Смертоцвет

Глава десятая Происходит катастрофа

— Вот, значит, тут-то она и залезала, — произнес усатый вахмистр, постучав носком сапога по железной крышке люка.

Герман наклонился к крышке, рассмотрел ее, приподнял.

Они находились внутри плохо освещенного склада, где некогда Пудовский хранил краски и реагенты для своего производства. Находился он на отшибе, так что во время памятного сражения совершенно не пострадал. Пахло здесь пылью и чем-то остро химическим, снаружи выл ветер и хлопал на крыше куском отошедшей жести.

Идея устроить в Залесском засаду и арестовать Надю казалась естественной: никакой информации, где она может скрываться, у Корпуса не было, а уж здесь-то она наверняка появится. Значит, нужно было найти, как именно она проникает под защитный купол. И вот, нашли.

— Скажите, а вы точно уверены, что она прошла именно здесь? Не может быть здесь других выходов?

— Ох, точно. Мы, надо правду сказать, в первый-то раз, когда территорию обыскивали, опростоволосились, — вахмистр смущенно пощипал длинный ус. — Здесь сверху люка вот этот ящик стоял, изволите видеть. Ну, и кто-то из ребят не заметил, не проверил, что под ящиком. Он еще был к стене придвинут, так что… А нынче, как стали второй-то раз проверять, так увидели, что ящик двигали, следы вот в пыли. Так оно и открылось. Нет, здесь она влезла, точно здесь.

— А внутри смотрели, что там? Куда он выходит? — Герман приподнял ржавую крышку. Изнутри пахнуло сыростью и гнилью.

— Спускались, там коридор какой-то, — ответил вахмистр. — Но далеко не пошли, нам отлучаться-то не велено.

— Давайте посмотрим, — сказал Герман.

Они спустились вниз по грязноватой лестнице, внизу вахмистр засветил керосиновую лампу, и вместе двинулись по узкому лазу, стены которого были выложены кирпичом.

— По всей видимости, его Пудовский возвел, — проговорил вахмистр. — Что, значит, в случае чего отсюда выскользнуть. Он, сразу видать, был хитрец еще тот, вот и предусмотрел. А дамочка эта, видимо, все его хитрости знала, ну, и про подземный ход — тоже. И теперь, вот, воспользовалась.

Герману было в этом лазе не по себе. Невольно он вспомнил недавний поход в гробницу — здесь для полноты сходства не хватало только плюща, змеящегося вдоль стен. Ну, и многорукого паука, конечно же.

И хотя Герман отлично понимал, что никого здесь нет, но рука его, все-таки лежала на кобуре револьвера — на всякий случай.

— К реке он, видать, выходит, — проговорил вахмистр, и его голос пронесся по коридору эхом. — Вон, сыростью как тянет. Это тогда, значит, еще идти долгонько.

— Ничего, давайте пройдем, — сказал Герман. — Нужно точно знать, где выход. Там мы засаду поставим, а как только она в лаз войдет, мышеловка захлопнется.

Они прошли еще шагов двести, кое-где по стенам виднелись похабные рисунки. Интересно, кто еще пользовался этим лазом? Вряд ли уж подобное непотребство изобразила Надя или Пудовский.

— Смотрите! — воскликнул вахмистр. — Тут лежит что-то.

В самом деле, возле стены, придавленный камнем, лежал недорогой потертый бумажник. Герман осторожно открыл его. Внутри был сложенный вчетверо листок бумаги. Герман развернул его и прочитал записку, написанную аккуратным мелким почерком гимназистки-отличницы:

'Поздравляю, вы нашли путь, которым я пробиралась на фабрику. Стало быть, вы не дурак. А раз вы не дурак, то должны понимать, что раскрытым путем я уже больше не воспользуюсь.

Одним словом, встретимся мы с вами в следующий раз на моих условиях. Первого октября сего года вы выйдете из поезда в пять часов вечера на станции Кувшиново, сойдете с перрона и сразу же свернете на тропинку, ведущую в лес. Пройдете полверсты, и мы вас встретим. С вами должен быть один представитель от мастеровых. Мы обсудим условия их освобождения.

