Сумерки человечества

Глава 13. Правда лжи.

Почувствовав чужую руку на своем плече, я напрягся, надеясь, что под толстыми слоями камуфляжа и разгрузника это будет незаметно, и словно случайно уронил руку со стола, так, что она упала прямо на кобуру с моим верным ТТ, хоть и трофейным, но еще ни разу меня не подводившим. Так же не поворачиваясь, я посмотрел на Свету, и она, заметив мой взгляд, чуть пожала плечами, показывая, что не знает, кто именно к нам обратился. К сожалению, это еще был не повод расслабляться, холуев у Павла всегда было предостаточно, сопровождавшими его с невероятно довольным видом, словно это на самом деле было честью.

Повернувшись всем торсом, я глянул на незнакомца. Лицо было закрыто маской разукрашенного респиратора, черного как уголь и с вдетой в резинку цепочкой, спускавшейся куда-то за плечи. Вместо привычного уже камуфляжа, на нем были черные, с пластиковыми вставками, проклепанные штаны, высокие «гриндера» под самое колено, и задорно поблескивающая в непостоянном свете косуха чисто метального вида. Такая же была и у меня, но свою я давно оставил в разоренном магазине, сменив на более удобный камуфляж. И взгляд у человека был задорный и лихой, но лишенный какой-либо враждебности. Упершись взглядом в мое лицо, уже не скрытое противогазом, он, казалось, чего-то ждал.

– Не узнал? – наконец спросил незнакомец спустя минутную паузу, – Совсем?

Я только несколько растерянно пожал плечами, совершенно не зная, плохого мне ждать, или хорошего. В глубине душ тлела надежда, что это кто-то из уцелевших моих друзей, но, к сожалению, косуха не всегда отмечала принадлежность к субкультуре металлистов. Подобную одежду, просто чтобы отличаться от толпы, носило огромное количество людей, занимавшихся совершенно бессовестными делами. Вполне ожидаемо, что это был лишь способ развязать ссору, после которой незнакомец посчитал бы вполне законным броситься на меня с кулаками. Не то, чтобы я очень его боялся, но привлекать внимание мне не хотелось.

– Нет, – ответил я спокойно, подсознательно размышляя, куда бить для скорейшего завершения возможной драки, – А что, должен был?

– Скажи, а вот такой ход освежит твою память? – с этими словами незнакомец снял респиратор, открывая свое лицо. И моя память действительно прояснилась, вспыхнув так, как давно уже не делала, доставая из далеких глубин всевозможные воспоминания и встречи, связанные с этим лицом, мне, несомненно, знакомым.

Это был один из моих старых друзей, с которым я познакомился еще до того, как приехал в этот город на учебу. Наше знакомство произошло на одном из металл-концертов в славном городе Москве, а точнее, уже после него, когда толпы любителей тяжелой музыки расходись по домам. Кто-то из гопников, прожигавших жизнь в очередной подворотне, решил разнообразить вечер дракой с проходившими мимо металлистами. Никого не трогая, я вместе с парой друзей медленно шел в сторону вокзала, вспоминая и обсуждая самые интересные и запоминающиеся моменты концерта, когда перед нами, вывалившись из темного двора, возникло несколько фигур в спортивных костюмах и бутылками пива в руках. Небритые лица, подсвеченные горящими сигаретами, ничего хорошего не предвещали. Один из них, самый наглый, попросил сигарету. Получив просимое, он стрельнул еще одну. И снова получив согласительный ответ, решил подойти с другого бока и попросил примерить косуху моего друга, объяснив это тем, что хотел купить себе такую же. Получив отказ, он немедленно обиделся и обратился к своим дружкам, объяснив, что «хочет проучить всякую шпану, не уважающую настоящих пацанов». К нашей беде, количество выползших из подворотни гопников увеличилось вдвое, обходя нас сзади. Понимая, что драки избежать не удастся, мы первыми напали. Берцы и «камелоты» оказались тяжелее и тверже кроссовок и спортивных штанов, к превеликому сожалению последних. Не чураясь запрещенных приемов, я ударил ближайшего ко мне ногой между ног, после чего завершил нападение двумя ударами по корпусу. Сведя глаза в кучку и что-то шепча плотно сжатыми губами, гопник опустился на колени, выпав из драки. Выскочивший из-за его спины приятель размахнулся выхваченной непонятно откуда палкой, хотя я мог поклясться, что секунду назад его руки были пусты. Увернувшись от первого удара, я попал ему костяшками пальцев в горло, но пропустил удар по ребрам от напавшего сбоку. Удар был неожиданным и я поперхнулся, на секунду выпав из реальности, что было более чем достаточно, чтобы получить еще один удар в спину чем-то тяжелым. Упав на землю, я понял, что сейчас меня будут аккуратно втаптывать ногами в асфальт. Ничем другим, кроме гематом и сломанных костей мне это не светило. Схватив первую же конечность, направленную мне в пах, я резко повернул пойманную ступню и потянул на себя, сбив врага с ног. Один на один, подняться бы успел, но сзади получил по почкам, отчего весь мир сомкнулся в единый комок боли. Новые и новые удары заставили закрыть голову руками, подогнуть и сжать ноги. После десятка ударов хотелось только одного – пусть это все закончится, каким угодно образом. Когда неожиданно все прекратилось. Довольное улюлюканье и пьяный гогот сменились почти солдатским криком «ура» и звуками новой схватки. Открыв глаза, я увидел, как не много, ни мало, а с десяток человек выскакивает из того же двора и налетает на месивших нас гопников со страшной силой. К тому времени, когда смог поднялся, положение полностью изменилось. Не отличавшиеся смелостью успели покинуть поле боя, а несколько гопников были зажаты между стеной дома и целым отрядом разозленных и готовых на все металлистов, лупивших по всему, до чего могли дотянуться. Еще двое из любителей стрельнуть сигарету лежали на земле без движения, причем, как не без гордости отметил, один из них был тот, кого я свалил первым.

Так и прошло наше знакомство. Потом была еще целая вечеринка по поводу нашей общей победы, поездка в больницу к моему товарищу, которому успели сломать два ребра, там новая причина все это отметить. Домой, в общем, я вернулся на два дня позже, чем рассчитывал, зато приобрел много новых и хороших друзей. Позже, приехав сюда учится, я только укрепил эту дружбу. И один из моих товарищей сейчас стоял передо мной, довольно улыбаясь.

– Андрюха! – радостно воскликнул я, вскакивая со стула и хватая его в тесные объятия, – Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть.

