Сосна зимой

Глава 12

Мужчина град возвел – умён,

Да женщиной разрушен он!

В жене прекрасной есть, увы,

Коварство злобное совы.

Коль с длинным языком жена,

Все беды к нам влечет она.

Не в небесах источник смут,

А в женщине причина тут.

Ни поучений, ни бесед

Для евнухов и женщин нет.

Ши цзин (III, III, 10)

Спустя неделю Ючжитару стало лучше, хвала Небу. Он всё ещё кашлял, был слабым и капризным, но жар спал, голова и грудь больше не болели, и врачи хором твердили, что опасности больше нет и дело только в надлежащем уходе. Я на радостях отослала пожертвования в храмы всех Восьми богов, и теперь со спокойной душой начала разгребать скопившиеся дела.

Степняцкое посольство выехало из столицы прямо-таки неприлично рано, увозя с собой и дядюшку нового кагана. Требуемые бумаги были составлены и подписаны, хотя я подозревала, что их на первом же привале используют в лучшем случае на растопку для костра. Из развлечений для уважаемых послов только и успели, что организовать состязания в скачках и стрельбе из лука с лошадей, которые наша молодёжь с треском продула и теперь ходила унылая. Зато степняки, уезжая, довольно похохатывали. У них были все основания как для хорошего настроения, так и для поспешного отъезда. Когда всё начнётся, они будут уже далеко, я пообещала, что история с Мудрой Цаганцэл не повторится.

У степи хорошая память.

Ючжитар был огорчён, узнав о бесславном окончании состязаний, но я слегка утешила его, объяснив, что лучших против степняков и не выставляли: пусть потенциальный враг считает тебя слабее, чем ты есть, в полном соответствии с «Военной стратегией» Уе-Цаня. Рассказанная на ночь сказка о том, как Тайрен побеждал на соревнованиях тогда ещё дружественных чжаэнов, окончательно примирила моего сына с действительностью. С готовностью подтвердив, что когда Ючжитар вырастет, то тоже всех-всех-всех победит, а будь здесь Хао Юнси, он бы точно победил уже сейчас, я поцеловала Ючжитара в лоб, поправила ему одеяло и сама отправилась на боковую.

Шэн Мий оказался совершенно прав: расследование попытки отравления зашло в тупик. Лекарь признался, но человек из поместья гуна Вэня, с которым он контактировал, просто исчез. Тайные поиски пока ничего не дали. Конечно, можно было построить обвинение и на одном признании Ви Фэюя – казнили и на меньших основаниях. Но тронуть Руэ Чжиорга без железобетонных доказательств – в этом Шэн Мий тоже был прав – означало поднять дикий хай среди моих придворных, которые как раз успели перевести дух после прошлого раза и опять набирались храбрости, переча мне то там, то тут. Только нового путча мне сейчас и не хватало.

В общем, у гуна Вэня были основания считать, что он в полной безопасности. Но я собиралась преподнести ему сюрприз. Интересно, чтобы сказал Тайрен по поводу моих планов? Был бы шокирован моей подлостью? Или, наоборот, одобрил – раз не получается раздавить зло в отрытом бою, используем хитрость, извилистая тропа лучше прямой дороги?

Медлить с сюрпризом не стоило: вполне возможно, что дражайший родственник в свою очередь готовил очередной сюрприз мне. Я некоторое время думала, как всё обставить: на большой аудиенции перед всем двором, или на собрании в узком кругу? И в конце концов пошла на компромисс сама с собой, выбрав нечто среднее. Пятого числа месяца хлебных дождей чиновники с пятого ранга и выше, согласно обычаю, в очередной раз собрались во дворце, дабы поприветствовать моё величество и обсудить насущные вопросы. Я оглядела их сурово и непреклонно, с удовлетворением отметив присутствие господина Руэ в первых рядах. Он так и не уехал, а я и не думала его торопить, напротив, намекнула, что для него найдётся дело в столице.

