— Ваше благородие! Ваше благородие!
Поднимаюсь на ноги. Полицейский, почему-то в красной шинели, помогает мне встать.
Озираюсь по сторонам. Кругом валяются обломки кирпича, среди обломков лежат люди. В воздухе дым, гарь, горло дерёт — не продохнуть.
Полицейский оставляет меня стоять, бежит к другому человеку.
Поморгал я, глаза протёр. В ушах звон, в глаза как песка насыпали. Пригляделся и понял, что шинель у полицейского красная от крови. Спереди красная, потому что он людей ворочает, на предмет наличия жизни.
Только что, вот прямо сейчас, губернатор со свитой вышли на перрон. Проводить высоких гостей обратно в столицу. Графа Бобруйского со свитой и высшего эльва. Куча дворян, чиновников в блестящих мундирах и строгих сюртуках.
Граф с эльвом забрались в вагон, паровоз загудел, со свистом выпустил клуб пара... И тут случился бабах. В одну секунду. Только что стоял паровоз, пускал дым — и вдруг взрыв. На месте поезда — огонь, дым, летят куски раскалённого металла. Земля трясётся, воздушная волна метёт всё, что движется...
Пошатался я, головой потряс, мне маленько полегчало. Смотрю, зам полицмейстера живой, башкой мотает. Буська, то есть Альвиния — эльфийская девушка — стоит на четвереньках возле меня, испугалась, глазами моргает. Но тоже живая.
Огляделся ещё, котёнка Талисмана поискал, но нигде не увидел. Но что ему сделается — призраку? Так что встряхнулся я и поспешил на перрон — глянуть, что там.
Вышел и увидел.
Поезд превратился в груду мусора.
Перрон вымело железной метлой. Кулак раскалённого воздуха, а вместе с ним осколки металла, обломки кирпича и дерева мигом вынесли вокзальную дверь, оконные рамы и всё, что попалось на пути.
Свита губернатора полегла на перроне. Здание вокзала превратилось в решето.
Мы с заместителем полицмейстера и его людьми задержались внутри. Не успели выйти на перрон вместе со всеми. Это нас и спасло. Оглушило, конечно, кого-то задело осколками. Я без царапинки вообще. Только в уши будто ваты натолкали и стены качаются.
На перроне уже уцелевшие полицейские — из тех, что внутри вокзала были — суетятся. Между ними мужики в чёрных тужурках — железнодорожники. Набежали, помогают. Сунулся я к ним, перетащил пару трупов, вижу — без меня обойдутся. А вот у поезда ещё нет никого. Да и зачем? И так ясно, что там живых не осталось.
Над путями клубы дыма поднимаются, гарь дерёт горло. Шпалы торчат обломанными спичками, рельсы в узлы скрутило, бочка паровоза валяется, вся покорёженная. Труба отдельно, колёса отдельно. Обугленные деревяшки трещат, по ним пламя скачет, жаром пышет. Кругом дымище, пыль, пепел, сажа и кровью пахнет.
Это мне Буська, то есть Альвиния сказала. Я по перрону бегу, она за мной, как привязанная, вприпрыжку.
— Кровь, — говорит. — Кровью пахнет. Нехорошо.
— Чего ж хорошего, — отвечаю. А сам между шпал прыгаю. Опасно, воздух как в печке, железяки шипят, раскалились.
— Плохая смерть. Злая.
— Злая? — говорю.
А сам присел возле рельса покорёженного и в куче обломков ковыряю. Подцепил и вытащил лоскуток. Тряпка от генеральского мундира. Была блестящая, стала грязная. Эх, прощайте, ваше сиятельство граф Бобруйский. Земля пухом.
— Злая смерть пахнет динамитом, — шепчет Альвиния. Присела рядом со мной, озирается, вздрагивает.
— Откуда знаешь, как динамит пахнет? — спрашиваю. Так, вот ещё лоскуток — орденская лента. Да, не повезло графу...
— Знаю, — Альвиния ко мне придвинулась, тоже на орден смотрит. — К нам в бордель много людей ходит. Деловые люди, с деньгами. У нас здесь карьер под боком, где камень добывают...
— И что? — орденская лента перемазана красным, как шинель у того полицейского. Сбоку обуглена. Ох, придётся его сиятельство по кускам собирать...
— Ты меня слушаешь? В карьерах динамит, чтобы камень взрывать. Здесь так же пахнет.
Тут до меня дошло. Не сразу — видать, по мозгам ударило мне.
— А!
— Да.
Покачал на ладони орденскую ленту. Жаль, пакетиков для улик нет, какие в кино показывают. Сейчас бы сюда бригаду криминалистов — все в балахонах, тут же машина специальная, медики носятся, пробы грунта берут, сразу на анализ волокут... эх! Нету. Крутись как хочешь.
А вот это интересно...
Подцепил пальцами, тащу. Нитка какая-то обугленная. Верёвочка, клочок верёвки.
Показал Альвинии:
— Ну-ка, нюхни.
А что, сейчас не тот момент, чтобы стесняться.
