Старшая школа Йокай 2

Глава 4

— Мне однозначно нравится русская кухня, — Изаму отдал должное еде, оставленной для нас Лерой, и переключился на пирог. — У вас везде очень много вкуса.

— И запахов тоже много, — Кавагути сражался с селедкой под шубой, которая норовила постоянно рассыпаться. — Не все сочетаются, но всё насыщенное.

— И мне зашло, — Томоко ловко разбирала вилкой куриный окорочок. — А отдельно я рада тому, что меня научили пользоваться не только палочками.

— Ты назвал эту штуку sharlotka, — Уэно смотрела на половинку большого пирога, прикидывая, сколько еще поместится под чай. — А при чем тут Франция?

— Русский салат у нас тоже называется olivier, однако никаких норманских корней у него, увы, нет, — я пожал плечами. — Когда-то в незапамятные времена у русских землевладельцев была прислуга и в том числе повара, которые готовили для семьи и гостей. Нередко это были французы, чьи таланты остались недооцененными на родине. Отсюда и названия. К тому же русская кухня и советская — это две разные вещи. Обычно имеют в виду вторую.

— А первая будет?

— Будет, но не здесь — я был уклончив. Бабуля предпочитала именно русскую кухню, которая для неподготовленных туристов однозначно была шок-контентом. Как будто мы по-другому воспринимаем их ферментированные бобы…

— Как я выгляжу? — Айсонаку Уэно покрутилась на месте, демонстрируя выбранный наряд для прогулки по столице.

— Богически, — выдал я совершенно честную оценку.

Из-за столичной жары лисица оделась по-летнему: короткие обтягивающие шортики, свободная блузка. Фигура топ-модели притягивала взгляды и вызывала обильное слюноотделение. Изаму и Кавагути старались не пялиться. Всё-таки статус моей девушки был подтвержден и словом, и силой. Мужское внимание приятно, но за раздевающие взгляды можно и хвостом в глаз получить. Или от еды отлучат, а это было угрозой пострашнее.

— И всё же, мы будем ходить весь день. Ты уверена насчет обуви? — я указал на изящные босоножки на высоченной платформе. Сколько там сантиметров? Не меньше десяти точно. Двенадцать? Четырнадцать?

— Кос-тян, твоя забота очень приятна, но ты кое-что упускаешь — с легким вздохом «парни такие парни» ответила девушка. — Встань, пожалуйста.

Я поднялся со стула. Уэно плавной походкой от бедра подплыла ко мне и внезапно оказалась не такой уж и маленькой.

— Понял, не дурак, — слегка смущенно пробормотал я, когда она обняла меня за шею и смогла поцеловать меня в щеку.

— Вааааааа! — Томоко стояла на Красной площади и оглядывалась, как настоящий восточный турист. — Сколько у вас места!

Я решил не рассказывать, что для многих жителей России самая главная площадь страны — это мизерный клочок пространства. Жителей Санкт-Петербурга вообще перед поездкой в Москву старшее поколение инструктирует держать лицо и делать восхищенный вид на экскурсиях по столице. И пока никто не вымер.

— Томоко-тян, смотри, — я показал ладонью на Мавзолей, к входу которого тащилась очередь человек в пятьдесят, что по меркам летней поры было весьма гуманно. — Если ты хочешь глянуть на Владимира Лича Ленина, тебе туда. Но стоять придется в любом случае. Кому еще посмотреть на Ильича?

— Нам! Это всё равно бесплатно, — Изаму был логичен, а Кавагути солидарен.

— Тогда вот краткий инструктаж. Внутрь нельзя проносить сумки, бутылки с водой, крупные металлические предметы. Так что отдайте это нам. И нужно будет пройти через металлоискатель. Также запрещено держать руки в карманах одежды, нельзя фотографировать и снимать на камеру, а мужчинам нужно снять головной убор, но вы и так без него. В целом всё. По сути, вы только пройдете мимо дедушки Ленина.

— Спасибочки, — великанша направилась в хвост очереди в компании Изаму и Кавагути.

— А мы чем займемся? — Уэно прильнула ко мне с того бока, на котором не висели сумки. — Я не любитель мавзолеев.

— А я покажу тебе набережную. А потом мы купим всем мороженку по рецептуре USSR. Годится?

— Конечно, — идея покупки какой-то вкуснятины для всех была ей совершенно понятна.

