Список обреченных 1

Глава 6

— Не оправдались средневековые фантазии?

— Нет, конечно, — улыбнулся Женя. — С тех пор наука ушла далеко вперед. Я просидел в парке часа полтора. Наконец, пришло сообщение: «Возвращайтесь домой. Там уже все готово. Вы еще можете отказаться». «Я не откажусь», — ответил я.

— Женя, почему?

— Лига дает смысл, понимаете? Это многого стоит. Я хочу жить ради чего-то большего, чем просто деньги, вещи, наслаждения.

— Понимаю.

— Я вернулся домой. Позвонил в дверь. Несколько странно звонить в собственную квартиру, но я был уверен, что меня там ждут. На звонки никто не ответил, и я открыл дверь своим ключом. Квартира была пуста. Я просто застыл на пороге. Очнулся от звука сообщения: «Все, что нужно, в верхнем правом ящике стола».

Я закрыл дверь, переоделся. Честно говоря, страшновато было открывать ящик. Там оказалась ампула и шприц. Пришел приказ: «Вы должны сделать себе укол в вену». И тут всякая критичность у меня отключилось, настолько это была привычная операция. Мне даже не было страшно. Я только подумал, как колоть: вслепую или нет. Приказа вслепую не было. Значит, можно так. Я все сделал за несколько секунд, буквально. С первого раза в вену попал, вообще без проблем. Руки не дрожали.

«Вы готовы?» — пришел вопрос. «Да, все уже сделано». «Принесите таз из ванной, — пришло сообщение. — И поставьте рядом с кроватью. Будет рвать».

Я принес таз. Знаете, серенький такой, алюминиевый, я в него грязное белье собирал. «Готовы?» — пришло сообщение. «Да, я все сделал». «Положите телефон на столик рядом с кроватью. Сделайте подушку повыше, так безопаснее. Укройтесь одеялом, так вначале будет немного легче. Принимать какие-либо препараты до особого разрешения Лиги строго запрещено. Удачи».

Это циничное «удачи» словно что-то переключило у меня в мозгу. Я все исполнил в точности. Вплоть до одеяла, которым надо укрыться. Только тогда до меня дошло, что все, сейчас начнется. Эта гадость уже во мне, и я ничего не могу с этим сделать. Я уговаривал себя, что надо будет только немного потерпеть. Но я не знал ни что придется вытерпеть, ни сколько времени это продлится.

Еще с полчаса я чувствовал себя вполне хорошо. Я даже начал успокаиваться и подумал, что это очередная проверка, и, ничего страшного не будет. И тут у меня начали холодеть пальцы рук и ног. И я понял: вот оно. Холод медленно поднимался вверх, но это была только прелюдия. За холодом шла боль, также, от кончиков пальцев. Вначале мышечная, но очень сильная, словно и руки, и ноги мне сдавливали те самые испанские сапоги. Я застонал. Потом начало крутить суставы. Я задышал чаще, подушка тут же пропиталась потом.

У меня часы висят над кроватью, прямо напротив меня, в ногах. Я на них смотрел, чтобы хоть как-то отвлечься. Когда я ввел препарат, было около семи утра. Боли начались в половине восьмого. И продолжались больше двадцати часов. Без перерыва. Это был ад. Преисподняя.

После полудня меня начало мутить. Появился противный привкус во рту. При этом боль никуда не делась. Я сначала сглатывал слюну, чтобы меня не стошнило. Потом решил: пусть лучше вырвет. Вырвало где-то около трех. Тазик очень помог. Я бы не дополз до туалета.

После этого чуть полегчало. Боль осталась, но хоть мутить стало меньше. Зато резко захотелось в туалет, причем по-всякому. Очень не хотелось ходить под себя, и я решил: «Ничего, доползу». Я спустил ноги на пол и… Вы когда-нибудь ходили босиком по раскаленному на солнце камню?

— Приходилось.

— Это конечно не передает полного впечатления. У болгар есть такое искусство — нестинарство — танцы на раскаленных углях. Это ближе. Особенно, если представить, что вместо углей раскаленные наточенные клинки. Я попытался встать на ноги и тут же рухнул обратно. С трудом переполз по кровати в ноги, к стене. Оперся о нее рукой. И рука среагировала также. Словно стена была из раскаленных клинков. Я смог встать, опираясь на стену рукой. Боль была невообразимой. Думал: только не упасть. Если не удержусь на ногах — точно не смогу встать.