– Можешь поверить, представляю, – ответил он не менее крепким выражением своей радости, стиснув меня так, что чуть кости не затрещали, – Я уже думал все, нету больше Михаила. После того, что стало с вашей общагой.

– Ты был в институтской общаге? – удивился я, выпуская его из объятий, – Какого черта ты там делал? Это же на другом конце города от твоего дома.

– У меня дома не стало в первый же день, – сразу помрачнел Андрей, теряя хорошее настроение, – Я тогда в магазин пошел, за бутылкой пива, а то голова болела после вчерашнего. Там в первый раз мертвеца и увидел. Прямо у кассы мужик копыта отбросил, а когда его тормошить стали, очнулся и накинулся на продавца, только кровь брызнула. Перепугался до смерти, возвращаюсь домой, а там вместо здания развалины и пожар расходится. До сих пор не понимаю, как взрыва не слышал. Наверное, что-то с газом. Так стоял и плакал, пока пожарная команда не приехала.

– Да ты садись, – подтолкнул я к нему стул, – что мы, как не родные, на ногах стоим. За такое не грех и выпить…

Андрей с удивлением посмотрел на меня, потом на стакан сока в моей руке. Поняв, что именно смутило его в моей фразе, я поспешил добавить:

– Образно выражаясь, – и сел рядом на свой стул, – Кстати, позволю себе представить тебя моим друзьям. Андрей Кобелевский, один из моих лучших друзей, которому я буквально обязан жизнью.

Мои друзья так же представились, по очереди пожав протянутую Андреем руку.

– Знаешь, я ведь даже не верил тебя живым увидеть, – сказал он, снова повернувшись ко мне, – Я ведь поехал к Аньке после того, как в себя пришел, думал, там поживу пару дней а дальше решу, что делать. Не довелось. Вместе мы и видели по телевизору, что происходит. Сначала ее родители хотели в подъезде закрыться, дожидаться военных. Им повезло, в подъезде ни одного зараженного не окахалось. Пара толковых мужиков нашлось, мы все окна на первом этаже закрыли, чтобы зомби не привлекать, замок домофонный сломали, так что его только изнутри можно было открыть. Ждали помощи, как по радио передавали, а на следующее утро в дом ворвались какие-то бандиты, представившись командой спасателей. Их впустили, а они стрельбу открыли. Грабить прилетели. Вот ведь нет, чтобы дома, что побросали жители. Туда они не лазили, там зомби, а их все боялись. А нападали на еще живых, которых и убить легче, и помучить можно. Спаслись только те, что в подвале в тот момент были. Я и еще двое парней из квартиры снизу, там окна подвальные заделывали. Нам сказали, что спасатели едут, но подняться не успели, как стрельбу услышали. Перепугались, конечно, у нас из всего оружия только один шпатель на всех и был. Залез один из них в подвал, его кирпичом оглушили, связали. Я с его винтовкой и вылез. А они как раз уходили. Заметили меня, пальнули пару раз, да укатили. И живых никого не оставили.

– С Аней что было? – я помнил симпатичную девчонку, с которой он часто приходил на наши общие встречи, прозванные «сходками».

– Не знаю, – честно признался Андрей, покачав головой, – тела ее я не нашел, думаю, что с собой забрали. Она девчонка красивая, может, приглянулась. А может, – он кивнул в сторону танцовщиц, – на живой товар решили пустить. Вот, до сих пор езжу, ищу ее. Парень тот, что мы оприходовали, так в себя и не пришел. Удачно ему в висок заехали. Тоже ничего не сказал. Вот и сюда занесло. Ведь не прощу себе, что потерял ее. Хоть мертвую, хоть зомби, но найду. Помогу или упокою, как Бог решит.

– А здесь что, тоже рынок рабов есть? – поинтересовался я, хотя по всему окружению это было вполне очевидным.

– Еще какой, – развел руками Андрей, – едва ли не самый большой в округе, – Или зачем, ты думаешь, сюда машины со всех областей съезжаются. Вот мирный человек сто километров не проедет, получит пулю в голову, а всякая шваль через пол страны мотается и хоть бы что. Хотя, они все друг друга и так знают. Поздоровались и дальше побежали. А еще эта Республика! – Андрей сказал это с таким тоном, будто говорил особенно жуткое ругательство.

– А что с ней не так? – меня сейчас интересовали любые сплетни, хоть как-то раскрывающие окружающую действительность. То, что здесь можно увидеть, всего лишь ширма, за которой творились настоящие дела, скрытые от посторонних глаз.

– Да то, что от республики здесь только одно название, – понизив голос, продолжил Андрей, – ты меня знаешь, я анархист, у меня прадед вместе с Махно красных резал, но то, что здесь происходит, хуже всякой анархии. Третий день тут уже, а увидел столько, что на всю жизнь хватит. Есть здесь несколько человек, которые всем заправляют. Если хоть на кого-то из них не так посмотришь… У них тут на прикорме один псих, его все Мясником зовут. Вот тогда он будет тебя медленно разделывать и пробовать на вкус. Если бы сам не увидел, не поверил бы. Этот маньяк даже вслух комментарии отпускает. Жуткое дело. И плевать им с высокой колокольни, кто их подчиненный, а кто нет. А они тоже кому-то подчиняются, только этот кто-то скрыт высоко за облаками. И власти здесь им мало. Все мелкие анклавы и поселения, что вокруг города растянулись, постепенно под себя подминать начинают. И банды на дорогах тоже почти все им уже принадлежат. Почти каждый день к ним запыленные машины с трасс приезжают, добычу на обмен везут. И эти же бандиты тут вроде полиции. Если кто за себя заступиться решит, с ними будет дело иметь.

– И ты тоже, значит, под ними ходишь? – без тени обвинения спросил я.

– Нет, я от них никак не зависим, – покачал головой Андрей, – Я прибился к выжившим в Скопине. Их машина меня подобрала около одного из магазинов, когда за продуктами выбрался. Мародерят в городе потихоньку. В Скопине и зомби не очень много. Там и до этих дней народу почти не было, а сейчас вообще никого не осталось, только несколько домов за общей стеной. Их там человек двести, не больше. Зомби частью перестреляли, а остальные разбрелись.

– Не соблазняй меня, искуситель, – игриво махнул я рукой, в притворном смущении отворачиваясь, – а то ведь соблазнюсь и к тебе перееду.

– Да с превеликим удовольствием, – развел руками Андрей, – город пустой как стол, если особо не шуметь, можно даже за периметр выходить. Ни бандитов, ни зомби нет. Даже военные не появлялись. Пару раз только шумели на окраине, но до нас не добирались. Сами себе хозяева. Гуляй-поле, да и только.