– Сановники, – начала я заготовленную речь после того, как отзвучало приветствие, – вы все, должно быть, помните тот день, когда кучка заговорщиков попыталась поколебать алтари Земли и Зерна, организовав покушение на его величество императора Ючжитара.

Сановники переглянулись. Ещё бы они забыли.

– Благодарение мудрости и прозорливости вашего величества и преданности ваших слуг – зло было искоренено, – поклонился канцлер Ду. Он к тому происшествию был никаким боком не причастен и потому теперь мог говорить спокойно.

– Я тоже так думала, – кивнула я. – Но представьте мои чувства, когда я выяснила, что были вырваны лишь всходы, а корни измены остались в земле и теперь снова дают свой ядовитый плод!

Сановники переглянулись ещё беспокойнее.

– Осмелюсь спросить у вашего величества, – кажется, канцлер взял на себя роль переговорщика, – что произошло и миновала ли опасность?

– Я очень надеюсь, что миновала, сановник Ду. К счастью, мои слуги не спят на своём барабане, когда его величеству угрожает опасность. Возможно, вы слышали, что во время болезни императора был арестован один из его лекарей. У преступника был найден яд, который он планировал преподнести его величеству под видом лекарства. Он утверждал, что ему за это заплатили, но не смог назвать имени того, что передал ему яд и деньги, и никаких существенных примет этого человека. Возможно, он его просто выдумал.

Кажется, по залу Управления государственными делами прошёл неслышимый, но явный вздох облегчения.

– Разумеется, я не могу исключить того, что заговор всё же существует, и расследование будет продолжаться. А потому я призываю вас, и всех, верных его величеству и империи, быть бдительными и посодействовать расследованию, насколько это будет в ваших силах.

– Разумеется, ваше величество! – о, а вот это уже не канцлер. Поняли, что опасность миновала, и оживились. – Ваши жалкие слуги приложат все силы!

– То, что преступного лекаря удалось схватить – поистине удача!

– Это показывает величие и процветание нашего двора!

– Нужно непременно строго наказать его, чтобы вселить страх в сердца неверных подданных!

– Так вы согласны, мои советники, что изменника, а также тех, кто, возможно, стоит за ним, надо наказать по всей строгости?

– Какие могут быть сомнения, ваше величество? Мятежников бесполезно наставлять! Только суровая кара может помочь исправить нравы и внушить благоговение народу и уверенность в силе двора и трона!

– А вы, сановник Руэ? – поинтересовалась я. – Вы думаете так же?

– Да, ваше величество, – твёрдым и звучным голосом отозвался гун Вэнь, глядя мне в глаза. – Тела заговорщиков, казнённых за прежнюю попытку, едва успели остыть в могилах, а эти негодяи уже предпринимают новую. Очевидно, что они ни капли не раскаиваются. Строптивость среди подданных ведёт страну к гибели, это непреложная истина.

– Относиться милостиво к верным и строго к мятежникам – основа правления, – поддакнул кто-то.

– Вы правы, сановник Руэ, – кивнула я. – Недаром говорится, «не делай более трёх раз», ведь в четвёртый может и не повезти, а вызов нашей власти неверные и неблагодарные бросали уже неоднократно. И я рада сообщить вам, что расследование не стоит на месте, а движется по тысяче лаев в день. После отъезда недавнего посольства дом, в котором жили степные варвары, разумеется, тщательно приводили в порядок. И недавно мне доложили, что при уборке там был найден черновик одного письма. Степняки плохо знают наши иероглифы, им приходилось переписывать послание, чтобы оно выглядело прилично, и, возможно, не один раз. Уверена, что это не единственный черновик, но все прочие, должно быть, сгорели в огне жаровен, и лишь один лист забился под циновку и потому уцелел. Не желаете послушать, что там было написано?

