Сумерки человечества

Глава 10. Вредное дело.

Ругаясь сквозь зубы, я быстро шагал вниз по лестнице. Старые цементные ступени, выложенные потускневшей оранжевой плиткой, кое-где уже потрескавшейся, а то и вовсе отвалившейся, противно скрипели под подошвами сапог. Тусклый свет лампочек, ввинченных чуть ли не под самым потолком на каждой площадке, едва освещал лестницу, оставляя почти половину пролетов в бледном полумраке. Мрачные тени, отбрасываемые высокими железными перилами, напоминали костлявые пальцы старика, изо всех сил вцепившегося в плитку. Если бы я не был так зол на самого себя и весь окружающий мир, то наверняка шел бы медленнее, подчиняясь старому инстинкту «сначала проверяй, а потом иди», но в этом состоянии летел, не разбирая дороги. Если бы здесь оказался зомби, то я заметил его лишь после того, как он в меня вцепился. Но я просто не мог думать о чем-то стороннем!

В голове все крутились детали разговора с хирургом, который на проверку оказался вовсе не таким уж простым, как могло бы показаться. Каждый рвется к власти по-своему. А этот выбрал самый паршивый путь, через заговоры и закулисные игры. Только, с другой стороны, в открытую с военными не поиграешь, те тоже свою силу уже чувствуют, и ни с кем делиться ей не будут. И что мне больше всего не понравилось, что он мне все прямо на чистоту выложил. Поставил, так сказать, перед фактом. И теперь получается, что я в этом тоже повязан. Остановившись на секунду, я уткнул руки в бока и, глядя на мельтешащую перед лампочкой муху, стал вспоминать подробности разговора.

Это выходил самый настоящий заговор, со всему причитающимися. И я в нем постепенно увязал. Вот пойду я сейчас, и расскажу обо всем этом прямо начальству. Даже хоть нашему лейтенанту. Стволов здесь сейчас вполне хватало, а у заводских большая часть вооруженных людей была в разъездах. Только вот после такого он может задать мне вполне логичный вопрос: с какой тогда радости Токарев выписал мне кучу всякой техники и оружия, как не за участие в этом «узком кругу». И ведь не поверит, что за красивые глаза. Я бы лично не поверил. Хотя ведь так и было. И отведут меня тогда за периметр вместе с остальными и наградят лишним отверстием в затылке, чтобы вентиляция черепа лучше была. Нет, не хочу я так…

Повернувшись на носках ботинок, я зашагал дальше вниз, все еще раздумывая. Лестницей пользовались редко, бригады грузчиков и водителей предпочитали использовать лифт, а все остальные перевозки совершались прямо на машинах. Здесь почти всегда бывает пусто, что, в свою очередь, обеспечивает спокойствие, необходимое для размышлений. А мои мысли были весьма далеко от утешительных.

Значит, если не докладывать на это секретное общество, будь оно неладно, о составе и деятельности которого я имею весьма смутное представление, а если точнее, то и вовсе никакого, то придется играть на их правилах. А если начать эту игру, то придется связать себя с ними кровными нитями. Если провалятся они, то и меня утащат за собой. А тогда снова только одна дорога – за периметр и пулю в затылок.

В припадке злобы, накатившем на меня, я со всей силы открыл дверь ударом ноги. Жалобно скрипнув, железная дверь распахнулась и с оглушительным грохотом ударилась об стену. Если бы не шум, в несколько раз усиленный эхом, отлично отражающимся от бетонного потолка и пола, я бы точно привлек всеобщее внимание. Успел даже порядком испугаться оказаться в таком состоянии среди расспросов, отчего так резко разозлился, прежде чем понял, что всем плевать на меня, у каждого возникали свои проблемы.

С облегчением вздохнув, я сунул руки в карманы штанов и зашагал к командирской ставке, слабо представляя, что делать дальше. Если следовать по плану, предложенным хирургом, то теперь мне следовало связаться с Токаревым, он дальше должен сказать, что предстоит делать. Сунув пальцы в один из карманов разгрузника, я с двойственным чувством облегчения и нависшей тяжести, нащупал на дне флешку, переданную мне врачом в самом конце разговора. Какая бы там информация ни была, она была слишком ценная, чтобы передать ее бесконтактным путем. При первой же встрече с Токаревым я должен был ее передать прямо ему в руки. Это, так сказать, был мой пропуск и одновременно доказательство верности этому делу, конечную цель которого я себе даже не представлял.

Достав ее, я подошел к стоявшему рядом грузовику и при свете фар, частично включенных даже сейчас, еще раз на нее глянул. Самая обыкновенная флешка на восемь гигабайт памяти, какие еще можно целыми коробками найти в брошенных магазинах электроники. Подкинув ее в руке, поймал ее и сунул обратно в карман. Еще раз глубоко вздохнув, подошел к броневику, ставшем мобильным командным пунктом.

Задние десантные люки были широко распахнуты, а рядом с ними расставлены складные полевые столы. На них лежали карты города и области, один стол занимала тщательно выверенная карта Москвы, тоже разукрашенная многочисленными пометками и значками, большая часть территории была закрашена однообразным красным цветом, на котором нетронутым оставался только Кремль и еще несколько участков, названия которых я не знал. Рядом скомканной валялась карта области с разметкой основных армейских блокпостов на крупных дорогах, где до сих пор ситуация оставалось далекой от стабильности. На карту Рязани был брошен пистолет разряженный пистолет Макарова, вокруг которого россыпью лежали патроны.

Рядом стояли двое заводских с лычками офицеров, но как-то странно перевернутых. Наверное, таким образом они отделяли себя от военных. Они яростно спорили с Кантемировым, размахивая руками и отчаянно жестикулируя, оставаясь в то же время в рамках приличия. Голос одного из них я узнал, именно он разговаривал с лейтенантом по радио. Резкий и командный голос не совпадал с худой и вытянутой фигурой, но он был здесь явно на командных постах, хотя бы по тому, что жутко бесился по поводу того, что Кантемиров не желал исполнять его указания как комнатная собачка. Второй из заводских вел себя несколько скромнее и постоянно оглядывался на старшего, словно ожидая услышать одобрения своих действий. Более низкий и плотный, он напоминал мне одного актера, прославившегося своими нецензурными выходками.