– Ага, ты еще там предложи выборы атамана устроить, – пошутил я, услышав старое название единственной анархической республики в истории России, – будешь там батькой, а я при тебе Чапаевым. Там Петька среди вас не затесался?

– А что здесь делаешь? – прервал шутливый разговор Влад, постукивая пустым бокалом из-под пива по столу, – Неужели людей агитировать к вам переезжать?

– Нет, конечно, – смутился Андрей, – переманивать людей с места на место сейчас себе дороже. Сюда мы приехали за патронами и кое-какими товарами, сейчас жизненно необходимыми. А потом сразу обратно. Если все же надумаете к нам переезжать, то милости просим. Во дворе стоит наш грузовик. ВАЗ крытый, водителем там парень по имени Валентин, ему скажете, что от меня.

– А сколько еще стоять собираетесь? – словно невзначай спросил я, хотя в голове уже очень смутно вырисовывался второй путь возможного отхода. По меньшей мере, это неприлично, когда к тебе человек, тем более, друг, со всей душой, а ты собираешься его использовать. Я заставил замолчать набиравшую внутри обороты совесть, сам себе в очередной раз напомнив, что этот перевернувшийся с ног на голову мир других решений не признает.

– Пока не сторгуемся, – пожал плечами Андрей, – может день, может чуть больше, – о чем-то вспомнив, посмотрел на часы, – ребята, простите, но мне надо идти.

– Что случилось? – я тоже взглянул на часы, на которых стрелка ушла почти на полтора часа вперед с того момента, как мы распрощались с Николаем.

– Большой торг, – невыразительно ответил мой друг, хотя от этого словосочетания так и несло свистом плетей, выкрикиваемыми суммами жадных торговцев, плачем и стонами пленных людей, насильно лишенных свободы, дикостью и средневековьем. Мерзкое собрание еще более мерзких людей, почти сразу же забывших все, к чему стремилась человеческая цивилизация.

– Я с тобой, – неожиданного даже сам для себя сказал, поднимаясь со своего места, – Мне надо это видеть. Да и одного отпускать тебя не хочу.

– Зачем тебе эта гадость? – возмущенно спросила Света, окончательно отодвинув от себя графин водки. Влад почти сразу же пододвинул его к себе, налил рюмку и выпил ее одним глотком, после чего зажмурился и смачно вздохнул.

– Я тебе потом объясню, сейчас некогда, – наклонившись, я поцеловал еще в щеку и вышел, прежде чем она прийти в себя настолько, чтобы бурно выразить свое негодование. Кроме того, многострадальный графин с водкой все так же оставался слишком близко от ее руки.

Андрей уверенно шел сквозь толпу торговцев и посетителей, изредка оборачиваясь для того, чтобы убедится в том, что я продолжаю за ним следовать. Узкие коридоры больницы сейчас оказались даже слишком заполненными людьми, двигавшимися в одном направлении. Любопытство или жадность в глазах служили лучшими указателями их намерений. Как и мы, почти все они шли на Открывавшийся раз в неделю Большой Торг. Этот, как гласил один из развешенных вдоль стен транспарантов, был первым в череде еще очень многих. Многочисленные пленные или уже успевшие почувствовать тяжело ярмо рабства люди, в прошлом обыкновенные беженцы из городов или жители небольших деревень, схваченные во время налетов бандитов или более организованных отрядов наемников, должны были быть выставлены на продажу именно здесь. Живой товар преобладал над многими другими.

Для торга отвели приемное отделение на первом этаже одного из корпусов, максимально расширив помещение, снеся все возможные перегородки и вытащив всю мебель. Единственным сооружением осталась небольшая, не больше квадратного метра, деревянная платформа рядом с дверью в одно из подвальных помещений. Как я понял, именно в подвалах и держали всех невольников. Рядом, за загаженной трибуной с установленным микрофоном, стоял толстый и лысый кавказец с жутким шрамом через все лицо. Чья рука нанесла удар, скрыто в тайне веков, но из-за этого левый глаз нормально не закрывался. Казалось, что он на всех смотрит прищуренным взглядом, словно выбирая из товарного ряда. Чуть позади него стоял затянутый в черное охранник с автоматом, более человечного вида и обыкновенным скучающим лицом, в котором не читалось такой ненависти ко всему живому, как в изуродованном взгляде торговца.

Пока торги не начинались, но люди уже собрались, почти полностью забив помещение. Помещение заполнил тихий шелест страниц, шорох одежды и приглушенные разговоры между покупателями. Кое-кто тихо возмущался, что их заставляют ждать не смотря на то, что есть и другие дела. Оплату с собой, естественно, взять не было возможности, потому что деньги утратили вид купюр, когда можно было целое состояние носить в кармане, вернувшись к натуральному обмену. А ящики патронов или консервов занимали непозволительно много места. Главное, что в таком случае все твои богатства выставлялись напоказ. Оглянувшись, можно было убедиться, в толпе есть личности, способные воткнуть нож в спину любому человеку, лишь бы чуть разбогатеть за чужой счет. Каждый из заходивших в зал посетителей должен был расписаться в большой кожаной тетради, оставив свое имя и фамилию, и получив отдельный бланк, в который будут записаны все его покупки. На обратной стороне бланка на струйном принтере было отпечатано, что оплата будет произодиться в присутствии эмиссаров Свободной Республики около машины покупателя. В случае попытки обмана в тексте туманно намекали на каким-то наказания. Держа по такой бумажке в руках, мы с Андрей вошли в душный зал, забитый народом. Не менее двухсот человек собрались в одной комнате, чуть слышно обсуждая возможные товары. Мой товарищ, чуть задержавшись перед такой плотностью толпы, начал бесцеремонно протискиваться вперед, поминутно извиняясь и толкаясь. Возмущенные его отношением, люди ругались и возмущенно матерились, но дорогу освобождали. Мне только и оставалось, как идти за ним, стараясь не отстать. До самой платформы добраться не получилось, от нее нас отрезали четыре человека в чалмах и пустынном камуфляже, с закинутыми за спину автоматами АК-47. У каждого автомата на прикладе были аккуратно вырезаны арабские иероглифы, залитые серебром. Перед ними спасовал даже Андрей, решив, что и так достаточно близко подошел.