Не дожидаясь ответа, я кивнула Шэн Мию. Тот вытащил из рукава лист бумаги, развернул и начал громко читать нараспев:

– Приветствую тебя, Чжиорг сын Мансюйя из рода Руэ! Пусть растущее, зачёркнуто, вставшее солнце озарит твой дом. Посылаю тебе то, что ты просил – двенадцать пилюль, этого хватит, чтобы отравить четверых детей. Их было не так-то просто провести в ваш город, это стоило двух умерших лошадей гонца, которые стоят как холм, зачёркнуто, гора золота. Мы ждём, как договорились, до середины лета. Великий Каган дал согласие – если надо будет притянуть отряды, что пошлёт эта дочь обезьяны, мать вашего кагана, наших сил войск хватит. К зиме племена руров и муи, эти отродья пустынных лис, должны быть раздавлены, и твои воины пусть поставят наковальней у горы Гусиные Врата, в который ударит наш молот. Великий Каган ждёт тебя там, когда день станет равен ночи, как вы оба клялись, смазав губы кровью вола, зачёркнуто, тельца и собаки.

Евнух замолчал, и стало очень тихо. Я откинулась на спинку трона, опершись локтем о подлокотник.

– Советник Руэ? Ничего не хотите объяснить?

– Ваше величество, – голос гуна Вэня был ровен. – Это клевета.

– Что именно? – я приподняла брови.

– Всё это письмо. Степняки ненавидят меня и решили подбросить эту фальшивку.

– Вот как? И вы ни в чём не клялись с их каганом?

– Клялись, ваше величество, но лишь о заключении мира и возвращении пленника.

– И ваши посланцы не бывали в доме послов?

– Бывали, но лишь затем, чтобы обсудить детали соглашения или пригласить их на празднования в их честь.

– Тогда как вы объясните, что послы знали о пилюлях, более того, они знали о том, что их будет ровно двенадцать? Кстати, именно столько у лекаря Ви и было найдено. Но об этом не известно даже тем, кто проводил обыск, количество пилюль подсчитали только во время дознания. И сам лекарь как на источник яда тоже указал на вас.

– Ваше величество, я могу лишь предположить, что люди, проводившие следствие, далеко не так неподкупны, как им положено по долгу службы. И если это интрига, направленная против меня, то слова лекаря меня не удивляют.

– Чего вы только не придумаете, чтобы отвести подозрения от себя. И следователи-то у вас подкуплены, и лекарь с ними заодно… Вот только у степняков не было возможности и словечком-то со всеми ними перемолвиться, не то что подкупить! Гун Вэнь, я привыкла видеть в вас опору государства, радетеля за благо народа, свежий ветер в обоих рукавах*… Но кто бы мог подумать, что передо мной дракон в обличье рыбы!

– Ваше величество, – подал голос со своего места министр Лао, – осмелюсь сказать – я сомневаюсь в виновности гуна Вэня. Он и степные варвары всегда были как огонь и вода, когда-то сановник Руэ спас от них Таюнь, и ныне он разбил их и принудил к миру. Думается мне, что они вступили в сговор с недоброжелателями гуна в столице и опрокинули на него чёрный горшок клеветы! Это дело нуждается в тщательном расследовании, ваше величество.

– О, не беспокойтесь, министр Лао, это дело будет расследовано самым тщательным образом, более того, у вас будет возможность лично проследить за ходом расследования и ознакомить с ним всех сомневающихся. Ну а пока… Стража! – крикнула я, в двери зала вбежало несколько гвардейцев. – Арестуйте Руэ Чжиорга, гуна Вэня, и препроводите его в дворцовую тюрьму. Ему запрещено видеться, переписываться или как-либо ещё вступать в общение с кем-либо, кроме тех, кто будет уполномочен заниматься его делом.

– Ваше величество, – на этот раз заговорил судебный министр Чжэн, пока больше не возражавшего и не сопротивляющегося гуна Вэня вели к выходу, – столь сложное дело, да ещё с участием родственника высочайшей семьи, требует углублённого расследования с назначением Трёх ответственных в составе меня с моим заместителем, а также представителей Цензората и приказа Великой Справедливости. Прошу ваше величество издать указ и назначить остальных ответственных за расследование.