Кантемиров, едва сохраняя спокойствие, стоял, скрестив руки на груди, и тихим голосом отвечал на все возмущения заводских. И только лишь подойдя ближе, я понял, в чем суть всего спора. Речь шла явно о разделе пленников, взятыми нами в Кремле. Обезоруженные и напуганные, бандиты должны были стать бесплатной рабочей силой, столь необходимой в обустраивающихся анклавах. И хоть все резко возмущались против рабства, их положение мало чем отличалось от такого. Единственное, что можно было сказать в оправдание этого, что бандиты сами заслужили такое к себе отношение. Сейчас же заводские требовали оставить часть пленников здесь, на работы, делать которые у самих заводских сил совершенно не хватало. Кантемиров был против любого начинания в данном направлении.

Основная проблема заключалась в том, что заводские хотели начать передачу пленных, но он стоял насмерть по поводу того, что не сделает ни шагу до тех пор, пока не получит прямых инструкций от своего начальства. Ведь заседание еще не закончилось, ничего решено не было, почти все офицеры нашего отряда присутствовали там, подбирая наиболее подходящие условия для заключения союза между этими двумя анклавами. Заводские же ссылались на то же совещание, на котором тот пункт якобы был уже принят. Только никаких доказательств этому, кроме своего слова, предъявить не могли. Поэтому дальше простой перебранки дело не сдвигалось.

Кантемиров обратил на меня внимание только когда я подошел в упор к столу. На заводских произвел не больше впечатления, как обыкновенный стол или табуретка, поставленные в углу комнаты. Снайпер же, как показалось, заговорил со мной только из-за того, чтобы показать им свое полное равнодушие к дальнейшему продолжению бессмысленного спора. Его голос был как-то резко и непривычно доверительным и внимательным. Даже заводские это заметили. Хоть и старались сдерживать свои эмоции, по лицу главного проскочила тень плохо скрытого раздражения.

– Михаил, ты уже успел вернуться? – спросил он, почти повернувшись спиной к заводским, – Можешь пока отдыхать, смена будет только через полчаса.

Украдкой поглядывая через его плечо на тихо закипавших заводских, я постарался сосредоточиться на разговоре со снайпером, хотя мысли все время срывались и уносились куда-то далеко, пуская шутихи и резво дребезжа остатками шифера. Мне даже сложно было удерживать нить разговора, хотелось бросить автомат об пол и заорать во весь голос, что все достало и пошло куда-нибудь подальше.

– Разрешите обратиться? – приложил руку к козырьку, стараясь придерживаться принятых правил. Некоторым офицерам такие мелочи были куда дороже реального мира. Проверять, не относится ли Кантемиров к таким, я не торопился.

– Конечно, разрешаю, – за спиной Кантемирова заводские так ярко покраснели, что казалось, вылей на них воду, пар пойдет.

– Можно как-нибудь связаться с Театральной? – прямо спросил я, решив резать по живому. Крутить и вертеть особенно все равно не получится, да и фантазия у меня в последнее время не очень работала. После всего увиденного и услышанного придумывать больше было просто нечего, если только разве сейчас из-за угла эльфы с гоблинами не повылезают. Вот тогда я точно не выдержу и пущу себе пулю в голову.

– С Театральной? – удивился Кантемиров, – А что, собственно, тебе там понадобилось? Можешь мне сообщить, если не срочно, а там уже рассмотрим.

«Понимаете, дело в том, что меня пригласили к участию в подпольной группе, к которой, как оказалась, принадлежит и часть офицеров с вашего полигона. Поставленная ими задача пока заключается в срыве переговоров между вашими представителями и бандитами. Вы, случайно, не входите в их число?» – мысль абсолютно сама собой сформировалась в голове и даже повисла на кончике языка. Интересно, как он отреагирует на такую фразу? Вызовет ли охрану или нет. Я на несколько секунд выпал из реальности, представляя себя абсолютно противоречивые картинки, на которых, с одной стороны, Кантемиров жмет мне руку и заговорщически подмигивает, а с другой стороны избивает меня и зовет охрану для того, чтобы связать предателя. Очнулся я, заметив, что Кантемиров все еще стоит, выжидательно глядя на меня. Надо было что-то говорить, прежде чем он решит, что его собеседник все же сошел с ума. Правду я все же не стал говорить.

– Вам, может это показаться и пустяковой проблемой, – пожал плечами, стараясь не смотреть в глаза снайперу. В эту секунду мне казалось, что вру очень неубедительно, – а вот мне очень даже важно. Дело в том, что я нахожусь все же в непосредственном подчинении у сержанта Токарева, он командует отрядом на заправке рядом с Театральной, у них там прямая связь. И я должен поступить к нему в распоряжение как только получу на полигоне оружие…

– Так ты же там почти и не был, – удивился снайпер, – неужели у нашей молодежи все так быстро, что за несколько часов они успевают не только со всеми попрощаться, но и сбегать на другой конец полигона, забрать со склада свое оружие и как-то его все спрятать так, чтобы никто не увидел, даже стоя в двух шагах от человека. Не верится мне во все это…

– Да нет, столько наворотить никто не может, – согласился я, – оружие по накладным получил мой товарищ, а если я не ошибаюсь, они уже давно должны прибыть на место со всем добром. Только меня там не хватает.

– Ладно, дело известное, – примирительно сказал Кантемирова, – вот что. Отправляйся на пост связи. Мы туда своих радистов отправили, проводную связь устанавливать, то да се, здесь, под землей, ни одна рация толком не работает. Там должен быть кто-нибудь из наших связистов. С Театральной постоянная связь, так что проблем возникнуть не должно. А уж найдут там они Токарева или нет, не наша с тобой проблема. И чтобы до смены вернулся!

– Будет сделано, – приложил я руку к козырьку и круто развернулся, направляясь в сторону лифта.

Едва ли не в самый первый день заводские организовали мощный пункт связи надстроив на одном из участков крыши небольшую платформу с антеннами, как штыревыми, так и рамовыми. Посредине торчала даже мощная спутниковая тарелка, окрашенная в зеленый цвет. На сильном ветру вся эта конструкция немного покачивалась, скрипя и постанывая. Внизу, прямо под ней, разместили всю аппаратуру и пульты управления, создав единый мощный комплекс, способный, казалось, поймать сигнал даже с Марса.

Поднявшись на верхний этаж, я показал свой пропуск охранникам и сразу же спросил дальнейшую дорогу. Один из них показал пальцем на дверь чуть дальше по коридору, из нее, пущенные под порогом, струились разноцветные кабели, перетянутые резинками в толстые пучки, уходящие куда-то вниз. На самой двери кто-то приколол кнопкой распечатанный листок со значком радиации и предупреждением о том, что все места в убежище уже заняты.