Естественно, что никаких других жандармов, и вообще никаких людей с вами быть не должно. Как вы понимаете, мы в состоянии это проверить. Если с вами будут другие люди, встреча не состоится, а я найду возможность донести до ваших людей, что вы мерзавец, не желающих их освобождения.

Надеюсь на ваше благоразумие.

Н.'

— Первое октября, — проговорил Герман себе под нос. — Значит, есть еще неделя.

— Ну, так что же, ваше благородие, дальше-то пойдем, или как? — осведомился вахмистр.

— Нет, дальше уже без надобности, — ответил Герман. — Пойдем-ка назад.

В назначенный день он вышел из поезда во всеоружии — в том числе, и в буквальном смысле. Под курткой привычно уже обосновались две кобуры: с обычным револьвером и с Узорешителем. Казалось бы, в последнем необходимости не было, но Герману теперь было с ним спокойнее, особенно после истории в гробнице.

— Слышишь меня? — раздался у него в ухе голос Тани. — Звучало это очень непривычно, словно чужой голос забрался в его голову.

— Да, — ответил Герман. Чтобы ответить, пришлось немного пошевелить губами, но едва заметно. Но отправка сообщения далась ему нелегко, он ощутил болезненный укол в области лопатки, и решил, что злоупотреблять этой способностью не будет. К ментальной связи его смогли подключить, как обладателя сапфирового креста, но как и любая другая магия, она требовала затрат его внутренних сил.

Сопровождал Германа самый молодой из мастеровых, Егорка Мокин, семнадцати лет. Был он рослый, белокурый, с хитроватым прищуром, одетый черную кожаную куртку. Когда-то он учился у чернокожего мастера Монтойи расписывать хрусталь затейливыми индейскими узорами, кое-что у него успел перенять, но теперь остался без учителя и без работы и явно маялся бездельем.

Первоначально Герман хотел взять с собой Митрича, но у того неожиданно до того разболелась больная нога, что он едва мог встать, а ходил лишь при помощи кого-то из мастеровых. Герман попросил прислать ему из Корпуса хорошего целителя, а с собой взял Егорку, который уж очень просил. Пожалел, в общем, парня, засидевшегося на одном месте.

Конечно, закралась у него мысль: а не собирается ли Егорка воспользоваться случаем и просто сбежать? Герман решил хорошенько за ним приглядывать, но пока что парень вовсе не подавал никаких тревожных признаков. В вагоне курил папиросы, разглядывал девиц, отпускал шуточки. Когда вышли — кажется, просто наслаждался лесным воздухом, словно на прогулку вышел.

При себе у Егорки имелся револьвер, с которым Герман научил его обращаться. Кроме того, умел он призывать и дворянскую шпагу, правда жаловался, что от этого всякий раз болят ноги, а потом неудержимо хочется в сортир. Но ничего, потерпит. Да, наверное, и не понадобится.

Главное — Егорка был предупрежден, что именно надлежит говорить. Это Герман обсудил со всем мастеровыми, и все согласились. Все они поступают на службу в Корпус жандармов: пока что в нижних чинах, но со временем у них будет возможность выслужить себе и офицерство. Егорка, кажется, больше всех был заворожен такой перспективой.

Дабы ни у кого не возникало сомнений, Герман привез в Залесское приказ, подписанный Оболенским, который мастеровых очень впечатлил. Теперь уже, кажется, никто из них не рвался уходить с Таней, отстаивая нигилистические идеи, тем более, что никто из рабочих их особенно и не понимал. Государственная служба с перспективой когда-нибудь стать дворянами — это была такая вещь, о которой они прежде и мечтать бы не могли.

В общем, задача Егорки была в том, чтобы твердо заявить, что они никакую революцию устраивать не собираются, что за заботу Наде, конечно, спасибо, но дальше они как-нибудь сами. Корпус жандармов их из-под стражи освободил.

Полустанок выглядел почти мертвым. Небольшой поселок находился на противоположной от него стороне железной дороги, с этой же стороны к самой платформе подступал бело-золотой березовый лес. На платформе было три человека: станционный жандарм, телеграфист в черной куртке и одетый в цилиндр и щегольское пальто смуглый, горбоносый мужчина, по виду — горский князь.