Слева от меня оказался низенький и лысый мужичок с тремя подбородками, складками лежавшими на плотно застегнутом воротнике рубашки. Он нетерпеливо теребил в руке блокнот с приклеенным к нему бланком, поминутно поворачиваясь к стоявшему рядом с ним высокому и стройному охраннику. Каждый раз парню приходилось нагибаться, чтобы услышать тихий голос начальника с видом полной отрешенности от окружающего мира. Справа, чуть не ложась на меня в тесноте, стоял рослый бородатый мужик в джинсовой безрукавке и волосатыми татуированными руками. Глаза даже в полумраке помещения были закрыты круглыми черными очками в металлической оправе, как у Бориса Гребенщикова. Кроме этого, с лидером известной группы больше ничего общего не было, но в голове я все равно обозвал его БГ. Мужик, каждый раз, касаясь меня при очередном движении, сначала извинялся, а потом уже начал достаточно слышно меня материть. Причина такого отношения была, вероятно, в том, что я не мог сжаться и уступить ему достаточно места.

Наконец, шрамированный кавказец поднял маленький латунный колокольчик антикварного вида и тихо, почти лениво, позвонил им, почти сразу же установив тишину в зале и прекратив почти все разговоры. Окинув взглядом зал, он удовлетворенно кашлянул и глубоким прокуренным голосом через чуть шипевший микрофон объявил о начале торгов.

– Дамы и господа, – сказал он в начале торгов с режущим слух чисто русским, без всякого акцента, произношением, – рад приветствовать вас на первом торге Свободной Республики. Власти нашего демократического государства надеются, что вам понравится предложенными нами товар и вы снова и снова будете радовать нас своими визитами. Вкратце хочу объяснить установленные правила торга. Ничего нового здесь не изобретено, а взяты за основу правила аукционов. Вы должны поднять руку и согласится с предложенной руководителем торга, вашим покорной слугой,

– с этими словами он ткнул корявым пальцем себя в грудь, – или назвать свою, более подходящую, по вашему мнению, цену. Если я трижды ударяю молоточком по столу, то товар продан. До третьего удара еще можно предлагать свою цену… Я, наверное, заговорился, а господам уже не терпится начать. Итак, лот номер один…

До этого на аукционах я никогда не присутствовал, хотя и не скажу, что не имею понятия, что это такое. Телевидение и интернет доводят общие знания до исключительно дальних высот, добавляя знаний изо всех областей человеческой жизни. Только я никогда не представлял себе, насколько сильными там бывают человеческие эмоции. Может, при продаже антиквариата люди себя и ведут спокойнее, но здесь воздух буквально наэлектризовался жадностью и алчностью. Люди вцепились в свои бланки, готовые яростно торговаться за каждый выставленный лот. Что за жуткое слово? Разве можно так обозначить живого человека, против своей воли лишенного свободы и выставленного так, словно это обычная вещь, неотличимая от стула или батона колбасы.

– Хорошие работники, – усиленный микрофоном голос кавказца прорезался сквозь усилившийся гул толпы, – отлично подходят как для переноски тяжестей, так и для работы на полях. Господ, связанных с аграрной деятельностью, прошу присмотреться особенно тщательно. Сильные мышцы позволят этим рабам обрабатывать практически любую почву. Отлично подходят для вскапывания земли.

Четыре избитых, с еще незажившими синяками и кровоподтеками на лице, но крепких и сильных мужчин, со связанными руками и вместе скованных за ноги одной цепью, с ненавистью и злобой смотревших на взбудораженный зал.

– Еще не совсем прирученные, – продолжал расхваливать товар руководитель торга, – но это только вопрос времени. Начальная цена всего двадцать патронов за голову. Отдаем почти задаром. Кто даст восемьдесят патронов?

Откуда-то сзади поднялась рука, принадлежащая человеку в дорогом и чистом костюме. Почти сразу же эту цену перебил другой покупатель, предложивший двадцать пять патронов за голову. Едва успел аукционер озвучить названную цену, как еще один предложил заплатить по двадцать семь патронов. Еще одно предложение поступило за сорок патронов. В конце концов, всю четверку продали аккуратному молодому человеку в бледно-сером костюме за пятьдесят патронов каждый. Называемые суммы заставили меня предложить, что «патрон» был больше номинальной единицей, чем реальной. Конечно, некоторые склады Росрезерва были разграблены, а часть запасов перешла к другим владельцам еще до катастрофы, но я сильно сомневался, что в таких количествах. Скорее всего, торговались исходя из установленных цен на многие другие продукты, привезенные сюда для обмена.

Вторым лотом вывели тоже каких-то мужиков избитого вида, которых кавказец начал расхваливать с не меньшим красноречием. Покупатели продолжали взбудоражено гудеть, поскольку многим были нужны сильные работники, особенно такие, за состоянием которых не надо было внимательно следить. Я уже представлял условия, в которые попадут эти люди, отчего мне стало совсем дурно. Следить за торговлей перестал после третьего лота, пытаясь себя отвлечь от этих ужасов разглядыванием лиц посетителей. Левая рука при этом непроизвольно гладила один из подсумников, в котором лежала бомба. Глядя на все эти лица, без жалости и смущения, охваченных азартом и каким-то кровожадным интересом, я начинал понимать, почему Токарев не считал этот взрыв преступлением. Наоборот, я жалел, что не сделал этого раньше. Хотя, с другой стороны, это даже хорошо, иначе не попал бы сюда, в самое пекло этого зарождавшегося рабовладельческого общества, прыгнувшего на несколько веков назад, в темное прошлое.

Глаза кавказца жадно загорелись, пока он вписывал все возрастающие цены в свои бумажки. Разогревая зал, он не сразу начинал отстукивать названное предложение, а мог два или три раза повторить его, спросить, почему так мало за такой хороший товар, может, кто-то даст больше. И люди велись, больше захваченные духом соперничества и алчностью. Такого еще они не знали. Торговля живыми людьми, открыто и без стеснения. Твоя собственность, принадлежащая только тебе. И каждый стремился купить как можно больше, не стесняясь в патронах. Мужичок рядом со мной, тряся всеми подбородками и подпрыгивая, торговался почти за каждый лот и радостно хлопал в ладоши, когда выигрывал очередной торг, а кавказец со шрамом произносил фразу «лот покупает господин с высоким охранником во втором ряду». Бородач в темных очках, напротив, почти не участвовал в аукционе, включившись только в борьбу за пару лотов, но оба раза и выиграл, торгуясь до последнего и ничуть не скупясь в средствах.