Судя по помятому виду и рваным краям, листок неоднократно срывали, но неизвестный автор каждый раз снова вешал свое произведение на почетное место в центр двери. Ручка, старая и железная, с трудом поддалась, противно заскрипев давно не смазанным замком. Открыв дверь, я обнаружил узкую железную лестницу со старыми, крашеными ступенями, на которых лежали те же разноцветные провода, уходя куда-то вверх.

– Иди по дороге, выложенной желтым кирпичом… – сказал себя под нос, разглядывая этот странный указатель, – там будут ответы на все вопросы… Интересно, а вот сама Элли чтобы сделала, если бы ей на дороге встретились зомби?

Перешагнув через провод, свернувшийся у порога наподобие гремучей змеи, я потопал вверх, чувствуя, как под ногами скрипят старые железные ступени. На чердаке стоял затхлый воздух, в котором ощутимо чувствовался запах озона, исходящий от расставленной здесь аппаратуры. От остального малообжитого помещения под крышей, превращенного запасливыми заводскими в один большой склад, куда стаскивалось все, что занимает много места, но не будучи очень тяжелым, от коробок с одеждой до запасок для машин, пункт связи был отгорожен большими фанерными листами, на которых еще даже оставалась маркировка склада, с которого их забрали. Сейчас уже одну стену почти полностью закрывала отпечатанная на ватманах карта Рязани, скачанная явно с общеизвестных карт Google, уже недоступных в связи с обвалом всего поисковика. На ней тоже были какие-то пометки, но связь между ними просматривалась очень легко. Круговые контуры вокруг завода явно указывали на расположения тех постов, что должны регулярно связываться по радио с центром, а висевшие под ними листочки лаконично извещали об этом единственной фразой «Есть».

Сама аппаратура занимала большую часть всего огрызка чердака, производя впечатление одними своими размерами и сложностью. Старые, огромные блоки, усеянные различными мигающими кнопками, лампочками и тумблерами, связанные десятками проводков различной толщины и назначения, прекрасно гармонировали с совсем новыми компьютерами, на экранах которых постоянно бежали ряды каких-то цифр. Один из мониторов, больной и широкий, больше похожий на плазменный телевизор, отвели под локатор, на котором мигающими точками отмечались сигналы заводских отрядов, раскиданных на порядочной территории.

Сейчас, стоя рядом с картой, один молодой парень в узких очках, больших наушниках и запущенной щетине, жуя почти потухший окурок, совещался рядом с нашим связистом, выглядевшим на порядок лучше. Наушники, сейчас висевшие на шее, были, может, и не фирменные, но аккуратная и чистая форма, как и гладко выбритый подбородок, выглядели гораздо лучше. Вместе, они, как оказалось, налаживали контакт не только с Театральной, но еще и с ближайшими мародерскими отрядами, чтобы пригнали грузовики, на которых легче будет перевозить все трофейное добро.

– Здарова, малой! – добродушно икнул заводской связист, протянув мне руку для приветствия. Сигарета при этом все же выпала изо рта. Чертыхнувшись, он затушил ее носком ботинка. Свободной рукой он успел даже достать пачку, глянуть в нее и с обиженным видом отбросить в сторону. Правой рукой он при этом жал мою, так, словно от этого зависела вся его дальнейшая жизнь.

– Вот и славно! – освободив меня из этого рукопожатия, связист отвернулся как ни в чем не бывало обратно к военному, – Так вот, о чем это я… Да! На такой волне мы будем тратить вчетверо больше энергии только на прием, на передачу так я вообще молчу. И это даже после того, что связь все равно будет хуже, половина эфира просто пропадет в помехах!

Военный, казалось, не расслышал этих слов, продолжая разглядывать меня. Без дальнейших расспросов, которые обязательно должны начаться, я сунул ему листок пропуска. Со странным, офигевшим видом, заводской наблюдал за прошедшей мимо его носа рукой, да еще державшей в пальцах листок бумаги, которые оказался чем-то важным. Военный посмотрел на пропуск и вернул его мне.

– По какому вопросу? – спросил он почти по уставу, но тут же сам испортил впечатление, достав из кармана пачку сигарет и закурив. Аромат был тяжелый и терпкий, так, что я даже закашлялся от дыма. Помахав рукой перед собой, разгоняя сизые клубы, рассказал о своем деле, для меня не терпящем отлагательств.

– Вот это мужик, – с уважением кивнул заводской, поджав губы, – а я думал, ты просто поздороваться зашел. А ты даже с делом. Я бы уж сто раз клал бы на все это…

– Поэтому ты здесь за свой зад держишься, а парень по всему городу носится, таких, как ты, от верной смерти спасая, – отрезал военный, – связь хоть наладь, человеку поговорить надо.

– Сейчас… Только, послушай… Дай закурить, – почти умоляюще попросил связист, глядя на военного. Тот расхохотался, одной рукой вытаскивая пачку из кармана.

– А я уж думал, что не попросишь, – сказал он, пока связист, воровато глянув на него, вытащил из пачки не одну сигарету, а две, – пора тебе бросать, этот товар с каждым днем все дефицитнее. Заводы стоят, больше этой отравы никто не производит, на радость всем борцам за здоровый образ жизни.

– Я так думаю, что шагающие по улице мертвяки… – связист прикурил и с видом полного блаженства затянулся, – не очень сочетаются со здоровым образом жизни. Я бы так же сказал, что совсем не сочетаются.

– Это не нам с тобой решать, – сказал военный и подтолкнул его к пульту,

– ты связь настраивать будешь или нет?

– Да что ее настраивать! Покурить не даешь, – что-то барабаня по клавишам и буквально одним глазом схватывая с монитора пробегающие столбики цифр, он посмотрел на меня и почти пожаловался, – связь есть, даже хорошая, а вот меня все равно тиранят. То это настрой, то там наладь, а я ведь простой человек, тоже хочу отдохнуть…

– Не будь меня, ты бы уже провода на самокрутки пустил, – усмехнулся военный, хлопнув его по плечу, потом повернулся ко мне и добавил, – ну чистый наркоман, ей Богу, только дай минуту, он уже курит. Я ему говорю, что ему даже стрелять в мертвяка не надо, дыхнуть только, изо рта так несет, что говорить почти невозможно. А он только отмахивается.

– Есть связь, – не поворачивая головы, сказал связист, приложив левую руку к наушникам, – почти без помех… Кого спросить-то?

– Пусть свяжутся с Токаревым, на заправке, позывной я не знаю, – честно признался в своем неведении. А ведь можно было спросить даже у того же Кантемирова, тот, кажется, обо всем, что в мире происходит, осведомлен.

