Атмосфера за роскошным столом стала чрезвычайно напряженной. Катя выглядела так, будто сейчас встанет, и влепит парню пощечину. Василиса также одарила гостя неприятным взглядом.
— Зря сомневаешься в моей дочери. — После продолжительного молчания, Юлиан все же ответил на вопрос. И сразу перешел на «ты». — Она ничего преднамеренно не рассказывала. Но когда все раскрылось, была вынуждена сообщить личность другого эволюциониста.
Паша задумчиво кивнул, не ставя под сомнение слова альбиноса, но напряжение никуда не делось. Так же, как обида в глазах снежной королевы, не отпускавшей злосчастную вилку. Она не могла поверить, что была ложно обвинена, а после даже извинений не дождалась.
— Понимаю твои опасения, но можешь не переживать. Мы никогда не раскроем личность кого-то из своих. — Так и не увидев изменений на лице юноши, Юлиан решил немного улучшить его впечатление. — Наша семья скрывает не только свою тайну, но и тайны многих других эволюционистов. И если только не будет вопиющих нарушений правил, ты не пострадаешь.
Альбинос действовал удивительно дружелюбно и обходительно, подсекая юношу даже больше, чем он других своими «шуточками».
— Правила? А поконкретнее? — Паша не знал, о чем речь, но если подумать…
Существование многих связанных тайной эволюционистов, подразумевает какие-то регулирующие основы. Иначе общество, а это оно, попросту не функционирует.
— О, ничего сверх меры. — Юлиан попытался изобразить что-то наподобие улыбки, вышло приемлемо, но все равно насквозь фальшиво. — Не убивать своих, не предавать своих, не оставлять своих в беде.
Загнув три пальца, он закончил перечисление немногочисленных постулатов с докторским выражением: «Вот и все, а ты боялся».
Глядя на Павла, у которого лицо снова стало неестественно кукситься, как после литра концентрированного лимонного сока, альбинос переменился и мрачно спросил:
— Ты услышал что-то смешное? — Начиная потихоньку закипать, он уже представлял себе юношу в сознании. Почти так же, как жена, без одежды… разве что по кусочкам, и в канаве.
— Да не-не, я все понял. Брат за брата за основу взято. Ни один удар, кроме солнечного, не должен оставаться без ответа. — Успокоив эмоции, Паша сделал знак пальцами «О’кей». После чего спросил, также перейдя на неформальное обращение: — Но все же позволь уточнить, свои — это эволюционисты, а не свои — все остальные?
Дождавшись утвердительного кивка, Паша внутренне вздохнул. По крайней мере, если верить словам альбиноса, его не сдадут властям на эксперименты. Уже даже и не хотелось расстраивать приятных людей, которые умели держать язык за зубами.
Впрочем, для достижения Катиной цели, не обязательно хамить. Достаточно быть собой, чтобы разумные предки дали решительный отворот-поворот.
«Не то чтобы хвастался, но бывшие тесть с тещей тапками выгоняли меня во время знакомств четыре раза. А на пятой попытке установить контакт, деваться было уже некуда, так как „суженая“ находилась в положении. Шах и мат, епта! Вот только играл я тогда против самого себя…».
— Что-то не так с едой? — Заметив, что гость замер с ложкой в руках над горячим сырным супом, Василиса подала обеспокоенный голос.
Она не имела отношения к приготовлению всех этих блюд, прислуга-то на что? Однако все же являлась хозяйкой, и несла едва ли не юридическую ответственность за кухню.
— С едой все в порядке, выглядит просто потрясающе. Аппетитно, аж кишки отплясывают. Если бы не жуткая диарея, мучающая меня и соседей последние сутки, объел бы вас как тридцатилетний сынишка. — Паша отказался настолько вежливо, насколько мог. В действительности он просто не хотел прикасаться к еде, не исключая возможности отравления.
«Черт знает это высшее общество. Может у них вместо сахара мышьяк в почете? А показатель успешного ужина, вместо благодарных гостей, холодный труп на вынос?».
Лицо Василисы застыло, разморозившись только спустя несколько секунд. Она с кривой улыбкой кивнула, и больше не хотела задавать никаких вопросов. Да и есть тоже, желание напрочь отбило… Катя не подавала виду, пребывая во внутреннем мире. А вот Юлиан, совершенно не беспокоящийся о грязных словах Павла, просто внимательно продолжал следить за ним.
— Каких политических взглядов ты придерживаешься? — Неожиданно задал вопрос альбинос, видя, что гость не собирается притрагиваться ни к еде, ни к напиткам.
На самом деле, такая осторожность не оскорбляла, а приятно удивляла главу семьи. Он сам не понимал, как можно прийти в чужой дом, и спокойно трапезничать, не опасаясь, что тебя отравят? Попустительство и глупость! Кажется, несмотря на полудурошное строение мозгов юноши, в нем есть и достойные качества, включая бдительность.
— Я — анархист. — Наконец, получив возможность отложить ложку, Паша отодвинул суп, и сцепил руки в замок. Он ответил серьезно, после некоторого размышления. — Мне не нравится коммунизм, не нравится демократия, не нравится империализм, не нравится теократия, да и любая другая форма государственности, подразумевающая надо мной чью-либо власть, не нравится. Я как маленькая бунтующая тринадцатилетняя девочка, недовольная всем миром.
