Старшая школа Йокай 2

Глава 16

— Сестрица Ида, помнишь, я тебе рассказывала, что у меня внучок родился? Седьмой сын седьмого сына получился, — делилась Морана. — Как будто вчера всё произошло, а тут уже, гляди-ка, шестнадцать годочков.

— Да, Моронька, — вспомнила Идзанами. — У вас же там сплошные девки.

— Ну так вот, — продолжала славянка, — пришла ему пора невесту искать. Его Марьюшка вчера вывела в чисто поле, ну и пустили они белую стрелу, чтобы по всем традициям суженую поискать.

— Я помню ваши оружейные замашки, — начала недоумевать Идзанами, — но я здесь при чем?

— Да, судя по гаданиям, стрелка-то наша у вас, — хитро улыбнулась Морана. — Под Токио, в Сайтаме.

— Вот блин, — Идзанами начала перебирать в голове всех детишек, живущих в этом регионе. — Я чем-то помочь могу?

— Особо ничем, наверное, но я же должна поставить тебя в известность, что внучок в твою сторону двигается. Увидишь нечисть не с черными волосами — не пугайся, возможно, это мой. Не то чтобы ему присмотр был нужен, но если вдруг будут мысли, чего это стреле ближе не летелось — ты не стесняйся, сообщай.

Кицуки Ичика нервничала, что было немудрено. Она только-только поступила в школу и окончила первую учебную четверть — а на нее уже рухнуло огромное количество волнений и общественной работы, недоставало еще окончательно перестать спать. На такого рода собрании Ичика была впервые. Вызов в Страну желтых вод в конце лета выглядел как «быстро все войска на смотр». Великая матерь не злоупотребляла чужим вниманием. Значит, и в этот раз собирает всех шинигами не лекции слушать. Множество приглашенных в официальных черных кимоно собрались в огромном церемониальном зале и негромко переговаривались между собой, пока позволяло время.

— Пойдем, — раздался тихий голос Кицуки Миямото, и Казуя с Ичикой проследовали за главой клана на свои места.

— Кицуки-сан, давно не виделись, — с поклоном поприветствовали их соседи.

— Хаято-сан, давно не виделись, — поприветствовал он пару. Хаято Синдзи и Хаято Хината, шинигами из храма по соседству с Сайтамой.

В отличие от большинства шинигами, эти двое являлись мужем и женой.

— Казуя-кун, Ичика-тян, привет, — дружелюбно улыбнулась Хината.

— Здравствуйте, Хината-сан, — хором ответили юные шинигами, поклонившись сэмпаю.

— Не в курсе, в честь чего собрание? — тем временем обратился Миямото к Синдзи.

— Приказ Идзанами-ками-сама, — пожал тот плечами.

Постепенно разговоры затихали. Шинигами — боги смерти, но, что иронично, Богиней Смерти называли только одну.

Все тут же опустились в глубочайшем поклоне, стоило за ширмой появиться высокому силуэту.

— Поднимите головы.

Не просьба, не приказ, но повеление их госпожи, которому никто не смог бы противиться, даже если бы возникло такое желание.

А потом случилось неожиданное. Силуэт начал двигаться и выплыл из-за ширмы.

Идзанами-но-ками была одета подобно остальным. На ней было черное официальное кимоно томэсодэ, украшенное по подолу узором в виде виноградной лозы. Статная, с выбеленным лицом, источающая теплые волны спокойной силы. Прихотливая прическа, украшенная россыпью декоративных шпилек. При каждом движении подвески на шпильках раскачивались и тихо гипнотически позванивали.

— Благодарю собравшихся за посещение Страны желтых вод. Все вы занимаетесь благими делами, поддерживая хрупкий баланс между мирами живых и неживых. Те, кто поставлен заботиться о мире живых, не так хорошо выполняют свою работу…

Она говорила абсолютно очевидные вещи. Шинигами дружно молчали, делая непроницаемые лица. Темой выступления были последние новости: в пределах Токио отмечалось несколько возросшее число мононокэ, поэтому всем подразделениям предписывалось усилить бдительность и обнаружить источник аномалии. Не то чтобы мононокэ вообще представляли проблему, и ради такого точно не стоило собирать всех-всех-всех. Это Ичика отчетливо читала в позе, в которой застыл ее отец, внимательно слушавший выступление великой Идзанами. Молодая шинигами могла поклясться, что это мнение разделили бы многие.

