Стальная сеть

Глава 21

Взял я у буфетчика газетный кулёк с булками, у Кузьмы на ресепшене пакет забрал — для шефа. Кулёк газетный в карман сунул, попугая Микки подхватил подмышку. И рысью двинулся из участка. Хватит чаи гонять — тут такие дела открываются, только держись.

Сначала метнулся на благотворительный вечер. Там Бургачёв со своей пассией должны быть. Девица Елизавета Ивановна, дама сердца моего начальника, благотворительность уж очень любит. Значит, про неё там все знают, и многое рассказать могут. Главное — Рыбак, но если я прав, то никуда он не денется. В коме лежит, беспомощный как младенец. А вопрос с динамитом надо прояснить.

Благотворительный вечер, как в газете написано, в доме купца Васильева происходит. Туда я и отправился.

Зашёл в дом, а там концерт с фуршетом.

Девчонки приютские в фартучках и серых платьишках поют хором. Что-то трогательное. Поют, стараются. Мальчишки разного возраста, но больше мелкие, поделки всякие показывают. Ну такое. Кто ложки вырезает, кто табуретки мастерит. Это вам не модель вездехода на атомном ходу. Но тоже дело полезное.

По залу дамы платьями шуршат, солидные. Купчихи и дворянки. Сразу видно, при деньгах. Сироткам помогают. Среди дам девчонки приютские шныряют, с коробочками в руках. Подходят к дамам, приседают — типа кланяются, и денег просят. Помогите, кто чем можете, короче.

Я зашёл, принялся своего начальника с Лизаветой Ивановной высматривать. Нет, не видать. Стал про девицу Лизавету расспрашивать — ничего толком не узнал. Все одно и то же твердят: «Ах, ах, Елизавета Ивановна такая милая, такая щедрая!»

Да тут ещё хор девочек-сироток новую песню затянул, такую жалостную, хоть беги.

Направился я к мальцам с их резными ложками, чтобы дать им медяков на конфеты.

Тут ко мне одна дамочка подкралась, пока я озирался, и говорит:

— Здравствуйте, господин полицейский.

Я к ней повернулся, она ахнула.

— О, это ты!

Молчу, не знаю, что сказать. Первый раз её вижу. А дамочка руками взмахнула, видно — хочет обнять, да не решается.

— Митенька, как вырос! Похорошел как!

— Э-э... — блин, кто это?

— Не смущайся, Митенька, понимаю, ты на службе. Ну так мы не чужие. Зашёл вспомнить своих воспитательниц? Как это мило!

Тут до меня дошло. Я же, то есть Димка Найдёнов — приютский. А это дамочка из приюта. Может, воспитательница, а может, сама директорша. Вот нарвался...

— Да вот, — говорю, — зашёл.

Блин, как её зовут-то?

Но повезло — дамочка трещит без умолку. Мне и говорить ничего не пришлось.

— Как я рада, Митенька, что ты выучился, службу приличную нашёл. Уж как мы за тебя переживали! Ты был самым милым мальчиком. Такой умненький, способный. Шалил, конечно. Наш дворник до сих пор тебя вспоминает. Как кто набедокурит, говорит: эх вы, мелочь! Вот Митька шалил — не вам чета!

Да уж, приятно, когда о тебе помнят... Даже этот неведомый мне дворник. Лишь бы дамочка вопросы не начала задавать, а то проколюсь ведь.

— Мне бы Елизавету Ивановну увидеть, — говорю. — Она с поручиком Бургачёвым здесь должна быть.

Дамочка руками всплеснула:

— Так вы разминулись! Ушли они. Торопились очень. А Елизавета Ивановна очень щедрая барышня. Всегда помогает, всегда.

— Давно ушли?

— Да не очень. Хочешь сделать взнос в пользу сироток, Митенька? — и глазками так умильно моргает. — В память о нашем приюте.

Достал я деньги.

Хорошо, мне на выходе из полицейского участка бухгалтер встретился. Зарплату выдал.

Я к выходу шёл, а бухгалтер мне навстречу. Пожилой такой, худой, и пенсне на носу. «Вас-то мне и надо, господин Найдёнов!»