Последнее сравнение искренне позабавило Юлиана, заставив его впервые за долгое время по-настоящему улыбнуться. Хотя было это всего на мгновение, и неправда.
«Коновалов, похоже, весьма критичен не только в оценке окружающего мира, но и самого себя. Воспитание отвратительное, манеры никудышные, но самосознание в порядке».
— Как маленькая бунтующая тринадцатилетняя девочка, удивительно точная метафора… — Юлиан покосился на навострившую ушки Катю, заставив ту в ответ злобно зыркнуть. — Но… анархист? Как какой-то панк?
Являясь политическим деятелем, Юлиан обладал обширными знаниями о народных движениях, в том числе и о панках. Этих недоумков с дурацкими прическами, и идиотскими идеями он на дух не переносил.
«Дурость, возведенная в куб, и помноженная на безвкусную музыку».
— Как панк? Нет, как тот, кто в хаотическом мире сможет извлечь большую выгоду, чем при любом структурированном государственном строе. — Паша ответил довольно быстро, так как уже обдумывал данный вопрос.
Он понимал, что анархизм — не какая-то стабильная структура, это всегда переходный этап из одной формы государственности к другой. Но так же период, в который происходит передел старой власти. Период, когда стены цивилизации, огораживающие общество от законов природы, рушатся.
В рамках абсолютной нерегулируемой свободы начинается очень быстрый и жестокий отбор наиболее приспособленных. Квинтэссенция ада для слабых, и рая для сильных. Это именно тот период, в который амбициозные люди как он, могли бы вознестись на самую высь, ну или подохнуть где-нибудь в канаве. Впрочем, Павел готов был рискнуть.
— Значит, все дело в выгоде? — Не скрывая разочарования, спросил альбинос.
Он явно ожидал… большего. Ценностей, идеологии, в конце концов, веры, стоящей за выбором.
— Всегда все дело в выгоде, размножении, и выживании. — Паша говорил открыто, ничуть не смущаясь своей утилитарной позиции.
Перед этими высокоидейными людьми он выглядел как проститутка, не смущающаяся позорного заработка.
— Это верно только для животных. — Хмурому Юлиану совсем не нравилось то, что юноша сводит всех под примитивные механизмы.
Катя, почувствовавшая недовольство отца, одновременно была и счастлива, и насторожена. Она знала, во что может вылиться его гнев…
— Мы и есть животные. Биологические машины для сохранения и передачи генов. Не более чем продвинутый результат борьбы самореплицирующихся организмов, ведущих гонку вооружений с момента появления в первичном бульоне. — Паша усмехнулся, поняв, что задел самомнение хозяина квартиры. Он и сам бы не прочь возвыситься над всем живым, да вот только реальность — сверхмашина для унизительных пощечин. — Быстрое размножение в ответ на долгую жизнь других саморепликаторов, успевающих за больший промежуток времени собрать большее количество копий самих себя, и соответственно захватить больше ресурсов. Защитная белковая оболочка в ответ на химическое оружие, позволяющее уничтожать конкурентов, и забирать из их тел строительные блоки для копирования самих себя. Хищные инструменты для преодоления белковой оболочки, и средства передвижения для улепётывания от обладателей этих средств. Слой за слоем, этап за этапом, эта гонка, в конце концов, породила сознание для биологических машин, которые за миллиарды лет усложнились до нашего уровня.
Откинувшись на неудобном стуле, Паша с довольным урчанием посмотрел на ошеломленные лица белобрысиков.
«Чистое наслаждение… Делиться положительными эмоциями и рядом не стояло. Полагаю, Санта функционирует вовсе не на силе кока-колы, и не на подарках детям, а на страданиях тех, кто плохо себя вел в прошедшем году. Ну и на рабском труде эльфов, куда же без рабочего класса?».
— И вот, люди пытаются постичь смысл жизни, небеспричинно полагая, что инстинкты — далеко не все их естество. Это так, но не потому, что мы — не животные, отличающиеся от всех других. А потому что для создателей огромных сложных биологических машин — генов, немного отпустить уздечку контроля, и передать управление сверхроботу, оказалось гораздо выгоднее, чем самостоятельно контролировать каждый процесс. А что? Функции выполняются. Мы все так же размножаемся, расселяемся по миру с невероятной скоростью благодаря мозгам — великолепному эволюционному приспособлению для решения нестандартных задач. Но значит ли это, чтобы люди перестали быть животными? — Паша тут же покачал головой, не дожидаясь ответа со стороны выбитых из колеи Димченко. — О нет. Все, кто был по-настоящему свободен от животной природы, а такие наверняка возникали за долгую историю, попросту не передали свои гены потомству, и не закрепили «свободность». Человек, не обремененный жаждой размножения, как ни странно, не будет размножаться. Человек, свободный от желания конкурировать, не будет получать ресурсы, и не обретет доступ к размножению. И далее-далее-далее по списку. Мы с вами самые что ни на есть животные, просто потому, что являемся, чьими бы то ни было, детьми. Поверьте, как только наша природа животности начнет немного сбоить, препятствуя тому, чтобы возникали новые поколения, гаечки управления биологическими машинами тут же подкрутятся. Не сознательно, но методами естественного отбора. Два-три поколения и вопрос решится.