В процессе речи богиня шагала вдоль рядов и в какой-то момент встала напротив Кицуки и Хаято. Четыре подушки на татами. Одна из них свободная.

Шинигами от каждого храма должны были занимать места согласно их территориальному распределению. Если уж клан получал приглашение, он был обязан явиться в полном составе, поэтому места подготавливались для всех членов семьи.

Подушка рядом с Кицуки Миямото пустовала. Тому, конечно, была причина.

Отмечались и другие незанятые места. Порой старые, ставшие слишком древними шинигами уходили на покой, или пришедшее им на смену поколение оказывалось недостаточно сильным.

В случае семьи Кицуки, к сожалению, все было намного сложнее.

— Идзанами-ками-сама? — осмелилась спросить Хината, когда поняла, что богиня задержала на ней взгляд.

— Нет, ничего, — качнула головой ками и посмотрела на Ичику.

Той показалось, что на ее плечи упала гора, столь тяжким было концентрированное внимание старшего божества. Казалось, это длилось вечность, на деле прошло чуть больше секунды.

— Ну и что это было? — недоуменно высказался Хаято Синдзи, когда собрание завершилось.

— Если анализировать услышанное, нам необходимо усилить бдительность.

— То есть, по сути, нам накрутили хвост, — грустно отозвалась Хината.

— Похоже на то. Ну, раз мы можем работать лучше, давайте работать лучше, — подытожил Миямото.

Идзанами, оставшись одна, подвела итог наблюдениям, разговаривая сама с собой.

— Породниться — хорошо, конечно, но вот с достойными партиями… Хината еще ничего, высокая дева, сильная, да она ж замужем. И благословила сама же. Кицуки Ичика… будут смотреться вместе, как куколка и скелет — ками на смех…

Великая матерь поморщилась.

— Неужели сестрица ошиблась? Хотя…

В голову пришел один невероятный вариант.

— Да нет, не может быть…

Узнав, что младший Кощей собирается в Японию искать себе невесту и по этому поводу уже изучает японский язык, Идзанами-ками-сама вполне здраво рассудила: для такого парня самая подходящая партия по-любому должна быть из клана шинигами. Назначив внеочередное собрание, Великая матерь намеревалась провести смотр всего состава. Попутное разглядывание девушек, женщин и даже бабушек (какая разница, все выглядят как конфетки!), годящихся в жены дорогого внучатого племянника, ровным счетом ничего не дало. Всех изучила, всеми осталась недовольна.

Пустое место рядом с Кицуки Миямото… для памяти божества это было словно вчера. Страхи и вера людей породили существо, которое грозило сравниться по силе с хтоническими чудовищами и злыми ками. Лишь одна шинигами решилась пожертвовать своим бессмертием, чтобы остановить надвигающееся безумие. Но Великая Печать требовала больше, и что если этого оказалось мало?

Если догадка небеспочвенна — будет очень, очень интересно посмотреть, как Кощей сможет сладить с такой задачей, что подкинуло ему мироздание.

Если токи энергии в Стране желтых вод были понятны и очевидны для Идзанами, то вот идеи и выверты Нави…

Здесь ничто не могло быть определенным.

Акаги Ёсиро сидел перед столом в своей комнате. На его молодом лице застыло какое-то странное выражение: не то отвращение, не то просто сильная усталость. Каникулы, блин. Погулял, блин. Отдохнул. Уроки поделал. Молодец.

Виной его состояния была утренняя встреча парней третьего года обучения. Разговор выдался неприятным.

— Казуя-сан, вы же прекрасно понимаете. Политика не может не отражаться на школьном сообществе. От этого мы никуда не уйдем.

Горо Кадзэ разговаривал, сидя на скамейке, но не вольготно развалившись, а подчеркнуто официально выпрямив спину. Ёсиро каждый раз внутренне чуть холодел, смотря на него. Даже зная, что пауки-цутигумо всегда были опаснейшими соперниками, и внимательно раздумывая над каждым своим словом, произнесенным вслух, карасу тэнгу… опасался, что ли?

Да, он немного боялся Горо Кадзэ. Хотя и ничего не чувствовал к обычным паукам. Ладно бы это можно было объяснить фобией. Но нет…

— Ёсиро-кун, а ты что думаешь? Влияет ли школьная популярность на общественные настроения в пределах отдельно взятого учебного заведения настолько, как утверждает Кадзэ-кун? — Кицуки Казуя, которому даже в официальном костюме не было жарко, обернулся к тэнгу.

