Сказка в отпуске

Глава 11. Настоящее волшебство

Как говорится, маразм крепчал. Яга заведённой юлой завертелась по комнате, что-то соображая, прикидывая. Шепча. И как ей удаётся в столь преклонном возрасте сохранять такую бурную активность?

Чудеса.

Тоже так хочу.

Эх, жаль разочаровывать старую, но лучше сделать это сейчас, пока она ещё чего не придумала. Я сделала глубокий вдох, постучала по плечу Яги, когда та наконец перестала мельтешить, и тихо начала:

– Уважаемая…

– Яга Виевна, – подсказала бородавчатая, будто я могла забыть. Она успела упрыгать к Степанычу, а теперь вернулась и тоже так внимательно приготовилась слушать. Не без улыбки.

Проклятая лягушка!

– Что ты там собиралась сказать, королева?

– Молчи, земноводная!

– Яга Виевна, – я принялась мять низ футболки. От чего-то мне стало стыдно. И страшно. Надо же было так неаккуратно бросаться словами. И где? В сказке! – Насчёт моего колдовства…

Старуха нахмурилась, лягушка растянула морду в улыбке. Где-то за окном мелькнула тень коршуна. Никак ведьма подслушивает? Яга перехватила мой взгляд и спокойно объяснила:

– В пророчестве, если ты внимательно читала, сказано: глаза и уши зла повсюду.

Прозвучало это так, словно и Яга начала понимать, что я собираюсь сказать. Легче не стало.

– Я тебе помогу, – прыгнула поближе лягушка, – ты остановилась на…

– Знаю на чём остановилась, – проскрипела сквозь зубы. И начала заново. – Яга Виевна, тут… ошибочка вышла. По поводу моего колдовства. Дело в том, что в моём мире есть выражение такое – наколдую, поколдую. Знаете, когда хотят из ничего сделать конфетку, тогда прибегают к такому выражению. Не всегда, конечно. Но бывает. Я, например, как будто колдую у плиты: паста, мясо, разные там супчики.

Воцарилась тишина. В комнате. Но я готова поклясться, что слышала за дверью вой. Никак Степаныч страдает? Из-за меня?

– У плиты… – не то прошипела, не то прокряхтела Яга. – Паста… Скатерти несчастной заказывали пасту «Болокезе».

– «Болоньезе», – поправила я.

– Её-её. Она бедная так растерялась. Выдумали. Пасту.

– А кто выдумал? Бессмертный?

– Одна из королев.

– Триста первая, – подхватила земноводная. – Она стресс едой заглушала. Бедная скатерть не успевала готовить, а Яга Виевна – её утешать.

– Да. Уставали мы сильно, – старуха вздохнула. – Машенька… – на лице отразилось страдание. – А ведь в вашем мире помимо всей этой ерунды заморской и недокоролев алчных есть ведь и хорошее. Люди очень сильные, храбрые, смекалистые. По ладоням читающие, будущее предсказывающие. Жертвующие собой ради спасения других.

Мне стало совсем не по себе. А Яга продолжала:

– Есть такие, что понимают громадных полосатых кошек.

– Тигров.

– И с большими зубастыми рыбами плавают.

– С акулами.

– Не перебивай, королева!

– Отстань, лягушка!

– Некоторые огнём плюют.

Факиры, подумала я про себя.

– А кто-то в огонь входит и не сгорает.

Это видимо про пожарных. Не стала огорчать её, объясняя, каким образом все эти чудеса происходят. Пусть верит в магию и в нашем мире. В конце концов, волшебники у нас имеются. Знаете, неделю назад по ТВ передавали репортаж о семилетнем мальчике, спасшим одинокую пенсионерку из горящей квартиры. Так что да. Тот мальчик волшебник. Он заставил старушку вновь поверить в доброту и сердечность посторонних людей.

– Но ты просто Маша, – прозвучало расстроенно. – А колдовство – это всего лишь выражение. – Но хоть что-то ты умеешь? Раз не слушаешь советов, значит план какой задумала? Двести пятая королева даже рисовала свои действия. Она художницей была.

– От слова «худо», – вставила бородавчатая.

– Но не помогло. Как увидела Змея, так всё.

– Сразу замуж? – к такому развитию событий я привыкла, но Яга удивила.

– Нет. Сначала в обморок, потом в истерику. Затем замуж.

Я не сдержала ухмылки.

– Но та двести пятая. Она обычная. А ты особенная. У тебя должен быть план.

План был. Хиленький. Сначала встретиться с Горынычем. Затем предложить обсудить всё, как взрослым людям. То есть взрослым тварям. То есть… В общем, как взрослым. А можно ещё его накормить до отвала, чтобы он подобрел. Сытые ведь все добрые? Или накормить, а затем уже поговорить. Я не решила. Но то, что кулаками махать не собираюсь – это точно. Да и не умею я. Если честно.

Встретилась взглядом с Ягой и решила подарить и ей, и себе надежду. Кстати, ещё один плюс пребывания здесь – понемногу становлюсь не только оптимистом, но и профессионалом самоубеждения.

– Чудес я не творю, – начала осторожно. – Но смекалкой обладаю. И храбростью немного.

На меня смотрели с подозрением. Стало обидно. Я же не беспомощная какая-то! Подумаешь, Змей! И дальше стала самоубеждаться поувереннее.

– С Горынычем не сражалась, это правда, – подготовилась загибать пальцы. – Но человека от гибели спасала. И не раз.

В глазах напротив вспыхнуло любопытство.