Со всеми троими было все ясно. Телеграфист был агентом Корпуса, страхующим Германа на всякий случай. Местный же жандарм ничего не знал — на всякий случай, чтобы не выдал. Князь же, по всей видимости, был фальшивым и являлся шпионом Нади. Тоже мне, конспираторы. Вырядили своего агента этаким павлином, не могли придумать чего поумнее — например, замаскировать его под железнодорожного рабочего или грибника с корзиной. А что князю-то в этакой глуши может понадобиться? Сразу видно, что подставной. Вон, и Германа проводил заинтересованным взглядом черных глаз — ну, это пускай. Ничего страшного, покуда все идет по плану.

Даже заметив краем глаза, что князь поднялся со скамейки, кажется, собираясь последовать за ними в лес, Герман не особенно напрягся. План предусматривал и такой вариант. В конце концов, ожидать от Нади, что она явится на встречу одна, было бы глупо. Впрочем, совсем уж демонстративно щеголь их преследовать не стал, поотстал немного.

— Иди спокойно, не нервничай, — дала Таня невероятно важный совет. Без нее бы он, конечно, ни за что не догадался. Герман поморщился, но отвечать ей ничего не стал, берег силы.

Лес был тихим и пустым. Ветер шумел в кронах, и в этом шуме Герману все время навязчиво чувствовалось что-то зловещее. Словно за каждым деревом мог притаиться если уж не многорукий паук, то во всяком случае — нигилист с револьвером.

Постепенно начинали опускаться ранние осенние сумерки. Даже Егорка, который сперва болтал без умолку, теперь как-то сосредоточенно притих и держался чуть позади Германа. Должно быть, мрачная атмосфера действовала и на него.

Они прошли по тропинке где-то около полуверсты, когда все произошло — очень быстро. Герман успел заметить, как из-за массивного дуба метнулась какая-то темная тень и потянуться к кобуре, как вдруг обе его руки, уже оказались в стальном захвате, а еще мгновение спустя не менее двоих сильных людей скрутили его, а на запястьях защелкнулись браслеты наручников.

— Единственное хорошее, что мне досталось от этого ублюдка Фридриха, — проговорила Надя, которую Герману, пригнутому к земле, было не видно, но которая стояла теперь где-то справа от него, — это кандалы из нефритового сплава. — Покойник возлагал на них большие надежды в деле борьбы с аристократами. Его это не спасло, но сама по себе мысль была верной.

— Какого черта! — Герман рванулся из захвата, но ему это не удалось, и дворянская шпага, естественно, тоже в руках не появилась. — Егор! Егор!

— Ну, Егор, и чего? Я уж восемнадцатый год, как Егор, — послышался за его спиной насмешливый голос. — А ловко я его, а, Надь?

— Ты молодец, — ответила нигилистка. — Центральный комитет тебе выражает благодарность. А теперь обыщи его, я уверена, что эта штука у него при себе.

Герман мысленно отвесил себе подзатыльник. Если бы только не были скручены его руки, он бы ударил себя посильнее и в реальности.

— Да-с, барин, влопался ты — хуже некогда, — произнес Внутренний дворецкий. — И главное, этот-то сопляк каков…

Герман почувствовал, как его грубо обшаривают под курткой. Сперва Егор извлек из кобуры обычный револьвер, бросил его на землю, затем достал Узорешитель. Этим он уже швыряться не стал, взял двумя пальцами, словно нечто очень хрупкое или опасное.

— Герман! Что у тебя там происходит? — раздался вдруг у него в ухе голос Тани, но слышимый с огромным трудом, словно издалека и сквозь подушку. Значит, связь еще работает?

— Тревога! — проговорил Герман, легонько шевеля губами. — Я схвачен! Тревога! Направь кого-то сюда! Агента на станции или кто у тебя там поблизости!

— Ничего не слышу, — услышал он. — Ты там, наверное, уже с ними разговариваешь? Ладно, но потом сразу выходи на связь. Немедленно, как отойдешь от нее.