– Не вижу ничего сложного, сановник Чжэн, на мой взгляд тут всё кристально ясно, – пожала плечами я. – Но ваше предложение выглядит разумным. А потому пусть Цензорат и приказ Великой Справедливости сами решат и представят мне кандидатуры участников разбирательства. Я хочу, я приказываю, чтобы оно было проведено со всем тщанием и привело нас к истине, а не лжи! А потому повторю свою просьбу ко всем сановникам – каждый, способный помочь следствию, да сочтёт своим долгом это сделать! На этом заседание окончено.

Следствие действительно было проведено со всем тщанием, назначенная комиссия только что не рыла землю носом. Но порадовать гуна Вэня и тех, кто желал ему свободы, ей было нечем. Гонец из степи незадолго до отъезда посольства действительно прибыл – уж не знаю, что он там привёз на самом деле, но ныне доказать, что это были не пилюли, оказалось невозможно. Послы действительно писали и отправляли письма, приставленные к ним люди подтвердили, что к ним обращались за консультацией, как правильно пишется то или иное слово. Но при этом никаких связей с недоброжелателями гуна Вэня найти не удалось. Да, несколько любопытных сановников присылали приглашения послам, желая лично пообщаться со степными варварами, и получили в меру вежливые отказы. Счесть эту переписку свидетельством заговора против гуна не смог бы и самый пристрастный следователь.

Да и откуда бы взяться свидетельствам, если единственным недоброжелателем Руэ Чжиорга, с которым послы действительно конструктивно пообщались, была я? Но императрица, как жена цезаря, превыше подозрений, и если у кого-то и возникли какие-то соображения на этот счёт, высказать их вслух ни у кого наглости не хватило.

Делать нечего, следователи взялись за домочадцев и окружение арестованного гуна, и вот тут их ждал богатый улов. Вскоре была обнаружена пропажа одного из служащих поместья Руэ, объявлен розыск, и вот теперь тело нашли – его выловили в нижнем течении Чэзяня. Местные власти, понятия не имевшие о разборках в столице, уже хотели похоронить безымянный труп, но, получив ориентировки, доложили куда надо; следователи налетели аки коршуны и быстро определили, что у погибшего сломана шея. Приметы покойного полностью совпадали с описанием, которое дал лекарь Ви Фэюй. Более того, нашлись свидетели, подтвердившие, что лекарь с покойником действительно встречались. Они благоразумно брали отдельную комнатку в чайной, но слуга, подававший им чай, запомнил обоих.

А что этот слуга был осведомителем Гюэ Кея, того широкой общественности знать не обязательно.

Под тяжестью доказательств приуныли и самые рьяные защитники попавшего гуна. Даже Лао Ци, как я и планировала, получивший должность Ведающего работами и курировавший ход следствия, в конце концов развёл руками и признал доказательства неоспоримыми. Последний гвоздь в крышку будущего гроба Руэ Чжиорга вбил казначей его же поместья, вдруг вспомнивший, как по приказу хозяина выдавал утопленнику значительные суммы в золоте, а куда тот их дел – непонятно. Точнее, очень даже понятно – их нашли при тщательном обыске дома, принадлежавшего брату лекаря Ви.

Собственно, на этом можно было ставить точку. Больше никто из придворных не смел обращаться ко мне с прошениями и напоминаниями о былых заслугах гуна Вэня. Более того, многие теперь утверждали, что Руэ Чжиорг уже давно вызывал у них подозрения и недоверие, которые они, правда, до недавнего времени мастерски скрывали. Но кроме столицы был ещё округ Лимису, для жителей которого гун успел сделать за короткий срок столько хорошего, были расквартированные там воинские части, которые на Руэ Чжиорга только что не молились, да и вообще он пользовался популярностью в армии, а благосклонность армии для меня была очень важна. Не проедешь же по каждому гарнизону, не ткнёшь же в нос каждому солдату доказательства. И потому мне хотелось закончить следствие эффектным жестом. Таким, чтобы сомнений не осталось действительно ни у кого.