Андрей, стоявший рядом, с каждым очередным лотом в надежде вытягивал шею, стараясь разглядеть, кого выводят из дверей, ведущих в подвал, но каждый раз разочарованно опускался, видя, что выводят совершенно незнакомых ему людей. В словах кавказца, расхваливающего очередную партию рабов, нередко звучали и названия городов, из которых их привезли. Мелькали названия Москвы, Твери, Тулы и каких-то других, которые не успел расслышать. Масштабы просто поражали. Когда они успели все это наладить? Когда установили связи и вообще обнаружили, что кто-то еще, кроме них, выжил. Ведь рабов мало поймать. Их надо довести, сохранить им жизнь и, в конце концов, товарный вид.

– Лот двадцать один, – визгливо вякнул аукционер, указывая молоточком на открывающуюся дверь, куда уводили предыдущий предмет торга и заводили новый, – Наш, родной товар, буквально цветок земли рязанской. Отличное приобретение для всех, кто умеет ценить женскую красоту. Девушки, которые выполнят любые ваши пожелания. Четыре красавицы, каждая достойная отдельного торга.

Я с ненавистью глянул на кавказца, прервавшего мои размышления собственным дребезжанием. Меня и так мутило от увиденного, а он лишний раз привлекал мое внимание. Два похожих на быков охранника вывели на платформу четырех девушек, одетых так, что это вообще было сложно назвать одеждой. Уже собираясь обратно отвернуться, я почувствовал, как Андрей дергает меня за рукав куртки, даже не стараясь скрыть свое сильное нервное возбуждение. Весь его взор был прикован только к одной точке, к платформе, на которой стояли пленницы.

– Миш, это она, я серьезно, это она, – он почти плакал, не в силах поверить тому, что видел, – Это моя Аня. Я должен ее отсюда выкупить. Просто обязан это сделать.

Я честно внимательно посмотрел на выставленных девушек. Возможно, слишком давно не видел Аню, а может, просто ее не узнал после всего, что случилось. Неуверенно пожав плечами в ответ на немую мольбу в глазах Андрея, я кивнул головой, соглашаясь с его решением.

– Ты точно уверен? – спросил его, ожидая, пока кавказец объявит торг и на этот лот, – Посмотри внимательнее, может, ошибся. Второго случая уже не будет.

– Миша, это она, – уверенно сказал Андрей, поворачиваясь к платформе, – я не только вижу это, но и чувствую. Не имею права даже сомневаться.

Изнывая от нетерпения, он ожидал, пока дойдут до этой девушки, казавшейся ему похожей на свою девушку, которую, он, похоже, по-настоящему полюбил. Не столько из-за своих чувств, сколько из-за разлуки, из-за той внутренней пустоты, что появилась в нем, когда он ее потерял. И сейчас, когда появилась возможность ее вернуть, Андрей буквально метался между желанием ее вернуть и множеством всяческих «если», непременно возникающих в голове. Слабые нашептывания, казалось бы, невозможные, но с завидной очевидностью появляющиеся в твоей голове. Такие чувства называются страхами, боязнью неудачи. Самое банальное, что у него просто не хватит денег ее выкупить. Анклав, из которого он приехал, не был самым богатым или самым успешным, как другие, и на сильную финансовую помощь рассчитывать тоже никак не мог. Тем более, за первую девушку шел достаточно интенсивный торг. Особенно сильно торговались мужики в чалмах прямо перед нами, все набивая и набивая цену, достигшую и так весьма значительной суммы. Они ее и выиграли, назвав цену, которую никто уже перебить не смог. Аукционер подвел итог, трижды ударив молоточком по своей трибуне и закрепив за ними право на нее. Аня как раз была второй.

Когда кавказец, чтобы сильнее растрясти толпу на еще большую сумму, чем за первую, сорвал с нее майку, показывая грудь, Андрей почти в голос взвыл и так бы и залез на платформу для того, чтобы разнести физиономию обнаглевшего работорговца, погубив тем самым и себя, и ее. К счастью или сожалению, я оказался рядом и успел его удержать. Четверо мусульман перед нами лишь весело рассмеялись, заметив дикую ревность Андрея, приняв ее за обыкновенную похоть. Пока я его удерживал, пытаясь уговорить и успокоить, один из них подлил масла в огонь парой простых слов:

– Хороша девочка, не так ли? Она тут наверняка многим приглянулась, – и с этими словами похлопал его по плечу, словно успокаивая. К несчастью, результат оказался прямо противоположным.

Издав почти утробный рев, Андрей окончательно растерял остатки своего самообладания и кинулся на говорившего с кулаками, почти вырвавшись из моих рук. Чтобы его остановить, мне пришлось применить болевой прием, намертво скрутив ему руки. Тяжело дыша, он испепелял взглядом практически всех в зале, особенно стоявших перед нами мусульман, все еще порываясь вырваться даже из такого захвата. Наконец, аукционер объявил о начале торга за лот, устав расхваливать все прелести предоставляемого товара, назвав начальную цену в тридцать патронов. После этих слов мой друг несколько пришел в себя, настолько, что я рискнул его отпустить. Принять эту цену он не успел, ее засчитали на моего соседа слева, радостно хлопнувшего в ладоши. Андрей, одарив его презрительным взглядом, поднял вверх руку и крикнул, что дает пятьдесят патронов. Аукционер, в этот момент просившего у кого-нибудь цену в тридцать пять, ткнул молоточком в его сторону.

– Пятьдесят патронов от молодого человека в черной куртке! – довольно воскликнул работорговец, – Отличный выбор, у вас явно есть вкус! Пятьдесят патронов ра… Не успел он даже стукнуть, когда другой голос из зала сказал, что дает шестьдесят патронов. Андрей разочарованно замолк и сразу посерел. Видно, эти пятьдесят патронов были всеми его свободными деньгами, на которые он рассчитывал. Предыдущую девушку продали за сто двадцать патронов, и я даже почувствовал укол удивления, решив, что он надеялся получить Аню назад за такую малую сумму. Андрей под моим взглядом, а также вопросительно кидаемыми взорами аукционера, решившего, что это его потенциальный покупатель, набивающий цену во время торга, продолжал копаться в карманах. К тому моменту, когда он закончил, цена выросла до восьмидесяти патронов. Это его прибили еще сильнее.

– Миш, – разочарованно обратился он ко мне тихим шепотом, – у меня всего девяносто патронов. Это если с теми, что из автомата вытащить. Я не смогу…

– Успокойся, – прошипел я, в очередной раз мило улыбнувшись посмотревшему на нас аукционеру. Решив, что Андрей так просто из борьбы не выйдет, тот все еще ожидал от него возгласа, что поднимет цену почти вдвое, – Я тебе помогу. У меня есть пара запасных магазинов, но тогда с тебя желание.