У меня там метра четыре до туалета, квартирка малюсенькая, но это был самый трудный путь в моей жизни. Я его не прошел. Не дошел метр. Упал уже в туалете, рядом с унитазом. Меня тут же пронесло и почти сразу вырвало. Я не мог приподняться даже на локте и упал в это все. И несколько часов пролежал в грязи и вони.

Наконец, боль чуть-чуть отпустила. Не прошла, нет! Но я смог подняться с пола и содрать с себя вонючую майку и трусы. С трудом добрался до кухни и сложил все это в пакет, чтобы утром вынести на помойку. Я не обратил внимания на часы, но за окнами было темно. Вымыл пол в туалете душем. У меня там слив. Душевая кабина и унитаз — все в одной комнатке. Залез в душ сам. Долго отдраивался мочалкой и отмывался шампунем. Боль стала терпимой. Я мечтал добраться до кровати и лечь, но стоять мог.

Выходя из душа, увидел себя в зеркале: землистый цвет лица, огромные круги под глазами, в гробу самое место. Вышел в комнату и увидел тот самый вонючий тазик, полный рвоты. Я его вылил в унитаз и даже смог помыть.

Доковылял до кровати. Лег, наконец. На часах было пять утра. Следующего дня, естественно. Я промучился почти сутки. Прикрыл глаза. Понадеялся, что усну. Но тут пришло сообщение: «Вы должны взять кровь у себя из вены. Все, что нужно — в нижнем ящике стола».

В нижнем ящике был контейнер и шприц. Эта операция тоже была доведена до автоматизма, так что оказалась не очень сложной, несмотря на боль. Больше всего я боялся, что меня пошлют куда-нибудь относить контейнер с кровью. Но Лига сжалилась: «Поставьте контейнер в холодильник. Закройте дверь в свою комнату и ложитесь спать». Я отрубился сразу, несмотря на боль.

— Женя, у вас не возникло ненависти к вашим мучителям?

— Мучителям? Это к кому? Меня не связывали, не держали за ноги и за руки. Я сам ввел препарат. И меня предупредили, что после этого жизнь медом не покажется.

— Но они вас приговорили.

— Я был виноват. И у меня была возможность избежать последствий. Я сам напросился. Не было никакой ненависти, Олег Николаевич. Было совсем другое чувство. Преодоления себя. Торжества над собой. Я научился ходить по углям.

Я проспал до полудня. Боль ушла, но слабость была жуткая, я по-прежнему ходил по стеночке. Первое, что мне надо было сделать — это написать отчет о последних сутках. Написал. Выслал им. Потом мне разрешили есть и пить. Я пошел завтракать на кухню. Контейнера с кровью в холодильнике не было.

Вечером пришло письмо от Альбицкого: «Женя, у вас очень хороший анализ крови. Вы ввели себе полную дозу. И не пили никаких обезболивающих. Многие сыплются на этом этапе. Пять штрафных баллов с вас снято. Если вы хотите остаться кандидатом в отряд исполнителей — оставайтесь. Учтите, что это может быть не последнее такое наказание.

Препарат, который вы себе ввели, называется „нейрос-д“. Его широко применяют на Западе в тюрьмах для террористов. Официально он запрещен, так что правозащитники стоят на ушах. У нас, думаю, тоже применяют, против правозащитников — так что тишь да гладь. Если вас все-таки заметут и будут грозить применением „нейрос-д“ — вы уже знаете, что это такое. Очень полезное знание для исполнителя, как бы цинично это ни звучало. Остаетесь?»

«Да, конечно», — ответил я. Мне хотелось ввернуть что-то вроде: «А вам не надоело спрашивать?», но я сдержался.

«Больше не грешите», — закончил Альбицкий.

— Вам хоть дали прийти в себя после нейроса?

— Вам известен этот препарат?

— Естественно. В Психологическом Центре его не применяют, конечно, но я помню несколько пациентов со следами применения. СБ развлекается. Мы возмущались каждый раз, но ни разу делу не дали хода.

— Многие после него выживают?