Дворцовая тюрьма мало изменилась с тех пор, как я сама побывала в ней вынужденной постоялицей. Вообще-то сидеть в ней гуну Вэню было не по чину – туда запирали проштрафившуюся дворцовую обслугу, иногда пойманных на крупных нарушениях дисциплины наложниц, а для настоящих преступников имелась тюрьма при Судебном министерстве. Но я предпочла иметь арестанта под рукой, вполне допуская, что ему могут и побег попытаться устроить, а охранявшей его гвардии Нетупящихся мечей я доверяла куда больше, чем министерским тюремщикам. Так что теперь для встречи с поверженным врагом мне не нужно было выезжать в город.

Камера, куда поместили господина Руэ, была близнецом моей, с той лишь разницей, что меня к стене всё же не приковывали. Цепь, впрочем, выглядела достаточно длинной. Но Руэ Чжиорг всё равно сидел у самой стены на топчане, как здесь было принято, скрестив ноги по-турецки. Теперь, без роскошных одежд и чиновничьей шапки, в коричневом тюремном халате и с седым пучком, перевязанным обрывком ленты, он несколько подрастерял своё величие, но всё же продолжал выглядеть исполненным достоинства. Такими обычно изображают мудрецов, удалившихся от мира и погрузившихся в созерцание и медитацию. Глаза гуна были закрыты, и когда я вошла в камеру, он не открыл их и не пошевелился.

– Оставьте нас, – сказала я сопровождающим, присаживаясь на почтительно подставленный мне табурет. Никакой тревоги за себя я не испытывала – какой бы длины не была цепь, до двери она точно не достанет.

Служанки и евнухи вышли, и стало тихо. Руэ Чжиорг упрямо хранил неподвижность и молчание.

– Неплохо выглядите, сановник, – чтобы что-то сказать, произнесла я. Вот теперь он усмехнулся и приподнял веки.

– Ваше величество пришли, чтобы побросать камни на упавшего в колодец?

– Господин Руэ, этот колодец вы вырыли своими собственными руками. И залезли в него по доброй воле.

– Однако ж не я решился помогать тигру и устроить подлог с помощью злейших врагов империи.

– Не вам бы жаловаться. Кто-кто, а мы-то с вами знаем, что вы – не невинная жертва, и обвинения против вас справедливы. А что до подлога, – я усмехнулась, – рискнёте ли, глядя мне в глаза, утверждать, будто сами ничем подобным не занимались? Особенно когда мой покойный муж был ещё наследным принцем и с ним то и дело случались какие-то неприятности: то приглашения, которых он не посылал, то подарки, которых он не дарил…

– Они не угрожали благополучию империи, – Руэ Чжиорг по-прежнему не шевелился. – А сейчас – верите ли вы, что степные варвары не вернуться пограбить, пользуясь пожаром на нашем заднем дворе?

– А кто его разжёг? Странные у вас представления о благополучии империи, господин Руэ.

Некоторое время гун молчал. Но когда я, решив, что он уже не ответит, сама открыла рот, Вэнь всё-таки заговорил:

– Драконья кровь… Император Дай-цзан придавал ей такое значение… Но что она даёт, эта драконья кровь? Разве она делает умнее, сильнее, способнее? Дай-цзан неплохо начал, но в конце концов едва не привёл страну к полному краху. Уэн-ди мог бы выправить положение, но предпочёл ломать своё наследие, презрев почтение к предкам. А кровь вашего сына и вовсе порченная…

– Потому что он наполовину чужестранец?

– Да. Так что плохого для империи в том, чтобы отнять трон у одной семьи и отдать другой, которая распорядиться им лучше?

– Ой ли? Ладно, предположим, вы и правда неплохо смогли бы им распорядиться. Но вы не вечны, а ваш сын… Раз уж вы заговорили откровенно, то и я скажу, что думаю. Ваш сын – ничтожество. В лучшем случае посредственность. Вы и правда думаете, что он сможет нести эту ношу без вашего руководства? Руэ Шин либо растеряет всё, как Дай-цзан, либо найдёт себе нового советчика и снова начнёт делать, что ему говорят. Вы должны лучше меня знать, что происходило с государством, когда государь оказывался во власти подобных доброжелателей.