– Да хоть десять, – в глазах моего друга появились те же молящие нотки, от каких уже успел отвыкнуть, – по гроб жизни тебе обязан буду. Клянусь, только помоги мне ее вытащить отсюда. Всю жизнь себе простить не смогу, если оставлю ее.

– Одно желание, – повторил я, указывая на два магазина в разгрузнике, которые еще оставались, – Только ничем больше я тебе помочь не смогу, они требуют оплаты здесь же. И вот еще, ты не подрывайся сразу, подожди, пока они друг с другом грызутся, может, цена даже ниже получится, чем рассчитываем.

Снова обретя уверенность, Андрей на глазах распрямился и уверенно глянул на аукционера. Тот, закрутив цену уже до сотни патронов, чувствовал, что постепенно зал теряет оживление, теряя все новых и новых участников торга, превысивших свой лимит цены за одного раба и становясь обыкновенным наблюдателем, решив побороться за следующий лот. После цены в сто десять маслят торговаться продолжали только четверо, среди них и мой сосед с тремя подбородками, алчно разглядывающий почти полностью раздетую девушку и судорожно, в перерывах между выкриками цен, сверяясь со своим блокнотом, исчерканном помарками.

– Итак, сто тридцать пять монет раз, – ударил работорговец молоточком по своей трибуне, алчно сверля глазами зал, надеясь увидеть новую поднятую руку, – сто тридцать пять монет два! Неужели никто не даст больше? Великолепный экземпляр красоты и молодости, способный радовать глаз. Такой шанс редко выпадает…

– Сто пятьдесят патронов! – выкрикнул Андрей, почти одновременно с этим подняв вверх руку, – Даю сто пятьдесят патронов за нее!

Кавказец обрадовано посмотрел на нового покупателя, при этом на лице расплылась почти отеческая улыбка, обозначающая только одно: «я в тебе не ошибся, мой мальчик». Мой же сосед, как раз и предложивший цену в сто тридцать пять патронов, возмущенно глянул на нас, выхвативших покупку буквально из рук, с таким видом, будто ему только что сообщили, что именно мы и есть убийцы его родной матери. Мне только и оставалось, как смущенно улыбнуться и пожать плечами. Зашуршав своим блокнотом, он уткнулся в какой-то листок, а потом, к моему ужасу, снова поднял руку. Аукционер снова прервался на цифре два и принял новую сумму, сказанную гадливым голосом этого богатея, в сто семьдесят патронов. Если бы не мое плечо рядом, Андрей бы упал на пол, а так, успев за него схватиться, только и смог выдавить из себя пару матерных слов в его адрес. Победоносно смерив взором нас обоих, соперник что-то прошептал своему охраннику и сделал новую пометку в блокноте. А работорговец снова начал считать, оставляя нам на решение всего несколько секунд.

Андрей, обретя опору на свои ногах, шепотом поинтересовался у меня, сколько здесь берут за автомат сорок седьмого года выпуска. Естественно, я даже приблизительно не знал, о чем ему и сказал. Рискнув, он все равно снова поднял руку.

– Сто пятьдесят патронов и АК-47, – крикнул он в последний момент.

– Сто восемьдесят патронов! – обрадовался работорговец, остановив молоточек рядом с трибуной, – Молодой человек в черной куртке! Да вы влюбились! Так отчаянно за нее бороться! Я за вас болею. Итак, сто восемьдесят патронов!

– Двести тридцать патронов! – раздался голос слева от меня, – Я не собираюсь проигрывать каждому мальчишке! Двести тридцать патронов и мы заканчиваем!

Мне стало понятно, что в этот раз мы проиграли. Совесть еще говорила мне, что можно одолжить патронов у ребят и даже заложить пару стволов, у меня все равно еще оставались лишние, но в то же время я со всей очевидностью понимал, что этого мужика нам не переиграть и если собрать все наши патроны, все равно он назовет большую цену. Дело пошло в принцип, и этот покупатель сделает все, лишь бы нас обставить, даже если после этого сам разорится. С разочарованным видом я посмотрел на Андрея, выглядевшим совсем убитым таким поворотом. Оказаться так близко и потерять ее снова только из-за чьей-то непомерной гордости. Ситуацию он понимал не хуже меня, только среагировал он по-другому.

Обида, ненависть и разочарование, собравшись в один коктейль, выплеснулись наружу, больше ничем не сдерживаемая. Оттолкнув меня как мягкую игрушку, он бросился на этого коротышку, намереваясь его придушить. Тот испуганно отпрянул, тряся всеми подбородками, но натолкнулся на собственного охранника, уже поднимавшего оружие. Один удар Андрей провести успел, с такой силой, что даже я услышал хруст носа под ударом кулака, но потом охранник, не решившись стрелять в такой толпе, ударил его прикладом в голову. Дальнейшая схватка прервалась из-за того, что Андрея сразу несколько пар рук оттащили от противника, попутно награждая ударами кулаков по спине и по ребрам.

– Выведете их из зала! – потребовал аукционер, ткнув в нашу сторону своим молоточком, – Немедленно! Пока я не позвал охрану!

– Успокойся, ты, глупый мальчишка! – зашипел я в ухо Андрею, все еще пытавшему вырваться и снова навешать державшему за разбитый нос мужичку,

– Так ты ничего не решишь, только хуже сделаешь. Немедленно уходим.

Андрей никогда особой сдержанностью не отличался, обладая только хорошим чувством юмора и отлично умея драться. Такие вещи, как сдержанность и манеры никогда не были в числе его достоинств, но сейчас, услышав мой голос, он словно поверил мне и несколько успокоился. Охрана, пытавшаяся пробиться к нам сквозь толпы, увидев, что мы выходим, оставила свои попытки и вернулась на прежнее место, решив не удостаивать нас своим пристальным вниманием. Меня, к тому же, почти не замечали, обратив все недовольство на Андрея, теперь уже разочарованного и почти безответно снося тычки и оскорбления, сыпавшиеся на него, пока мы, побитые и униженные выбирались из помещения, оставив этот торг за спиной. В суматохе я еще оставил там одну вещь, которую никто и не заметил под ногами, а может, не посчитал нужным обращать свое внимание. Обыкновенный подсумник из выцветшей ткани остался лежать на полу. А у себя в руке я держал небольшой пульт с одной единственной кнопкой. И не чувствовал никаких угрызений совести.

