— А вот это мы не наденем. — Когда мама достала из спортивной сумки белый купальник, вроде бы слитный, но с декоративными разрезами в районе живота, Сергей тут же отсек вариант. Однако затем вдруг смущенно улыбнулся. — По крайней мере, не на людях…
Паша, наблюдающий за нелепой картиной, облегченно вздохнул, смахивая несуществующий пот со лба. Он только что ввалился домой с вымокшими насквозь кроссовками, и едва не попал под раздачу. Пришлось выкинуть две спортивные сумки с вещами для мамы, как колбасу обозленной собаке.
Трюк сработал, и татарка переключилась на шмотье: сумочки, шарфики, кошелечки, платья, ну и, конечно же, купальники в отпуск. Отцу из плотной груды вещей прилагалось лишь несколько пар-шортов, трусов, и моднячие китайские кроксы.
— МЫ не наденем, а Я очень даже. — Заворожено глядя на белый купальник, уже представляя, как он будет сидеть на ней, Карина грозно зыркнула на мужа. Такую вещь и не надеть? Да во всем Союзе ни у кого настолько изысканного купальника нет!
Олег и Марина в стороне могли лишь горько переглядываться. Сначала недружелюбная встреча, затем разрушение мечты, не самое приятное времяпровождение на даче, завистливая новость об отпуске, а теперь еще и домашний шопинг. Дерьмо на тарелке, в кисло-сладком соусе, вот что это такое. Супруги предпочли бы физические пытки, нежели переносить психологические издевательства со стороны родственничков. Они уже сто раз успели пожалеть, что вообще приехали в Горький.
— Зачем он тебе, чтобы другие мужики пялились? — Сергей, несмотря на то, что немного подтрухивал перед женой, не отступался от своего.
— А что? Пусть пялятся, они же не будут трогать меня. — Карина фыркнула, но в глубине души радовалась за ревность мужа.
С тех пор как вышла замуж, к ней много раз пытались подойти, познакомиться, но ни разу она даже не соизволила назвать свое имя. Чем гордилась, и чему научила бы дочь, если б такая была. К сожалению, у них лишь этот… в мокрых кроссовках.
— Взгляд, такое же явление с электромагнитной природой, как прикосновение. Хотя и отсутствует непосредственное взаимодействие сред, его можно назвать непрямым прикосновением. — Паша, успевший избавиться от Эир Максов вместе с почерневшими носками, нашелся возражением. А когда поймал уничижительный взгляд мамы, лишь усмехнулся, показывая, что сто давать килограммов ему не для красного словца. — Че?
Попытка напялить мамины домашние тапочки, привела к тому, что пальцы с треском вынырнули из распухшего носика.
— Ты что, на стороне отца? — С сузившимися глазами спросила Карина, как бы невзначай переводя взгляд на попорченную обувь.
Немой шантаж мог бы сработать в любой другой ситуации, но не в этой.
— Конечно я на стороне отца. — Выхватив из маминых рук похабную тряпку, Паша проклял себя за то, что осуществлял покупки не глядя на товар, лишь ориентируясь на размеры. — И когда будете разводиться из-за таких вот нарядов, точнее их последствий, я, само собой, останусь с ним. А тебя мы засудим, и сошлем обратно в степь, где ты будешь кошмарить европейцев, или чем там ваши занимаются.
Выхватив маленьким кулачком по плечу, Паша даже не поморщился, выпячивая грудь вперед. Времена тирании Ига прошли, настала его эпоха.
Отец со стороны благодарно улыбнулся, незаметно показывая большой палец. Сам он уже планировал уступить в данном споре.
Попав под раздачу, Карина обижено продолжила копаться в сумках. А когда дошла до самого дна, брезгливыми пальчиками вытащила красное кимоно. Внизу, под ним, лежали того же цвета шорты, и борцовки.
— А это что? — С сомнением оценивая массивный халат из грубой ткани, Карина попыталась мысленно примерить его на мужа, однако быстро покачала головой. Эта вещь точно Пашина.
— Самбовка. — Паша ответил без фальши, сжимая-разжимая пальцы на ногах. Кажется, мелкие тапочки не такие уж неудобные, если их немного доработать… — Я послезавтра на соревнования по самбо иду, это амуниция.
Забрав из рук мамы еще одну вещь, Паша скомкал кимоно, и кинул обратно в спортивную сумку, убедившись, что там, больше ничего для родителей нет.
— Соревнования? Какие соревнования? — Карина мгновенно насторожилась, услышав в одном слове нечто опасное, для ненаглядного сыночка. Пусть даже тот перешел отметку между человекообразными, и гориллоподобными.
— Мамуль, ты ждешь, что вместо подтверждения я передумаю, и скажу, что в действительности записался не на соревнования по самбо, а на гедонистический курс БДСМ для борцов? — Спросив маму с усталым лицом, Паша дождался отрицательных покачиваний головой, после чего продолжил: — Тогда зачем переспрашиваешь? Я же сказал, на соревнования по самбо. Что может быть еще более однозначно? Или мне теперь во все разговоры с терминологией залетать?
Тут даже Карине нечего было возразит. Не могла же она сказать, что спросила на чистом автомате.
— Тогда мы останемся и поболеем за тебя. — С толикой волнения предложил отец.
Сын начал зарабатывать деньги, самостоятельно собирать сложнейшие станки, а теперь еще и на соревновательный уровень в спорте выходит. Как он мог не радоваться? Взгляд Сергея скользнул на вялого старшего брата. Олег, после пары секунд, криво улыбнулся, и кивнул. А что еще ему оставалось? Сказать:
«Не хочу я смотреть, как этот мутант валяется на ковре с потными мужиками! Лучше дома посижу, телек посмотрю, или в лохматулю женушки зароюсь усиками».