– Я нашёл бы ему хороших советников.

– Они бы передрались между собой, или их оттеснил ловкий интриган, умеющий лучше льстить и угадывать настроение императора.

– Этого мы уже не узнаем, – Руэ Чжиорг снова прикрыл глаза.

– Так же, как вы не узнаете, каким правителем будет мой сын. Если драконья кровь не имеет значения, то насколько кровь порчена – тем более. А есть ли у вас иные претензии ко мне, кроме моего происхождения? Я плохо справляюсь?

– Иногда – хорошо, – неохотно признал Чжиорг. – Но вы были и остаётесь чужой. Вам не понять.

– Убойный аргумент, – с иронией согласилась я. – Зачем смотреть на реальные результаты, когда можно просто объявить всё исходящее от чужака плохим только потому, что он чужак?

– Ну зачем же всё? Признаю, некоторые ваши решения действительно шли на пользу. Вы сумели справиться с голодом, вы поддержали армию. Но всё остальное… У вас нет уважения к нашим традициям и добродетелям. И, боюсь, у вашего сына их тоже не будет.

– Уважать – не значит слепо им следовать. Иногда, чтобы всё осталось прежним, нужно что-то изменить.

– Это слова, ваше величество. Боюсь, что мы с вами друг друга не поймём. В любом случае, поздно спорить о путях империи, во всяком случае, для меня.

– Вы правы. Хотя я бы с радостью оставила вас среди своих советников, но по вашей милости нам под одним Небом не ужиться.

– Вы боретесь за свою семью, я боролся за свою.

– И теперь ваша семья ожидает казни вместе с вами. Ну как, хорошо вы о ней позаботились?

– Они в этой тюрьме? – после небольшой паузы спросил Чжиорг.

– Они под домашним арестом в вашем поместье.

– Так решили Небеса, – отрешённо произнёс гун. – Удача делает князем, неудача – разбойником. Какой смысл роптать?

– Роптать смысла нет. Но вы ещё можете облегчить их участь.

– Каким образом? – он второй раз за разговор взглянул на меня.

– Я пришла заключить с вами сделку. Перед оглашением приговора признайте свою вину – публично, перед всем двором. И перед казнью обратитесь к толпе. А я помилую вашего сына с его семьёй, ваших наложниц и слуг. Остальные по этому делу и не привлекались.

– Не верю, – после довольно длительного молчания сказал гун Вэнь.

– Зачем мне вам врать? Я никогда не любила лишней крови и всегда миловала всех, кого могла. А мести вашего сына я не боюсь. Разумеется, он будет разжалован в простолюдины и сослан – в Особую ссылку без каторжных работ, самую близкую, какая только возможна по закону. А по истечении шести лет, как и все прочие разжалованные, сможет снова пройти отборочный экзамен на должность. Дальше всё будет зависеть от него.

– Зачем вам быть такой мягкой? Даже ссылка с дополнительными работами… Да даже удавление было бы милостью. Зачем обещать так много?

Я вздохнула. Как по мне, казнь отсечением головы от рук умелого палача была милосерднее, чем удавление. Но у местных свои понятия о милосердии. Люди крепко верили, что благополучие в следующем перерождении зависит в том числе и от состояния тела в момент похорон. И если целостность тела была нарушена, то человек рисковал родиться заново уродом или инвалидом. Даже евнухи хранили отсечённые у них… э-э-э… части тела всю жизнь с тем, чтобы положить с собой в гроб, и так надеялись пронести их в следующую жизнь.

– Когда-то… Когда я сама оказалась в этой самой тюрьме, вы пришли мне на помощь и спасли от допроса и пристрастием и, вероятно, от казни. Я отлично понимаю, что вы заботились не обо мне, а преследовали собственные цели. Но я всё равно благодарна и хочу вернуть вам долг. Хотя бы так, раз уж по-другому не вышло.

На этот раз гун Вэнь молчал не просто долго, а очень долго. Но я уже видела – он согласится.

* Честный, бескорыстный, неподкупный человек.