Я приосанилась. А что? Почти не врала. Спасать действительно спасала. Аньку мою любимую. Раз двести, если не больше. Она влюблялась, а ей сердце разбивали снова и снова. Анька рыдала и каждый раз умирала в моих объятьях под слезливую музыку. Жить она не хотела, видеть ЕГО не хотела, а покушать всегда пожалуйста. После того, как подруга чудесным образом воскресала от слова «пирожное», мы шли в магазин и покупали что-нибудь повкуснее и с большим количеством крема.

Минуту назад она умирала, и сердце у неё болело, и ноги, и руки, и душа, естественно. А потом р-раз! И пирожное открывало резервы здоровья и новые возможности для Той Самой Настоящей Любви.

Магия!

Я зажала большой палец:

– Однажды человек едва не утонул. А я спасла.

И Яга, и лягушка посмотрели с уважением.

Я им не лгала! Всего лишь чуть-чуть не договорила, не раскрыла, так сказать, всех тонкостей. Утопленник был. Анька. Утонула она в моей ванне. Когда пришла уже зарёванная. Тонула в пене – она так нервы успокаивала, под плаксивую мелодию: что-то попсовое и заунывное. И хоть тонула не по-настоящему, а утонуть могла. В своём нежелании признавать очевидного: принц оказался не принцем, а козлом; её пятьдесят четыре килограмма здесь были ни при чём; парни бывают разные, но она выбирает одинаковых.

Анька очень пыталась захлебнуться в слезах, особенно, когда у неё даже из пены не получилось сердечко – оно расплылось – но я, как верная подруга принесла из морозилки мороженое – от пирожных мы тогда взяли передышку, – и произошло чудо. Анька передумала тонуть.

Сказочным существам я естественно ничего такого не рассказала. Пусть лучше думают, будто я крутая. Так и им легче, и мне спокойнее. А то вечер близится, а план, как вы помните, так себе.

Загнула указательный:

– А как-то мне пришлось лезть на дерево, чтобы тот, кто туда залез, не пострадал.

На самом деле этим кем-то была кошка. Причём прыткая и ловкая. Деревья – её любимая стихия. Будто родилась птицей. В спасении Фёкла не нуждалась, но она так громко оттуда орала в обиде на жадину-хозяйку, не давшую колбасы, что мои нервы не выдержали. Я благополучно её спустила с ветки, и сама накормила.

Жалостливой я была в двенадцать лет. А ещё глупой. Оказывается, Фёкле колбасу врач запретил. Но не будем о грустном.

В ход пошёл средний палец – любимый Анькой в общении с бывшими «принцами».

– Когда в институте училась, преподавателя спасла, – я честными-пречестными глазами смотрела на старуху и видела: та мне верит. Чего не сказать о лягушке.

– И от чего же? – хмыкнула та, и я поняла: наша дружба закончилась на косметичке.

– От убийства, – тоже позволила себе ухмылку.

Яга всплеснула руками, бородавчатая промолчала. Верьте, не верьте, а это правда. Одногруппник мой, Стасик, был тем ещё любителем выпить. И как-то раз явился на пару вместе «с белочкой». И с бутылочкой. Семён Аркадьевич, препод, орал, угрожал. В общем, пытался по-разному парня приструнить, а когда тот в пьяном угаре ляпнул, будто гуляет с дочкой Аркадьича, дело едва не дошло до убийства. На словах. Но это же нюанс.

Стасик, естественно, ни с какой дочкой не гулял: сдалась ему тётка, годная в мамы. Но Степан Аркадьевич был преподавателем с ранимой душой и очень высоким мнением о своей Ниночке, поэтому подобное заявление со стороны студента галёрки не могло остаться не замеченным.

Я вмешалась в их бурный диалог, пообещав позднее преподу всё-всё объяснить, а поскольку к лучшим студенткам прислушиваются, Аркадьич согласился.

Стасик, он же хоть и лоботрясничал, и выпивать любил, а сам по себе был не так уж плох. Да и вёл себя по-свински не из-за характера, а из-за личных проблем. У него отец ушёл, мать выпивать начала, вот нервы и сдали. Аркадьич об этом не знал, а я знала. Да вся группа знала: сплетни разлетались быстро.

– От убийства… – не скрывая восхищения, повторила Яга. – Достаточно, Машенька. Ни к чему сейчас о плохом. Ты лучше на хорошее настраивайся.

– А подробности, королева?

А не заткнулась бы ты, лягушка. Но это я лишь подумала. Вслух, не желая портить впечатление о своей храбрости, смелости, добродетели и светлости образа, опустила глаза и вздохнула. Грустно.

Как могла.

– Люся, не будь такой любопытной. Она и без того нам много рассказала. Думаешь, легко ей в такую пору? Змей вот-вот явится. – Яга почти с любовью взяла меня за руку и произнесла. – Машенька… Права была Колоколия. Ты особенная.

С чувством вины я посмотрела на старую, и она мне вдруг очень напомнила бабушку. Добрую и внимательную. Заботливую.

Но переубеждать её я не стала. А ложь она ведь не всегда ложь, правда? Бывает и во благо. Хочется верить, сейчас тот самый случай.

Внезапно заалел закат, солнце скользнуло за горизонт, и за окном вмиг потемнело. Слишком быстро. Слишком стремительно. Словно кто-то взял кисть и широким таким мазком покрыл всё чёрным. Никак эти перемены по воле писулек с пророчеством?

Ненавижу эту сказку.

И темноту не люблю. Сейчас бы фонарик. Да хоть спичку!

И, словно по заказу, вспыхнул свет.

В небе.

В пасти гигантского Змея.

Темнота наполнилась вздохами. Траурными.

А у меня подкосились ноги.