Девчонка понюхала, носик сморщила (красивый носик, между прочим). Говорит:
— Пахнет. Здесь всё пахнет... фу, гадость!
Похоже на фитиль от динамита, вот что это такое. Я такие на картинках видел. Улика!
Сжал я в кулаке ленту с орденом, заодно верёвочку найденную. Слышу — крик на перроне. Видать, кого-то живого нашли. Не всех поубивало взрывной волной.
Подошёл, смотрю — и правда. Губернатор лежит, стонет, трупами придавленный. Весь мундир в кровище, но дырок заметных нет и руки-ноги на месте. Повезло.
Тут же прекрасная эльвийка — эта вообще целёхонька. Наверное, магией спаслась. Амулет защитный, всё такое... Глава местной общины тоже с виду в порядке, но по голове, видать, прилетело. Поднялся, тело господина полицмейстера с себя стряхнул и стоит, глазами хлопает, будто впервые всех видит. Ну, он и раньше неадекватный был.
Эльвийка поднялась на ноги, юбку отряхнула, шапочку с вуалькой на место прицепила поплотней. Подол подобрала и вперёд — к поезду. Подошла, встала напротив искалеченного вагона итоже вроде как принюхивается.
— Где же ты? — бормочет. — Где ты?
Ой, похоже, эта тоже того... головой ударенная.
Не хотелось мне с ней болтать — после того, как она меня прикончить собиралась — но спросил:
— Кого-то потеряли, мадам?
Она обернулась и растерянно так:
— Альбикус... я его не чувствую. Его нет...
Точно! Ни кусочка эльфа не нашлось, а мы ведь искали.
— Может, он в самый эпицентр попал, — говорю. — Испарился без остатка. Вот и нету.
— Испарился? — она глазищи распахнула — удивилась. — Старший эльв не может испариться!
— А помереть он может? — спрашиваю.
Глянула эльвийка на меня. Поморгала. Потом ответила, гордо так:
— Тебе не понять.
Отвернулась и пошла обратно на перрон.
Ну да. Куда уж мне.
Пока мы с эльфийкой беседу вели, на вокзал примчалась пожарная бригада. Гнедые, как на подбор, кони проскакали через площадь, гремя подковами. Привезли воду в огромной бочке. Лихие мужики с топорами и баграми влетели на вокзал во главе с бригадиром. Эпическое зрелище!
Обломки вагонов обугленные кругом валяются. В воздухе клочья какие-то порхают, как чёрные бабочки с багряной каймой. Жар, дым, всё трещит и тлеет. Пожарные как налетели, давай всё подряд тушить.
Следом за пожарными карета скорой помощи подоспела. Понял я, почему скорую так называют. Она и есть карета. С красными крестами на дверцах. Из кареты медики поскакали, с чемоданчиками типа саквояж в руках. Санитары — хмурые мужики — носилки тащат.
Суета поднялась. Хорошо, я вовремя успел к поезду прибежать, хоть немного вокруг паровоза с вагонами поковырять. Набежали здоровенные мужики с топорами и баграми, всё затоптали. Что не затоптали — водой залили.
Хотел я вякнуть, что здесь место преступления, но куда там! Еле ноги унёс. Пожарным при исполнении глубоко наплевать, кто тут права качает. Хоть сам губернатор. На пожаре все равны.
Ухватил я пару обгорелых «бабочек», что в воздухе порхали, и убрался от места взрыва. Листки какие-то бумажные оказались. Сунул в карман — потом посмотрю.
А вокруг санитары туда-сюда с носилками бегают, раненых и убитых носят. Раненых в карету, убитых — на телегу складывают. Телега быстро заполнилась, а карета — не очень.
Губернатора пронесли первым. За ним уже других потащили, рангом пониже. Смотрю — полицмейстера несут, и не в телегу, а в карету. Живой, значит? На вид труп-трупом. Но санитарам виднее.
Заместителя полицмейстера, моего шефа, в носилки не уложили. Он навалился на плечо здорового полицейского, как на костыль, и стал распоряжаться. Кто из полиции легко раненый, кто ранен потяжелее, но на ногах — все забегали.
Меня заметил, к себе подозвал.
— Стажёр! — говорит, а сам морщится, дышит тяжело. — Быстро в участок. Найди Бургачёва. Ищите виновных, землю ройте, а найдите. Скажи Бургачёву — он теперь вместо меня. Ивана Витальевича нет уже.
— Живой он, — говорю. — Его в карету пронесли, где раненые.
Закашлялся шеф, сплюнул, слюна красная пополам с чёрным.
— Какое там живой. Мимо пронесли, сам видел — не жилец наш полицмейстер. И вот ещё что...
Тяжело вздохнул, глянул на меня покрасневшими глазами, сказал:
— Как до бумаг доберусь, напишу, чтобы тебя в чин произвели. Хватит в стажёрах болтаться. Заслужил. Всё, беги.
— Слушаюсь, ваше высокородие! — гаркнул я. Хрипло от волнения. Развернулся, и бегом с вокзала.