Смертоцвет

Глава двадцать четвертая Рушатся стены

Трезорцев порывался выйти вслед за Германом в коридор, но Герман сделал ему жест оставаться пока в камере, и тот послушался. Сам же Герман направился вперед по коридору, освещенному тусклыми фонарями, вставленными в стены через равные промежутки.

Его чувства обострились. Он ощущал рядом присутствие людей — враждебных, настороженных, растерянных. Несколько слабее, но все же ощущал и большие массы людей на поверхности. Открывшиеся сенсорные способности — или, быть может, это было только воображение? — рисовали ему сейчас, как жандармы спешно занимают позиции у окон, вооружившись винтовками из оружейной комнаты. Как офицеры из числа аристократов возводят вокруг здания магический щит, вибрирующий, словно жаркое летнее марево. Как в этот щит вливается щедрая порция силы, направленная откуда-то с первого подвального этажа — это вступил в игру поднимающийся по лестнице граф. Как с крыши здания генерал Радлоф, создав при помощи магии звуковой усилитель, требует от атакующих сложить оружие.

Самих атакующих Герман чувствовал хуже. Судя по звукам, там была артиллерия. Наверняка, гвардейская артиллерийская бригада. Но и без пехоты, конечно, тоже не обошлось. И, конечно, их предводитель — наверняка, это Ермолов — ведет сейчас переговоры с Радлофом, а заодно пытается повлиять и на его подчиненных.

Те же люди, которые находились ближе, чувствовались очень хорошо.

Один раз прямо перед ним из-за угла вскочил жандармский корнет с револьвером, и Герман увидел его задолго до того, как корнет появился в поле зрения. Просто заметил сияющий человеческий силуэт прямо сквозь стену.

Корнет вытаращил глаза на спокойно идущего по коридору Германа и попытался выставить револьвер перед собой, но Герман отбросил его к стене силовой волной. Тот проводил Германа взглядом, полным ужаса, но сделать ничего не мог, словно был прибит к стене гвоздями.

В другой раз, уже у самой лестницы, ведущей наверх, к свободе, путь Герману преградила баррикада, спешно собранная из нескольких письменных столов, из-за которой торчало три или четыре револьверных дула и два винтовочных. Едва Герман появился из-за поворота, как они принялись палить по нему, но не причинили ни малейшего вреда.

— Отставить! — рявкнул Герман. Воцарилась тишина, кто-то за баррикадой испуганно икнул.

— Стоять, не двигаться! — проревел толстый вахмистр, который, видимо, был в этой команде за главного. — Стрелять будем!

— Стреляйте! — ответил Герман безучастным голосом.

Они снова выстрелили. Пули ударились о выставленный Германом щит и исчезли в малиновых всполохах.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем вахмистр махнул рукой, чтобы стреляли еще раз. Один из жандармов, совсем молодой мальчишка, вроде корнета Вихрова, бросил винтовку и побежал по коридору назад, мимо лестницы. Другой, черноусый, побежал за ним, держа в руке бесполезный револьвер. Еще несколько мгновений, и остальные устремились за ними следом. Герман им не мешал. Он дождался, пока последний из беглецов скроется за поворотом, прошествовал к лестнице и стал подниматься

Едва он ступил на первую ступеньку, как наверху вновь раздался взрыв, и лестница заходила ходуном у него под ногами. На секунду Герману подумалось: а ну, как Оболенский предпочел бы, чтобы ненужный свидетель погиб под обломками тюрьмы, нежели чтобы он дал показания?

Впрочем, в таком случае могучий стихийный маг, вероятно, обрушил бы на Московское управление гору или что-нибудь в этом роде. Пока же было больше похоже на то, что защитников здания хотят деморализовать и вынудить к сдаче, а если не выйдет, то облегчить штурм. Впрочем, к тому моменту, как он начнется, Герману в любом случае лучше было бы выбраться из подвала.

Он преодолел один этаж, никого более не встретив. Очевидно, почти весь личный состав был сейчас наверху, готовился дать отпор штурмующим. Если к зданию в самом деле подошла гвардия, то шансов у плохо вооруженных жандармов нет никаких, тем более, что и боевые маги в гвардии сильные.

Нет, по-хорошему, Радлофу и компании стоило бы уже сдаться, игра проиграна. Однако они, по всей видимости, чего-то ждут. Какое-то еще подкрепление? Лейб-гренадерский полк Паскевича? Очень, очень не хотелось бы. Это будет настоящая война на улицах Москвы. И так-то уже наверху, судя по звукам, царит настоящий ад.

В следующий миг лестничный пролет преградил высокий барьер, сотканный из чистого пламени. Герман такого раньше никогда не видал, но нутром почувствовал исходящую от барьера опасность. Это не был обычный щит. Это было оружие.