Герман до крови закусил губу от обиды. У них было предусмотрено, что он может не отвечать какое-то время, чтобы не демаскировать себя перед нигилистами. Теперь же ответить он не мог, но насторожит это ее не сразу. Сколько пройдет времени прежде, чем она поймет, что что-то не так? Пять минут? Десять? А как быстро успеет среагировать? В лесу никаких агентов нет, побоялись спугнуть госпожу Надежду. Ближайший агент — на станции. В станционном буфете должны сидеть еще трое, но пока они явятся…

Германа поставили на колени, и теперь он мог видеть свою пленительницу. Она внимательного рассматривала Узорешитель, а затем положила его в карман.

— А остальные что? — спросила она Егора, который стоял рядом с довольной улыбкой. Тот слегка погрустнел и покачал головой.

— Остальные — в утиль, — ответил он и сплюнул на землю. — Не захотели в революцию. Захотели жандармами быть, дурни. Не понимают, что им всем хана тогда. Ну, я очень-то их убеждать не стал, побоялся. Думал, поймут, что я за тебя — сдадут жандармам.

— Ты все правильно сделал, — проговорила Надя и легонько провела пальцами по его волосам, отчего Егор весь засиял. Ну их всех к черту, они все равно что мертвы теперь. Кто отказался от дела революции, тот мертв для будущего. А вот с этой штукой у нас будет сколько угодно новых бойцов. Сильных, свободных, отчаянных, ненавидящих своих прежних хозяев и прежнюю жизнь.

— Ну, а с вами, Герман Сергеевич, нам, кажется, пора прощаться, — произнесла она, наклонившись к Герману и заглянув ему в глаза. Герману отчаянно захотелось плюнуть ей в лицо, но он сдержался.

— Ничего у тебя не получится, — проговорил он вместо этого. — Ни в чьих руках, кроме моих, он работать не будет.

— Придумали бы чего поумнее, господин жандарм, — Надя скорчила презрительную ухмылку. — Я отлично знаю, что Узорешитель отлично работал и до того, как попал к вам. С его помощью были освобождены несколько крепостных в имении князя Вяземского. Кстати, двое из них нынче в наших рядах. А я смотрю, что у вас тут есть запасенная энергия? Как мило с вашей стороны было ее сэкономить для нас. Вообще, я с первой нашей встречи решила, что вы болван и скряга. Спасибо, что не разочаровали меня.

С этими словами она снова достала Узорешитель и навела на себя, а затем нажала на спуск. Зеленый луч вспыхнул ярко.

— Странно, что я совершенно ничего не чувствую, — произнесла она. — Ты чувствовал что-то?

Она обратилась к Егору, подобострастно на нее смотревшему.

— Я-то… — он закатил глаза, видимо, припоминая. — Да я-то тогда… Я тогда из-за всех этих бесов и прочего в таком был аху… пардон, в таком был оцепенении, что уж себя не помнил. Еще этот голос тогда жуткий в башке звучал, а потом перестал, как он-то меня освободил.

— Хорошо, что ты помнишь, что я тебя освободил, — произнес Герман.

— Нечего тут! — Егор презрительно на него взглянул. — Ты меня тогда освободил только заради того, чтоб я твою задницу помог спасти! Без нас тебе бы тогда каюк! Нечего из себя святого-то изображать! Я этого дерьма, вон, сколько наслушался от господ: мы-де вас от демонов спасаем, потому вы нам должны ноги мыть и воду пить! Тьфу! Ненавижу вас, лицемеров!

— Молодец! — похвалила Надя, а затем подняла с земли револьвер Германа и протянула его Егору. — Держи. Пристрели его. Я бы с удовольствием и сама, но так надо. Чтобы ты. Тогда станешь полностью нашим товарищем.

— Я это… — растерянно проговорил Егор, глядя то на пистолет, то на Германа. Всю его решительность как рукой сняло. — Может, это… может, не я? Я потом… я заслужу… А это вот сейчас не надо…

— Стреляй! — проговорила Надя, и глаза ее при этом сверкнули. — Ну⁈

Егор чуть поднял револьвер, прицеливаясь в Германа. Оружие дрожало в его руках.

— Герман! — выкрикнула вдруг Таня. — Ты должен немедленно выйти на связь, что бы у тебя там ни происходило! Тут катастрофа! Это просто чудовищно!