хлопка закрывшейся двери. Может, стоило уйти в сторону, остановить словами. Но не сделала ни первого, ни второго. Я замера в ожидании. В предвкушение. По телу пробежала мелкая дрожь еще до того, как его руки коснулись меня. Я предавала сама себя. Почему так? Никто бы мне не смог ответить ни тогда, ни после.

Чужой мужчина, чужой муж, человек из мира, который я когда-то стремилась увидеть и узнать, а затем возненавидела каждой своей клеточкой и эта ненависть в некой форме усилилась после нашей встречи – всё это Дэмиян Арх. Мы никогда не сможем переступить пропасть, разделяющую наши взгляды на жизнь. Он спокойно сосуществует с тем, что претит всем моим моральным ценностям. Он часть этого, а я лишь часть того, что он считает нормой. И даже не в этом проблема. Уже не проблема. А в его официальной связи с другой женщиной. Кем я могу быть? Любовницей или рабыней. Ни той, ни другой я быть не хочу. Но почему тогда снова сомневаюсь? Почему задаю себе ненужные вопросы? И почему… Почему, черти вы рогатые, я хочу его?!

Дэмиян Арх не задумывался для чего он мчится без остановки в Ра-ах. Он шел на поводу у своих желаний. Как и всегда. Только раньше ему не приходилось ставить под сомнения то, чего он хотел. Не было в этом нужды. Его всё устраивало: и выбранная профессия, и шаткое положение в обществе, и отчужденность отца. И даже мать, бросившая его ребенком и не показывающаяся ему на глаза. Но женщина с даром аданов, с даром равным ему, вызвала ненужные воспоминания, а потом еще и привлекла к себе. И его влечение ни шутка. Оно питалось ревностью к брату, раздражением за неповиновение, злостью за все ее поступки и тайны. Самые темные эмоции питали его страсть. И дни, проведенные в подземелье в ожидании приговора, не уменьшили физический голод. Он постоянно думал о ней, постоянно вспоминал единственную их ночь. Он не жалел о своем решение или поступках. Он жалел лишь о том, что его адания-шая не была тогда в состоянии думать разумно.

Вот зачем он мчался в Ра-ах, а не в обратном направлении. Вот почему едва сдержался, когда увидел ее. Пусть мучается, злится. Пусть бесится!

Он ждал ровно столько, сколько посчитал нужным. Или обманывал себя. Но это не важно. Он вышел из комнаты, покинул одну часть дома, чтобы оказаться в другой. Вокруг стояла тишина и было темно. Расслышал ли он ее шаги, знал ли, что не спит, думал ли о том, что она ждет его? Возможно, последнее. Он ворвался в комнату и остановился на входе. Каждое ее движение, перемены на лице, дрогнувший голос и упрямство в глазах – ничто не скрылось. А свет от светильников, отражающийся в ее светлых глазах и в камнях на ошейнике, взбудоражил и так закипающую кровь в его венах.

Ничего не значащие слова, вопросы, ответы – всё лишнее. Важно только то, что видят глаза и чувствует тело. И он увидел предостаточно, остальное оставил для их тел, когда захлопнул за собой дверь и приблизился.

Всё полетело в бездну. Ни сопротивления, ни упрямства. И никакой затуманенности разума. Она хотела его с той же силой, что и он ее. Его адания-шая, его женщина, его собственность, его… гарая. И не важно, как он удержит ее: свободой или ошейником. Любой способ подойдет. Для него подойдет.

Дэмиян Арх упивался близостью со своей смутьянкой, а она упивалась их общим помешательством. Их тела словно были созданы только друг для друга, и все кто был у них ранее – стерлись из памяти. Грубость и нежность, легкие поцелую, переходящие в ненасытные и болезненные, руки, то ласкающие, то забирающие свободу действия – танец темной любви.

– Я ненавижу тебя, – прошептала женщина, упираясь в мужскую грудь и выгибаясь, словно дуга от причиняемой ей боли в момент наивысшего наслаждения. Она была сверху, но подчинялась. – Ненавижу.

Мужчина зарычал, оттягивая за сжатые в кулаке волосы голову любовницы назад, чтобы видеть ее лицо, искаженное страстью. Он не понял ни слова. А если бы и понял, то не поверил бы.