Когда плотная пробка сбежавшихся на дешевый живой товар торговцев выплюнула нас из помещения Большого торга, я схватил Андрея за шиворот и потащил дальше, не давая сказать ни слова. Он, немного придя в себя, понимал, что происходит что-то откровенно странное, поэтому не возмущался и только блеял что-то непонятное про справедливость и возмездие, почему-то обязательно с крыльями. Завернув за угол и завалившись в одну из палат, где сейчас заморенного вида небритый мужик в шерстяной шапочке и грязном спортивном костюме продавал пучки сушеной конопли, предлагая прямо у прилавка набить один косячок на «пробу». Заметив новых посетителей, он было ринулся к нам, но получил от меня настолько жесткий отрицательный ответ, когда я, на нервах, злой и взбудораженный, не повторяясь, тщательно, в течение минуты, описал ему кто он такой и куда должен идти со всем своим товаром, что продавец отшатнулся, испуганно причитая о своей непричастности ко всему происходящему, в том числе к собственному прилавку.

– Слушай меня, – прижав Андрея к стенке, сказал ему прямо в лицо, – возмездие я тебе гарантирую, но не на крыльях и не очень справедливое. И для того, чтобы ты уже вечером мог снова обнять свою Аню, надо собраться и ничего не боятся. Понял?

– Да я ему лично горло разорву, – уже осмелевшим голосом заверил Андрей, заражаясь моей злобой, кипевшей буквально в каждой капле тела, – Только как?

– Для начала беги к своим и скажи, что в любую секунду должны быть в отъезде. Хотя нет, лучше сейчас найдем моих и объединимся. Надо поговорить. Хватит мне одному решать все проблемы. Да и так всем неприятности грозить будут. Лишние двадцать минут нас не спасут. Вот сейчас так и поступим… К бару…

Влада мы нашли там, уже перебравшегося к барной стойке и зачарованно разглядывавшего танцовщиц. Когда я его окрикнул, он даже не подумал развернуться, а когда подошел к нему ближе, убедился, что мой напарник оказался в доску пьяным. Заказав у бармена стакан воды, вылил Владу за шиворот. С храбростью пьяного он вскочил на ноги, шальным голосом обещая все возможные муки тому, кто это сделал, но слишком быстро наткнулся на выставленный мной кулак. Упав обратно на стул, он сфокусировал на мне взгляд и выматерился. Тогда я схватил его за грудки и с силой встряхнул, отчего Влад едва не откусил себе язык, звучно клацнув зубами.

– Слушай меня, пьянь, – в душе заговорил маленький человечек, предлагавший оставить его здесь, а потом пусть на него все и свалят. О милосердии местных можно было не надеяться, но я боялся, что в таком случае, спасая свою шкуру, он расскажет обо всем, что видели слышал, по именам и местам, да еще запишет и подпись поставит. Поэтому приходилось и дальше с ним возиться, – Сейчас ты поднимаешь свой зад и ищешь мне тут Свету. Если не сделаешь, Богом клянусь, я тебя убью, медленно и мучительно, так что на том свете меня помнить будешь.

Поразившись злобе в моем голосе, он закивал головой и тут же сообщил, что Света здесь, на этаже, решила присмотреть себе что-нибудь из «интересного». Точнее сказать не мог, потому что и сам плохо помнил, когда она его одного оставила. Велев ему немедленно бежать к машине и предупредить дядю Колю, я, в сопровождении Андрея, вышел из бара, напряженно размышляя, что здесь могло понравиться Свете. Хотя, с другой стороны, этаж был не очень большим, поэтому обойти все палаты труда не составляло, за что немедленно и принялся.

Свету заметил Андрей чуть позже, почти на другом конце коридора, возле прилавка с декоративными цветами. Горшки с яркими цветками ровными рядами стояли на столиках, привлекая большое количество покупателей, разглядывавших такую красоту. В городе, окутанном зловонием разлагающихся мертвецов и смогом непрекращающихся пожаров, в том числе и лесных, цветов осталось очень мало. Растения тоже реагировали на эту заразу, но не как живые существа, а просто очень быстро высыхая и сморщиваясь. Поэтому живой цветок, словно выхваченный из прошлого, не мог не привлекать внимание. Многим хотелось оставить хоть какое-нибудь упоминание о прошедшем, а такая красота как нельзя лучше под это подходила. Поэтому там и стояла Света, как зачарованная разглядывая обыкновенную комнатную орхидею в самом цвету и неосмысленно качая головой в ответ на болтовню продавца, толстой бабы лет пятидесяти с гаком, наряженную в испачканную землей спецовку, едва застегивающейся на необхватной груди. Без умолку треща, она расписывала ей прелесть любого убежища или укрытия от зомби, украшенном такими цветами, совсем за незначительную цену в шестьдесят патронов. И возмущенно закудахтавшей, когда я довольно грубо схватил Свету за руку и оттянул от прилавка. Она тут же на меня накинулась, в очередной раз обвиняя меня в самодурстве, но, увидев мое лицо, успокоилась, ожидая объяснений. Вкратце рассказав ей сложившуюся ситуацию, я полностью предугадал ее реакцию. Будучи человеком, остро чувствующим чужие эмоции и воспитанной на всяких романтических историях и комедиях, Света сразу же согласилась помочь. Решив, что нужны патроны, она тут же начала доставать из разгрузника выданные мною обоймы, пока я ее не остановил.

– Это нам уже не поможет. Если согласна помочь, то немедленно отправляйся к нашей машине и там жди нас. Влад тоже уже должен там быть, скоро и мы подойдем.

– Но… – не понимая причин такого поворота, Света требовала объяснений, на которых у меня не было времени. Острым гвоздем в голове сидела мысль, что подсумник в любую секунду могли обнаружить и узнать, что в нем. От неправильного вскрытия все могло взорваться, но такие события меня тоже не устраивали, в момент взрыва мы все должны находится на порядочном расстоянии от здания.

– Потом все объясню, у машины, просто поверь мне. Я еще не давал повода сомневаться в состоянии моего рассудка, так что, заклинаю, сделай, о чем прошу.

Света кивнула и почти бегом направилась к автостоянке. Развернувшись, я посмотрел на Андрея, тоже слабо соображавшего, что происходит. Ключевой пункт моего плана знал только я один, для всех остальных он представлялся, без знания этого пункта, в бессмысленную беготню и отчаявшееся метание из стороны в сторону.

– Теперь твоя очередь, – сказал я, все еще раздумывая, неужели настолько произвожу впечатление самодура, – Веди к своей машине. И быстро, в темпе.