— И ты на него смотришь, и ощущение, что он сейчас вдохнет!

Обычно люди из Мавзолея выходили подавленными и угрюмыми, но только не эти трое. Им явно понравилось. Я опасался, что им захочется глянуть еще раз.

Все стояли в сквере, отдавая должное мороженому по советской рецептуре. Впереди был еще целый день, за который нужно было успеть осмотреть Кремль, где-то поесть, остыть в парке, пофотографироваться на Воробьевых горах и оценить вечернюю Москву.

— Неужто Кощеев! — в кассе Кремля маячило знакомое лицо. — Из тайги вылез на столицу посмотреть?

За мной не было очереди. Я протянул руку через Навь, и конечность прошла сквозь стекло.

— Привет, Святогоровна, — я пожал тонкие пальцы. — Я по обмену в японской школе учусь, друзей пригласил на Россию-матушку глянуть.

— Давай я тебе билеты продам как толпе русских людей, а то разоритесь. Манназ быстро нарисуй, чтобы к вам охрана не цеплялась. И сразу скажу: у вас в билет включены Кремль и Оружейная палата. Этого достаточно. А в Алмазный фонд вы не хотите.

— Точно? — удивился я.

— Если среди компании есть твоя девушка, то однозначно не хотите, — тон, которым Бронислава Святогоровна это произнесла, я сразу понял.

Здорово, наверное, со стороны выглядит логическая цепочка. Если рядом стоят Кощей и сногсшибательной красоты девушка, и Кощей при этом не пытается ее умыкнуть — значит, это уже его девушка. Ну Святогоровна…

— Спасибо, дорогая. Мы потом на лето к бабуле.

— Привет передавайте, — ее прощальная широкая улыбка напомнила мне что-то очень московское. Наверное, часы на Спасской башне. Памятуя о совете, я быстро наклеил каждому на ауру по руне «человек». Святогоровна была права: система «свой-чужой» у русских работала прекрасно. Лучше будет сойти за компанию бурятов, которые у охранника пройдут по категории «человек», и не получить придирки к группе. О том, как цепляются к туристам в Кремле, ходили отдельные легенды.

— Такая красотка — и почему одна? — Уэно все-таки привлекала взгляды.

— Не одна, а много, — строго ответила она по-русски.

— Туристо — облико морале! — не смутился приставучий мужик, по-хозяйски кладя ладонь ей на плечо. Уэно стряхнула пальцы с белой блузки.

— Запачкаешь.

Лисий морок покатился на агрессора. Большая годзилла держала его за шкирку и усердно макала в Москву-реку, не снабдив костюмом химзащиты. Мужик хватал воздух ртом. Галлюцинация закончилась. Где-то вдалеке послышался рев кайдзю. Чистые штаны пришли к негодность. Охота приставать к туристкам улетучилась.

Я подошел с билетами, заинтересованно глядя в спину убегающему. В воздухе стоял странный запах.

— Что-то случилось?

— Похоже, кто-то слишком засмотрелся, — с хитрой улыбкой ответила лисица, опуская мою руку себе на талию.

— Твоя красота просто убийственна.

— Комплимент на семь баллов, но сегодня сойдет.

Кремль впечатлил еще больше Мавзолея. Томоко долго смотрела на Царь-пушку, пока я вслух переводил надпись на табличке.

— Что, реально ни разу не стреляли? — изумилась Уэно. — А на кой тогда ее обратно не переплавили? Столько бронзы перевели!

— Понимаете, здесь, в России, громадное тяготение ко всему самому-самому. Если уж построили такое, то очень жалко избавляться от великого достижения. Это позже уже создали и мортиру Маллета, и еще несколько дальнобойных орудий. Царь-пушка до сих пор в Книге рекордов Гиннесса как бомбарда с самым большим калибром в мире. Разумеется, по всему земному шарику с тех пор уже создали всякое и покрупнее, и поинтереснее… — я решил умолчать о межконтинентальном баллистическом ракетном комплексе «Воевода», он же «Сатана». — Но для шестнадцатого века это было очень круто.

Меня несколько печалило отсутствие в Москве большого этнографического музея, но ехать ради этого в Петербург лично я был не готов. Мои теплолюбивые японцы промерзли бы там до костей. Поэтому, обойдясь Оружейной палатой, мы отправились в сторону парка, где многообещающе завлекали ценами «каждое блюдо по 300 рублей».