– Театральная, прошу связь с Токаревым… – затарахтел в микрофон связист, сразу приобретя уверенный, низко посаженный голос, – по запросу… Ага, сейчас спрошу… Слышь малой, тебе он на какой фиг сдался? – он обернулся и прикрыв микрофон одной рукой, спросил прямо в лоб.

– Скажи, что я из его отряда, есть информация, – подумав, ответил ему, сам слабо представляя, как можно завуалировать действительную ель моего к нему обращения, – и срочная… Так, наверное…

– Ты у меня спрашиваешь? – почти обиженно спросил связист, – сейчас узнаю. Может и не так! Тогда прощай весь сеанс связи. Обижусь и отключусь.

Я с ничего не понимающим видом посмотрел на военного, стоявшего рядом, но он только махнул рукой, что все в порядке и подобные выпады вещь совершенно обычная. Связист свирепо глянул на военного, но тут же снова опустил глаза на монитор, по которому снова забегали цифры.

– Слушай… Говорит, информация важная… – сказал связист в микрофон, – Хорошо, жду… – и откинулся на спинку стула.

– И как результаты? – не удержавшись, спросил я, пытаясь хоть что-то понять в показаниях на дисплее компьютера.

– Да никак, – спокойно заметил связист, но тут же добавил, – с моей стороны проблем нет, связь работает. Теперь у них там свои заковырки. Если они свяжутся с Токаревым, то тогда его на меня соединят, если не свяжутся, то моей вины в этом нет, не могу же я бегать на Театральную, налаживать у них связь между постами. Ты садись пока…, – он мне показал на старый стул некогда с кожаным сиденьем, сейчас еже разодранным так, что во все стороны торчали клочья пуха.

Сняв с сиденья пепельницу, полную мятых, изуродованных окурков, набитых почти впритык друг к другу, я присел на указанный стул, чуть слышно скрипнувший подо мной. С этого места открывался небольшой просвет между блоками аппаратуры, через которое было видно маленькое пыльное окно. Встав под аккомпанемент скрипнувших пружин, я подошел ближе и провел перчаткой по стеклу. Почти сантиметровый слой пыли остался на внутренней стороне ладони, но теперь можно было хоть что-то увидеть. Видно было кусок крыши соседнего здания и аленький кусочек улицы, на котором горела недавно подожженная машина, испуская клубы черного дыма. Рядом, вроде, лежало тело, но точно видно не было.

– Снаружи еще площадка есть, – сказал военный, подходя рядом, – у них там что-то вроде охранной вышки, но если попросить, могут дать залезть.

– А не пропущу? – с недоверием спросил я, боясь опоздать на передачу с Токаревым. Второй раз меня просто пошлют, здесь и спрашивать нечего.

– Слав, – повернулся солдат к связисту, – тогда крикни нам, чтобы спустились, парень хочет на город посмотреть.

– Да хоть в туалет сходить, – не поворачиваясь, бросил через плечо связист, – у тебя на рации волна прежняя? Ну вот, по рации с скажу. Так что включи заранее.

– А возьмет? – с недоверием солдат посмотрел на бетонный потолок.

– Что? У меня не возьмет? У меня? – возмутился связист, – У меня не возьмет? Да ты что, совсем с дуба рухнул? У меня не возьмет!

– Все, успокойся! – утихомирил его солдат, – Глупость сказал, со всеми бывает.

– Вот и иди со своими глупостями!

Выход наверх заводские прорезали, наверное, тогда же, когда и монтировали весь блок связи, срезы в бетоне, во всяком случае, были еще свежими. Вверх вела такая же железная лестница, как и на чердак. При каждом шаге непрочно закрученные крепления пронзительно скрежетали, грозя обвалиться. Крыша, оказавшаяся обыкновенной двухскатной, только с почти скругленным уголком наверху, сделанная из толстого листового железа, была усилена изнутри пересекающимися железными прутьями, вся эта конструкция опиралась на ряд толстых бетонных опор по центру. Наверх шла узкая винтовая лестница из старого, уже растерявшего всю покраску, железа, для безопасности закрытая проволочной сеткой, приваренной к поручням. К моему удивлению, на крышу эта лестница не выводила, хотя должна была. Кирпичная будка, прямо на крыше, раньше выходила на открытый воздух, но теперь все было аккуратно закрыто листами рифленого железа. Покатость пола была сглажена деревянным настилом, чуть поскрипывающим при ходьбе. Узкий коридор, в котором с трудом могут разойтись два человека с тонкими прорезями по всей стене, действующими как бойницы. Ветер здесь был сильнее, чем на земле, отчего все стенки и потолок тряслись от порывов ветра, приносящего, кроме ударов воздуха, гарь и вонь разлагающихся тел. Один раз в стенку ударилось даже что-то более твердое, а в щель просунулся черный вороний клюв, измазанный кровью, без перерыва щелкающий. Птица, не обращая внимания на то, что сдирает острыми краями куски мяса с головы, путалась протиснуться внутрь, пока клюв окончательно не заклинило между листами. После этого птица успокоилась и замерла. Военный большим пальцем выдавил клюв наружу, а там раздался небольшой шлепок упавшего тела.

– Вороны, – пожал он плечами, – из-за них на крышу никто и не высовывается. Если клюнет до крови, то можно заразиться. Они толком летать не могут, но на ветру планируют очень даже ловко, сам видел.

Через несколько метров проход пересекал небольшую комнатку, сделанную точно так же, из рифленого железа. Она была несколько шире, боковые стенки выходили за коридор примерно на полметра, и с каждой стороны была сделана более широкая бойница, в которую вставлено по ручному пулемету, сейчас спокойно стоявшим на ящиках. Рядом, скучая и играя в приставку, сидел один из заводских, положив ноги на деревянный длинный ящик, в котором лежали запасные короба с патронами. Нас он заметил даже не сразу, будь я проверяющим, вкатил бы ему по полной. Если бы хотел захватить оружие, мог бы уже десять раз выстрелить в него, а когда заметил, что личная «ксюха» лежит на другом ящике, поставленная на предохранитель, возмутился еще больше.

– Здравствуй, Степ, – пожал ему руку военный, – вот, еще одного своего привел, тоже хочет на город посмотреть. Ты не возражаешь?

– А что тут возражать? – удивился охранник, пожав протянутую руку, даже не отрываясь от экрана приставки, – Если человек хороший, почему бы не показать? Только аккуратнее там, сам помнишь, все под напряжением.

