Слуга Государев. Бунт

Глава 19

Москва. Южнее Китай-города. Слобода Стременного приказа.

14 мая 1682 года

У переправы, на мосту, чуть ли не загораживая его собой полностью, стоял не человек — гора. Да… Гора! Я бы его так и назвал. Вроде бы был персонаж с с таким прозвищем в одном из популярных сериалов. Вот и передо мной стоял гигант.

— Кто такие и куда? — грубо спросил Гора.

Он выделялся на общем фоне далеко не самых высоких людей ростом и габаритами, как матёрый волк рядом с новорождёнными щенками.

Я и сам был достаточно рослым, по некоторым прикидкам чуть выше метра девяносто. Чуть даже горбился, чтобы не сильно выделяться. Но тут… Такого человека встретишь, так поверишь, что в предках у него были великаны-нефилимы.

— Кто мы? Так с дозором идём, дядька, сказано было нам разведать подступы до Кремля. Вот и разведали, — отвечал за всех нас Прошка.

Да, может быть и я должен был сказать своё слово. Но понимал, что любое моё выражение, которое в этом времени может показаться не совсем правильным, вызовет подозрение.

— Хоть кто-то службу служит… — бурчал тот же детина, причём, скорее всего, простой стрелец. — Иные токмо бражничают, да татьбой ужо промышляют.

— Ох, и правый ты, дядька! Как есть прав! А едиными грабежами правды стрелецкой не добиться. Я бы не так поступил… — Прошка явно увлекался разговором.

Порой мне кажется, что он бесстрашный парень. А иногда — что безмозглый. Мы же сейчас в расположении врага! Если кто-нибудь узнает, кто мы такие на самом деле… А ведь достаточно заглянуть под наши желтые кафтаны, где красные подкафтанники.

Ну я пока не специалист в наиболее изощрённых казнях XVII века. Но думаю, что если попадусь в руки бунтовщиков, для меня придумают что-нибудь экзотическое. Отрубанием головы не обойдусь.

А он, Прошка, запросто болтает со стрельцом-великаном. И что это ему даст — жизнь или смерть?

— Так что, дядька, ты готовый и со своими воевать? — последовал следующий вопрос от Прошки.

И мне тоже было это интересно узнать. Стрелецкий десятник, этот Гора, заявил, что взял со своим десятком мост по надзор. Не пропускает со стороны Китай-города бунтовщиков, чтобы они не шли и не разоряли ремесленные районы Москвы.

Да, они могут обойти этот мост. Но это же нужно за две версты уходить.

— Шею сверну подлецам. Бунтовать? Да я за стрелецкую правду стою. Но опосля бунта как быть? До какого ремесленника пойти с заказом? Вот! То-то и оно! — Гора поднял вверх свой палец.

У некоторых такой толщины руки, как у этого громилы палец.

Я было дело даже порывался начать вербовать этого громилу. И уверен, что получилось бы. Такой служака, который даже во время бунта, в составе бунтовщиков, но все равно стремиться к порядку, пригодился бы. Но у меня другая нынче миссия.

— А что стремянные, дядька, с нами они али за кого? — вклинился я в разговор.

— Так стремянные жа!!! — сказал великан, и вновь поднял палец кверху, как будто этот жест должен нам красноречиво о чём-то рассказать.

— Ну так-то понятно! — вторил великану Прошка.

Они что, издеваются? Что понятно? Может, имеется в виду, что стремянные — это стрелецкая элита? Но не с таким же пиететом о них говорить, будто там сплошные бояре. Хотя… может, я чего-то не понимаю, но в стременном полку служат в том числе и дворяне.

— Закрылись они в своей слободе. Сидят там, да носу не кажут. Пушки выставили и не пущают. А я так мыслю, что свою сторону принять повинны, вразумить и тех и иных. Не гоже допускать боли христианской крови! — продолжал говорить великан.

— Да… Стременныя могут… — сказал я, уловив тон разговора. — Ну а ты как сам разумеешь?