— Мне неизвестны случаи, чтобы кто-то умер. У СБ хватает ума не применять его к людям старше шестидесяти. Действие у него ужасное, конечно, но для здорового молодого человека он практически не опасен. У Лиги были какие-то сведения о вашем здоровье?

— Еще бы! Обходил всех врачей еще в самом начале, перед зачислением в кандидаты. Мне кажется, меня не планировали убить.

Передышку мне дали. Дней на десять. Потом пришло письмо от Андрея: «Евгений, мы обсудили Вашу кандидатуру и сочли возможным зачислить вас в отряд исполнителей с испытательным сроком три месяца. Вы еще не станете полноправным членом отряда, но ваш статус и ваши права изменятся.

Прежде всего, вы должны произнести Клятву Отречения. Текст в приложении. Просто наговорите ее на диктофон и вышлите запись нам. До этого момента вы можете задавать любые вопросы, и это не будет нарушением. И это последний раз, когда мы спрашиваем у вас согласия на что-либо. После отречения от своей воли, никто вам больше не задаст подобных вопросов. Вы передадите Лиге право на решение всех важных вопросов вашей жизни.

Это монашеский обет, пожалуй, даже серьезнее. Если вы провинитесь, вас накажут без вашего согласия, могут даже не предупредить. Хорошо подумайте, все взвесьте и внимательно прочитайте клятву прежде, чем согласиться. Это не пустые слова. Клятву легче произнести, чем нарушить. Андрей».

Клятва была не очень длинной: «Здесь и сейчас (число, месяц, год, город) я (имя, фамилия) отрекаюсь от своей воли в пользу Лиги Свободы и Справедливости. Я вверяю Лиге мою жизнь и свободу. Я передаю Лиге право на принятие решений. Я обязуюсь не заводить и не разрывать никаких связей (в том числе интимных) без разрешения Лиги. Я обязуюсь не менять место жительства, номер телефона, аккаунты в интернете без разрешения Лиги. Я обязуюсь не разглашать никакие сведения о Лиге и о моей принадлежности к ней без разрешения Лиги».

Я задал Андрею только один вопрос: «А если я захочу переехать, завести или удалить аккаунт, пригласить девушку, я могу спросить разрешения Лиги?»

«Вы будете обязаны это сделать. Без всяких штрафных баллов. Насчет девушки не особенно надейтесь. Большинство активно работающих исполнителей не имеют постоянных сексуальных партнеров. Кстати, после произнесения клятвы все штрафные баллы снимаются. У вас один оставался. Все. Чистый лист».

Я несколько раз репетировал, прежде чем произнести клятву. И дважды переписывал. Наконец, результат меня удовлетворил, и я послал его Альбицкому.

Ответ пришел быстро: «Евгений, поздравляю! Вы зачислены в отряд исполнителей. Изучите наш список и отберите из него пять-семь человек, приговоренных к смерти, с приговорами которых вы совершенно согласны. Не Гуглите! Смотрите только на нашем сайте. Там достаточно информации. Как только вы вышлите нам ваш персональный список, мы предоставим вам дополнительную информацию. Выучите их имена и обвинения, запомните внешность. Вы должны знать их в лицо. На выполнение задания — неделя. Альбицкий».

Через неделю я отобрал семерых отъявленных негодяев и послал список Альбицкому.

— Они еще живы? — спросил Олег Николаевич.

— Живы ли? Не знаю. Кстати, мне уже два дня запрещено смотреть новости. Пожалуйста, не рассказывайте мне никаких новостей, а то на меня понавешивают до черта штрафных баллов.

— Хорошо, — кивнул Олег. — Ладно, давайте ужинать и спать. Завтра продолжим разговор.

Было около десяти вечера, когда Олегу пришло письмо от Альбицкого: «Как Вам мой протеже, Олег Николаевич?»

«Отличный парень, из которого вы сделали убийцу».

«Я знаю, что вы не разделяете наших методов. Замечательный парень, которого мы сделали еще лучше».

«Не знал, что вы нейрос-д применяете».

«Довольно редко и только когда медики говорят, что это безопасно. У нас же нет системы тюрем, так что приходится использовать другие методы. Да, жестковатые. Но я уверен, что многие бы предпочли отмучиться сутки под нейрос-д, чем годами сидеть в тюрьме».

«Может быть. А какую цель вы преследовали?»