Подивившись такой доверчивости охранника, который, по идее, должен был заниматься тем, что останавливать всех и не пускать никого наверх, я прошел мимо него и стал подниматься по пожарной лестнице, ведущей наверх всей этой структуры. Здесь коридор переходил в узкую башенку, обшитую таким же рифленым железом, на котором кое-где уже появились дырки, то ли от ударов ворон, то ли от старых креплений, когда ими обносили стройки. Они закрывали толстые опоры, сделанные из строительных лесов и натыканные как можно плотнее. Все опоры проходили сквозь крышу и крепились где-то ниже, наверное, на основные опорные конструкции здания. Сверху же была площадка, более широкая, чем остальная конструкция, и, соответственно, поддерживаемая креплениями, чуть гудевшими на ветру. В полу, или потолке, если смотреть снизу, был прорезан люк, через который можно было пролезть наверх. Толкнув его от себя, я вылез наверх. И меня чуть не сдуло порывом налетевшего ветра. Здесь, примерно на высоте шестого или седьмого этажа, он чувствовался очень хорошо. Никаких преград ему, кроме натянутой мелкоячеистой сетки-рабицы, здесь не было. Жутковато воя между ячейками, ветер всю свою силу обрушивал именно сюда, словно решив снести громоздкое и мешающее его свободному полету сооружение.

Сама площадка на смотровую походила очень мало, почти все свободное пространство занимали антенны, размещенные на небольшом возвышении, и подключенная к ним аппаратура. Разглядеть город можно было, лишь только подойдя к самому краю. Безопасности ради, здесь все было забрано рабицей до трех метров высоту, натянутой между тонких стальных прутов, равномерно покачивавшихся под порывами ветрами. Он дул прямо в лицо, поэтому я даже нацепил противопылевые очки, чтобы глаза не пересохли.

Вид открывался одновременно жуткий и величественный. Я до этого Рязань никогда сверху не видел, чтобы вот так, по крышам смотреть. Москву, скажем видел, да и Петербург видел. В Питере, помню, поднимался на смотровую вышку Казанского собора и вместе со всеми охал, глядя на позеленевшие от времени крыши и пытаясь углядеть знакомые очертания всемирно известных достопримечательностей. Сейчас, в самой Рязани уже исчез главный элемент панорамы – высокий шпиль и купола Рязанского Кремля. Колокольню взорвали, а вместо пяти куполов, покосившись, торчал только один, остальные все-таки рухнули, лишившись опары на полуразрушенных стенах собора. Часть панорамы занимали продолжавшие чадить дымом пожары. Что горело, было понятно с первого взгляда. Черные как пакля, словно с трудом поднимающие, и даже на сильном ветре едва рассеиваясь – так горели пробки, забитые автомашинами, или бензоколонки, где дельцы пытались собрать как можно больше топлива, но потом все равно все теряли, по недоразумению или с чужой помощью. Ведь сколько таких людей было, да еще и осталось. Вот у меня ничего нет, и у тебя не будет. Много ли надо? Промасленную тряпку поджег и бросил. Дальше само все пойдет.

Другие клубы, темно серые, поднимающиеся высоко и быстро, разрываемые ветрами на отдельные куски, несомые дальше по городу, противно воняющие жженным пластиком и волосами, шли от горящих зданий и парков, брошенных людьми в самых разных состояниях. Ведь во многих квартирах, захваченных мертвяками, оставался включенным свет, горели газовые горелки или работали электроприборы. Ходили слухи, что кое-где оставались висеть брошенными телефонные трубки, и пока не рухнула городская сеть, можно было услышать голоса мертвяков, оставшихся без живых людей. Тихие всхлипы, мешающиеся со спокойным, однообразным рычанием, иногда злобный рев, сутолока, звуки падающего тела… методичное чавканье и довольные «ваа!» с набитым ртом.

Разбитые лампочки могло закоротить, живой голубой огонь, игравший на горелках, мог перекинуться на одежду мертвяков, шатавшихся без всякой боязни. Небольшое, неприрученное пламя, оставшееся без присмотра, с жадностью цеплялось во все, что могло гореть. Гудело, без разбора пожирая все в забытых бетонных коробках, называемых жилыми домами, перекидывалось на соседние здания, словно мстя за все то время, что было посажено на цепь, загнанно в печки и горелки.

Мертвый город, не лишенный жизни. Там, где столбы пожарищ не поднимались или уже рассеялись, можно было увидеть вяло бредущих мертвяков, похожих на потерявшихся детей, не знающих, куда себя приткнуть. На одной крыше вдалеке, едва различимый, бегал мутант, отсюда похожий на черную, подвижную точку. А вот ближе, примерно через две улицы я снова увидел знакомый силуэт.

Неподвижная, словно каменная, фигура в длинном балахоне и полностью закрытой капюшоном головой. Без единого движения стоящая на крыше и глядевшая, казалось, прямо на тебя. Ни глаз, ни лица видно не было, но ты все равно понимал, что где-то там, под складками ткани, есть живое существо, внимательно изучающее тебя холодными и бездушными глазами, лишенных каких-либо эмоций.

– Ты это тоже видишь? – я резко потянул военного за рукав, не спуская глаз с таинственной фигуры, – Прошу, скажи, что это мне не мерещится!

Солдат, в это время наклонившийся к проводам, чтобы разглядеть какую-то одному ему заметную вещь, чуть не потерял равновесие, когда я дернул его. Ругнувшись, он вырвал у меня свой рукав и встал рядом, пытаясь разглядеть то, что привело меня в такое нервное состояние. Сначала, естественно, ничего не видел, только бурчал что-то себе под нос о чрезмерных увлечениях видеоиграми, но когда взгляд пересекся с той же точкой, на которую я указывал, то на несколько секунд потерял дар речи. Чтобы там ни было, на других людей действовало так же сильно, как и на меня. Зажженная сигарета, только что вынутая из пачки, упала на пол, но он даже не глянул на это. Взгляд был полностью прикован к неподвижной фигуре.

– Может, это нас глючит? – неуверенно предложил он, пытаясь сглотнуть слюну в мигом пересохшем горле, – Больно на монаха смахивает…

– Ты часто видел монахов, разгуливающих по крышам? – спросил я, боясь даже моргнуть. Силуэт мог исчезнуть в любую секунду, но мне страстно хотелось видеть, как это произойдет.

Солдат даже ничего не ответил, просто покачал головой из стороны в сторону в знак отрицания, так же не спуская взгляда с загадочной фигуры. Она так же продолжала стоять, не двигаясь и не шевелясь, только полы балахона чуть шевелились на ветру, подергиваясь от налетающих порывов. Странно, но они не могли сдернуть капюшон, даже мельком не открывая лица.