— Только, я вас умоляю, не берите борщ, — я предостерегающе смотрел на друзей, залипших на странице «Супы». — Мы потом перед бабулей впятером не оправдаемся.

— Костик, а давай ты выберешь? — Уэно закрыла свой экземпляр меню и выжидательно смотрела на меня. — Реально, ты здесь ориентируешься лучше нас всех. Должно же быть что-то нейтральное?

Я побледнел. Остальные, увидев дурной пример, тоже прикрыли ламинированные странички и вопросительно беззастенчиво пырились. Ну, басурмане…

— Хорошо, но потом не жалуйтесь!

На парковую смотровую площадку в виде висящего петлей моста мы не то чтобы вкатывались, но в июле хорошо бы все-таки обедать поскромнее.

— Вау! — Томоко сразу взяла Уэно в охапку и пошла делать селфи на фоне Москвы, чтобы потом было что показать всем желающим.

— А вот там эта стопка небоскребов — это что? — Изаму принюхивался. От воды пахло машинным маслом и немного утками.

— Это Москва-сити, местное гнездо небоскребов. Они там кучкуются. В Сити находятся офисы и жилье, а также множество творческих студий и фотогеничных мест.

— Мы же туда не пойдем? — наивно спросил Кавагути.

Я прикинул, что для тех, кто видел Токио, в Сити вряд ли будет что-то интересное.

— Сегодня — нет.

Нас еще ждали Парк Горького и Воробьевы горы. Именно там, порядком находившись за день, мы смотрели, как за город закатывается солнце.

— Надо же, двенадцать часов на ногах, и ни разу не читал, — инугами не выглядел подавленным.

— Это потому что ты на улицу выполз в кои-то веки, — постарался я поддержать его.

Вечером придя домой, мы благословляли клуб домоводства. Главным, что мы оттуда вынесли, было золотое правило: держи дом в порядке, а запасы в доме. При переводе на русский звучало ужасающе криво. Вроде как «на Дону стоит крепость, а на крепости стоит Ярославна». За ужином парни делились впечатлениями, девушки сортировали фотографии на смартфоне, а я торчал на сайте ВДНХ. Кажется, оно одно было способно занять нас на весь день. А еще были Ботанический, Китай-город, Арбат, небольшие музеи и целая гора мест, милых туристам и знакомых русским людям.

Три дня в Москве пролетели моментально.

— А еще у нас принято оставлять еду тем, кто возвращается домой из отпуска, поездки, после какого-то долгого отсутствия, — рассказывал я о русских традициях. Мои японцы качали головами, смотря на гарнир, салаты, несколько бутылок кваса и тушеное мясо.

— Не, вы серьезно это едите? — Томоко не оценила гречку.

— Там вообще-то дохрена железа и белка, — обиделся я за свой любимый продукт.

— Ладно, я пересмотрю взгляды.

— А что еще у вас принято? — Изаму вспоминал всё, что прочитал в сказках. — Я что-то помню про баню, накормить и спать уложить.

— Ты байки о Бабе Яге с цивилизованным гостеприимством не путай, — я сразу решил расставить акценты, чтобы они не сболтнули это где попало. — Ее поведение — это единственное гостеприимство, которое мы знаем из сказок. А это не совсем то.

Я вкратце рассказал о всемогущей вещей старухе, хозяйке леса, повелительнице зверей и птиц. Она была неким пограничником, стоящим на страже ворот царства Смерти и провожающим души умерших в потусторонний мир. Одной костяной ногой она стояла в мире мертвых, пожертвовав ради этой элитной работы даже способностью нормально ходить. Более того, старуха была слепой.

В сказке она сначала должна была узнать героя по запаху и выяснить, что ему требуется. Потом она обеспечивает герою ритуальное омовение: топит баню и выпаривает его. Затем она пришедшего кормит ужином. Все помнят, почему нельзя есть в Стране желтых вод? Обрядовое угощение непозволительно живым, иначе они случайно могут попасть туда, куда им не надо. Однако герой, приходя в избушку на курьих ножках — которая вообще-то гроб — требует себе еды. Этим он показывает, что «покойницкой» пищи не боится, имея на нее право. Яга, зная, что только настоящий герой пройдет через испытание едой, чувствует, что он говорит искренне и является действительным героем, а не каким-нибудь самозванцем. После этого герой, поев у Яги, временно «умирает» для живых и тогда уже может попасть в иной мир, некое «тридесятое царство».