— Маме на сколько дали больничный? — Паша задал вопрос, даже не предполагая ситуацию, при которой ей могли отказать в больнице.
Замотивированная бесхозно бродящим по пляжу Сергеем, окруженным женщинами, Карина, добилась бы своего при любых неблагоприятных обстоятельствах.
— На две недели. — Карина ответила с гордой улыбкой. Поначалу ей было неловко просить подругу выписать больничный, однако когда выяснилось, что лишь она не пользовалась данной услугой среди круга общения, то решительно попросила большой отпуск.
— Вот и валите на две недели, зачем мне жизнь перцем посыпать. Итак не сахар. — Паша не хотел видеть родных в городе, где постоянно творится какая-то хренотень.
Однако благие намерения, выраженные не совсем благим языком, приводят к соответствующим результатам. Его схватили за ухо, а когда выражение боли не исказило лицо, Карина скрутила крепкий хрящ, и потянула вниз.
— Ты как с родителями разговариваешь?… — Переходя на парселтанг, Карина хищно обнажила белые зубы, словно собирать вцепиться в полоть собственного сына. — И что значит не сахар? Тебе с нами не комфортно жить?
У Марины от развернувшейся сцены аж медом на душе все потекло. Было настолько приятно, что все попытки скрыть садистскую улыбку потерпели фиаско.
— А-а-ай! Да на себя посмотри, вот про это и говорю. — Паша мог терпеть боль, когда надо: пулевые, ножевые, да хоть костевые ранения — не вопрос. Но вот уши крутить — запрещенный приём. — Предупреждаю. Лучше отпусти, иначе органы опеки натрав…аааа!
Угроза переросла в истошный крик, когда Карина едва ли не повисла на многострадальном ухе.
— Бать, она насквозь шизанулась, сделай же что-нибудь? — Паша не мог причинить маме боль, по заветам Азимова, а потому обратился за помощь к залу.
Зал оказался… из робких:
— А что я сделаю? — Сергей пожал плечами, и ушел к любимой телеэфирной коробке в зал, оставив парочку ненормальных разбираться между собой на пороге.
Олег и Марина, спустя дюжину минут наблюдения за руганью и возней в прихожке, странно переглянулись.
«Это до самого утра будет продолжаться, да?..».
Сойдясь на очевидном, они молча удалились в спальню родителей, которую занимали все это время. Даже им интенсивная ссора успела надоесть за очень короткий срок. Лишь вовлеченные не замечали времени, костеря друг друга с раздувающимися ноздрями, и покрасневшими, от лопнувших капилляров, глазами.
*В то же время на окраинах Ярославля*.
— Думаешь, он здесь? — С сомнением спросила высокая женщина, в классическом черном костюме с вертикальными белыми полосками.
Она выглядела необычно для Советского союза: кожа смуглая, волосы курчавые, губки пухлые, а носик сплюснутый, явный экваториальный тип. Если бы не пурпурный глаз в центре лба, и идеальный русский язык, то ее приняли бы за гостью из теплых стран.
— Арлан и его сателлиты не выходили на связь уже несколько дней. Они должны были давно разобраться с тем смертным и вернуться. — Мужчина с ненормально длинным острым языком, способным кончиком достать до бровей, замер перед огромными амбарными воротами. — Если только смертный не прикончил их, Арлан здесь.
Сорвав ржавый замок, мужчина потянул сворки на себя. Тут же запечатанный внутри просторного амбара воздух рванул наружу.
— Это… — Ощутив резкий запах смерти и разложения, женщина прикрыла носик, а затем недоверчиво уставилась вдаль. — Арлан?..
В глубине амбара, окутанный мраком, сидел мужчина в черной шляпе. Он склонился над обезображенными человеческими останками, и пожирал их. Не плоть, не мякоть, а кости. С хрустом куски скелета перемалывались эмалью, будто в прочности уступали даже брокколи. Из полых внутренностей, вместо костного мозга, сочилась пурпурная жижа.
— Арлан! — Увидев, как отец убитого в Горьком Артила пожирает кости собственных сородичей, мужчина с длинным языком гневно воскликнул. Он тут же окутался пурпурной скелетообразной броней. Четыре массивные полупрозрачные руки ощетинились когтями. — Что ты творишь⁈
Яростный крик, переходящий на неизвестный человечеству язык, громом ударил по старым деревянным стенам.
— Вы?… — Замерший посреди трапезы Арлан посмотрел на незваных гостей с холодом и безразличием. В следующую секунду он так же покрылся полупрозрачной скелетной броней, с одним единственным отличием. Под второй парой рук, ниже росла третья, еще маленькая, но уже структурно сформировавшаяся. — Сила… нужно больше силы… ОТДАЙТЕ МНЕ СВОИ КОСТИ!!
Со звериным ревом мужчина в шляпе исчез из поля зрения гостей, а затем появился позади длинного языка. На размашистый удар когтистой лапой гость успел отреагировать глухим блоком, однако полупрозрачные руки, так же как голова, были начисто снесены мощнейшей атакой. По амбару, сопровождаясь сильным порывом ветра, разлетелись ошметки плоти, костей, и мозгов.
— Нет, прошу… не на… — Не успела смуглянка, опустившаяся на колени, договорить, Арлан разорвал ее поломал полупрозрачными руками. После чего вгрызся в залитые кровью ребра.
— Сын… Я отомщу… — В полубезумных глазах Арлана отражалось перевернутое изображение человеческого юноши, убившего всех его подчиненных. А так же любимого сына…