В эту секунду рация в кармане разгрузки военного завибрировала, резко зазвучав в, казалось, абсолютной тишине. Противный монотонный звук вывел нас из состояния ступора, налетев так неожиданно, что мы оба едва не подпрыгнули от страха. Непреднамеренно, подчиняясь давно выработанным рефлексам, я бросил взгляд на надрывающийся аппарат, но тут же спохватился и вернулся к человеческому силуэту в балахоне. К моему удивлению и ужасу там уже никого не было, только обыкновенная, крытая потускневшей нержавейкой, крыша со старой, разваливающейся кирпичной трубой, на верхушке которой оставалось брошенное птичье гнездо. Посмотрев на военного, я увидел в его глазах такое же удивление и разочарование, так как и он тоже на секунду отвлекся от странного существа. Оно как-то умудрилось исчезнуть с абсолютно гладкой поверхности крыши меньше чем за секунду, пока мы отвели взгляды. И как оно это сделало, я тоже не мог понять, ведь не дожидалось, пока мы отвернемся.

С не сходящим с лица выражением шока, солдат механически вынул продолжавшую трезвонить рацию из кармана, поднес к уху и нажал на кнопку.

– Слушаю…

– Это я тебя слушаю! – чуть искаженный помехами голос все равно кипел от гнева, готовый, казалось, вырваться из переговорной мембраны и вцепится в горло слушателю, – Черт возьми! Где вы пропадаете? Немедленно спускайтесь, я все же не по скайпу вам связь настраивал! И вечно вас не будут на другом конце провода дожидаться. У людей, вообще другие дела тоже имеются!

– Так ты связался? – спросил солдат, прослушавший большую часть всего гневного монолога, не уловив там никакого смысла.

– Да, черт возьми, я связался! – голос в трубке словно вышел за доступные ему рамки децибел, странно булькнул и пропал, оставив после себя еле слышное шипение оборванной линии связи.

– Пошли, – солдат кивнул головой в сторону спуска, – кажись, твой Токарев все же не забыл о тебе, – сказано было с таким видом, будто я сам додуматься до этого никак не мог. Проглотив вставшие в горле слова объяснения насчет уровня моего интеллекта и где соответствующее мнение его объяснениям, просто спокойно пошел за ним следом, по пути подбирая слова, как мне казалось, наиболее подходящие для будущего разговора. Напрямую ведь сказать точно не получится.

Охранник вышки не обратил на нас никакого внимания, снова уткнувшись в свою приставку, только издал какой-то нечленораздельный звук. Нечто похожее на мычание должно было, наверное, известить нас о том, что нас увидели, разглядели, убедились, что ничего не своровали, а постольку можем спокойно проходить, не отнимая ни его времени, ни своего собственного. Как, оказывается, людям иногда нужно мало слов, чтобы описать всю происходящую ситуацию. Жаль, что я вот так не умею. Приходишь вот так на экзамен, мыкнешь пару раз, преподаватель мыкнет тебе в ответ, получаешь оценку и уходишь, довольный и собой, и экзаменатором, и окружающим миром. Хотя, может, именно из-за такой деградации на нас и обрушились все эти страсти? Зомби ведь тоже все свои чувства выражают рычанием да хрипением. Иногда мычат…

Внизу нас встретил связист, чуть приплясывающий от нетерпения. Приборы за его спиной нервно стрекотали, переводя радиосигналы в разговорную речь, а большие, пропахшие сигаретным дымом наушники теперь лежали на столе, не издавая ни единого звука.

– Вот вы где! – раздраженно тявкнул связист, испепеляя по очереди взглядом то меня, то военного, – Здравствуйте гости дорогие! Не желаете ли отдохнуть после столь долгого пути? Не устали ли? Ведь даже по рации ответить тяжело сначала!

– Да заткнись ты, будь другом, – одной рукой военный отодвинул связиста, подходя к столу, – Связь нормальная?

– Настолько, насколько это вообще возможно, – развел руками связист, делая уже известное мне выражение лица «а вот в этом я вообще не виноват». Так иногда смотрела моя кошка, когда интересовался у нее, кто залез в кастрюлю и слопал пару котлет. У нее всякий раз было искреннее удивление, что я ее подозреваю, столь невинное сознание, вообще непонятно как оказавшееся на этой грешной земле.

Ладно, упрашивать меня не надо было, да связисту и так спасибо, что хоть какую-то связь наладил. Я бы даже согласился на азбуку Морзе, лишь бы больше не висеть в таком подвешенном состоянии, когда, кажется, все на тебя смотрят и чего-то ждут, а ты даже не представляешь, что им нужно.

– Кто на линии? – резво спросили в наушниках, да так быстро, что мне показалось, именно мое сердцебиение было слышно даже через радио. Переключив на передачу, я вступил в диалог. Связь была далека от идеальной, в ушах постоянно что-то потрескивало и шипело, а при передаче отвратительно шелестело, словно где-то посреди провода пытались скомкать толстую тетрадь.

– Михаил Трофимов, – сглотнув, сказал в микрофон, – а с кем говорю? – и вернул тумблер обратно на прием.

– Мишка! Ты ли это? Это Токарев, – удивился человек на другом конце провода, – а я уж почти и забыл о тебе. Да о тебе и сюда слухи доходят, будто ты даже на полигоне бандитов отыскать сумел? И как ваши «ничего»?

– Свинья везде грязь найдет, – немного самокритично заметил я, – только к вам не по этому поводу обращаюсь, за жизнь толковать некогда. Мне ведь к вам в отряд все же надо возвращаться. И еще, скажите, у вас на заводе случаем знакомых нет? Ну, те, что помогали мне оружие выписывать, – прошелся по очень тонкой черте между тонким намеком и бредом, оставалось только надеяться, что и у Токарева не менее острый ум, чем я рассчитывал, иначе окажусь в очень дурацком положении. Тумблер был в перекинутом на прием положении примерно с минуту, когда я уже успел подумать обо всем на свете, особенно сильно сосредоточившись на мысленном самобичевании, прежде чем поступил ответ.

– Есть мои знакомые, – сказал мигом посерьезневший голос, – даже несколько. Что-то случилось? Просят о чем-то или как?

– Нет, не просят, – приходилось импровизировать на ходу, при этом постоянно оглядываясь на стоявших чуть позади связиста и военного, о чем-то разговаривавших, – как раз наоборот, привет передают, говорят, что очень важный. И мне самому надо с вами об очень важном поговорить, друзья ваши рекомендовали.