– Зеленый грузовик, марку точно не скажу, но очень старый, – уже на ходу сообщил Андрей, – Нашли его в одном из дворов, единственный, у которого ключ в замке зажигания оказался. Ребята там самые разные подобрались, но не оказалось ни одного, что толком знал, как угонять автомобили, поэтому пришлось тыкаться в каждую в поисках ключей. Говорили, что на трассах с этим проблем нет, но там и мертвецов не меньше. Даже в городе мы двоих потеряли от того, что полезли в машину, а водитель все еще там сидел. Не совсем живой, но кусаться еще был способен, – он нервничал не меньше моего и невероятная болтливость, которую раньше за ним не замечал, была следствием такой нервозности. Слушая его вполуха, я мысленно запоминал дорогу. Припарковали свой грузовик выжившие из Скопина совсем не там, где мы, подъехав, к тому же, с другой стороны. Стоянок здесь было несколько, вот нас и разделило. Неприятное обстоятельство, но вполне решаемое. Вышли мы во внутреннем дворе больницы, где раньше стояли машины скорой помощи, ожидающие вызова.

Теперь их место заняли более высокие грузовики и переделанные легковые машины, с решетками и листами брони, идеально подходящие для небольших поездок и рейдерских операций. Часть стоянки так вовсе была загорожена высоким решетчатым забором с протянутой по верху колючей проволокой. Стоявшие там машины были тщательно подобраны и разделены по категориям. На каждой был рисунок из пяти скрещенных молний, обозначавший, наверное, знак Свободной Республики. Сейчас проезд на эту огороженную часть территории был открыт, а охрана, обязанная стоять на посту, курила вместе с другими охранниками, так же отлынивающими от службы, либо не видевшие смысла в несении дежурств. Задержавшись на секунду, я предупредил Андрея, что отойду на секунду, снял с пояса второй подсумник и, молясь, чтобы на меня не обратили внимания, зашел на огороженную зону. Окрика или приказа остановиться, за этим не последовало, и я чуть расслабился. Сунув вторую сумку под днище ближайшей машины, как можно быстрее вышел. На обратном пути даже заметил расставленные ровными рядами позади машин канистры, под которыми были характерные радужные разводы на асфальте, весело блестевшими под бледными солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь слои смога.

– Быстрее отсюда к твоей машине, – шепнул я Андрею, все это время с опаской наблюдавшим за моими маневрами. Он был далеко не дураком, поэтому определенные выводы для себя он уже сделал. Я даже не удивился, когда он наклонился ко мне чуть ближе и шепотом спросил:

– Там ведь бомба? – заглянув мне в глаза, он пытался понять, совру я сейчас или нет. Вместо этого я нацепил противогаз и посоветовал ему сделать то же самое, если не хочет схватить рак легких. Разочарованно вздохнув, он все же последовал моему примеру, все равно решив для себя, что я делал. Самое обидное, что ответ был правильным.

Быстрым шагом мы направились к череде разнокалиберных средств передвижения, смазано выглядевших на фоне стройного ряда машин, куда я только что сунул бомбу. Это были обыкновенные автомобили, местами переделанные для лучшей защиты водителей. Некоторые даже ограничились тонкими решетками на стеклах, способные защитить разве что от обыкновенного мертвяка, каким-то чудом оказавшегося на капоте, на большее они не были способными. Среди них и стоял старый советский грузовик, когда-то давно армейский, но явно списанный задолго до того, как начали воскресать первые мертвецы. Мне понравилось, что умельцы уже полностью закрыли радиатор, раньше загороженный только решеткой. Для чего-то, наверное, в целях защиты от перегревания, из капота вывели отдельную трубку, которая, извиваясь, выходила на крышу. Туда же были выведены обе выхлопные трубы. И сама кабина была забрана толстой решеткой, а справа, на месте пассажира, так и вовсе листами железа с одной узкой прорезью, предназначенной для стрельбы.

Около машины нас встретил молодой и чувствующий себя не в своей тарелке парень, затянутый в старый охотничий камуфляж. В кабине сидел второй мужчина, уже несколько старше, почти сразу же схватившийся за свою винтовку, увидев, что Андрей подходит не один.

– Здравствуй, друг, – пожал мне руку молодой, представившись Яковом, – друг моего друга – мой друг. Что тебя к нам привело, кроме вежливости?

– Вот он,– кивнул я на Андрея, а потом, обернувшись к нему лицом, добавил, – Излагай, у нас и так мало времени.

Историю Андрея о его потерянной подруге они наверняка слышали, поэтому только обрадовались, узнав, что он снова ее нашел. Продолжение же заставляло их хмуриться все больше и больше. Когда же мой приятель закончил, первым взорвался тот, кто был постарше. Выйдя из машины и присев на подножку, он тоже выслушал весь рассказ, но потом поднялся и развел руками.

– Нет, это не пойдет. Вы затеяли какую-то глупость, по глазам вижу. И я со всей ответственностью заявляю – нет. Ни за что, можете даже не просить. И не потому, что я такой злой или бессердечный. За нашими спинами все наше поселение. И местные не хуже нас самих знают, откуда мы приехали и где нас надо искать. А после того, как вы украдете девчонку из лап этого извращенца, я уверен, эти сволочи точно решат с нами поквитаться. И нам с ними не справиться. Выбирая между тобой, Андрей, и всем Скопином, я выбираю город. Он не может погибнуть даже из-за такого хорошего парня как ты. Извини, но я повторяюсь – ни за что.

Молодой, похоже, был таким же горячим, как и Андрей. Разочарованно посмотрев на снова севшего водителя, он с вызовом, обращаясь больше к нему, чем к моему другу, четко сказал:

– А я готов рискнуть. Нельзя так просто оставлять здесь его девушку. Мы же люди, в конце концов, а не звери. Сделаем все быстро, никто и ничего не узнает.

– Здесь каждая, кто продается, была чьей-то девушкой. Что нам прикажешь, всех их спасать? – спокойно, но с тщательно скрытым раздражением, произнес водитель.

– Как бы быстро мы все это не провернули, они все равно узнают, кто это сделал, – спокойно сказал я, оглядывая всех троих споривших.

– Вот, послушайте первого разумного человека, – ткнул в меня пальцем старший, решив, что сейчас я встану на его сторону, а потому столь беспардонно меня прерывав. Дальнейшие мои слова, однако, его несколько разочаровали.

– У меня есть план такой, чтобы все вышли сухими из воды, – добавил я, не без удовольствия отметив быстро вытягивающееся выражение лица водителя, – но для того, чтобы он прошел успешно, мне нужна ваша помощь.