— Вот такова цена гостеприимства в русских сказках, — пояснял я для притихшей компании. — Не нужно путать легендарные обряды с обычной принятой здесь вежливостью, а то отправят вас в баню… Но о бане я уже дальше расскажу. Что о ней трепаться, если поблизости ее нет.

Раздался звонок в дверь. Вернулись Кирилл Алексеевич и Лера, отдохнувшие и с кучей баек. За очередным ужином, который накрывали уже мы, я задолбался переводить в обе стороны, но налаживание русско-японских отношений можно было отмечать как свершившийся факт для отдельно взятого семейства.

Поезд уходил с Казанского вокзала. Ехать было чуть больше двенадцати часов. Там нас ожидал Тильки-ахай, дальний родственник Елизаветы Патрикеевны, а проживал он в двух шагах от станции метро со звучным названием Яшьлек.

— Хо, гости дорогие приехали! Жаль, ненадолго! А я тебя еще совсем мелким конструктом помню! — Тильки проживал в одиночку и всегда был рад гостям. На кой ему была огромная по меркам Казани трехкомнатная квартира, никто не знал. Но как только кто-то из семьи был проездом в Татарстане, Тильки смертельно обижался, если шли не к нему. В этом что-то было.

Стол уже ломился к ужину. Я успел предупредить всех, что мы в гостях у светского мусульманина, поэтому никакой свинины, и он будет молиться по расписанию, чему не следует удивляться и даже смотреть. Однако же Тильки посадил всех за один стол, не разделяя женщин и мужчин. Нарядная скатерть была уставлена блюдами, где высились стопки кыстыбыев, пышки и пахлава, отдельную миску занимали неведомые мне мелкие печенья, муравейником торчал чак-чак, в середине царствовал плов («Сам готовил!»). Остальное пространство было буквально завалено свежими овощами. Все вымыли руки, познакомились с хозяином и набросились на еду.

— Дядя Тильки, а расскажи нам о Казани. Я переведу, — в моей тарелке закончился плов.

— Вы здесь ненадолго, однако за два дня что-нибудь да успеем, — старик всё это время принюхивался к Уэно. — Костя, переведи для начала это. Прекрасная дева, я не знаю, насколько этот вопрос уместен. У нас это спрашивают спокойно, и я надеюсь на понимание. Вы лиса?

Уэно моментально вспыхнула от знакомого слова, однако я всё равно в точности всё перевел.

— В моей культуре не принято это спрашивать открыто, однако в вопросе нет ничего страшного. Да, я лиса. У нас это называют кицунэ, — она выпустила четыре хвоста, которые упали сзади табуретки.

Дядя, выслушав перевод, сразу стал рассыпаться в комплиментах чудесным хвостам и показал свой: пышный и коричнево-рыжий, он служил гордостью для каждой сказочной лисы Евразии.

— Константин-кун, я попробую сама спросить. Дядя Тильки, — Уэно подбирала знакомые русские слова, — наши лисы имеют много хвостов. Если лиса стара, то у нее много хвостов. Вы старый, и у вас один хвост. Такая ситуация есть нормальна для ваших лис?

Дядя умилился услышанному и, вытерев глаза кончиком скатерти, постарался ответить наиболее понятно:

— Вы живете на островах. Мы живем на материке. Один хвост — это нормально для всех наших лис. На островах своя магия. У нас своя. Но мы хорошие лисы в любом случае.

Я запивал баурсаки душистым крепким чаем и заедал светлым медом, чувствуя, как меня растаскивает от усталости. Сдерживать ауру в транспорте было не проблематично, но утомительно, и двенадцать часов в поезде давали о себе знать. Кавагути, вслед за Уэно решив попрактиковать русский язык, старательно записывал в блокнот слово «эчпочмак». Томоко подсвечивала надкушенный чак-чак настольной лампой для зрелищной фотографии. Уэно лежала в большом кресле рядом со столом, медленно переваривая плов. Изаму прилип к книжной полке.

— Дядя Тильки, а здесь есть сказка про вас! — он нашел знакомое имя в сборнике татарских национальных сказок.

— Это, наверное, или «О лисе и Беш-Салкым-Бее», или «О Хаджи Тильки и правоверных пилигримах», — улыбнулся татарин. — Всё просто. В сказке любого лиса всегда зовут Тильки. Я по паспорту вообще-то Тильмиз. В переводе с татарского это что-то вроде ученика. Но раз ты лис, будь добр для своих называться более очевидно. Особенно смешно, когда в семье четыре мальчика, и все Тильки.