— Да я же, как все… Полк поднялся, так и я с ним. Так-то бунтовать… не моё. Службу служить потребно! — продолжал разговор у переправы через Москву-реку гигант.

— Идти потребно! — решительно пресёк я развитие разговора.

А тот, похоже, был уверен, что ещё пару вопросов-ответов — и костёр разведут прямо здесь, котелок поставят, брагу найдут… Даром что ли просто смотрел, как стрельцы бражничают, да облизывался! А еще показался отряд бунтавщиков в человек двадцать. Не нужно нам лишнее общение еще и с ними.

— Бывай, дядька! Чую я, что человек ты добрый. Даст Бог свидимся, — прощался Прохор с Горой.

И вот ни грамма фальши в словах Прошки я не почувствовал. Да и великан мне понравился. Хотелось бы такого стрельца в своей команде иметь. И дело даже не в том, что он поистине огромный и одним своим видом может внушать страх врагу.

Мне понравилось отношение к службе этого человека. Даже с учётом того, что он один из бунтовщиков, он несёт службу. Вот и перекрыл переправу через Москву-реку на одном из направлений. А ведь если хотели бунтовщики брать город под полный контроль, то на каждом перекрёстке должны были стоять блок-посты.А Гора еще ратует за порядок и чтобы ремесленников не разоряли.

В дальнейшем мы просто шли. Никто нас не останавливал, даже и внимания не обращали. Ну и мы, соответственно, старались не сильно отличаться от многочисленных групп бунтовщиков. Неплохо так играли расхлябанных, чуть ли не пьяных. Или это я только думал, что внутренне мои бойцы собраны, а играют роль разгильдяев. А на самом деле, они естественно проживают момент?

Казалось, если бы я тайно вывел свой полк и сменил красные кафтаны на любые другие, то мы могли бы беспрепятственно проникнуть хоть и в Китай-город, хоть в любую стрелецкую усадьбу. Нашу же усадьбу, Первого стрелецкого приказа, уже спалили, сволочи.

Разброд и шатание охватило всех и вся. Чаще всего встречались небольшие группы стрельцов по пятнадцать-двадцать человек, и те ещё хоть как-то были организованы. Иные же составляли, скорее, людскую массу, чем какую-либо силу.

Но не стоило обольщаться и думать об уже случившейся победе. Наверняка найдутся, да уже и так известны имена тех, кто способен эту массу людей, довольно густую, направлять в сторону реализации своих интересов.

Это если бы в Кремле нашлось сопоставимое число противников бунта, тогда да — неорганизованная масса сразу же оказывалась бы в проигрыше относительно любой соразмерной организованной силы.

Уже скоро, благо что и недалеко, мы были у цели. Возле усадьбы Стремянного полка, а скорее, даже слободы, так как здесь было не менее трёх огромных усадеб, толпилось немало народу. Бунтовщиков, конечно.

Если бы стрельцы, которые располагались у ворот усадеб Стремянного полка, сами знали, чего хотят, то я бы с уверенностью сказал, что предполагается штурм конных стрельцов. Но, скорее всего, не менее двух тысяч бунтовщиков собрались здесь по чьей-то указке, чтобы продемонстрировать силу и склонить-таки стремянных принять сторону бунтовщиков. Мол, нас много, вступайте в наши ряды!

Мы почти ничем не отличались от тех, кто здесь слонялся. Хотя и была опасность, что нас узнают. Всё-таки московских стрельцов — не более тридцати пяти тысяч, и кто кого знает в лицо — не предугадаешь.

Но расчёт, в том числе, был на то, что бородатым меня вряд ли признают, а я приклеил бороду. Да и потёмки кругом, несмотря на то, что хватает костров. И в этих сполохах кто есть кто, понять сложно. Лишь только по цветам кафтанов — а их мы как раз сменили.

— Стой! Кому сказано, стой! — прокричали мне вслед, когда мы уже подходили к воротам одной из усадеб Стремянного полка.