Наверху же пролета он заметил едва различимую фигуру в зеленом. Граф. Что ж, вот они и встретились снова. Посмотрим, ваше сиятельство, так ли вы хороши в сражении с противником, который не прикован цепью к столу.

Герман немного потянул силу в себя, и, когда почувствовал, как волна энергии переполняет его, выбросил ее вперед. Он даже не сформировал никакого заклинания, это был просто поток чистой энергии, настолько мощный, что в нашем мире он материализовался в виде сияющей голубоватой волны. Волна ударилась о барьер, и Германа едва не свалило с ног последовавшим ударом. По зданию прошла дрожь, зашатались стены, а граф наверху едва удержался на ногах, схватившись за перила лестницы. Жар был такой, словно Герман оказался в печи. Он с трудом открыл глаза и обнаружил, что барьер выдержал его удар и все еще на месте.

— Стойте, идиот, — выкрикнул граф. — Еще немного, и вы разрушите здание к чертям, и все погибнут. И вы тоже. И куча ваших сослуживцев.

— Ваши предложения? — поинтересовался Герман.

— Сдавайтесь, — произнес граф. — С минуты на минуту сюда явится Его Величество. Лично. Последний раз он лично принимал участие в наказании бунтовщиков полвека назад, но теперь, конечно, не применет явиться. Вы даже представить себе не можете ту мощь, которую он вас всех обрушит. Лучше сдайтесь сейчас, тогда у вас есть шанс выжить.

Граф овладел собой, и говорил это теперь размеренным, высокомерным тоном, как нечто, в чем он был глубоко убежден. Однако что-то, быть может, легкая дрожь его голоса дала Герману понять: он… не то чтобы прямо лжет… скорее, он не уверен в своих словах. Что-то идет не по его плану. Вероятно, все.

Если сюда пришли войска, значит, по меньшей мере, часть сподвижников Оболенского не арестована. Нет, не все так замечательно у противника. Может быть, и насчет императора тоже липа. Император, властелин времени, никогда не опаздывает. Посчитал бы нужным — был бы уже здесь.

— Сдавайтесь сами, граф, — ответил Герман. — Вы проиграли. Меня вы здесь не удержите, и натиск армии тоже не остановите.

— Идиот! — отчаянно выкрикнул граф, и даже сквозь мерцание барьера Герман увидел, как его лицо налилось краской. — Вы все испортили! Все!

Он весь дрожал, пальцы его судорожно сжались, и в следующей миг барьер резко устремился в сторону Германа. Однако тот среагировал мгновенно и выставил на его пути свой, сотканный из чистой силы. Столкновение вызвало ослепительную вспышку, а несколько ступеней лестницы полетели вниз, глухо ударившись о нижний пролет.

Не давая Герману опомниться, граф запустил в него огненный шар, затем еще один. Они разбились о щит Германа, обдав его новыми волнами чудовищного жара. Он чувствовал, что весь взмок под мундиром, и хорошо, если у него еще остались брови, но сильного вреда заклинания ему не причинили.

— Идиот! Мерзавец! — вопил граф на лестничной площадке, обрушивая на Германа новые снаряды. — Из-за тебя все рушится! Ты сыграл на руку врагам, ослабил империю в то время, когда она и так слаба! Из-за тебя столько хороших людей угодит в опалу, в тюрьму, на каторгу! Все было так отлично рассчитано!

Герман не перебивал его, безропотно принимая на себя удар каждого нового шара. Он чувствовал, что с каждым запущенным графом снарядом слабеет щит, который он поддерживал вокруг здания Московского управления. А он тоже подвергался сейчас атакам, об него разбивались как пушечные ядра, так и чародейные стрелы окруживших здание магов. Пусть продолжает! Герман чувствовал, что способен продержаться под градом огненных шаров еще достаточно долго. Но неожиданно граф приостановил свой обстрел.

Несколько секунд ничего не происходило. В воздухе висел черный дым и дрожащее марево жара. Вдалеке наверху слышались разрывы и трескотня выстрелов. Противники смотрели друг на друга через пропасть, в которую превратился лестничный пролет.

— Вы правы, молодой человек, — произнес вдруг граф, и Герману показалось, что он вдруг как-то осунулся и сгорбился, разом превратившись из крепкого старика в дряхлую развалину. — Но проиграл, на самом деле, не я один. Мы проиграли все, все. Не пройдет и нескольких лет, как ситуация в империи полетит в тартарары. Я сумел бы удержать ее от падения, но теперь… теперь…

Он привалился к стене, а затем медленно съела по ней вниз, сел на лестничную площадку и свесил ноги в сапогах в пропасть.