— Я думаю, не просто влияет, а прямо воздействует, — Ёсиро старался не болтать без нужды. — Клан Кицуки создал школу, чтобы интегрировать йокаев в общество, и двадцать лет пропагандирует либерализм. Каждое действие не может не порождать противодействие.

— Я вас услышал, — Казуя не изменился в лице. Разговор подходил к концу. — Мне пора. Спасибо, что заглянули.

— Доброго дня, Кицуки-сан, — отозвался паук. — Ёсиро-кун, пройдемся?

Компания цутигумо была не особо приятна. Однако могущество этого старого клана в действительности превышало и власть Акаги, и их влияние на общественное мнение. Отказаться вариантов не было.

— Ты же понимаешь, что как только мы выпустимся, кто-то должен продолжать гнуть линии? — Горо Кадзэ моментально растерял официоз и стал высокомерно-дружественным.

— Разумеется. У меня есть младшие братья, пусть у них голова болит, — попытался съехать с темы тэнгу.

— Если сейчас потерять влияние на тех, кто в школе первый год, то старые кланы однозначно перестанут контролировать ситуацию, — рассуждал паук.

— Но есть еще средняя школа, — попытался протестовать Ёсиро.

— Если бы от нее еще хоть что-то зависело, — усмехнулся Кадзэ. — Мне на перекрестке налево.

— Мне прямо.

— Тогда до встречи.

— До встречи, — Ёсиро пытался скрыть облегчение. Вроде бы получилось.

Придя домой и первым делом смыв с себя липкое ощущение невероятной гадливости, он заперся в комнате и отключил всю технику. Нужно было подумать.

Если паук Кадзэ прав, то старые кланы стремительно продалбывали все доступные полимеры. Влияние шинигами, держащих школу, трудно было переоценить. Весь этот либерализм, который они долго и старательно насаждали, постепенно отравлял молодые умы. Представители семей, не склонных к сотрудничеству и уверенных, что люди занимают катастрофически много места, будто бы уделяли слишком мало внимания популяризации своих точек зрения.

Выглядело уныло. Вот встал ты к плите, будучи великим кулинаром. Отгрохал рамен, кучу шашлычков, разносолы и три коробки пирожных напоследок. Сел за стол, саке открыл, а гостей-то позвать и забыл.

Откуда молодежь будет знать, что они выше по праву происхождения, что они лучше и сильнее по сравнению с хомо сапиенс, если им об этом никто не скажет?

Вот и сидишь ты, представитель старого клана, перед накрытым столом. Грустно лакаешь саке в одиночку. И никто не знает, насколько ты на самом деле крут. Потому что кое-кто существенно недооценил экстремальную важность просвещения и пропаганды.

Старики торчат в своих кулуарах, воспитание подрастающих йокаев делегировали двести лет назад. Образование тоже делегировали, у всех школы, у всех воспитатели, всем не до молодняка. Передача ценностей заржавела как процесс.

Ёсиро побурчал на знакомую тему. Вроде попустило.

Оставалась диспозиция. Он достал шахматную доску, чтобы визуализировать происходящее.

Белыми поставил фракцию старых кланов. Черными — «демократов», чтоб их в чане с говном утопило. Жаль, коричневых фигур не завезли.

Как-то надо было обозначить имеющиеся проблемы…

Он достал набор го и придирчиво осмотрел фишечку. Годится.

Посреди доски появился камушек. Пусть это будет клан Горо и его единственный отпрыск.

Еще одно смущало…

Второй камушек.

Мда…

Кощеев Константин. Причем сам по себе, без семьи за спиной. Акаги Ёсиро хорошо знал, что эта самая семья есть, и поддержка ее сильна. Однако парень со всеми своими проблемами справлялся в одиночку.

Камушек-Горо остался посреди доски. Его позиция была неизвестна. Кадзэ, гаденыш, умудрялся болтать буквально на любые темы, но не выдавал при этом ни единой оценки. Возможно, преследовал какие-то свои цели. Цутигумо были едва ли не самыми закрытыми семьями. О них не удавалось выведать вообще ничего.

Камушек-Кощеев отправился к коричневым… тьфу, черным.