На следующий день дядя подсуетился, и у дома был припаркован арендованный минивэн. Я понятия не имел, куда нас повезут, полностью доверившись старику, который провел в Татарстане всю жизнь.

— Потому что в машину помельче мы не поместимся, — пояснил он. — А теперь размещайтесь и спите с миром. Нам в одну сторону двести километров.

— Это всё ещё Татарстан, не смущайтесь, — я понимал, что наши расстояния для японцев еще более мозголомны, чем язык. — Давайте и правда поспим, здесь со всех сторон степь, смотреть не на что.

Тильки только глянул на меня, одобрительно улыбнувшись.

Треть дороги осталась за спиной.

— Вот же нехорошие люди, — проворчал старый татарин, глядя в зеркало заднего вида на несколько черных внедорожников, которые от самой Казани висели на хвосте и отлипать не намеревались. — Я им уже и по-русски объяснял, и по-татарски повторил, и на немецкий перевел, а по-человечески все равно не понимают…

Пушистый хвост раздраженно махнул из стороны в сторону.

Некие агенты неназванной государственной структуры с открытыми ртами наблюдали, как минивэн внезапно раскопировался, сложился в одного огромного десептикона и с механическим воплем «смерть кожаным мешкам!» мягкими прыжками ускакал в бескрайнюю степь.

Больше их не тревожили.

— А старшему Кощею всё равно пожалуюсь, — сегодня Тильки был доволен собой. Ребята даже не проснулись.

Открыли глаза мы в Тадж-Махале. Исполинская белая мечеть, строгая и великолепная, притягивала взгляд и наводила на мысли о гигантоманах прошлого. На деле, конечно, это оказался Болгар, столица Волжской Булгарии. Девушки получили запашные юбки, головные платки и накидки на плечи, чтобы соответствовать месту.

— Колодец Габдрахмана — это еще одна достопримечательность, тесно связанная с принятием ислама, — вещал экскурсовод. Я быстро переводил. — Свое название памятник архитектуры получил по имени ученика пророка Мухаммеда. Существует легенда: дочь одного хана тяжело заболела, и правитель по всей земле разослал послов, чтобы те нашли человека, согласного излечить девушку. Пришел Габдрахман, выслушал проблему, после чего нашел пригодное место и коснулся земли своим дорожным посохом. Забил источник. Когда ханская дочь испила из него воды, она избавилась от тяжелого недуга. Счастливый хан поговорил со своим окружением, и все они решили принять ислам, последователи которого могли творить такие великие дела. По сей день считается, что вода из этого источника обладает целебными свойствами.

Я шел, думая, как тяжело было бедняге Габдрахману. Даже если он был крутым врачом и мог использовать плацебо, ему все равно приходилось нелегко, ведь осматривать женщин было категорически запрещено. Даже если эта женщина больна смертельно, и осмотр поможет понять, в чем дело.

После возвращения из древнего города у нас еще осталось время покататься на метрополитене, оценить вечернюю подсветку главной мечети и забежать в местную кулинарию за ужином. Кавагути увидел цены, вдохнул воздух и поплыл.

— Пожалуйста, можно мне остаться здесь жить?

— Кавагути-кун, — я полностью разделял его мнение, — нам нельзя. Нас еще ждет… много что ждет.

— А что в качестве сувениров привозят из Казани? — Томоко интересовало, как бы поделиться увиденным с семьей.

Я перевел вопрос дяде, пока нам паковали еду.

— Фигурки Зиланта, значки, татарская посуда прекрасно годится на сувениры, ложки тоже… Чай отличный, рекомендую, но нужно на упаковку смотреть: многое издалека, не из Татарстана, особенно травяные. И, да, самое главное, что от нас везут — это казылык. Посылками отправляют.

— Кто есть Зилант? И казылык? — недзуми занес карандаш над блокнотом. Его русский быстро прогрессировал за одни сутки, но местные названия, написанные на каждом углу, заставляли буксовать. Они для меня-то были трудны.

— Татарский дракон и конская колбаса, — улыбнулся дядька.

Завтра был еще один день, за который нужно было успеть оббежать всю Казань и съесть коня. Чутье мне подсказывало, что с обоими пунктами проблем не будет.