Вот же, правду говорят: не говори «гоп», пока не перепрыгнул.

Взглянув через плечо, кто же тут такой крикливый образовался, я увидел жёлтый кафтан. Вот меньше всего в толпах бунтовщиков можно было встретить именно этих. А тут на тебе… и я не заметил, а меня увидели.

— Кто таков? Отчего не ведаю, не признаю? — возмущался изрядно пьяный жёлтокафтанник.

— Да как же ты не знаешь! Я же этого… ну… сын-то… ну же… вспоминай! — изображая приветливую улыбку, я стремительно приближался к стрельцу в жёлтом кафтане. — Хух!

В удар под дых мужику в желтом кафтане я вложил всю силу, которая только была. Всё-таки нужно пробить плотный кафтан, да ещё подкафтанник. Реакция пьяного человека может быть абсолютно разная. То, что может пьяного вырубить, трезвого лишь покачнёт. Или как раз наоборот. Так что бить нужно сильно. Но оказалось, что сил моих недостаточно.

— Ш-ш! Ах ты ж, тать! — прошипел стрелец от боли.

— Хух! — последовал очередной удар от меня.

Бил я без замаха, стараясь всё замаскировать под пьяные объятия сослуживцев-желтокафтанников. И удар в челюсть прошёл хорошо, нерадивый бунтовщик заваливался кулем. Мне пришлось придержать его.

Тут же подошли трое из моей группы и, даже без приказа догадавшись, что нужно сделать, оттащили «уставшего» стрельца в сторону. Всё правильно. Тут таких усталых от хмельного — предостаточно. Прочухается — поди-ка, и не вспомнит ничего.

Оставалось пройти ещё метров пятьдесят — гордо, уверенно, чтобы ни у кого не возникло сомнения, что нас следует пропустить. И не подумали бы, что мы совершаем что-то против бунтовщиков.

И вот они — ворота.

— С чего лупишь по воротам? Сказано, кабы не подходили. Стрелять буду. Ступай назад бражничать, цыплёнок, — сказал десятник, выглядывая поверх ворот.

А потом послышался слаженный гогот смеющихся мужиков.

Ну да, можно потешаться, цвет кафтана соответствует. Я бы и сам с удовольствием поржал, если бы ощущал за собой силу всеми уважаемого полка. Да и действительно, жёлтый цвет кафтанов смотрелся ярко и даже как-то по скоморошьи — вот и величали таких стрельцов цыплятами.

— У меня срочное донесение! Потребна встреча с полковником! — решительно и жёстко говорил я.

Я ведь не зря с таким трудом клеил при помощи рыбьего взвара бороду, в том числе и для того, чтобы казаться старше. Не пропадать же маскировке? В этом времени борода — неотъемлемый атрибут настоящего мужчины. И по ней судят, сколь ты умудрён годами. И то, что мне удалось убедить стрельцов, будучи с бритой бородой и лишь усами… Это, как я уже понял, из ряда вон. Безбородый знак «ровно» бесправный.

Так что воспринимать меня стремянной должен был серьёзно.

— И чего гогочешь, как гусь? — не скрывая злости, спрашивал я у стрельца в малиновом кафтане.

Именно такие носили стрельцы Стремянного полка. Считалось, что самые красивые. Вернее, такое мнение распространяли стремянные о себе.

— А ещё как выйду, зубы сосчитаю, цыплёнок! — прошипел десятник, который ещё несколько секунд назад хотел казаться весельчаком.

— А ты выйди! Али грозишься только? Гусь ты и есть! — сказал я громко, явно насмехаясь над стрельцом.

Может, этот спесивец окажется моим ключиком в слободу. Авось ещё и откроют ворота!

Лицо, преисполненное жажды возмездия, исчезло. Неужели действительно пошёл открывать калитку в воротах?

— Окстись, Данила, — услышал я требовательный начальственный голос за воротами.