Отвёл в уголок, и давай деньги отсчитывать. Сначала бумажку сунул подписать, потом зарплату выдал. Говорит: «Стыдно, господин стажёр, от меня бегать! У меня ножки стариковские, тяжко за вами гоняться. Можно подумать, вам жалованье ни к чему».

Я ему: а почему стажёр? «Ну как же, — старикан отвечает, — по ведомости за квартал вы пока стажёр, такое и жалованье. Как бумаги на чин новый придут, так и получите». Взял я зарплату свою и убежал. Не говорить же, что меня бизнесмен Алексеев хорошо обеспечил.

Дал я этой даме денег, она аж прослезилась.

— Ах, Митенька, не зря, не зря за тебя попечители радели. Не зря средства вкладывали!

— Попечители? — говорю. Странно.

— Ну конечно. Надеюсь, ты не забыл Ивана Витальевича поблагодарить? Он тебе обучение оплатил, рекомендации выдал, чтобы в университет взяли. Без рекомендации тяжко бывает.

Это что же — полицмейстер, он же Рыбак, — мой покровитель? Обучение оплатил, рекомендации выдал... А я не в теме вообще. Вот он и зол на меня. Никакой благодарности от студента Найдёнова. Одни проблемы.

Вот почему он это сделал?

Прекрасная эльвийка тут недавно намекнула, что отец мой не простой человек. И Рыбака выдавать отказалась, хотя я давил. Блин! Да ладно! Такое только в сериалах бывает. Люк, я твой отец! Переходи на тёмную сторону, у нас печеньки...

Вышел я из дома в обалдении. Постоял на крыльце, взял себя в руки, и к дому полицмейстера двинул. Как говорится: ввяжемся в драку, а там как пойдёт.

***

Не зря я торопился — всех на месте застал. И Бургачёв там уже со своей дамой сердца, и мой шеф, и сам его высокородие господин полицмейстер собственной персоной. Только в горизонтальном положении, на кровати. Пропустили меня в дом полицмейстера без вопросов. Показал пакет с бумагами и вошёл.

Дом у его высокородия Ивана Витальевича не сказать чтобы большой, но солидный, каменный. Внутри пирогами пахнет, вкусно так. Аж слюнки потекли. Обстановка старомодная, не то что у бизнесмена Алексеева или губернатора. Как видно, Иван Витальевич человек старой закалки. Всяких новомодных штучек не любит.

Прошёл я в гостиную, там стол накрыт. На белой скатерти самовар здоровенный, весь в медалях, сверкает. Выпечка всякая, на любой вкус. Горка сахара кусками. Возле сахарницы щипцы специальные, чтобы этот сахар щемить и пить чай вприкуску. У всех в чашках налито, аромат обалденный.

За столом вся компания сидит: поручик Бургачёв, его подружка Елизавета, и мой шеф — Викентий Васильевич. Напротив поручика, в одиночестве, сидит репортёр из газеты. Знакомый — тот самый Иванищев, полицейский агент. Весь прилизанный, чистенький, прямо пай-мальчик. У стенки фотоаппарат на ножках приткнулся. Как видно, для новостей в газету приготовили.

Все чай пьют, с пирогами. Во главе стола, рядом с шефом, дама. Немолодая, но выглядит симпатично. И одета хорошо. Сразу видно — хозяйка.

Вошёл я, доложился: так и так, офицер Найдёнов принёс пакет из участка.

— Проходите, молодой человек! — говорит хозяйка. — Выпейте чаю. Мы здесь просто, по-домашнему.

Шеф мой пакет взял, на стол положил. А девица Елизавета меня увидела, так из-за стола и вскочила. Подбежала ко мне:

— Ах, какой милашка! Какая прелесть! — и к моему попугаю Микки руки тянет.

Микки клювом щёлкнул, девица взвизгнула.

— Ах, что за птица! Можно его подержать?

— Это попугай, — говорю. Ну вот как поручик эту Лизавету выдерживает? У неё голос двести децибел по шкале Рихтера. — Зовут Микеша. Питается орехами.

— Ой, какое чудо! — девица руку протянула, я попугая подпихнул — иди, не бойся.

Микки ей на руку перебрался. Головой завертел, да как каркнет.