— Все всегда так говорят, — произнес в ответ Герман. — Все, кто хочет захватить власть, говорят, что без них мир погибнет. И даже, быть может, искренне так думают. Но потом всегда оказывается, что это неправда. Мир гораздо более крепкая штука, чем нам кажется. Так или иначе, он всех нас переживет.

На секунду Герману показалось, что это говорит не он. Может быть, зеленый камень в нем?

Граф тоже взглянул на него с удивлением, и Герман увидел, как сжались его кулаки. Самолюбие графа не давало ему смириться с поражением, хотя щит вокруг здания Управления уже почти истая, и вот-вот готов был начаться штурм. Впрочем, не исключено, что никакого кровавого штурма не будет, вероятно, Радлоф и прочие защитники сдадутся, когда поймут, что рассчитывать не на что. В сущности, они всегда смогут объяснить, что были введены в заблуждение, и отделаются легким наказанием. Им не за что тут умирать.

Чего не скажешь о графе. Уж этот слишком далеко зашел и своей очереди не избегнет.

— Подождите немного, молодой человек, — произнес граф жалобно. — Я все вижу. Тот, на кого я всю жизнь уповал, как на бога, оставил меня. Он не принял мою службу, и то спасение, которое я готовил для империи. Я теперь никто. Просто старик, которому хочется умереть. Дайте мне немного времени, чтобы просто попрощаться с этим миром.

— Барин, да он же, гнида такая, время тянет самым бессовестным образом! — просто возопил в этом месте Внутренний дворецкий.

И как в воду глядел.

Герман почувствовал, как тело графа вдруг окуталось невидимыми нитями, и все они сходились к его груди, точнее к чему-то, что он держал в нагрудном кармане. Они наматывались на этот предмет, словно нитки на катушку, образуя вокруг него плотный кокон, пульсирующий от магической силы.

И тут до Германа дошло, что именно у графа под мундиром. Больше всего это было похоже на короткий жезл из оленьего рога, вроде того, что он нашел некогда в квартире Ферапонтова. Вот только тот был поддельный — экспертиза тогда показала полное отсутствие магической силы, но это списали на разрядку артефакта. Настоящая причина, однако, была в том, что настоящий жезл все это время находился в руках графа, и теперь тот делал с ним… что-то.

И новое магическое чутье помогло Герману понять, что именно. А когда он осознал это, то невольно похолодел. Еще несколько мгновений, и сжавшийся словно пружина кокон разожмется, разнося силу смертельного артефакта во все стороны. Все, кто попадет под его действие — а ведь это центр Москвы! — немедленно будут инфицированы смертоцветом, и умрут в муках. Разве что кому-то повезет упасть в сугроб, хотя и тут никакой гарантии нет.

Нужно было что-то сделать, но времени на раздумья не было, а Герман был совершенно не обучен обращению с такой силой, которая сейчас клокотала внутри него. И тогда он сделал первое, что пришло ему в голову: просто взял всю эту силу, и обернул ею графа с головы до ног, создал вокруг него прочный барьер. Это было похоже на пузырь щита, только направленный внутрь, а не вовне. У Германа не было ни малейшей уверенности, что это сработает, но времени на то, чтобы придумать что-то получше не осталось. Еще мгновение — и завернутый в силовой кокон артефакт взорвался мириадами невидимых нитей.

Все они уткнулись во внешнюю преграду, и Герман словно физически ощутил неисчислимое множество уколов. Он повалился на колени, прорычав от боли, и несколько секунд не мог открыть глаза. Ему казалось, что ничего не вышло, и что боль, которую он испытывает, это прорастающий внутри его тела смертоцвет.

Но потом он, все же, разлепил слипшиеся веки, и взглянул на тело графа.

Тела не было. Со ступеньки, на которой мгновение назад сидел граф, во все стороны разрастались длинные и толстые стебли смертоцвета. Их было невероятно много, и лишь кое-где на них можно было заметить небольшие ошметки алой плоти. Тот, кто принес в этот мир смертоцвет, поглотил всю его силу без остатка и был разорван ею.

Герман с трудом поднялся на ноги и собрал остатки силы для того, чтобы пролевитировать несколько метров и опуститься на покрытую стеблями площадку выше по лестнице. Стебли все еще шевелились под его ногами, словно клубок змей, и это было до того противно, что ему захотелось поскорее уйти, оказаться отсюда как можно дальше.

Вера утекала из него. Она тоже не безгранична. Заклинания хватило на то, чтобы перенести его через пропасть, но дальше нужно было идти по старинке, на своих двоих. И он пошел, привалившись к стене коридора. Где-то впереди слышались голоса — должно быть, солдаты Ермолова уже вошли в здание. Нужно было идти туда. Сил не было совершенно, но Герман, все-таки, пошел.