Минуты две ничего не происходило. Я уже подумал, не стоит ли опять стучаться. А проявишь излишнее упорство — попадёшься к кому на зубок. Неподалёку уже стояла небольшая группа стрельцов, что смотрели на нас недоверчиво. С интересом, мол, что дальше в этом фильме?

Но в целом к вратам в усадьбу Стремянного полка больше чем на пятьдесят шагов никто не подходил. Наверное, стремянные всё-таки показали свои зубы. Правда, опять же — кроме небольших пятен крови на брусчатке, никаких иных следов боя заметно не было. Побутькались, небось на кулачках. Иначе встречали бы меня более жестко.

И тут калитка заскрипела. В меня, как стоящего впереди десятка стрельцов в жёлтых кафтанах, уставилось не менее дюжины карабинов.

А я думал, что этими усечёнными ружьями стрельцы вооружены не были.

— Кто таков? Отчего ведёшь себя дерзко? Аль не ясно было сказано, что Стремянной полк не станет ни за кого вступаться? — сказал сотник в малиновом кафтане.

— От патриарха я пришёл. Проведи до полковника! — не стушевался я под прицелом карабинов, не сменил требовательного тона.

— От патриарха, молвишь? Проходи. А ружьё своё оставь тут, саблю тако же! — задумчиво сказал сотник.

Я уже знал, что в этом времени «ружьё» — это название любого вида оружия. И был уверен, что сдать его потребует любой здравомыслящий командир.

— Мои стрельцы повинны також пройти во внутрь усадьбы! — сказал я, заглянув за спину, где собралась уже внушительная толпа зевак.

Некоторые из них были действительно зеваками. Зевали так, что и пролетающий мимо воробей мог без труда попасть в рот. Все-таки было далеко за полночь, скорее уже к рассвету дело шло.

— Добре. Ружья отдавайте и проходьте. С патриархом и теми стрельцами, кои от него приходят, не воюем! — сказал сотник, уступая мне дорогу.

Опасно ли я действовал, прикрываясь именем патриарха? Да, даже безусловно. Но делал это вынужденно. По всему было видно, что Стремянной полк, как и в иной реальности, стремится занять нейтральную позицию. Мне нужно было попасть во внутрь. Я это сделал. Да и отыгрывать роль посланника патриарха было бы не так уж и неумно. Вряд ли в ближайшее время владыко узнает об этом. А после дело будет либо сделано, либо меня не будет.

Да, малиновые, конные, крылатые, делаю вид, что нейтральные [малиновый цвет кафтана, а крылатые, так как подражали польско-литовским гусарам и имели крылья на доспехах]. Вокруг конных стрельцов — большая толпа бунтовщиков. Но при том Стремянная слобода закрыта для них. И ни одного малинового кафтана среди стрельцов, выбравших судьбу бунтовщиков, видно не было.

Но не стоило думать, что стремянные готовы стать на сторону правды и смотреть со мной в одном направлении. Что-то же им помешало в иной реальности принять сторону царя Петра Алексеевича. Просто они отсекли себя от обеих сторон и выжидали.

Да, в иной реальности это длилось недолго — бунтовщики с ходу взяли инициативу. По сути, в первый же день власть была смята, последовали убийства. В первый день, во второй день было убито множество Нарышкиных и тех, кого считали союзниками этой царственной линии. И в такой ситуации стременные стрельцы могли бы трижды подумать, а стоит ли вовсе влезать в конфликт. Ну и последующие выплаты им доказывали, что с конными стрельцами поработали Милославские.

Сейчас ситуация безусловно иная. Но теперь посмотрим, как меня примут командиры полка.

Мы пересекли большую стрелецкую усадьбу, отличавшуюся от усадьбы нашего полка тем, что тут было больше конюшен, чем домов стрельцов или ещё каких построек.

Меня вели к командованию — в дом посередине большого двора. Добротный такой терем. Уж явно побогаче и помасштабнее построен, чем дома командного состава в других стрелецких полках. Так и хочтся нзвать конных стрельцов «лейб-гвардии конный полк».