— Ка-ккар! Аррр! Архх!

Видно, сказать что-то хочет, да не получается. Вот блин, подарочек... Был гоблин, стал птиц бестолковый.

Девица захохотала, к столу обернулась. Взяла кусок сахара, дала на ладошке. Микки глянул на сахар, цапнул его. Хрусть — и нету.

Мой шеф нахмурился, говорит:

— Идите за мной, Найдёнов.

Со стула встал, на трость опёрся — видно, ранение донимает — и к двери. За гостиной кабинет оказался, за кабинетом — спальня. В спальне на широкой кровати Иван Витальевич, полицмейстер, лежит. Глаза закрыты, сам в пижаме, одеялом укрытый.

Остановился шеф возле кровати, на полицмейстера посмотрел. Будто ждёт, что тот очнётся. Не дождался, головой покачал, и ко мне:

— Докладывайте, Дмитрий Александрович.

Доложил я ему, что делал. А про то, как меня бизнесмен договором зацепил, да про магию всякую не сказал. Незачем начальству знать такое.

— Хочу ещё раз на карьер съездить, — говорю. — Что-то нечисто там. Управляющий уж очень подозрительный. Бумаги с виду в порядке, но глаза у него бегают. Боится чего-то. Я его к хозяину — Алексееву, отвёз по дороге для отчёта, под его ответственность. Да вот душа у меня неспокойна. Ещё хочу тело бухгалтера Семёна в морге осмотреть как следует. Экспертизу провести на предмет насильственной смерти.

— Основания? — резко спросил шеф. — Семён, говоришь, чахотошный? Скажет эксперт, что от чахотки умер, и всё на том.

Ну вот как сказать, что я видел? Как призрак бухгалтера бумаги подчищал, да ещё кто-то за спиной у него был. Мне это мой котя Талисман показал — тоже призрак.

— Сомневаюсь я, — отвечаю, — в естественной смерти. Уж очень вовремя помер бухгалтер. Если бы ещё магическую экспертизу провести, совсем хорошо будет.

Шеф на меня глаза выпучил. Говорит:

— Да ты умом рехнулся, стажёр.

— Ну почему, как бы хорошо было!

Вздохнул он, так тяжело, словами не передать.

— Эх-х, Найдёнов... Ещё бы не хорошо-то! Нельзя... нельзя. На магию полный запрет. Самому обидно — всякие кондитеры, ювелиры, девки гулящие амулеты имеют, и всяко ими пользуются. А нам для дела — шиш! Но так уж повелось, не нам решать. Ладно, докладывай дальше.

— Есть у меня наводка, — говорю. — На днях проверю. Собирается в городе тайное общество. Агент мне адресок подкинул. Да ещё хочу в паровозное депо сходить. Мне Бургачёв сказал, что сам проверит, но...

— А что инороды виновны, ты не веришь? — спрашивает шеф.

— Честно говоря — нет.

Сморщился он, как будто лимон пожевал. Говорит нехотя:

— Да и я сомневаюсь. Но вот какое дело... Инороды уж очень к делу пришлись. Много их стало, людишек от работы теснят. Да и проще с ними. Собрал, да в поле — землю пахать. Всем хорошо, губернии — прибыль.

— Так зачем вы мне истинных виновников искать велели? — спрашиваю. — Раз так хорошо всем?

— Потому что огонь не затушили! — рыкнул шеф. — Где-то тлеет, того гляди — бахнет! Вот тут и полетят наши головы. А пуще всего — разорение. Мы ведь на волоске висим, стажёр. Ещё один взрыв, ещё одна смерть — государю доклад на стол. Всё. Чрезвычайное положение, губерния закрыта. Нагонят солдат, и будет тишь да гладь. Ни торговли, ничего. Только расти начали, только от зерна к фабрикам повернулись. Ветку для поездов от нас хотели дальше тянуть. Твой покойничек Филинов заводишко строил, фабрику держал. Хотел вагоны делать, шпалы на лесопилке своей пилить. Не хуже иностранных. А у нас пути взорвали. Ни шпал, ни вагонов. Эх!..

Смотрю — разволновался шеф, покраснел даже.

— А что, — спрашиваю, — зарубежные поезда лучше наших?