– Да? – голос в наушнике немного засомневался, – Ладно, если это очень срочно. Значит так, Миша, слушай меня внимательно. Если хоть половина из того, что ты сказал, то, о чем я думаю, тогда ты мне нужен здесь и сейчас. При этом немедленно. Ты ведь с Кремлевским отрядом?

– Так точно, – я обернулся на связиста. Тот с самым безмятежным видом разглагольствовал о каких-то глупостях с военным, постоянно прикладываясь к тлеющей сигарете. Интересно, засунул ли он куда-нибудь в эту общую мешанину проводов и приборов пару прослушивающих или записывающих устройств. Почти наверняка, что так. Поговорить бы с ним начистоту, да нельзя, тогда мигом выдам себя с головой. А допрашивать военные умеют, этому я личный свидетель.

– Тогда я вышлю к тебе машину, – чуть подумав, сказал Токарев, – по поводу… – снова задержка, заполненная помехами, – немедленного доклада о твоем путешествии до полигона и обратно, с предъявлением полученного оружия. Ты ведь один?

– Так точно…

– Хорошо, все остальные твои уже здесь, приехали с утренним конвоем. Приедет БТР-60, в серых разводах. Чтобы ни секунды он тебя не ждал. Машина подъезжает, а ты уже стоишь с запакованными чемоданами. Ясно?

– Яснее не бывает, – сказал я, – прямо сейчас отпрашиваюсь у начальства и полностью в вашем распоряжении. Только… Мне ведь тоже какая-то награда за операцию причитается? Не зря же я под пули лез?

Токарев расхохотался прямо по радио, пытаясь одновременно что-то с этим сказать, но каждый раз давясь очередным наплывом смеха.

– Знаешь, а именно из-за этого ты мне и понравился, – наконец выговорил,

– тогда же так же лез, не обращая внимания, свое или чужое. Хотя ты прав, доля у тебя есть, но на нее никто и не покусится. Может, прямо сейчас тебе ее и отдадут, а может, когда на полигон вернешься. С этим все строго. Все, я высылаю машину… Чтобы как штык, ясно? – спросил он в последний раз и отключился.

Положив наушники, я позвал связиста, сказав, что сеанс связи окончен. Пожав руки на прощание, пошел забирать свои вещи и заодно получать разрешение об уходе. Сейчас с этим дисциплина снова восстановилась, дезертиров вешали без суда и следствия. Уйти можно было, но только проведя целую волокиту, где убеждались, что твой уход никак не повредит анклаву и ты не унесешь с собой ничего запрещенного. Кстати, в этот весьма обширный список входили и некоторые личные вещи. Право собственности еще соблюдалось, хотя и несколько изменилось за последнее время.

Наша стоянка на глубине, все быстрее терявшая враждебный вид, отчасти из-за договоренности, отчасти из-за того, что заводские явно старались понравиться военным и всячески выставляли напоказ свои дружелюбные отношения. Дежурство около пулеметов уже никто не нес, да и сами грозные орудия уничтожения стояли с надетыми чехлами и разряженные. Это говорило о полном доверии, и явно было специально продуманным шагом. Я уже неплохо знал командование отряда и прекрасно понимал, что без тщательных раздумий ничего они делать не будут, разве только напьются. И то убедившись, что вокруг все в полной безопасности.

– Здравия желаю! – я направился прямо к лейтенанту, уже вернувшемуся с собрания. Он и еще несколько офицеров стояли у штабной машины, держа в руках какие-то тетради, исписанные мелким почерком. С ним было и несколько заводских, что-то яростно черкавших уже в других тетрадях, толстых амбарных книгах с одинаково замшелым видом, на обложках которых даже оставались следы пыли.

– Отойди, не мешай, – буркнул он под нос, о чем-то сверяясь с записями заводских. У тех от усердия даже пот на лбу выступил, но дело свое знали прекрасно, заполняя однообразным канцелярским почерком целые страницы в считанные минуты, да так, что никто, кроме них самих ничего понять не мог.

Оглядевшись, я понял, отчего происходит вся такая писанина. Дележ, видно, все же состоялся, заводские урвали часть трофеев, только каким образом, еще не совсем понял. Вооруженные автоматчики в одинаковых «горках»вытряхивали из грузовиков пленных бандитов, сковывали наручниками и гуськом отправляли в сторону лифта, с рук на руки передавая на руки охране. С других машин так же вытаскивались мешки и ящики на пробу заводских экспертов. Одного из них я узнал, это был тот самый психолог с белом халате. Сейчас он откровенно скучал и явно задумывался над тем, что мог бы сделать, если бы здесь не терял времени. Еще трое, в таких же белых халат относились к содержимому с гораздо большим интересом, энергично перетряхивая ящики и отчаянно споря с нашими интендантами. Те тоже размахивали руками и гораздо менее благозвучно матерились, то поднимая тяжелые ящики обратно в машины, то спуская другие на землю.

После еще двух безуспешных попыток подобраться к лейтенанту я начал нервничать. Броневик, за мной посланный уже наверняка в пути, покрывая метр за метром по замертвяченной территории. Особенно быстро двигаться он не мог, но все же его путь проходил гораздо быстрее, чем мой. Так вполне и опоздать можно было, если и дальше такими темпами продвигаться.

Неожиданно мне на глаза попался Кантемиров, так и не расставшийся со своей винтовкой, а сейчас резкими приказами пытаясь как несколько охладить претензии заводских специалистов, так и разбушевавшихся интендантов, уже готовых к тому, что ломать эти самые ящики заводским об головы. В отличие от лейтенанта, он обратил на меня гораздо больше внимания, на какое-то время забыв о своей обязанности орать на всех сразу, причем так, что его слушались. С какой-то степенью это даже можно было назвать талантом.

– Миш, – сказал он, отпустив очередного подчиненного, секунду назад распекаемого с угрозами всех кар небесных, если ящики с крупой не будут засунуты обратно, откуда их достали, – У тебя вечно какие-то проблемы! Как ты жить-то умудряешься, столько всего нахватав?

– Долгий опыт, – пожал я плечами, – у меня к вам дело. Вы ведь знаете, что я у вас только во временном распоряжении. А вот сейчас уже мне пора возвращаться к своему прямому начальству, за мной даже транспорт выслали.

– Даже так, – протянул Кантемиров, уперев руки в бока, – жаль конечно, парень ты хороший, отличный бы солдат из тебя вышел. Ну, всем командирам нужны хорошие бойцы. А от меня, как полагаю, нужно разрешение?