Шли мы на второй этаж. И уже на лестнице были слышны крики. Кто-то спорил на повышенных тонах. Сложный разговор на повышенных тонах слышен был отчетливо.

— Не можно. У полковника гость важный, — преисполненный сожалением, в отрицании крутил теперь головой стрелец, стоящий возле одной из дверей.

— В любом споре слово государя-патриарха звучать повинно! — заявил я. — Открывай дверь немедля!

Я и раньше думал, что уже некоторые важнейшие точки наивысшей опасности мною пройдены. Конечно, в рамках периода становления в этом мире. Как видно, нет. Из того, что доносилось из-за двери, было понятно, что разговор мой будет не из лёгких. И что враги уже подсуетились, они тут.

— Никита Данилович, внемли словам моим! Почёт и многие блага сулю я тебе! — отчётливо слышал я громкий мужской голос. — Ведаешь же, кто дядька мой. У Ивана Максимовича Милославского всё серебро державное. Частью и твоим оно будет.

— А ты не стращай меня, Иван Андреевич. Ведаю я, что ты суть есть одна из опор Милославских. Но так мы не такия, мы опора державности. Гляжу я, какой сброд нынче на Москве. Уже горят богатые усадьбы. А завтра загорят ещё больше! Стрельцы стремянные завсегда были за царя. И на том стоим. Вы же решите, кто есть царь, тому и присягнём.

Стоять под дверью и слушать, как смущают ум полковника Стременного полка, было нельзя. Так и склонят его присягнуть Милославским, суть есть бунтовщикам.

Я резко оттолкнул одного стрельца, что стоял у дверей, другого — и большими, уверенными шагами прошёл в комнату. Мои люди остались во дворе. Помощи ждать не от кого.

Но и бездействовать нельзя. Лишь только храбрые и дерзкие празднуют великие победы. Тут али пан, али пропал.

— Лжа! — крикнул я, как только оказался на пороге просторной палаты.

Тут сидели только два человека. Я уже догадался, кто здесь кто. Вот, в малиновом кафтане, Никита Данилович Глебов, полковник Стремянного стрелецкого полка. А напротив него за массивным дубовым столом сидел, скорее всего, Иван Андреевич Толстой.

Была характерная черта у Толстых. Говорили, что у них брови столь густые, что и глаз не видно. У Ивана, к тому же они еще и сросшиеся были. Так что примета четкая.

— Как смеешь ты? Э… жёлтый? — от негодования полковник Глебов чуть было не растерял дар речи.

Меня тем временем уже хватают за руки два малиновых стрельца. Одного из них получается перевести на болевой приём, скрутив кисть руки и заставив сразу же встать на колени.

— Бам! — другой стрелец бьёт мне кулаком по голове.

Ах ты! Я отпускаю руку стрельца, и тот заваливается набок.

— На! — хуком справа пробиваю в челюсть стрельца, который заставил меня своим ударом увидеть несколько звёздочек.

И тут полковник, поднявшись во весь свой рост, моментально извлекает шпагу. Шпагу носит? Однако это потом выясним — я тут же выставляю руки вперёд.

— Я с миром и разговором. От патриарха пришёл! — выкрикиваю я.

Но нет у меня уверенности, что сейчас не проткнут шпагой. Глаза у полковника преисполнены решимостью. И я не собираюсь отступать. Понимаю, что если стременные встанут за бунтовщиков, то дело мое пропало. Это больше полутора тысяч высокоорганизованных профессиональных кавалеристов, с пушками. Так что за их лояльность нужно бороться. А потом… Еще с Матвеева спросить, что это было за покушение такое на Петра.

От автора:

Ноябрь 1853 год. Война с Европой начинается. Будущее отныне в руках нашего современника, ставшего генерал-адмиралом русского флота. Сейчас пишется 7 том серии.

https://author.today/work/333355