Три долбаных года он, Акаги, гнул свою линию, если пользоваться выражением паукана. Финал выброшен в утиль. Эта партия, которую он так старательно играл, условно слита. Не бездарно, просто Кицуки Казуя — слишком сильный соперник. Если даже братья Акаги продолжат семейную традицию аккуратной пропаганды среди учащихся, скорее всего, следующий год тоже будет проигран — на место Казуи, которому пора выпускаться, встанет Ичика. Такую фигуру уравновесить нечем. Казухиро Курода, помнится, на все намеки и даже на открытое предложение поучаствовать в таком полезном деле формирования общественного мнения продемонстрировал, насколько всё это его не касается. Мол, камаитачи я, взятки с меня гладки, мое дело маленькое.

Белый ферзь аккуратно перекочевал к стану черных фигур и встал рядом с камушком. Хорошо бы в качестве подобной фигуры поставить Кощеева. Абсолютно неясно, как русскому удалось подмять под себя Айсонаку Уэно. Наверное, на кицунэ зря сделали ставку. Да, ее влияние в театральном клубе неоспоримо. Но если возлагать надежды на ее возвращение, то обратно затаскивать к белым придется уже две фигуры. А это больше, чем одна. Без Кощеева она с места не двинется. А ведь здравомыслящая баба была.

Ёсиро отпил воды. Голова начинала болеть. Продолжать партию было необходимо. Но проигрывать два поколения подряд уже нельзя, слишком высока цена. В этом случае школа окончательно перейдет под контроль и влияние новых йокаев, которые радостно интегрируют всех в человеческое общество и будут абсолютно довольны этим непритязательным счастьем бегать у людей на посылках.

«Идзанами-ками-сама, это ж какой херней я вынужден забивать башку вместо того, чтобы медитировать в горах и постигать дзен».

Бай Гуан склонилась над крупным блокнотом, куда законспектировала итоги майской драки шинигами и новорожденной дзиндзя-химэ. Наконец-то у нее появилась идея. И идея была хороша.

Однозначно нужно было еще поработать в этом направлении. Например, если печати, сдерживающие неведомую хтонь, располагались на территории клана Кицуки, это одно. Уравновешиваем конкретных шинигами специально рожденными аякаси, и пока они друг с другом грызутся, быстро ломаем заклятия, клац-клац, и готово, пусть всё рушится и взрывается на здоровье, когда рухнет главная печать. А если окажется, что они были умнее и разбросали опоры еще где-нибудь? Как вообще предлагается выставлять боевую силу, если не знаешь, с чем имеешь дело?

Пока что Бай Гуан могла позволить себе разве что представить достойного противника для самих Кицуки. И план был отличным. С чего бы эти ребята так дружно обзавелись вишневыми посохами? Должна же быть причина, по которой они все так неравнодушны к сакурам?

Время свериться с литературой по этому вопросу. Вообще какой шанс, что в Японии живет то, что ей, лисице, требуется?

Повезло, повезло…

«Кодама — сильный йокай, воплощённая душа дерева. Жизненная сила тесно связана с жизнью их дерева, и если умрет один из них, другой также не сможет жить, — Бай Гуан водила пальцем по строкам. — Они, по легендам, несут ответственность за рождение эха. Увидеть кодаму очень сложно. Проще услышать ее: как правило, в месте проживания кодамы эхо будет возвращаться немного позже, чем обычно».

Кажется, идея подходит. Такой йокай точно займет всю семью Кицуки уверенно и надолго. Бай Гуан уткнулась обратно в книгу.

«Внешность кодамы — тусклый светящийся шар, мерцающий вдали. Считается, что если сделать зарубку на очень старом дереве, то она может начать кровоточить. Это будет вернейшим признаком наличия в нём духа. При нахождении подобного дерева его отмечают священной веревкой симэнава».

Дальше наталкивало на размышления, но было не по делу.

«Вырубка деревьев с кодамой считается тяжким преступлением, в результате совершения которого человек навлекает на себя очень сильное проклятие. При массовой вырубке священных деревьев гнев кодамы может обратить в руины даже самое процветающее общество».

Отлично, так оно еще и способно стать мононокэ? Половина проблемы была бы решена.

Следующий же абзац заставил ее скрипнуть зубами:

«Духи леса очень миролюбивы и никогда не проявляют агрессии».

Хули-цзин вскочила и начала расхаживать по комнате, заложив руки за спину.

Она слабо понимала, как иметь дело с такими йокаями.

На неизвестно каком по счету круге ее взгляд зацепился за наконечник белой стрелы. Пришедшая в голову мысль заставила хищно улыбнуться. Кажется, карасу-кун жаловался на недостаток влияния в школе? Что ж, если все получится, то сердце шинигами-куна будет пронзено насквозь, и ему станет не до школьных дел.