Он отмахнулся. Повернулся тяжело, на стул уселся. Ногу вытянул, трость свою прислонил, колено растирать начал.

— Наших считай что нет, — сказал. — Которые есть, только между столицами ходят. Да что теперь... Коли нашу сторону закроют, только по реке и будем сплавляться. Для зерна хватит.

Он потёр ногу, сморщился.

— Хватит болтать. Что с тем бандитом, Рыбаком? Узнал что?

Я замялся. Посмотрел на полицмейстера. Мой шеф на меня, на него глянул, брови поднял:

— Ну?

— Есть у меня кое-что, — отвечаю, осторожно так. — Есть свидетель. Но говорить не хочет. Пока одни подозрения.

— Тащи сюда, язык развяжем, — отрубил шеф.

— Нет, не развяжем. Она не... — хотел я сказать, что хозяйка борделя нам не по зубам. Да не смог. Рот открыл, а слова не выходят. Прямо как попугай Микки. Да что такое?

— Она? — шеф поморщился. — Мы дамочек тоже крутить умеем. Молод ты ещё, Найдёнов.

— Она... дамочка эта ещё с прошлого дела у меня в подозрении, — прокашлялся я, вроде отпустило. — С той, эльвийской девушкой.

— Ты о проститутке, что ли? Дело закрыто.

— Как закрыто?

— А так, закрыто, — отрезал шеф. — Я уже бумаги в столицу отослал. Виновные признались.

— Как признались?!

— Что ты заладил: как, как? — зло сказал шеф. — Матвей, бывший офицер, что у Филинова служил, признался в преступном сговоре. Назвал твоего дружка по банде, полукровку Альфрида. Ещё гоблина описал, да они все на одно лицо. Так что твой дружок покойный туда же пришит, к делу.

— А жена Филинова? Вдова, то есть? — ну ничего себе. Матвей признался...

— Вдову Филинова признали помешанной. Причастна косвенно, будет в клинике до смерти. Хотя семья хлопочет — на поруки. Под домашний присмотр.

Вот так дела. Что-то мне вдову Филинова жалко стало. То муж ей изменял как хотел, то Матвей, любовник, убийцей оказался. Есть от чего кукухой поехать.

— Ну так что с Рыбаком? — спрашивает шеф. А сам смотрит, глаз не сводит.

Хотел я сказать, как вычислил полицмейстера. Как догадался, что он это. Вспомнил слова буфетчика: «Они ж на корабле служили. На флоте служба тяжкая. Их высокородие и ранен был, с тросточкой ныне ходят».

— Есть у меня подозрение, что он моряк, — отвечаю. Ох, засомневался я. До этого уверен был на все сто. А как до дела дошло, что сказать? Одни догадки.

Шеф усмехнулся.

— Потому что Рыбак, что ль? Я тоже моряк. Мы с Иваном Витальевичем вместе служили. На одном корабле. Тонули вместе. Летучих рыб жрали с голодухи.

Посмотрел я на него, и мурашки побежали. У шефа трость в руках — как буфетчик сказал. Вот про кого он? Про этого полицмейстера, что в кровати лежит, или про того, что на стуле сидит? Про старого или нового? Блин, вот попал... Может, это сам шеф? Тогда зачем он сам себя ищет? А затем — узнать, найдёт Найдёнов чего или нет. Не найдёт — дурак Найдёнов. Найдёт — так ему и надо...

Тут в дверь постучали. Елизавета Ивановна крикнула:

— Господа полицейские, пойдёмте к нам! Что вы всё о деле, да о деле! Больного замучили!

Шеф встал со стула, тяжело на трость опёрся, ответил:

— Идём, Лизанька. Батюшке вашему покой нужен.

Ко мне повернулся, сказал:

— Ищи, Найдёнов. Ищи. Свидетелей, доказательства ищи. А не это вот, пустое... Найдёшь — приходи.

И в дверь вышел.

А я стою, рот разинул. Елизавета Ивановна. А рядом на кровати лежит Иван Витальевич. Так это дочка полицмейстера. Может, Рыбака. А может, моего отца. Подозреваемая в краже динамита. Привет, сестрёнка.