«Мы ее достигли. После этого Женя даже не пытался ничего искать, имеющего отношение к акциям Лиги. Как рукой сняло. А ведь, если бы его поиск тогда касался реальной акции, а не тренировочной, он бы поставил под удар нас всех».

«Того же самого можно было достичь, куда более гуманными методами».

«Хорошо. Я не совсем точно выразился. Кроме этого, нам надо было оценить, подходит ли нам человек, в частности, как он умеет переносить боль. Если он когда-нибудь попадет в лапы СБ, к сожалению, ему нейрос-д вколют, а не гуманные методы применят».

«Зачем вы запретили ему смотреть новости?»

«Предупредил? Молодец. Всем исполнителям запрещено смотреть новости после акции. Иногда две недели, иногда больше. Мы хотим, чтобы их нейронные карты остались, по возможности, чистыми. И, если следователь спросит Женю: „Евгений Павлович, вы убили судью Беленького?“ Женя бы честно сказал: „Не знаю“. Еще лучше: „А что судья умер? Когда?“ Большой список на нашем сайте ему, кстати, тоже нельзя смотреть. Он знает. Не предупредил? Ну, я предупреждаю».

«Жене надо будет снимать нейронную карту?»

«Да, чуть позже. Я скажу. Пока ему надо выговориться. Он вас еще не утомил?»

«Нисколько. Завтра продолжим».

Олег Николаевич тут же залез в новости. Судья Беленький да и вообще никакой судья там не упоминался. Посмотрел список на сайте Лиги: «Судья Эдуард Беленький. Приговорен к смерти Судом присяжных Лиги. Приговор окончательный. В работе». Однако пометки «исполнен» пока нет. И Олег углубился в чтение истории преступлений господина Беленького.

В воскресенье, в десять, Женя уже ждал возле двери кабинета Олега Николаевича.

— Пойдемте, — сказал Олег.

— У меня сегодня самая трудная часть разговора, — сказал Женя, поднимаясь.

— Кофе?

— Если можно.

Они сели на диван за маленький столик в метре от компьютера. Марина Юрьевна принесла кофе.

Женя взглянул на биопрограммер и кресло под ним.

— Я слышал, что биопрограммер уже не нужен для психокоррекции, — сказал он и покосился на Марину.

Марина Юрьевна вышла и прикрыла за собой дверь.

— При хороших современных модах не нужен, биопрограммер — это просто усилитель сигнала, — сказал Олег. — Нейронную карту редактируют моды. Информацию обрабатывает компьютер. Программа психокоррекции хранится на компьютере. Команды на моды передает компьютер.

— А что нужно?

— К хорошим модам только хороший смартфон. Только пациент должен всегда носить его с собой. Не забывать дома. В принципе, если связь с модами на некоторое время прервется совсем уж катастрофы не произойдет, но придется заново корректировать карту, так что притормозим.

— Вот этот подойдет?

Женя достал из кармана джинсов и выложил на стол компактный, но весьма современный телефон.

— Да, вполне, — сказал Олег.

— Сможете настроить на него мои моды, после того, как мы их введем?

— Конечно. Это тот телефон, на который вам приходят приказы Лиги?

— Угу. Тут Телеграм стоит. Кстати, можно команды на моды посылать через мессенжер с оконечным шифрованием?

— Можно. У вас есть приказ о введении модов?

— Да. Но я пока не знаю, когда вводить и какие, так что пока я бы хотел подписать согласие, потому что, когда придет приказ, у нас может оказаться очень мало времени.

— Согласие на обследование?

— На обследование и коррекцию. Можно сразу?

— Можно. Приказ Лиги?

— Конечно.

— Тогда идите сюда.

Они пересели к компьютеру, и Олег вывел на экран текст согласия.

— Как ваша фамилия?

— Соболев. Евгений Павлович.

Олег вбил имя.

— Прочитайте и приложите большой палец правой руки к красному прямоугольнику внизу экрана, как для шенгенской визы.

Женя коснулся пальцем прямоугольника.

— О-кей?

— О-кей, только прочитать надо было.

— Лига вам доверяет, — улыбнулся он. — Все? Я могу продолжить?

— Продолжайте.

— Знаете, когда я валялся на полу ванной в своих испражнениях и мучился от боли, я думал, хуже быть не может. Дно. Я ошибался.