– Так точно, – я расплылся в довольной улыбке, радуясь, что все так просто, – боюсь, как бы меня за дезертирство потом где-нибудь на суку не повесили.

– Ну, до этого уж точно не дойдет, – сказал Кантемиров, хитро улыбаясь,

– но вообще, опасения правильные. Я тебе расписку напишу, от кого и куда ты командирован, а вот твой командир тебе уже настоящий бланк выпишет. Черт, с этим сейчас одни проблемы, наверное, скоро опять к паспортам будем возвращаться, а то нельзя уже со всеми этим любезными, – он кивнул головой в сторону освобожденных рабов, некоторые из которых уже разговаривали с заводскими, – часть даже здесь решила остаться, представляешь? А запретить им не могу, свободные люди… Ладно, вот твоя расписка, нечего тебе голову забивать моими проблемами. Да, раз ты нас уже покидаешь, тебе надо заплатить за участие.

– Даже так? – удивился я, сам просто не зная, как спросить об этом, – Был очень вам за это признателен. Только как вы расплачиваться будете?

– Очень просто, старым, но вполне надежным способом, – Кантемиров повел меня к грузовикам трофеями, по пути продолжая говорить, – Деньги уже никто не принимает, что вполне объяснимо, а вот натуральный обмен у нас процветает. Ты и так, я погляжу, уже немного подлохматился во время штурма, так что знаешь, что платить тебе будут из тех же трофеев. Если что не устраивает, говори сразу.

– Да все устраивает, – пожал я плечами, – стволы мне не очень нужны, лучше бы едой и патронами, этого дела мало никогда не бывает.

И все же моя доля оказалась даже меньшей, чем я рассчитывал. Большая часть трофеев уходила в казну анклава, обеспечивая в шутку называемый «золото-валютный фонд», который был необходим для безопасности его существования. Немалая часть трофеев отошла и заводу, что еще сильнее сократило процент, выплачиваемый участникам. Моя доля, с учетом всех моих заслуг, внесенных в успех операции, вполне поместилась в одном рюкзаке. Хорошо, что хоть оставили свободу выбора, поэтому вместо подержанного АКМ я взял четыре десятка патронов плюс полную обойму от самого автомата. Стандартно высчитывали в патронах калибра 7.62, как самого распространенного, его запасы на складах Росрезерва были самыми большими. При этом калибр 5.45 уже высчитывался как три «пятерки» за две «семерки». Вся моя оставшаяся доля насчитывала сотню «семерок», на которую я взял двадцать банок консервов, пока еще по три патрона за банку, тактический фонарь под мой АК-103 и очень приглянувшийся мне «разгрузник на руку», как назвал его интендант. Прежде таких вещей никогда не видел, но сразу оценил его возможные достоинства. Длинный, от кисти до локтя, он крепился прямо на руку эластичными ремнями на липучках. Туда можно было воткнуть сменные магазины или какую-нибудь мелочь, а достать было дело секунд. Если нацепить на правую руку, то магазин достать получалось гораздо быстрее, чем вытаскивать из карманов на груди, особенно в положении лежа. После это у меня даже остались три «пятерки», полученные на сдачу.

Запихав все набранное добро в рюкзак, и повесив на спину, я отдал честь офицеру и поднялся во внутренний двор завода. По странному течению обстоятельств, нормального подъема во двор не было, только внутрь здания, а там еще надо пробираться с широким рюкзаком и в полном вооружении по всем коридорам, что меня не прельщало, если учесть, что внутрь с автоматическим оружием и не пускают. Пришлось подниматься по автомобильным пандусам чем тоннель. Там меня вскоре подобрал грузовик заводских, выезжавший на очередной рейд в город. Даже в кабину не стал подниматься, просто на подножке доехал до выхода. Там и слез, в то время как водители направили свою машину к воротам. Как я уже говорил, двор был маленький, окруженный со всех сторон высокими стенами завода, а внутри стояли машины заводских, разгружаемые или подготавливаемые для новых выездов. Народа, правда, было немного, в основном вспотевшие от постоянно беготни грузчики или водители, наслаждавшиеся минутами отдыха от баранки и жутких зрелищ погибшего города. БТРа, который меня должен забрать, еще не было, поэтому я присел на деревянную лавку в углу, над которой, прибитой к стене, висела табличка «место для курения». В настоящее время, пожалуй, единственное, где курили меньше всего. Кроме меня никого не было. Рядом, правда, стояла урна в которой копалась внушительных размеров крыса, совершенно не боящаяся человека. Крыс старались истреблять, они наперегонки с человеком подхватывали заразу, превращаясь в таких же медлительных и неуклюжих зомби, но и их тянуло кусать людей, превращая в напичканные ядом бомбы. Эта же казалась вполне здоровой и даже бойкой. Заметив человека, высунула острую мордочку из-за края и посмотрела на меня умными глазами. Сил не хватило шарахнуть ее чем-нибудь тяжелым. В конце концов, так же, как и мы, от мертвяков здесь прячется.

Заметив, что я не предпринимаю агрессивно настроенных действий, грызун полностью выбрался из урны, уселся около скамейки и принялся умываться, все же иногда поглядывая на меня. Умное животное словно понимало, что нападать на нее не будут и вело себя относительно спокойно. Я даже улыбнулся и достал из кармана завалявшийся с последнего сухпайка кусок хлеба, завернутый в целлофан. Про него совсем забыл и он успел подсохнуть и зачерстветь. Развернув упаковку, протянул его грызуну. Зверек принюхался, держась на расстоянии, а потом подошел ближе и взял кусочек в зубы. Отбежав подальше, наверное, испугавшись, что я передумаю и заберу его обратно, начал торопливо есть, благодарно пискнув.

Ворота снова раскрылись с протяжным металлическим звуком и во двор медленно въехал БТР-60 в серых камуфляжных разводах. Подхватив рюкзак, я поднялся и подошел к машине. Медленно остановившись, машина раскрыла бортовой люк с приветственным гудком, даже не глуша мотор. Бросив сначала внутрь рюкзак, забрался следом. В освещенном только маленькой лампочкой под потолком салоне, кроме одного солдата никого больше было. Забрав у меня рюкзак и засунув его подальше, он помог мне подняться, после чего закрыл дверь люка.

– Едем! – крикнул он невидимому водителю, и машина снова тронулась.

– Когда к Токареву прибудем? – поинтересовался я, усаживаясь на сиденье и ставя автомат в сторону. Автомат солдата, как заметил, вообще висел на стенке, даже слишком беспечно, по моему мнению.

– К Токареву не пойдем, – неожиданно отозвался водитель, – Он и так здесь.